Перстень Тамерлана Посняков Андрей
Потемнели горные вершины,
Ливень грозовой, гремя, идет…
Георгий Кайтуков«Чудесный дождь»
…над городом вовсю сияло солнце. Заглядывало через балконную дверь в комнату, сверкало маленькой сваркой в хромированных частях усилителя, семицветной радугой преломлялось в плексигласовой крышке проигрывателя. Теплый веселый лучик упал на спящих, пробежал по голой груди Влады, уперся прямо в глаза Раничеву. Тот еще больше зажмурился, заворчал что-то, перевернулся на другой бок и, приоткрыв левый глаз, уставился на цифры электронных часов. Десять ноль пять…
Раничев закрыл глаз… и тут же в ужасе распахнул оба! Десять ноль пять? Проспали!
– Влада, просыпайся!
Соскочив с дивана, Иван метнулся на кухню – включил чайник – затем быстро бриться. Про музыку, уж конечно, не забыл – непростительно то для старого меломана – с винилом возиться не стал, некогда, взял с полки первый попавшийся сидишник – сборник рок-н-роллов – то, что надо!
– Вставай.
– О боже, что ты включил? – Влада потянулась. Случайно глянула на часы – мама родная!
Уложились – как спринтеры – минут в десять. Дожевывая на ходу, прыгнули в «гольф», поехали…
Влада высадила его у музея, чмокнула в щечку, отъезжая, помахала рукой. Раничев тоже махнул на прощание, рванулся в музей, чувствуя, как бешено колотится сердце.
– Егорыч, экскурсанты здесь уже?
Заспанный сторож недоуменно пожал плечами – какие еще, блин, экскурсанты? – потом вспомнил, улыбнулся:
– В одиннадцать будут – звонили.
– Ну, слава богу! Успел. Наши пришли уже?
– Все тут – и Ядвига Петровна, и Галя.
Поднявшись к себе в кабинет, Иван опустился в кресло, расслабленно распустил галстук. Задумался. В принципе, что показать гостям, он решил еще вчера. Уж конечно, не продукцию славного колхоза «Светлый путь». Гордость музея, три средневековых зала – понимающие люди умрут от зависти, если, правда, найдутся там понимающие. Москвичи, блин… Гордятся до умопомрачения своим городком, наивно полагая, что все жители России спят и видят, как бы туда переселиться. Иван так, например, не хотел бы. Ну что такое Москва? В мире есть и гораздо лучшие города, более приятные душе и глазу. Санкт-Петербург, например… Именно в этом городе Иван Петрович Раничев провел славные годы студенчества и даже армейскую службу – на дворцовой площади в Генеральном штабе округа.
Щурясь от всепроникающего солнца, Иван подошел к окну, отдернул штору, открыл окно. Ворвался с улицы ветер, легкий, приятный, пахнущий сиренью и сладкими листьями росших под окном кленов, поиграл тюлью, взъерошил волосы на макушке и.о., перевернул страницы перекидного календарика на столе. Раничев высунулся в окно – рядом, под кленами, играли в пятнашки дети – разноцветные, яркие, в шортиках и коротких смешных платьицах, Иван даже позавидовал им: вот и ему так бы – скинуть пиджак, выкинуть к черту галстук и – как в далеком детстве – взапуски, а ну, догоняй, кто кого? За кленами и детьми начиналась пыльная улица – райкомхозники не полили или уже успела высохнуть? – за ней тянулись двухэтажные «сталинские» дома, словно пряники, покрытые цветной штукатуркой – голубой, светло-зеленой, бежевой. За домами, на холме, шумела березовая роща, а за ней, над не видной отсюда рекою, висело хмурое марево, пока еще небольшое, далекое, так ведь дай время, придет, доберется до города, разразится грозой да дождиком – оно и к лучшему, хоть жара спадет. Эх, тучи, тучки… Или – разнесет вас, к черту, ветер?
Запрыгал на столе мобильник. Иван с сожалением отошел от окна. Звонил Макс из «Явосьмы», напомнил про обед и возможный ужин.
– Скажу, скажу, – пообещал Раничев. – Жду вот, не приехали еще.
Он снова посмотрел в окно – с улицы заворачивал во двор красный туристский автобус.
– А вот, кажется, и они…
Подтянув галстук, Иван мигом спустился вниз, по пути прихватив с собою экскурсоводов: высокую востроносую женщину средних лет с химией на голове и в белой блузке – Ядвигу Петровну и маленькую, похожую на подростка, девушку, темненькую, в круглых очках – Галю. Подмигнул обеим:
– Ну, идемте, други… Верней – подруги.
На крыльцо уже поднималась долговязая Регина из турбюро. Выглядела она какой-то хмурой.
– А вот и директор музея, Иван Петрович Раничев. – Кивнув музейным работникам, она обернулась к выходящим из автобуса туристам, умудрившись за доли секунды приделать на узкое лицо самую радушную улыбку, которую можно было бы назвать белозубой, если б зубы Регины и на самом деле были бы белыми.
Раничев тоже улыбнулся и сделал гостеприимный жест рукой:
– Прошу вас, господа!
– Тихо ты… – Регина, словно бы невзначай, зажала его в коридоре. – Какие, на фиг, господа? Там одни пенсионеры, еще обидятся.
– А товарищи у нас, Регина Анатольевна, уж пятнадцать лет как на фонарях, – не удержался, пошутил Раничев, когда-то учившийся с Региной в параллельных классах. Регина тогда шла по комсомольской линии, вернее не шла, а перла, как немецкие танки летом сорок первого, сначала – комсорг класса, потом – председатель комитета комсомола школы, затем – города, ну а потом р-раз – и своя туристская фирмочка! Карьера, между прочим, типичнейшая для всех «комсомольцев», а уж Регина-то была не хуже других, цепкая, и правильные слова произносила умело, пафосно, с этаким надрывом, Раничев вот так не мог, как ни старался когда-то. Все на шутки тянуло.
– Чего такая хмурая-то? – поднимаясь по лестнице, тихо спросил он. – Ущипнуть, что ли, тебя за бок?
