Немезида Несбё Ю

– Кое-что, – сказал Харри, отходя к полке с видеокассетами.

– Кое-что?

– Не особо много.

– Жаль, никто из вас не удосужился поприсутствовать на докладе, который я делал в сентябре в помещении столовой. Если не ошибаюсь, там были представители всех отделов, кроме вашего.

Иварссон был высокого роста, длиннорукий и длинноногий; из-под уложенных красивой волной светлых волос на собеседника смотрели ярко-голубые глаза. Мужественное лицо напоминало лица манекенов немецкой фирмы «Босс»: на нем все еще виднелись следы загара после долгих часов, проведенных Иварссоном летом на теннисном корте, а может, и в солярии физкультурно-оздоровительного центра. Короче, Руне Иварссон был прекрасным примером понятия «симпатичный мужчина», тем самым подкрепляя теорию Харри о взаимосвязи между внешностью и деловыми качествами следователя. Отсутствие сыщицкого таланта, однако, с лихвой возмещалось у него тонким политическим чутьем и способностью безошибочно угадывать, к какой из группировок в иерархии Полицейского управления выгоднее примкнуть в данный конкретный момент. Кроме того, врожденную самоуверенность Иварссона многие воспринимали как доказательство его лидерских качеств. Между тем упомянутая самоуверенность основывалась исключительно на том, что Иварссон, к счастью для себя, абсолютно не замечал собственной ограниченности. Не приходилось сомневаться, что данное обстоятельство непременно будет сопутствовать продвижению по службе и рано или поздно сделает его начальником Харри – прямым либо косвенным. Вообще-то Харри вроде бы не приходилось жаловаться, что такая посредственность благодаря карьерному росту оказалась отлученной от следственной работы. Однако опасность субъектов, подобных Иварссону, как раз и заключается в том, что они, как правило, воображают, будто обязаны вникать во все и руководить действиями тех, кто в самом деле умеет вести расследование.

– И что же, мы пропустили что-то важное? – спросил Харри, проводя пальцем вдоль ряда кассет с написанными от руки наклейками.

– В общем-то нет, – язвительно бросил Иварссон. – Действительно, кого могут интересовать такие пустяки, как расследование преступлений?

Харри удалось побороть искушение ответить, что на тот доклад он не пошел намеренно, прослышав, будто все сведется к похвальбе Иварссона, что с тех пор, как он вступил в должность шефа отдела грабежей и разбойных нападений, раскрываемость ограблений банков возросла с 35 до 50 процентов. При этом ни единым словом не упоминалось, что назначение это совпало с увеличением численности сотрудников вдвое, расширением их полномочий при выборе методов ведения расследования, а главное, отдел наконец-то избавился от своего худшего сотрудника – следователя Руне Иварссона.

– Меня это вроде как интересует, – сказал Харри. – Расскажи-ка, к примеру, как вам удалось распутать вот это. – Он наполовину вытянул с полки одну из кассет и прочел вслух надпись на наклейке: – «20.11.94, Сберегательный банк «НОР», Манглеруд».

Иварссон усмехнулся:

– С удовольствием. Их мы установили старым, проверенным способом. На свалке в Алнабру они сменили автомобиль, а тот, что оставили, подожгли. Однако он сгорел не полностью. Мы нашли перчатки одного из налетчиков со следами ДНК. Потом мы сравнили их с ДНК тех наших старых знакомых, кого осведомители после просмотра видеозаписи назвали в качестве наиболее вероятных участников ограбления, и данные одного из них совпали. А поскольку этот идиот в ходе ограбления еще и выстрелил в потолок, ему дали четыре года. Еще что-нибудь интересует, Холе?

– Ммм… – Харри покрутил в руках принесенную им кассету. – А что это были за следы ДНК?

– Я же сказал, совпадающие. – Уголок левого глаза Иварссона нервно дернулся.

– Прекрасно, но что именно это было? Частицы омертвевшей кожи? А может, ноготь? Кровь?

