Поклонник Джейн Анна

На его лице появляется довольная улыбка. Он говорил не сам с собой. Он говорил с ней.

– Сегодня нужно много успеть, – ласково сообщает картине художник. И, что-то насвистывая, направляется к арке, ведущей из мастерской в другое помещение. На несколько секунд он останавливается у лестницы – под ней находятся стеллажи. На одних стоят книги по изобразительному искусству и живописи на разных языках, на других – статуэтки, а на каких-то – фотографии в деревянных рамах.

Он берет одну из фотографий и протирает стекло рукавом. Со старого бледного снимка на него смотрит мальчик с льняными волосами лет двенадцати, который обнимает за плечи свою смеющуюся сестренку.

Художник улыбается воспоминаниям, ставит рамку на место и заворачивает за угол.

Оттуда он возвращается не один, а с темноволосой девушкой в алом платье. Тащит ее тело за ногу, оставляя на паркете кровавый след.

Всё так же что-то напевая, художник с трудом укладывает неподвижное окостеневшее тело на один из диванов, втыкает в волосы лилию и начинает рисовать.

Солнце на улице скрывается за тучи. В мастерской тотчас темнеет.

На самом деле глаза ангелов на картинах полны скорби – нужно лишь присмотреться к ним получше.

Глава 2

Выйдя из метро, я иду по знакомым улицам, желая поскорее добраться до дома. На душе неспокойно – мысли похожи на обрывки черных нитей; где-то каркает ворон, словно предупреждая.

Я твержу себе, что должна перестать бояться, иначе я просто стану безумной. И, стараясь быть смелой, иду вперед, глядя на свою тень и думая о том, что прислала мне Алиса.

Неподалеку от дома, в пустынном безлюдном месте, меня вдруг останавливают.

– Девушка, – слышу я вкрадчивый мужской голос и тотчас ускоряю шаг. Но мне преграждают путь.

Их трое.

Обычные парни в обычной одежде. Ничего примечательного.

Только улыбки у них необычные – они глумливо скалятся, глядя на меня, и я сразу понимаю, что дело плохо.

Парни обступают меня с трех сторон, отрезая путь к бегству, и я беспомощно оглядываюсь – вокруг никого нет. Я в ловушке, которая внезапно захлопнулась. Но пытаюсь выбраться из нее: достаю свой канцелярский нож-скальпель для резки бумаги. Видя его, они весело хохочут.

– Милая, это что у тебя в руке? Что за игрушка? – спрашивает один из них, загорелый, улыбчивый и с потухшими глазами. Такие глаза с невидимыми шрамами, словно забывшие, что такое свет, меня всегда пугали. Я безошибочно находила таких людей в толпе. И чувствовала их желание причинять боль.

– Что Вам нужно? – спрашиваю я дрожащим голосом.

– А как ты думаешь? – сплевывает второй – глаза у него чуть живее, но лицо жесткое и злое.

– Без понятия, – говорю я, всё еще стараясь быть смелой. – Могу я пройти?

Они снова хохочут, и Демон – вместе с ними. Весело, заливисто. Он чувствует беду. Это подпитывает его.

– Какая ты недогадливая. Покажи-ка, что у тебя в рюкзачке.

Они забирают рюкзак – срывают его с меня так, что трещат швы на лямках. И роются, комментируя, высыпая содержимое прямо в грязь под ногами. Находят конспекты, учебники, резинку для волос, ручки, полупустой бутылек с туалетной водой, блокнот.

Страха нет – он будет потом. Есть оторопь, есть удивление и есть желание выжить. Я ненавижу чувствовать себя мышкой, загнанной в угол. И еще крепче сжимаю свой нож, хоть он и бесполезен. Но это единственное мое оружие.

Они добираются до кошелька – он белый, прямоугольный, на нем изображена веселая панда. Находят несколько купюр, проездной, какие-то старые чеки.

– Что-то у тебя с деньжатами негусто, – качает головой тот, с потухшими глазами. – Может, чем другим нас порадуешь, а?