– Ой, опять ты со своими штучками… – Снова нацепив улыбку, Регина обернулась к туристам: – Проходите, пожалуйста, го… уважаемые гости… Новое дело начинаю, – шепнула она. – Вот и волнуюсь. Первый раз с Москвой работаю, пойдет – бабок можно срубить не хило.
– Это на пенсионерах, что ли? – изумился Раничев. – Ну да, как же!
– Да тут не одни пенсионеры, я уж утрирую. Вон те две женщины справа… Не из бедных родственников. Скоро иностранцев буду возить… Можешь, кстати, тогда и цены реальные выставить, и – ежели не совсем глупый – сувенирную лавку при музее откроешь. На паях со мной, конечно. – Регина очаровательно улыбнулась.
– Понял, не дурак. – Раничев приложил руку к сердцу.
– Ну а не дурак, так пошли, поговорим подробней. Хорошо, Ваня, что теперь тут ты директором! Раньше-то с этой грымзой старой… В общем, я тут посчитала кое-что… Экскурсоводы твои справятся без тебя?
– Справятся. Собаку съели.
Не дожидаясь, когда вся группа пройдет в зал, Иван с Региной потихоньку скрылись в кабинете, оставив туристов на полное попечение Ядвиги Петровны и Гали. И конечно же, никто не заметил, как позади всех вошел в музей высокий сутулый человек в темных одеждах со шрамом на левой щеке. Выйдя из-за автобуса, поднялся по лестнице, оглянулся и, быстро пройдя по коридору, смешался с группой туристов.
– А вот здесь, товарищи, полный комплект вооружения русских и татарских воинов четырнадцатого века! – блистала красноречием вооруженная лазерной указкой Ядвига Петровна. – Прошу, прошу, проходите… Об этих интереснейших находках вам расскажет моя коллега Галина Афанасьевна.
– Проходите, пожалуйста! – Галя улыбнулась, поправив сползшие на самый кончик носа очки. Вообще-то она трудилась библиотекарем, а здесь так, на полставки… Тем не менее именно от музея, от этих залов, от экспонатов – кольчуг, сабель, мечей – получала она особое, ни с чем не сравнимое удовольствие, словно была хранительницей чего-то такого непознанного, тайного, неизвестного обычным людям. Она так и вела экскурсии, даже словно бы становилась выше ростом, преображаясь из обычной девчонки в наделенную особым статусом даму.
– А вот здесь… прошу, товарищи… вот в этой витрине, перед вами находится уникальный перстень с изумрудом, работы самаркандских мастеров второй половины четырнадцатого века. Перстень предание приписывает самому Потрясателю Вселенной – Тимуру. Как известно, именно в это время он сделал Самарканд столицей своей обширной империи, протянувшейся от Сирии и Египта до Индии… Не надо трогать витрину руками… Обратите внимание, как играют солнечные лучи в огранке изумруда – эта техника обработки драгоценных камней была тогда еще малоизвестна в Европе, но, по-видимому, уже находила применение в ювелирных мастерских Самарканда. А теперь – попрошу вас пройти в следующий зал… И вас, гражданин, не задерживайтесь, пожалуйста. – Галя строго посмотрела на странного человека в длинном черном балахоне – монах, что ли? – не отрывавшего взгляда от перстня. Он обернулся к ней, неожиданно резко, так что девушка даже вздрогнула, пробормотал что-то злобное и, сверкнув черными, глубоко сидящими глазами, последовал за остальными… Галина передернула плечами. Неприятный гражданин. Лицо такое… жестокое. И этот страшный шрам на левой щеке… интересно, от чего могут остаться подобные шрамы?
Странный монах ушел вместе со всеми, и Галя вскоре забыла про него, словно и не видела никогда. А вечером…
А вечером была гроза!
Маленькие сизые тучки, ходившие по горизонту весь день, наконец-то собрались вместе, заматерели, разбухли дождем и, полыхнув молнией, ринулись в атаку на город. Налетели внезапно, без предупреждения, как конница врага врывается в мирное беззащитное селение. Только еще в небе светило солнце, и, щурясь от горячих лучей его, не торопясь, лизали мороженое медленно идущие по тротуару девчонки. Хохотали, стреляли глазками на парней, взахлеб обсуждали кого-то – то ли героев сериалов, то ли любовников, да нет, пожалуй, до любовников им еще и рановато было, в общем, шли себе, никого не трогали, как вдруг… Шквалом налетел ветер! Зашумел могучими кронами тополей, пригнул вершины деревьев и, вырвав из рук девчонок мороженое, лихо задрал им юбки… Не одна машина притормозила в этот момент! Девчонки завизжали – тут полыхнула молния, громыхнуло так, что заложило уши, и тяжелой артиллерией хлынул дождь. Прохожие разбежались, бросились кто куда – кто под деревья, кто в магазин, кто в ближайший подъезд.
– Да, видно, надолго зарядил. – Выглянув из дверей «Явосьмы», Раничев озабоченно полез в карман пиджака за телефоном. Надо было срочно что-то решать с комитетскими – те ведь рассчитывали сегодня на дармовое угощение со стороны новоиспеченного директора, и тот, конечно, не собирался обманывать их ожидания – но вот погода…
– А что погода? – удивленно переспросил мобильник голосом председателя городского комитета по культуре. – Погода как погода. Дождик. Хорошо – жара спала. Мы что, Иван Петрович, с тобой на природе отмечать собирались? Нет? Ты где сам-то? В «Явосьме»? Бывал, как же, отличное место. Там отдельный зальчик найдется? Вот и отлично… Там и хотел? Так мы сейчас и подъедем, жди. Женщины? Так не сахарные, не растают. А растают – ха-ха – так нам выпивки больше достанется.
Убрав телефон, Иван полез в другой карман за бумажникам. Пересчитал наличность – хватало вполне. В крайнем случае, можно и в долг погулять, с Максом договориться завсегда можно.
Они просидели в «Явосьме» почти до полуночи. Много чего съели, еще больше выпили, в общем все уходили довольными. Проводив комитетских, Раничев еще немного поболтал с Максом – тот благодарил за туристов, – потом вдруг вспомнил, что и самому пора бы честь знать, не ночевать же в кафе?
– А что? – хохотнул Макс. – Дам тебе надувную подушку, и спи себе на бильярде – красота.