– Разве это так уж важно? – Голос Иварссона стал резким, в нем явно слышались нетерпеливые нотки.

Харри подумал, что ему, пожалуй, стоит заткнуться. К чему сражаться с ветряными мельницами? Люди, подобные Иварссону, все равно никогда ничему не научатся.

– Да в общем-то нет, – услышал Харри собственный голос. – Разумеется, если не интересуешься такими пустяками, как расследование преступлений.

Харри ощутил на себе тяжелый взгляд Иварссона. От тишины, повисшей в специальном звуконепроницаемом помещении, закладывало уши. Иварссон открыл рот, собираясь что-то сказать.

– Суставной волос.

Мужчины, как по команде, повернулись к Беате Лённ. Харри и думать забыл о ее присутствии. Она же, переводя взгляд с одного из них на другого, почти шепотом повторила:

– Суставной волос. Это такие волоски на фалангах пальцев… их называют…

Иварссон откашлялся:

– Абсолютно верно, это был волос. Однако – хоть, может, и не стоило бы уточнять – это был волос с тыльной стороны кисти. Не так ли, Беата? – Не дожидаясь ответа, он легонько постучал указательным пальцем по стеклу своих массивных часов. – Ну, мне пора бежать. Приятного вам просмотра.

Не успела дверь за Иварссоном закрыться, как Беата выхватила у Харри кассету, которую вмиг с мягким жужжанием проглотил плеер.

– Два волоска, – сказала девушка. – В левой перчатке. С фаланги пальца. И свалка была не в Алнабру, а в Карихёуген. А насчет четырех лет – все правильно.

Харри с удивлением посмотрел на нее:

– Разве это не было задолго до тебя?

Передернув плечами, она нажала на «play»:

– Просто надо читать отчеты.

– Хм. – Харри внимательнее пригляделся к собеседнице, поудобнее устраиваясь в кресле. – Давай-ка посмотрим, не оставил ли и этот тип нам чего-нибудь вроде суставного волоса.

В видике что-то тихонько скрипнуло, и Беата выключила свет. Пока Харри разглядывал появившуюся на экране синюю заставку, он вдруг ощутил, как в сознании его мелькают кадры другого фильма. Фильм был короткий, длился лишь несколько секунд. Вся увиденная им сцена утопала во вспышках голубоватого света, перемежавших полумрак «Вотерфронта», давно уже снесенного клуба, некогда располагавшегося в фешенебельном районе Акер-Брюгге. Тогда он еще не знал ее имени. Женщина со смеющимися карими глазами что-то крикнула ему, стараясь перекричать ревущую музыку. Играли композицию в стиле панк. «Green On Red». Джейсон и «The Scorchers». А Харри все подливал «Джим Бим» себе в колу, и ему было глубоко наплевать, как ее зовут. Он узнал это лишь на следующий день, когда, решительно отдав швартовы, они пустились в первое свое плавание на кровати со спинкой в форме безголовой лошади. Харри снова ощутил прилив блаженной истомы, как и накануне вечером, когда услышал в телефонной трубке ее голос.

Однако на экране уже возникло изображение.

Старик начал преодолевать непростой для себя маршрут от входной двери до банковской стойки. Через каждые пять секунд угол съемки менялся.

– Торкильдсен с ТВ-2, – заметила Беата Лённ.

– Нет, это Август Шульц, – поспешил поправить Харри.

– Я о монтаже, – откликнулась она. – Похоже, работа Торкильдсена с ТВ-2. Кое-где отсутствует раскадровка по десятым секунды.

– Отсутствует? Но как ты…

– Здесь много всего. К примеру, обрати внимание на задний план. Видишь красную «мазду» на улице перед банком? Она в самом центре кадра. Теперь камера сменилась, а она по-прежнему в центре. Но ведь объект не может находиться в двух местах одновременно.

– Считаешь, кто-то напортачил с записью?