Меня пытаются погладить по волосам, но я не даюсь. Хватают за руки, но мне удается вырваться. Телефон выхватывают из моих рук и, глумливо цокая языками, сообщают, что «задорого его не толкнуть». Как будто бы я должна их пожалеть!

Меня прижимают к стене гаража, отпуская пошлые шутки. Нужно кричать, но я молча смотрю на них большими немигающими глазами. И из-за игры света и тени мне вдруг кажется, что головы у них крысиные. Смотрят, скалятся черными пастями, пронзают глазками-бусинками, шевелят носами. Они отвратительны.

Я поднимаю нож.

– Какая смешная, – глухо говорит третий, с медью в коротко стриженных волосах. – И что ты нам сделаешь, чертова ты кукла?

«Бей по шее, там, где яремная вена», – подсказывает Демон, и я заношу руку. У меня есть несколько драгоценных мгновений, пока они хохочут – не видят во мне серьезного противника. Я для них лишь развлечение. Крысы сжирают мышей.

Я не слушаю Демона и все-таки бью ножом по плечу того, кто стоит ближе всех ко мне. Да, это всего лишь канцелярский нож-скальпель, но он остр и рассекает не только ткань спортивного костюма, но и кожу.

Парень от неожиданности делает шаг назад, шипя что-то мерзкое, я бью по коленной чашечке второго и пытаюсь сбежать, но третий, с потухшими глазами, ловит меня и наотмашь бьет по лицу – так, что я падаю. Нож вылетает из моих рук.

– Какая ты ловкая, милая, – говорит он, присаживаясь рядом со мной на корточки и за волосы поднимая мою голову так, чтобы я смотрела на него. – Наверное, еще и гибкая? Сейчас и узнаем.

Тот, кого я ударила ножом, бьет меня по ребрам – так, что из глаз сыплются искры, а дыхание перехватило.

Меня никто никогда не бил.

«А я говорил, что надо перерезать вену! Тупая тварь!» – кричит страшно Демон.

– Стерва! До крови ведь! – жалуется друзьям тот, кого я ранила. И бьет меня снова – попадает по бедру.

Мне очень больно, но я молчу, сомкнув губы, с ненавистью смотрю на него. Мне снова кажется, что у них крысиные головы. И меня накрывает волна отвращения.

Меня поднимают на ноги, всё так же унизительно держа за волосы, пытаются снять тренчкот. Я все-таки начинаю кричать, но мне закрывают рот. Я чувствую отвратительный запах дешевых сигарет.

Это всё как-то нереалистично – и люди с крысиными головами, и боль, и унижение, и чужие руки на моем лице. Я словно наблюдаю за этим со стороны. И не знаю, что будет дальше.

Включается диссоциация. Психологический механизм защиты, когда кажется, будто всё происходит не с самим человеком, а с кем-то посторонним.

«Я их убью», – говорит Демон, и в моей голове вихрем закручивается тьма.

А они вдруг отпускают меня – словно я стала ядовитой.

– Чувак, ты чего? – вскрикивает один из них. Я оборачиваюсь и вижу, что позади стоит парень из подъезда, по плечу которого я несколько дней назад попала дверью. Он одет в ту же черную толстовку с капюшоном, черные джинсы, черные кроссовки. А в его вытянутой руке – черный пистолет с глушителем. Тоже черным.

Люди-крысы смотрят на него с испугом. У меня вдруг отлегло от сердца. Я понимаю, что спасена.

– Пугалка, – неуверенно говорит тот, у которого в волосах медь.

– Настоящий, – не глядя на него, хрипло отвечает парень с жестоким лицом.

– Слушай, ты чего? Отпусти пушку, а? – В тусклых глазах загорается мертвый огонь. – Ну, серьезно. Ты чего? Что хочешь? За девчонку вступился? Так мы это… ничего не делали. Только попугали чуток. Мы пойдем, да?