– Ну его, твой бильярд, к ляду, – буркнул Иван. – Шариком еще в лоб попадут. Домой отвезешь?
– Отвезу, – кивнул хозяин кафешки. – Но позже, хорошо?
– Ладно. – Проводив убегающего в зал Макса глазами, Раничев махнул рукой и решил не ждать, а вызвать такси. Ехать не так и далеко, а спать хотелось – спасу нет.
Такси – длинный приземистый «шевроле» образца одна тысяча девятьсот семьдесят какого-то года – подъехало к самому крыльцу, так что и мокнуть под тяжелыми дождевыми каплями особенно не пришлось, да он уже и сходил на нет, дождь-то, лишь молнии по-прежнему сверкали, да где-то ближе к южной окраине тупо гремел гром.
Из машинных динамиков доносилось что-то нехорошее, какой-то очередной попсово-блатной сборник, почему-то называемый «шоферским». Раничев поморщился, подобная музыка действовала для него, словно ноющий зуб, – и хочется спать, да не заснуть почему-то. Был бы хороший блюз – уснул бы давно уже, а так… наоборот, проснулся, и сон ушел куда-то. Недовольно покосившись на водителя – и как не надоест слушать подобную дурь? – Иван глянул в боковое стекло – как раз проезжали мимо музея.
– Эй, шеф, стой! – вдруг встрепенулся он, крикнул шоферу, сам еще не осознавая – почему. Водитель – усатый мужик в кожаной кепке – послушно притормозил, вопросительно глянул на озабоченного пассажира – приехали? Так вроде рано.
– Я сейчас. – Раничев распахнул дверцу, вышел в дождь, впрочем, не такой уж и сильный.
– Только недолго, – вдруг заволновался таксист. – Я это… долго ждать не могу, заказ. Попозже заеду.
– Ладно. – Иван нагнулся в кабину. – Да ты не спеши, если что, звякну. Полтинника хватит?
– Вполне.
Получив деньги, обрадованный водитель газанул и, словно катер, разбрызгивая по пути лужи, скрылся в сгустившейся ночной тьме, едва разгоняемой тусклыми уличными фонарями. Не оглядываясь, Раничев поднялся на крыльцо. Приедет ли таксист, нет ли – волновало его меньше всего, слава богу, не старые времена, таксомоторов в городе хватало, такое впечатление – на ниве частного извоза подвизалась добрая половина жителей. Волновало другое – чего он вообще-то тут вылез? Ведь вроде домой собирался… И что-то заметил, углядел из окна такси. А что? Что-нибудь на крыше иль в окнах? Зайти к Егорычу, что ли? Нет. В таком виде – не стоит, хоть и понимающий мужик сторож, а все ж он, Иван Петрович Раничев, начиная с завтрашнего дня уже не И. О. даже, а самый что ни на есть утвержденный директор.
Спустившись с крыльца, Иван постоял немножко под дождиком, что было вполне приятно после шампанского с водкой и коньяком, подумал и решительно направился на середину дороги. Нет, он вовсе не хотел покончить жизнь самоубийством, бросившись под колеса первой попавшейся автомашины – тем более, что никаких автомашин поблизости вовсе не наблюдалось, – просто захотелось проверить, а что же он такое увидел? Или – померещилось?
Остановившись прямо на прерывистой линии осевой разметки, Раничев пристально воззрился на музей – двухэтажное типовое здание бывшего детского садика. Вроде бы все было в порядке. Крыша – на месте, решетки на окнах – тоже… А это еще что? Иван помотал головой, словно норовистый конь, отказывающийся надеть на шею хомут. В одном из окон второго этажа явственно мигнул свет. Такая еле заметная желтоватая вспышка или, скорее, некое шатающееся мигание, какое бывает, когда несут в руках зажженную свечку. Что за черт? Электричество, что ли, отключили за неуплату? Могли… Нет, но ведь совсем недавно мэрия все ж таки перечислила деньги. Тогда что? Если б авария на подстанции – тогда б и фонари вокруг не горели, и в окрестных домах тоже бы не светилось несколько окон. Пробки? Со щитком что? Надо бы проверить, а если что – так и помочь Егорычу.
Решив наплевав на свой внешний вид, Раничев сошел с дороги и, не замечая попадающиеся на пути лужи, вновь зашагал к крыльцу. Поднялся, позвонил… Ни ответа, ни привета! Егорыч что, спит, гад? Ах да, он же в зале, а там не очень-то и слышно, особенно если занят каким-нибудь делом. Чертыхнувшись, Иван нашарил в карманах ключи, поковырялся в замке – хорошо хоть входная дверь не запиралась на щеколду после памятного случая с одним из пьяных сторожей еще при старом директоре. Открыл… И первое, что почувствовал, – сырость, которой тянуло из полуоткрытой двери комнаты сторожей. Сделав несколько шагов, Раничев заглянул туда… и попятился. Стекло в створке выходившего в кусты сирени окна было разбито – оттуда и дуло – решетка скособочена, от окна к топчану сторожа вели чьи-то мокрые следы, а из-под топчана… Из-под топчана торчали чьи-то ноги, обутые в сине-красные кеды производства ленинградской фабрики «Красный треугольник» – рабочая обувка Егорыча!
Бросившись на пол, Иван вытащил наружу тело сторожа. Неподвижное, но еще не приобретшее противную застывшесть трупа. Да и сердце, похоже, билось. Голова была в чем-то маслянистом – кровь!