– Да нет. Все снятое шестью внутренними и одной наружной камерой переписывается на одну пленку. На исходной записи в момент смены камеры вместо изображения на мгновение возникает слепая вспышка. Поэтому, чтобы не нарушать взаимосвязь деталей эпизода, необходим монтаж. Иногда, когда мы не можем справиться своими силами, нам приходится прибегать к помощи телевизионщиков. А они, как в данном случае Торкильдсен, часто мухлюют с тайм-кодом, чтобы картинка не дергалась, стала лучше. Мне кажется, это у них на уровне профессионального невроза.

– Профессионального невроза, – повторил Харри.

Странно было слышать этот, в общем-то, старомодный термин из уст такой юной девушки. Или она не столь уж молода, как ему показалось с первого взгляда? Когда свет потух, кое-что в ней изменилось. Тело как будто расслабилось, жесты стали свободнее, голос тверже.

В помещении банка появился налетчик и выкрикнул свою английскую фразу. Голос звучал глухо и словно издалека, как будто доносился из-под толстого одеяла.

– А об этом ты что думаешь? – спросил Харри.

– Норвежец. Говорит по-английски, чтобы невозможно было узнать диалект, акцент либо характерные слова, которые мы могли бы связать с ранее совершенными им ограблениями. Одежда, не оставляющая волокон, которые мы потом могли бы найти в сменных автомобилях, на конспиративной квартире или у него дома.

– Хм. Что-то еще?

– Все края одежды тщательно подклеены скотчем, чтобы нигде не оставить следов ДНК. Видишь, штанины притянуты к сапогам, а рукава – к перчаткам. Не удивлюсь, если он обмотал скотчем всю шевелюру, а брови залил воском.

– Стало быть, профи?

Она пожала плечами:

– Восемьдесят процентов ограблений банков планируются менее чем за неделю и совершаются лицами, находящимися под воздействием алкоголя или наркотиков. В нашем случае преступление выглядит прекрасно подготовленным, а грабитель – трезвым.

– С чего ты взяла?

– Если бы у нас было хорошее освещение и камеры получше, можно было бы увеличить отдельные кадры и рассмотреть его зрачки. Но поскольку всего этого нет, я сужу по его жестам. Движения спокойные, тщательно выверенные, видишь? Если он что и принимал, то не амфетамин или что-то подобное. Скорее транквилизаторы, к примеру рогипнол. Они это любят.

– Почему?

– Ограбление банка – экстремальная ситуация. Оказавшись в ней, ты не нуждаешься в том, чтобы тебя что-то подстегивало. Скорее наоборот. В прошлом году один вооруженный автоматом субъект ворвался в отделение Норвежского банка на площади Солли, изрешетил потолок и стены и выбежал из банка, так и не взяв денег. Судье он сказал, что ему просто необходимо было дать выход той дозе амфетамина, которую он принял. Честно говоря, я предпочитаю, чтобы налетчики принимали рогипнол.

Харри кивком указал на экран:

– Посмотри на плечо Стине Гретте в первом окошке. Видишь, сейчас она нажимает тревожную кнопку? Звук на записи становится намного лучше. Почему?

– Сигнализация соединена с видеомагнитофоном, и, когда она включается, запись в несколько раз ускоряется. Улучшается качество изображения и звука. Он становится таким отчетливым, что вполне можно провести звуковой анализ. Теперь ему не поможет даже то, что он говорил по-английски.

– А что, это и вправду такая верная штука, как говорят?

– Звук, записанный на пленку, – это те же отпечатки пальцев. Если мы сможем предоставить специалистам из Технического университета десяток произнесенных грабителем слов, записанных на пленку, они проведут сравнительный анализ его голоса с точностью до девяноста пяти процентов.

– Хм. Но не при таком качестве звука, как до включения сигнализации, да?

– В этом случае точность уменьшается.

– Вот, значит, почему он сначала кричит по-английски, а потом, когда считает, что сигнализация включена, заставляет говорить вместо себя Стине Гретте.

– Так оно и есть.