Они хотят уйти, но он им не разрешает.

– Стоять, – знакомым голосом говорит парень в капюшоне. Люди-крысы замирают. Настороженно шевелят носами.

– Чего, брат? – фамильярно спрашивает один из них.

– На колени.

– Чего? – они непонимающе смотрят на него.

– На колени перед девушкой, – велит парень в капюшоне.

– Слушай, а ты ничего не попутал? – спрашивает тусклоглазый. – Ничего мы с твоей девкой не сделали. Или что, расстреляешь нас тут?

Вместо ответа незнакомец широко улыбается и касается пальцем спускового крючка. Никаких театральных возведений курка. От него исходит давящая энергетика.

Этот незамысловатый жест куда сильнее слов. Люди-крысы ошарашенно смотрят друг на друга и медленно начинают опускаться на колени.

– Не передо мной, – говорит парень. – Перед ней.

Они неловко поворачиваются ко мне. Смотрят с ненавистью, готовые разорвать в любое мгновение, обжигают глазами-бусинками, шевелят усами. Но не могут не подчиниться. Им страшно. Они чувствуют его силу.

– Скажите что-нибудь, – подбадривает их парень с пистолетом.

– Что? – скрипят они зубами.

– Как вам жаль. Какие вы плохие ребята. Что-нибудь в этом духе.

Я не знаю, зачем он играет с ними. Разве не понимает, что в любой момент они могут выйти из-под его контроля? Видно же, что они на пределе. Их держит только страх.

– П-прости, п-подруга, – говорит мне один.

– Мы хотели тебя попугать, – подхватывает второй.

– Не злись, попроси своего приятеля убрать пушку, – просит третий.

Их ненависть, взгляды, крысиные морды – мне от всего этого тошно. Так, словно меня окунули в грязь, в которой валялись свиньи.

«Пусть лижут землю, на которую ты упала», – подсказывает мне Демон.

Нет.

«Пусть бьют друг друга до визга, до клочков шерсти, до вкуса крови».

Нет.

«Пусть поцелуют друг друга? Оближут морды длинными вонючими языками».

Нет.

Парень в капюшоне выжидающе на меня смотрит.

– Уходите, – просто говорю я.

Они спешно встают и смотрят на незнакомца, который остается спокойным, словно и не держит в руке оружие.

Он нехотя кивает, и они, толкая друг друга, убегают во тьму. Мне кажется, что я вижу виляющие лысые хвосты.– Я тебя еще достану, гнида! – обещает откуда-то из-за кустов дрожащим голосом тусклоглазый. Он чувствует себя в безопасности, но только на расстоянии.

Так мышкой завладел кот. Или волк.

Парень в капюшоне убирает пистолет и, опустившись на одно колено, методично собирает мои вещи в рюкзак. А я просто стою и смотрю на него.

Это Поклонник. Я узнала его по голосу. И по кольцу в виде волка. А он понял, что я узнала, и не стал устраивать цирка.

Надо же, тот хамоватый тип оказался Поклонником. И, судя по всему, он живет со мной в одном подъезде.

Я должна быть потрясена, должна кричать, требовать объяснений, но я молчу. Стою, словно скульптура, и не двигаюсь. Слишком много всего на меня навалилась, и моя психика снова спасает меня. На этот раз тем, что принято называть изоляцией аффекта. Это еще один вид защиты, направленный против поглощения сознания эмоциями. Этакое сохранение холодного рассудка. Заморозка чувств.

Нетипичная для меня защита. Раньше я всё время убегала, а теперь принимаю происходящее и даже пытаюсь осознать.

Поклонник подбирает купюры, которые люди-крысы вытащили из моего кошелька и не успели запихать в свои карманы, поднимает испачканный и порванный тренчкот и накидывает мне на плечи. Поклонник стоит позади меня, не касаясь, а я чувствую исходящее от него тепло – мне хочется откинуться назад, на его грудь, но, разумеется, я не буду так делать.