Осторожно положив голову сторожа на пол, Иван бросился к телефону вызывать «скорую», почти ничего толком не объясняя – по опыту знал, чем дольше объясняешь, тем медленнее едут, – аппарат не работал. Да и света вообще-то не было – даже аварийки не горели, лишь рядом, на улице, тускло светился фонарь. На улице – светился. Но почему – здесь? Не вдаваясь пока особо в размышления, Раничев достал мобильник – не работал и тот! Но ведь фонари на улице… Похвалив себя за сообразительность, Иван опрометью выскочил на крыльцо… вызвал «скорую» и милицию, после чего осторожно поднялся наверх, в залы…
Он увидел его сразу, перед витриной с перстнем – человека со свечой в руках, в черном балахоне, высокого, сутулого, страшного! Что-то почуяв, тот быстро обернулся – рваный, пересекающий всю левую щеку шрам его словно вспыхнул в дрожащем пламени свечки. Черные глаза незнакомца горели яростью и злобой, Ивану почему-то вдруг стало ясно – такой не остановится ни перед чем. На указательном пальце незнакомца переливался крупный зеленый камень. Изумруд! Перстень! Но, черт побери, как? Ведь должна была сработать сигнализация… Ничего не скажешь, хорошо начинается директорство… Ах ты ж, сволочь! Иван едва успел пригнуться, как прямо над его головой просвистел брошенный незнакомцем кинжал. Раничев не стал дожидаться повторения чего-то подобного, – разогнувшись изо всех сил заехал незваному гостю кулаком в челюсть. Удар вышел не слабым, и тот, вскрикнув, тяжело осел на пол. Выпавшая из руки его свеча, прокатившись, погасла, и теперь лишь синие сполохи молний освещали сумрачное нутро музея. Иван бросил мимолетный взгляд на разбитую витрину, еще раз убеждаясь в верности своей догадки – на пальце неожиданного посетителя был именно тот, их перстень. Незнакомец между тем очнулся и, быстро вскочив на ноги, выхватил из руки манекена широкую саблю и, бешено вращая ею над головой, пошел прямиком на директора.
– Эй, ты не очень-то! – Раничев резво отпрыгнул в сторону.
За окном – а показалось, что прямо здесь, в зале – вспыхнула молния, и изумруд в перстне Тамерлана вдруг засиял ровным зеленым светом. Сияние постепенно усиливалось, становясь все ярче с каждой вспышкой молний.
Схватив с попавшегося под руку манекена круглый шлем-мисюрку, Иван швырнул его в похитителя.
– Операция «Ы», – громко прокомментировал он, хватая короткое копье-сулицу. – И другие приключения Шурика. – Тупое концо копья едва не треснуло нападавшего по башке. Применять острие Раничев все-таки опасался, не ровен час, дойдет и до смертоубийства, потом доказывай, что это было – необходимая оборона или крайняя необходимость? Да где же наконец та милиция? Небось, опять каких-нибудь бомжей ловит. Бомжей… Так и этот вон, со шрамом. Это ведь именно его – больше некого – приняли вчера за бомжа. И это именно он недавно напугал сторожа, внезапно заглянув в окно. Так что же, выходит, он следил за музеем и его сотрудниками? Выходит, так… И ведь выбрал момент, сволочь… И ведь может уйти – не колоть же его копьем, в самом-то деле!
И снова за окном вспыхнула молния! Там, на улице, вовсю бушевала гроза – странно, а Раничев думал, что все природные катаклизмы уже на сегодня закончились. Ан нет. Ух, какой раскат грома прогремел прямо над крышей – не гром, канонада! И снова молния – боже, она ударила прямо в росший у самого здания тополь – тот вспыхнул, словно сухая солома, загорелся ровным желтым пламенем, отражаясь в злобных глазах незнакомца и зеленых гранях изумруда. Нет, такое впечатление – камень словно бы светился сам по себе!
Еще одна вспышка – и загорелся еще один тополь – соседний. Все это постепенно становилось забавным. Орудуя тупым концом копья, Раничев не подпускал к себе похитителя на расстояние сабельного удара, получалось на редкость удачно – тот только злобно шипел, но достать директора саблей не имел никакой возможности… Зато, наверное, имел полную возможность уйти. Да, пока, кажется, еще не приехали ни «скорая», ни милиция, ни пожарная… похоже, все службы должны были бы собраться сегодня здесь, в музее. Должны были… Но что-то не очень торопились.
Человек со шрамом неожиданно сделал особо длинный выпад и, увернувшись от копья, достал-таки острием плечо Раничева, и тот, отбросив все предрассудки цивилизованного человека, со всех сил треснул вражину копьем по башке. Тот упал, обливаясь кровью.
Держась левой рукой за плечо, Иван чувствовал, как течет между пальцев кровь, как сам он с каждой секундой становится все слабее, как теряет ориентацию в постоянном сполохе молний. А те били уже с частотой телеграфа, дискотечными вспышками стробоскопа, пулеметной очередью, сваркой – так что даже гром не поспевал за ними. Лежащий на полу похититель, застонав, шевельнулся. Раничев переместился к нему и попытался снять с пальца перстень. Не тут-то было! Кольцо, казалось, навечно засело на смуглом корявом пальце. В прыгающем призрачном свете молний изумруд светился спокойной зеленью, словно был каким-то волшебным, колдовским камнем… а может, именно таким и был?
Внезапно очнувшись, человек со шрамом с неожиданной силой схватил Ивана за руки, сжал, завыл что-то дикое на каком-то непонятном языке, подняв к потолку глаза.
Сверкали за окном частые вспышки молний.
Гремел гром.
Дико выл похититель.
А кровь между тем все текла…
Раничев почувствовал вдруг, что сейчас потеряет сознание, он уже и так-то почти потерял грань реальности от всех этих вспышек, от грома и воя.
К сполохам молний внезапно прибавилось еще несколько вспышек – красно-синих.
Иван не замечал их – ночной гость еще сильнее сжал его руки и, резво перестав выть, вдруг внятно произнес три слова. Опять же на том тарабарском языке. Отразившись в глазах его, снова вспыхнула молния, на это раз так ярко, что в зале на короткое время стало светло, словно днем. Громыхнул гром с такой силой, что заложило уши, а где-то рядом посыпались стекла.
Нехорошо улыбаясь, человек со шрамом снова произнес слова… Камень, вделанный в перстень, изумруд, сделался вдруг таким горячим, что невозможно стало находиться рядом, Раничев попытался отдернуть руку, но похититель крепко держал ее, а силы Ивана ослабли от потери крови. Изумруд становился все горячее, уже прямо так жег и вот наконец взорвался, разлетевшись яркими зелеными молниями. Снова – на этот раз радостно – завыл незваный гость и… словно бы исчез куда-то. Впрочем, Иван этого уже не видел. Сознание покинуло его, спина уперлась в стену, и голова бессильно упала на грудь.