Они молча просмотрели, как одетый во все черное налетчик перемахнул через банковскую стойку, приставил ствол к голове Стине Гретте и принялся шептать ей на ухо.

– А что ты думаешь о том, как она реагирует? – спросил Харри.

– Что ты имеешь в виду?

– Выражение ее лица. Тебе не кажется, что она выглядит относительно спокойной?

– Мне ничего не кажется. Как правило, выражение лица не дает достоверной информации. Могу поспорить, пульс у нее сейчас близок к ста восьмидесяти.

Они наблюдали, как Хельге Клементсен беспомощно суетился на полу перед банкоматом.

– Надеюсь, потом ему дадут возможность пройти необходимый курс реабилитации, – покачав головой, тихо сказала Беата. – Я видела, как после подобных ограблений у людей просто не выдерживала психика.

Харри промолчал, однако про себя решил, что фразу эту она, по всей видимости, позаимствовала у кого-то из старших коллег.

Налетчик повернулся лицом к камере и показал им шесть пальцев.

– Интересно, – пробормотала Беата и, не глядя, сделала какую-то пометку в лежащем перед ней блокноте.

Краем глаза Харри наблюдал за молоденькой коллегой и видел, как, заслышав сухой щелчок выстрела, она подскочила на стуле. Когда грабитель на экране перепрыгнул в очередной раз через стойку и, прихватив свою сумку, направился к двери, миниатюрный подбородок Беаты задрался вверх, ручка выскользнула из пальцев.

– Последний фрагмент мы не стали помещать в Интернет и давать телевизионщикам, – сказал Харри. – Смотри, вот его снимает наружная камера.

Они увидели, как грабитель торопливо пересек на зеленый свет по пешеходному переходу улицу Бугстадвейен и поспешил вверх по Индустри-гате. Затем он скрылся из виду.

– А что полиция? – спросила Беата.

– Ближайший полицейский участок расположен на Хиркедалсвейен прямо за шлагбаумным пунктом платного проезда, всего лишь в восьмистах метрах от банка. Тем не менее после сигнала тревоги им потребовалось около трех минут, чтобы прибыть на место происшествия. Так что у грабителя было по меньшей мере две минуты для отхода.

Беата в задумчивости смотрела на экран, на котором как ни в чем не бывало продолжали сновать люди и автомобили.

– Свой отход он продумал так же хорошо, как и само ограбление. Вероятно, его машина стояла за углом, вне пределов досягаемости камер наружного наблюдения банка. Удачно.

– Может быть, – откликнулся Харри. – С другой стороны, он совсем не похож на того, кто рассчитывает только на удачу. Не так ли?

Беата пожала плечами:

– Большинство удачных ограблений банков выглядят тщательно продуманными.

– О’кей, но тут у него было гораздо больше шансов, что полиция опоздает. Ведь в пятницу все патрульные машины этого района были задействованы совсем в другом месте…

– …вблизи резиденции американского посла! – закончила за него Беата, хлопнув себя по лбу. – Анонимный звонок об автомобиле со взрывчаткой. У меня в пятницу был выходной, но об этом сообщали в теленовостях. Сейчас, когда повсюду царит такая паника[4], неудивительно, что все ринулись туда.

– Никакой бомбы так и не нашли.

– Разумеется. Классический трюк – что-нибудь выдумать, чтобы перед самым ограблением направить полицию подальше от места преступления.

Оставшуюся часть записи они просмотрели молча. Август Шульц, застывший у пешеходного перехода. Светофор успел несколько раз переключиться с зеленого на красный и обратно, а старик так и не двинулся. «Чего он ждет? – подумал Харри. – Пока зеленый установится надолго? Сбоя в работе светофора, который может случиться раз в сто лет? Ну вот. Похоже, дождался». Издалека донесся звук полицейской сирены.

– Что-то здесь не стыкуется, – сказал Харри.

– Всегда что-то не стыкуется, – с усталым старческим вздохом заметила Беата Лённ.

Запись окончилась; на экране замелькала пурга.