И – странное дело – гроза прекратилась вдруг, и молнии перестали сверкать над головами, а собравшиеся над городом тучи быстро уходили прочь. И вот уже за далекими холмами, за лесом, за березовой рощицей показался золотой кусочек сияющего рассветного солнца, ласково запели птицы, а за рекой, над лугом…
Глава 5
Угрюмов
Страшный тать
Что же сегодня тревожит меня
В краткое это мгновенье?
Топот коня, или вспышка огня,
Или негромкое пенье?
Константин Ваншенкин«Тревожная песня»
…изгибалась разноцветной дугою яркая майская радуга. Вдалеке, за лугом блестела река, широкая, с крутой излучиной и низкими, густо поросшими камышом берегами. От реки начинался смешанный лес, кое-где перебиваемый узкими пашнями и зарослями сирени, лес тянулся до невысокого холма, на вершине которого высилась корявая перекрученная сосна с двойной кроной.
Очнувшись, Раничев оглядел открывшуюся перспективу и удивленно почесал голову. Что-то он никак не мог определиться – где находится? Вроде бы в музее должен… Ну да – в музее. А где тот, со шрамом? Где милиция, «скорая», пожарные? Где перстень? Где музей? И где вообще славный город Угрюмов?!
Пошатываясь – хорошо хоть, все-таки кровотечение на плече угомонилось – Иван посмотрел под ноги – он, оказывается, очнулся в придорожной канаве, средь мать-и-мачехи, чертополоха и лопухов. Открывшаяся перед ним дорога производила странное впечатление – узкая, ухабистая, она, казалось, состояла из одной лишь пыли, покрывавшей зыбкую колею толстым серовато-желтым слоем.
Ах, да – телефон же имеется! Вот он, в кармане… Что за черт – «Поиск сети»? Неужели так далеко завезли? Сигареты… Вот они, полпачки есть еще. Черт, а зажигалка-то? Выпала, видно.
Нагнувшись, Раничев зачерпнул пыль в горсть, зачем-то понюхал… Странно – сухая! А ведь только что, ночью, прошел ливень, и, коли уж на то пошло, эта сомнительная дорожка должна быть грязной, а никак не пыльной. Впрочем, никакой другой дороги в пределах видимости не было. Что за чертовщина? Куда ж его завезли? И главное, бросили тут валяться в канаве! Нет, это наверняка не милиция и не «скорая». Скорее всего – похититель перстня! Взломщик со шрамом на левой щеке. По всему видать, его работа, больше некому. Очнулся и, желая замести следы – может, подумал, что директор музея мертв? – вытащил на улицу, будто пьяного, а там схватил такси да свалил куда-нибудь в ближние пригороды. Да хоть и не в ближние – солнце-то эвон где! явно полдень – за это время можно черт-те куда доехать, в тот же колхоз «Светлый путь», вернее, в бывший колхоз, ныне – агрофирму. Скорее всего, так оно и было – никакого другого разумного объяснения Раничеву на ум не приходило. Еще одно вдруг встревожило – а что с Егорычем? Ведь сторож был ранен, и, по идее, заметавший следы ночной гость должен был бы и его с собой прихватить. А может, и прихватил? Может, валяется бедный сторож где-нибудь неподалеку? Стонет, бедолага, не в силах подняться.
Иван еще раз огляделся, покричал:
– Егорыч! Егорыч!
Никто не отзывался. Лишь пели в зарослях жаворонки, да тихо-тихо проплывали по синему небу белые сахарные облака. Ну дела… Впрочем, что стонать, надо действовать. Проверить ближайшие кусты – вдруг там обнаружится лежащий без сознания сторож? – затем поискать возможность выбраться отсюда. Автобусную остановку, деревню или, на худой конец, автодорогу, пусть даже грунтовую. Где-то здесь, кстати, должно проходить шоссе на Рязань.
Иван пошевелил рукой – плечо саднило, но, похоже, особо опасной рана не являлась, вот только крови вытекло из нее изрядно, потому, наверное, и звенело в ушах да голова чуть кружилась. Конечно, хорошо бы повязку… Рубаху разорвать – ага, а потом добираться до города полуголым? Хорош директор. Нет уж, лучше потерпеть. Потом уж в поликлинику… а может, где-нибудь и здесь, в деревнях, медпункт имеется?
Скрипя зубами – чем выше поднималось солнце, тем почему-то сильнее болело плечо – Раничев в поисках возможного местонахождения сторожа внимательно оглядел канаву, кусты, рощицу, затем поднялся на холм… и остановился у желтоватых зарослей дрока. Судя по примятой траве, туда явно что-то тащили. И не так давно. Иван нагнулся, отвел рукой ветку… И вздрогнул, упершись взглядом в широко открытые глаза трупа. Машинально отпрянув, уселся на траву, обхватив руками колени. Вот только трупа еще и не хватало для полного счастья! Несчастный Егорыч… Впрочем… Иван снова поднялся и заглянул в заросли – нет, это был вовсе не сторож. Мертвец – молодой парень, светлый, раскосоглазый, с небольшой кудрявистой бородкой – никоим образом не походил на музейного сторожа. Одетый в узкие полотняные штаны – бомж, что ли? – и окровавленную на груди русскую рубаху с вышивкой, парень лежал на спине, головой к дороге. Босые ноги его уже посинели.
Раничев покачал головой и присвистнул. Однако чем дальше – тем веселее. С минуту подумав, он решил все-таки пойти по дороге в какую-нибудь сторону, все равно в какую, дорожка-то явно должна была вывести если не к деревне, то уж к более оживленному шоссе – точно. Чего еще делать-то? Никого вокруг нет, не сидеть же сиднем да еще рядом с трупом.
Выйдя на середину дороги – туфли тут же утонули в пыли, – Иван постоял немного и решительно зашагал вправо. Расстилавшийся в той стороне ландшафт – заливные луга, речка, липовая рощица – был уж всяко веселей, нежели угрюмый еловый лес слева. Солнце припекало спину, можно даже сказать – жарило, и Раничев почувствовал большое облегчение, дойдя наконец до рощицы. А там и вовсе обрадовался – нагоняя его, понукая усталую лошадь, ехал на телеге мужик в старинном армяке и лаптях! Впрочем, Иван поначалу не очень-то вглядывался в его одежку – рад был хоть кого-то встретить.
– День добрый, – поздоровался он. – Не подскажете, далеко ль до деревни?
Мужик – маленький, темноглазый, с рыжеватой, косо подстриженной бородкой, – увидев его, вдруг спрыгнул с телеги и, упав на колени, низко поклонился:
– Здрав будь, мурза. Якши! Не трогай меня, бачка, я боярина Колбяты Собакина обельный холоп Никитка Хват. Боярина моего хан твой, Тайгай, знает, и ты меня не бей. – Мужик пал ниц и, вытянув руки, такое впечатление, старался чмокнуть губами туфли Ивана. Тот попятился, с опаской оглядывая мужичка. Вероятно, местный сумасшедший.
– До деревни, спрашиваю, далеко ль?
– Там… – Мужик кивнул куда-то в сторону. – Обедятево, Хлябкое, Яськино – все боярина Колбяты деревни, князем пресветлым Олегом Иванычем пожалованные за службишку ратную.
– Хорошо, не маркиза Карабаса деревеньки, – мрачно пошутил Раничев. Однако сумасшедший отвечал довольно складно. – Каким, говоришь, князем?
– Нашим, Олегом Иванычем Рязанским, хана твоего, Тайгая, приятелем.
– Олегом Иванычем Рязанским? – ошеломленно повторил Раничев. – Вы, часом, историю не преподаете в местной школе?
– Холоп я, – снова пал ниц мужик.
– Вот заладил. Совсем как в фильме. – Ивану уже начала надоедать эта довольно-таки странная беседа. – Так, говоришь, там деревня-то?
– Там, там… – закивал мужичок.
– А город в какой стороне?
– Какой город? Пронск, Елец аль Угрюмов?
– Угрюмов. – Раничев облегченно кивнул; оказывается, еще не все потеряно. – От вашей деревни туда автобус ходит?
Мужик ничего не ответил, только смотрел снизу вверх, преданно, словно пес.
– Так где город-то?
– Там. Все прямо, бачка, потом по пронской дорожке.
– А, пронское шоссе. Знаю. Ямочный ремонт там недавно делали. – Раничев улыбнулся. – Ну спасибо.
– И тебя спаси Бог, бачка! – Мужичок стегнул лошадь и быстро свернул на развилку.
– Сам ты «бачка»! – углубившись в рощу в указанном мужичком направлении, передразнил Иван и вдруг вспомнил, что так и не догадался попросить у него спичек – курить захотелось со страшной силой..
Выйдя из рощицы, дорога круто поворачивала к лугу, ярко-зеленому, светлому, с желтыми шариками одуванчиков. Позвякивая колокольчиками, на лугу паслось стадо коров. Рядом горел небольшой костер. Сидевший у костра пастушок – белоголовый мальчуган лет десяти-двенадцати, – увидев Раничева, вскочил на ноги и низко поклонился.
– Да они тут что – все психи? Эй, парень, огонька не найдется?
– Сейчас, батюшка.
– Хм… «батюшка».
Пастушонок метнулся к костру и, вытащив оттуда тлеющую головню, протянул ее Раничеву.
Благодарно кивнув, тот, достав сигарету, прикурил и довольно затянулся, выпустив дым кольцами. Хвастливо скосил глаза на мальчишку – как, мол? – и чуть было не проглотил сигарету! Пастушонок смотрел на него широко раскрытыми округлившимися от неописуемого ужаса глазами – словно бы Раничев только что проглотил живую змею.
– Ну, и чего выпялился? – досадливо поинтересовался Иван.
Вместо ответа пацан вдруг замахал руками, перекрестился и опрометью бросился к лесу.
– Окстись, окстись! – стуча зубами от страха, громко приговаривал он на бегу. – Сатана!
– Ну и местечко – одни придурки, – покачал головою Раничев и, бросив окурок в пыль, продолжил путь. Впереди, за деревьями, замаячили крыши домов. Вернее – изб, это название больше соответствовало открывшимся глазам Раничева строениям. Поискав глазами магазин или почту и таковых не обнаружив, он направился к первой попавшейся избе – маленькой, вросшей в землю, без трубы – из тех, что назывались курными. На крытой старой соломой и дерном крыше избенки росло несколько маленьких березок, во дворе, огороженном покосившимся плетнем, лениво валялась в пыли тощая хрюшка. Рядом с ней, спиной к Раничеву, нагнувшись, стояла старуха, одетая в какие-то невообразимые лохмотья, и деловито орудовала широким ножом в деревянном корыте. Видно, крошила крошево.
– Бабушка, не подскажете, где сельсовет?
Оглянувшись, старуха тут же пала ниц.
Покачав головой, Иван медленно присел на траву и, упершись спиной в плетень, устало закрыл глаза. Надоело ему все это – до чертиков! Долго ли, коротко ли он так просидел – не помнил; часов на руке не было, видно сорвались во время драки в музее. Потянувшись взглядом к запястью левой руки, Иван усмехнулся и достал из кармана мобильник. Уж там-то часы есть! Бросил взгляд на дисплей и удивился: показывающие время цифры, постоянно меняясь, мельтешили перед глазами. Ну вот, еще и это…
А вокруг него уже бегала ребятня, одетая с такой же вызывающей бедностью, как и прочие селяне, собравшиеся чуть подальше и с опасением разглядывавшие Раничева. Подняв голову, тот махнул им рукой:
– Да что вы там прячетесь? Не съем.
Они всё не подходили. Стояли, смотрели, негромко переговаривались друг с другом, словно бы что-то решая. Старые седобородые деды и совсем молодые парни. И те, и другие время от времени недовольно сплевывали и посматривали на солнце, словно бы проверяя время – видно, появление Раничева отвлекло их от какого-то важного дела. Иван решил больше не подходить к ним – ну их к черту, придурков, слыхал всякие россказни про деревенских, но чтоб такое…
Наконец совещавшиеся вроде бы пришли к какому-то решению. Отделившись от остальных, опираясь на посохи, к сидевшему у плетня Ивану отправились два старика в накинутых на плечи шерстяных покрывалах. Раничев взирал на них с олимпийским спокойствием – знал уже, что тут все с придурью. Лечебница, что ли, какая? Так нет в районе таких… О! Тут его вдруг осенило – секта! Сейчас начнут зубы заговаривать.
Подойдя ближе, старики поклонились. Иван, поднявшись с земли, – тоже.
– Как здоровьице драгоценнейшего Тайгая? – поинтересовался один из дедов, с косматой окладистой бородою.
– Вашими молитвами, – в тон ему отвечал Раничев. Кажется, про этого Тайгая он от кого-то уже слышал сегодня. – А как вы?
– Да покуда живы, батюшка. – Старики снова поклонились. – Что ж ты пешком-то, аль коня украли?
– Украли, украли, дедушки. – С притворной грустью Иван покачал головой. – И в землю закопали, и надпись написали – савсем гарачий, белий-белий.
– А, так белый конь-то был? Ужо, Минетий-тиун сыщет. – Оба старика просительно заглянули Раничеву в глаза:
– Ты уж, батюшка, не сразу взыщи за коника-то, может, и сыщется еще, ну а как не сыщется, уж всяко заплатим виру.
Старики еще о чем-то переговорили друг с другом, а Раничев, не слушая больше их – надоела ему до чертиков вся эта дурацкая беседа, – попросил отвести его в дом с телефоном.
– В дом? – переспросили деды. – А – пожалуй.
Старик с косматой бородой, поклонившись, гостеприимно показал руками на соседнюю избу – такую же маленькую и неприглядную, как и остальные. Потянувшись, Раничев направился вслед за ним, не обращая больше никакого внимания на остальных. Он не слышал, как другой дед – с бородой длинной, осанистой, – подойдя к ждущим его односельчанам, сказал тихонько:
– Нет, не Тайгая это человек. Я Тайгаевых всех знаю. Да и – без коня! Разве ж можно Тайгаеву человеку – да без коня? Шпынь это. – Старик покосился в сторону избы, в которой только что скрылся Раничев. – Эй, Ропша. – Он подозвал одного из пробегавших мимо пацанов. – Беги до тиуна. Скажешь – страшный тать у нас объявился, надо б его схватить да попытать хорошенько. Сами бы схватили, да по закону хотим, с его, тиунова, ведома. Беги, да смотри не перепутай.
– Не спутаю, дедко Кудеяр. – Пацан усвистал – только пятки в пыли засверкали.
В избе Строжана – так звали косматого деда – оказалось темно и прохладно. Маленькие оконца едва рассеивали тьму, зато хорошо пропускали ветер. Свежестью тянуло и от земляного пола.
– Молочка, господине? – Дед Строжан вытащил из-за потухшего очага крынку. – Звиняй, что сам прислуживаю – все мои в поле. Да и не только мои – все. Ты пей, господине, – топленое.
Он плеснул из крынки в большую деревянную кружку, такое впечатление – обгрызенную по краям. Налитая жидкость густо-желтоватого цвета не вызвала у Раничева приступа аппетита, однако, чтобы не обижать хозяина, он отпил глоток… и едва не изрыгнул обратно. Редкостная гадость! Иван передернул плечами и, вежливо поблагодарив деда за угощение, принялся обозревать внутреннее убранство избы, надо сказать, довольно скудное. Не было ни телевизора, ни холодильника, ни даже электрической лампы, даже керосинки – и той не было. Свет проникал сквозь узкие маленькие оконца, а в углу, под иконой, Раничев разглядел что-то вроде лучины, воткнутой в железный поставец. Мебель тоже оставляла желать лучшего – дубовый стол, вдоль стен – длинные лавки из толстых досок, очаг – топившаяся по-черному (!) печь, рядом с печью – небрежно прислоненная к стене прялка с куделью. Черно-белых фотографий в деревянных больших рамках – неизбежной принадлежности любой крестьянской избы – и тех не было! Просто каменный век какой-то. Староверы? Нет, скорее все-таки сектанты… Этакие и прирезать могут. Свалить бы от них поскорее, только узнать про автобус или хотя бы в какой стороне шоссе и сколько до него. Однако узнать это, как уже успел убедиться Раничев, оказалось не так-то просто. Дед молчал, как партизан, а больше в избе спросить было не у кого.
– Спасибо за угощение, дедушка, – еще раз поблагодарил Иван. – Курить тут у тебя можно?
Не дожидаясь ответа, он достал пачку «Честерфилда», предложил деду, похлопал себя по карманам… черт, зажигалки-то нету.
– Дед, огонька бы…
Старик между тем недоуменно вертел в руках сигарету. Осмотрел ее со всех сторон, понюхал… пожевал даже. Раничев только вздохнул. Похоже, огонька у деда не допросишься. Но телефон-то тут должен быть или нет?
Иван поднялся с лавки, услышав через оконце какой-то шум на улице, рядом. Дед Строжан тоже услышал, распахнул дверь, выглянул… И подозрительно быстро убрался обратно.
– Там тиун пришел со людищи, – сообщил он. – Зовет.
– Тиун так тиун, – согласно кивнул Раничев, решивший ничему не удивляться. – Зовет – сходим.
Он вышел на улицу… и обалдел. Прямо перед ним стояли трое. Посередине – толстый важный мужчина с козлиной бородкой, и по бокам еще двое, помоложе, с копьями. Вся троица была обряжена в неполные доспехи русских ратников образца тринадцатого—пятнадцатого веков – короткие, до колен, кольчуги и шлемы с бармицами. Толстяк держал в руках обнаженный меч, длинный, с широким долом и заточенным острием.
– Четырнадцатый век, не раньше, – профессионально определил принадлежность меча Раничев. – Похоже, из музея не только перстень украли.
– Вот он – страшный тать! – выбежал из-за угла другой старик, указывая посохом на Ивана. – Хватайте, его, хватайте.
– Страшный тать, говоришь? – усмехнулся толстый. – А вот мы сейчас посмотрим, какой он страшный!
Раничев не успел ничего сообразить, тем более – пригнуться, как толстяк взмахнул мечом и…
Глава 6
Южная окраина Рязанского княжества. Путь чист!
Околица родная, что случилось?
Окраина, куда нас занесло?
Анатолий Передреев«Окраина»
…и остановил его сверкающее лезвие буквально в нескольких сантиметрах от лица Раничева. Двое других тут же налетели сзади, вмиг скрутив Ивану руки. Задели раненое плечо – и директор угрюмовского музея, застонав, провалился в небытие.
Очнулся он черт-те где! Поначалу даже и не понял, только головой крутил очумело, дожидаясь, когда привыкнут к темноте глаза. Здесь – то ли в сарае, то ли в обшитом толстыми досками подвале размерами где-то метра три на четыре – было довольно темно, не полностью – узкая полоска света брезжила откуда-то сверху, – но все же особо пристально разглядеть узилище не представлялось возможным. От стены смердело – судя по всему, там стоял чан для отправления естественных надобностей.
– Вот уроды! – вспомнив толстяка с мечом и его подручных, выругался Иван и тут же застонал, неловко шевельнув плечом. Здоровой рукой поискал в кармане сигареты – пачка «Честерфилда» там точно была… да, похоже, сплыла. Как и ключи, как бумажник с мобильником.
Совсем рядом, в углу, тяжело вздохнули. Раничев насторожился – оказывается, он был здесь не один! Подтянув под себя ноги, он уселся, прислонившись спиной к стене, и затих, напряженно осматриваясь. Ага – вон, в углу кто-то лежит… и еще один – у противоположной стены, на какой-то – Иван принюхался – на какой-то гнилой соломе. Вот черт, и угораздило же! А ведь, наверное, это хорошо, что он здесь не один. По крайней мере, хоть кто-то прояснит ситуацию, сказать по правде – непонятную пока совершенно. С сокамерниками, как мысленно обозвал их Раничев, хорошо бы попытаться наладить контакт, чем он и занялся, кашлянув нарочито громко:
– Мужики, закурить не найдется?
В ответ – тишина. То ли эти двое некурящие, то ли… то ли не хотят разговаривать. Тогда – почему?
– Мы, вообще, где?
Тот, что в углу, зашевелился, кашлянул… и, так ничего и не ответив, преспокойно отвернулся к стене и, кажется, задремал. Ну надо же! Похоже, эта парочка – такие же придурки, как и те, что снаружи. Что ж, не хотят разговаривать – не надо. Иван задумчиво уставился в потолок, выделяющийся в полумраке светлым прямоугольным пятном. Что же, черт возьми, происходит? А если… Ну да, сколько раз он слышал о таких случаях! Людокрады! Ну да, тот, со шрамом, – вылитый боевик! Как же он раньше-то не догадался… Похитят, увезут в Чечню, а потом будут требовать выкуп. Раничев усмехнулся – и кто же, интересно, за него заплатит? Комитет по культуре? Нет, уж скорей Влада… да и та таких бабок не наскребет. Зачем тогда его похитили? Наверное, спутали с кем-то… Или нет – просто запутывали следы, ведь боевик со шрамом выкрал из музея старинный перстень! Да-а… если так – дело плохо… Раничев грустно присвистнул.
– Эй, ордынец, не свисти, а! – заворочались, подав голос, в углу. – Минетий-тиун не особливо-то свист любит, говорит – примета плохая. Не дал бы плетей, как вон Феофилу…
Ордынец? Иван не сразу понял, что так обращались именно к нему. Ордынец… Интересно, почему ордынец?
– А про тебя Митька с Егорием переговаривались, допреж как сюда кинуть, – охотно пояснил товарищ Раничева по несчастью. – Ордынец, мол, Тайгая человечишко.
– Да не знаю я никакого Тайгая! – не выдержав, со злостью вскричал Иван. – И вообще мне на работу пора.
– Феофил вон тоже, доработался, – не совсем понятно произнес собеседник. По виду – не разобрать кто, все ж таки темно, но голос приятный, звучный такой баритон, почти как у самого Раничева.
– А Феофил – это кто?
– Феофил-то? – Сокамерник усмехнулся. – Был свободный людин, потом – закуп, а ныне, похоже, холоп обельный… Должок-то боярину не вернул.
– О, боже! – неловко шевельнул плечом, застонал Иван, застонал не столько от боли, сколько от полной непонятности происходящего. Сленг – ну чисто средневековый: тиун, холоп, закуп. Боярин вот опять же, которому должок не вернули. Может, и он, Раничев Иван Петрович, у этого непонятного боярина в должниках?
– Что за боярин-то?
– А то ты не знаешь! – Баритон хохотнул, невесело так, грустно, словно бы давили на него какие-то нехорошие тяжелые мысли, оттого и молчал, да вот теперь вдруг решил поговорить, развеять немножко хандру.
– Да в самом деле не знаю! – повысил голос Иван. – Что за боярин? – Раничев ожидал услышать какое-нибудь знакомое имя, быть может, даже воровскую кличку иль погоняло какого-нибудь крупного преступного авторитета, крупного, конечно, в масштабе района или там области.
– Колбята Собакин – боярин, чтоб ему, змею, ни дна, ни покрышки! – В углу смачно сплюнули и вполголоса выругались.
– А где мы? – Раничев торопливо форсировал беседу, опасаясь, что еле видимый в полутьме собеседник вдруг замолкнет, замкнувшись в себе, так же, как вот только что.
В углу снова засмеялись:
– Слушай, ордынец, тебя, видно, хорошо по кумполу треснули – коль не помнишь, где ты да у кого.
– Не ордынец я. Раничев, Иван Петрович, директор Угрюмовского музея истории и культуры, – запоздало представился Иван. – А вас как величать?
– Ефим, – снова вздохнув, отозвались из угла. – Ефим Гудок кличут. А ты, стало быть, не тайгаев?
– О, господи… Да не Тайгаев, Раничев я. Из Угрюмова, директор му…
– Плохо, что не тайгаев. – Ефим почесал затылок. – Эдак, и ты холопом Колбятиным станешься, как Феофил да азм, грешный… Для чего, думаешь, нас тут держат?
– Вот мне тоже это очень интересно узнать!
– Да чего тут знать-то? В холопей поверстают – и все дела. Будем тут, на Колбяту, робить, до днев скончания. А убежать захотим – на чепь! Или плетьми, как Феофила… Феофил! Феофиле… Как ты?
На соломе завозились, заскрипели:
Читать бесплатно другие книги:
