Вспомни о Флебе Бэнкс Иэн
– Мутатор, – сказал Ксоксарле Хорзе, спускавшемуся по пандусу.
– Что?
– Провода. Они слишком туго затянуты. Врезаются в меня.
Хорза внимательно осмотрел провода, которыми были обвязаны руки идиранина.
– Вот беда, – сказал он.
– Они врезаются мне в плечи, в ноги и запястья. Если это будет продолжаться, они перетрут мои кровеносные сосуды. Не хотелось бы умирать такой некрасивой смертью. Лучше выстрели мне в голову: это медленное перерезание недостойно воина. Я говорю это тебе только потому, что начинаю верить твоим словам – ты, кажется, в самом деле собираешься доставить меня на флот.
Хорза зашел за спину Ксоксарле, чтобы посмотреть, как провода впиваются в запястья идиранина. Тот говорил правду: провода вошли в него, как забор – в кору дерева. Мутатор нахмурился.
– Я такого никогда не видел, – сказал он неподвижному затылку идиранина. – Ты что это задумал? На самом деле твоя кожа гораздо прочнее.
– Ничего я не задумал, гуманоид, – устало сказал Ксоксарле и тяжело вздохнул. – Тело мое искалечено и пытается восстановиться. Стараясь восстановить поврежденные органы, оно по необходимости становится более податливым, менее жестким. Но если ты мне не веришь, забудь об этом. Только помни, что я тебя предупреждал.
– Я подумаю об этом, – сказал Хорза. – Если станет совсем худо – крикни мне.
Он отступил от опоры, сойдя на пол, и направился к остальным.
– Мне придется подумать об этом, — тихо сказал Ксоксарле. – Воины никогда не «кричат» оттого, что им больно.
– Ну что, – спросила Йелсон у мутатора, – Вабслин там счастлив?
– Ему не терпится сесть на место машиниста, – сказал ей Хорза. – Что делает автономник?
– Обследует другой поезд.
– Ну и пусть, – сказал Хорза. – А мы с тобой давай осмотрим станцию. Авигер, ты как? – Он посмотрел на старика, который маленькой пластмассовой палочкой выковыривал остатки еды между зубов.
– Чего? – спросил Авигер, подозрительно глядя на мутатора.
– Приглядывай за идиранином. Мы тут осмотрим станцию.
Авигер пожал плечами.
– Ладно. Чего уж там. Мне сейчас все равно некуда идти. – Он посмотрел на кончик пластмассовой палочки.
Он вытянул руку, ухватился за кромку пандуса и подтянулся. Он двигался вперед на волне боли. Ухватился за край вагонной двери и снова подтянулся. Соскользнул по обломкам с пандуса на пол вагона.
Переправив все тело внутрь, он решил отдохнуть.
Кровь бурлила у него в голове.
Рука сильно устала и болела. Отдохнуть он решил не из-за острой, скребущей боли от ранений, хотя она и беспокоила его все больше. Он боялся, что рука откажет ему, что она слишком ослабнет, не сможет ни за что хвататься и тащить его дальше.
По крайней мере, теперь ему предстояло двигаться по горизонтали. Ему оставалось протащить себя через полтора вагона, но наклонов на его пути не было. Он попытался оглянуться, посмотреть назад, оценить пройденное расстояние, но сумел бросить лишь мимолетный взгляд, и голова его тут же упала. На пандусе среди обломков остался кровавый след – словно швабру окунули в алую краску и провели ею по пыльной и захламленной металлической поверхности.
Оглядываться не имело смысла. Его путь лежал только вперед, и времени у него почти не оставалось. Через полчаса, а то и меньше он будет мертв. Он протянул бы дольше, останься он лежать на пандусе, – движение укоротило отмеренный ему срок, ускорило истечение соков, дававших ему силу и жизнь.
Он потащил себя к коридору, который тянулся вдоль вагона.
Две бесполезные, разбитые ноги волочились за ним, оставляя за собой тонкую струйку крови.
– Мутатор!
Хорза нахмурился. Они с Йелсон собирались осмотреть станцию. Идиранин позвал Хорзу, когда тот находился всего в двух шагах от паллеты. Теперь на ней сидел сытый Авигер, направив ружье в сторону Бальведы; агент Культуры продолжала мерить шагами станцию.
– Что, Ксоксарле? – спросил Хорза.
– Эти провода – они скоро перережут меня. Я говорю об этом только потому, что до сего времени ты усиленно старался сохранить мне жизнь. Было бы жаль умереть случайно, по недосмотру. Конечно, если твои дела такие важные, то занимайся ими, прошу тебя.
– Ты хочешь, чтобы я ослабил провода?
– Совсем чуть-чуть. Понимаешь, в них нет ни капли слабины, и было бы здорово, если бы я мог дышать, не рассекая себя.
– Если ты попытаешься предпринять что-нибудь и на этот раз, – сказал Хорза идиранину, подходя поближе к нему и направляя ружье ему в лицо, – я отстрелю тебе руки и все три ноги, а то, что останется, привяжу к паллете.
– Твои угрозы и твоя жестокость убеждают меня, гуманоид. Ты явно знаешь, с каким презрением мы относимся к протезам, даже если они – следствие боевых ранений. Я буду вести себя смирно. Ты только ослабь немного провода, как подобает хорошему союзнику.
Хорза чуть ослабил провода в тех местах, где они врезались в тело идиранина. Тот чуть пошевелился и издал громкий вздох.
– Так гораздо лучше, карлик. Гораздо лучше. Теперь я доживу до того дня, когда возмездие, которого я, по-твоему, заслуживаю, меня настигнет.
– Можешь не сомневаться, – сказал Хорза, а потом обратился к Авигеру: – Если он тут чего попробует учинить, отстрели ему ноги.
– Слушаюсь, командир, – козырнул Авигер.
– Надеешься наткнуться на Разум? – спросила Хорзу Бальведа, остановившись – руки в карманах – перед ним и Йелсон.
– Никогда не знаешь, где найдешь, где потеряешь.
– Расхититель могил, – сказала Бальведа с добродушной улыбкой.
Хорза повернулся к Йелсон:
– Скажи Вабслину, что мы уходим. Попроси его, пусть посматривает на платформу и проверяет, чтобы Авигер не уснул.
Йелсон связалась с Вабслином по коммуникатору.
– А ты пойдешь с нами, – сказал Хорза Бальведе. – Не хочу, чтобы ты тут оставалась, когда все оборудование запитано.
– Неужели ты мне не доверяешь, Хорза? – улыбнулась Бальведа.
– Иди вперед и помалкивай, – усталым голосом сказал Хорза, показывая, куда нужно идти. Бальведа пожала плечами и двинулась.
– Зачем брать ее с собой? – спросила Йелсон, догоняя Хорзу.
– Мы в любой момент можем ее связать, – сказал Хорза и посмотрел на Йелсон; та пожала плечами.
– Ну, как знаешь, – сказал она.
Унаха-Клосп плыл по поезду. Снаружи, за окнами, он видел ремонтную зону со всем ее оборудованием – токарными станками, прессами, сварочными аппаратами, манипуляторами, запасными частями, огромными подъемниками и подвесным мостиком, сверкающим в ярком свете потолочных панелей.
Поезд был довольно любопытен: старая технология давала немало пищи для ума. Здесь было что потрогать, на что посмотреть, но Унаха-Клосп главным образом был рад возможности побыть немного наедине с самим собой. Люди в таком количестве утомляли его, а больше всего автономника расстраивало отношение к нему мутатора. Он признает только биологические формы! «А я для него – всего лишь машина, – думал Унаха-Клосп. – Да как он смеет!»
Он был рад, что успел среагировать первым там, в туннеле, и, возможно, спас некоторых из них (может, даже этого неблагодарного мутатора), сбив с ног Ксоксарле. Он не хотел себе в этом признаваться, но испытывал гордость, слушая, как Хорза благодарит его. Но отношение человека к нему по большому счету не изменилось: мутатор, возможно, забыл, что произошло, или попытался убедить себя, что это было минутное помешательство машины, простой каприз. Только Унаха-Клосп знал, что он чувствует, только он сам знал, почему рисковал собой, защищая людей. Или должен был знать, скорбно говорил он себе. Может, не нужно было вмешиваться – пусть идиранин перестрелял бы их всех. Но в тот момент он решил, что это было бы неправильно. «Простофиля», сказал себе Унаха-Клосп.
Он двигался сквозь ярко освещенные, гудящие внутренности поезда, словно отсоединившаяся часть механизма.
Вабслин поскреб голову. Он остановился в вагоне реактора на пути в кабину машиниста. Некоторые двери в вагоне не открывались. Наверно, в целях безопасности их снабдили кодовыми замками, которые, видимо, открывались из кабины, из пультовой – или как они там называли помещение в голове поезда, откуда машинист управлял им. Он выглянул в окно, вспомнив, что приказал ему Хорза.
Авигер сидел на паллете, нацелив ружье на идиранина, который неподвижно стоял, привязанный к опоре. Вабслин отвернулся, снова попытался открыть дверь, ведущую в зону реактора, и покачал головой.
Пальцы, рука уставали все больше и больше. Над ним были ряды сидений, обращенных к черным мониторам. Он волочил себя вперед, хватаясь за вделанные в пол ножки стульев, и был уже почти в коридоре, ведущем в первый вагон.
Он не знал, как проделает этот путь. За что там можно хвататься? Но пока беспокоиться об этом не имело смысла. Он ухватился за ножку очередного стула и подтащил себя еще немного вперед.
С балкона, выходящего на ремонтную зону, им был виден передний поезд – тот, в котором находился автономник. В ремонтной зоне – чуть ниже уровня станции, – в продольной нише дальней стены стоял сверкающий поезд. Он был похож на длинный, тонкий космический корабль, а черная порода вокруг него напоминала беззвездное небо.
Йелсон, нахмурившись, смотрела в спину агента Культуры.
– Что-то слишком она послушна, Хорза, – сказала Йелсон так, чтобы Бальведа не услышала ее.
– Меня это устраивает, – сказал Хорза. – Чем послушнее, тем лучше.
Йелсон чуть качнула головой, не спуская глаз со стоявшей впереди женщины.
– Нет, она водит нас за нос. До этого момента ей было все равно. Она знала, что может себе позволить оставаться безучастным наблюдателем. У нее в кармане карта, которую она разыграет в нужный момент, а пока она отдыхает.
– У тебя богатое воображение, – сказал ей Хорза. – Гормоны берут над тобой верх, ты становишься подозрительной, и у тебя открывается ясновидение.
Она перевела взгляд с женщины на мутатора, не переставая при этом хмуриться. Глаза ее сузились.
– Что?
Хорза протянул к ней свободную руку.
– Шутка, – улыбнулся он.
Йелсон осталась при своем.
– Что-то у нее на уме есть. Я тебе точно говорю, сказала она, кивая самой себе. – Я это чувствую.
Квайанорл протащил себя по соединительному коридору. Он распахнул дверь, ведущую в вагон, и медленно пополз по полу.
Он уже начал забывать, для чего делает это. Он знал, что ему нужно торопиться, двигаться, ползти вперед, но точно вспомнить для чего, он уже не мог. Этот поезд был каким-то пыточным лабиринтом, созданным, чтобы причинять ему боль.
Я тащу себя к своей смерти. Почему-то, даже когда я дохожу до конца и уже не могу ползти дальше, я продолжаю двигаться. Я помню, как думал об этом раньше, но о чем я думал? Умираю ли я, когда добираюсь до кабины машиниста и продолжаю мое путешествие по другую сторону, в смерти? Об этом я думал или нет?
Я как крохотное дитя, ползущее по полу… Приди ко мне, малыш, говорит поезд.
Мы искали что-то, но я не могу точно… вспомнить… что…
Они обыскали громадную пещеру, потом по ступенькам поднялись на балкон, откуда можно было пройти в жилой отсек станции и на склад.
Бальведа стояла у края широкого балкона, идущего вдоль стены пещеры, посредине между полом и потолком. Йелсон уставилась на агента Культуры, а Хорза открыл дверь в жилой отсек. Бальведа осматривала широкую пещеру, держась своими тонкими руками за перила. Верхняя рейка перил проходила вровень с плечами Бальведы – на уровне талии строителей Командной системы.
Рядом с тем местом, где стояла Бальведа, поперек пещеры шли длинные мостки, подвешенные к потолку на проводах и ведущие к балкону на противоположной стене, где в породу уходил узкий, ярко освещенный туннель. Бальведа смотрела вдоль узких мостков на далекое устье туннеля.
Йелсон спрашивала себя, уж не собирается ли агент Культуры припустить по мосткам, хотя и знала – нет, не собирается, и поэтому она спрашивала себя: может быть, ей самой, Йелсон, хочется, чтобы Бальведа попыталась сделать это? Тогда она могла бы пристрелить ее и сбросить этот груз с плеч.
Бальведа отвернулась от мостков, а Хорза распахнул дверь в жилой отсек.
Ксоксарле повел плечами. Провода чуть сдвинулись, скользя, кольца их приблизились друг к другу.
У гуманоида, оставленного охранять его, был усталый, чуть ли не сонный вид, но Ксоксарле не рассчитывал, что остальные будут отсутствовать долго. Он не мог себе позволить сейчас слишком многого, опасаясь, что мутатор вернется и заметит, что провода сместились. Как бы то ни было, хотя все складывалось не самым удачным образом, оставался неплохой шанс на то, что гуманоиды не смогут найти предположительно разумный компьютер, который они все ищут. В этом случае, видимо, наилучшим образом действия будет бездействие. Он позволит этим карликам доставить его на их корабль. Возможно, тот, кого зовут Хорзой, рассчитывает получить за него выкуп – Ксорксале пришел к выводу, что именно поэтому его до сих пор не убили.
Флот может заплатить за возвращение воина, хотя в семье Ксорксарле подобные действия и были официально запрещены, к тому же семья была небогатой. Он не мог решить, хочет ли жить – и, возможно, искупить позор своего пленения и выкупа будущими подвигами, – или же ему следует предпринять все для своего освобождения и, может быть, погибнуть. Больше всего его привлекало действие. Таково было кредо воина: если сомневаешься – делай.
Старик встал с паллеты и обошел идиранина кругом. Он подошел достаточно близко и мог оттуда довольно тщательно осмотреть провода, но бросил на них лишь беглый взгляд. Ксоксарле бросил взгляд на лазерное ружье гуманоида. Его громадные руки, связанные за спиной, непроизвольно сжались в кулаки.
Вабслин, идя по гудящему поезду, добрался до кабины машиниста, снял шлем и положил на пульт управления, предварительно убедившись, что тот не касается никаких кнопок – лишь закрывает собой неосвещенные панельки. Он как зачарованный стоял посреди кабины, оглядывая ее широко открытыми глазами.
Поезд гудел под его ногами. Циферблаты, измерительные приборы, экраны и панели свидетельствовали о готовности поезда. Вабслин обвел взглядом пульт управления перед двумя громадными сиденьями. Над пультом нависало армированное стекло, образовывавшее часть заостренного передка. Туннель перед поездом был темен, только на боковой стене горело несколько тусклых огоньков.
В пятидесяти метрах впереди сложная система стрелок разводила пути по двум туннелям. Один из путей шел строго вперед, и на нем стоял другой поезд – Вабслин видел его хвост; другой уходил в сторону и, минуя ремонтную зону, направлялся к следующей станции.
Протянув руку, Вабслин прикоснулся к стеклу над пультом управления и ощутил его холодную, ровную поверхность. Он усмехнулся себе под нос. Прозрачное стекло – не экран. Стекло ему нравилось больше. В распоряжении создателей этой системы были голографические экраны, сверхпроводники и магнитная левитация (они пользовались всем этим в транзитных трубах), но в важных узлах управления они не стыдились использовать пусть более примитивную, но зато более стойкую и надежную технологию. Итак, у локомотива было армированное стекло, а двигался поезд по металлическим рельсам. Вабслин медленно потер руки, оглядывая многочисленные приборы на пульте управления.
– Класс, – выдохнул он.
Интересно, подумал он, удастся ли ему выяснить, как открываются двери в вагоне-реакторе?
Квайанорл добрался до кабины машиниста.
Она была целехонька. С пола он видел лишь вделанные в пол ножки кресел, нависающий над ним пульт управления и яркие лампы в потолке. Мучаясь от боли и бормоча что-то себе под нос, он подтащил себя чуть дальше, пытаясь вспомнить, зачем он проделал весь этот путь.
Он уронил лицо на холодный пол кабины. Поезд гудел под ним, вибрировал под его лицом. Поезд был еще жив, поврежден и, как и он, безнадежен, но все еще жив. Он собирался что-то сделать, он помнил это, но память уже отказывала ему. Он чуть не заплакал от разочарования, но, похоже, у него не осталось сил даже на слезы.
«Что я собирался сделать? – спрашивал он себя под гул поезда. – Я хотел… хотел… Что?»
Унаха-Клосп осмотрел вагон с реактором. Большая его часть сначала казалась недоступной, но автономник нашел способ проникнуть туда по кабельному каналу.
Он прошелся по длинному вагону, отмечая про себя, как работает система: опущенные абсорбирующие отражатели предотвращали разогрев стержней; специальный экран защищал уязвимые человеческие тела от излучения отработанного урана; трубы теплообменника отводили тепло на небольшие котлы, пар из котлов вращал генераторы, а произведенная ими энергия вращала колеса. Все очень примитивно, подумал Унаха-Клосп. Сложно и примитивно одновременно. Столько возможностей для аварии, невзирая на все системы безопасности.
По крайней мере, если ему и людям придется отправиться в путь на этих архаичных ядерно-паро-электрических локомотивах, они будут использовать питание от основной системы. Автономник вдруг обнаружил, что он согласен с мутатором: идиране, видимо, сошли с ума, пытаясь запустить весь этот древний хлам.
– Они что – спали в этих штуковинах? Йелсон рассматривала гамаки. Она, Хорза и Бальведа стояли в дверях большой пещеры, служившей спальней для давно уже мертвых людей – работников Командной системы. Бальведа проверила один из гамаков. Они напоминали обычные и были подвешены на шестах, торчащих из потолка. В помещении их было около сотни – настоящие рыболовные сети, вывешенные на просушку.
– Видимо, им было удобно спать в таких, – сказал Хорза. Он огляделся – Разуму здесь негде было укрыться. – Идем. Бальведа, вперед.
Бальведа отошла от чуть покачивающегося гамака, спрашивая себя – нет ли здесь где-нибудь действующих ванн или душевых кабин.
Он приподнялся к консоли, подтянулся изо всех сил, и голова его оказалась на сиденье. Чтобы забраться туда, он пользовался не только своей слабеющей рукой, которую пронзала боль, но и шейными мускулами. Он оттолкнулся, разворачивая свое туловище, и чуть не вскрикнув, когда одна из ног зацепилась за что-то под сиденьем и он едва не свалился на пол. Наконец он все же оказался на сиденье.
Он оглядел напичканный приборами пульт управления, посмотрел сквозь бронированное стекло в широкий туннель перед заостренным передком локомотива. На черных стенах виднелись огни; стальные рельсы, извиваясь по-змеиному, терялись вдали.
Квайанорл осмотрел это спокойное, безмолвное пространство, испытывая злорадное и радостное чувство маленькой победы; он только что вспомнил, зачем проделал весь этот путь.
– Ничего? – спросила Йелсон.
Они находились в пультовой, откуда можно было управлять всем комплексом станции. Хорза включил несколько экранов, проверил показания приборов и теперь сидел перед консолью, с помощью дистанционно управляемых камер обследуя коридоры, помещения, шахты и ниши. Бальведа устроилась на другом высоченном сиденье и была похожа на ребенка, усевшегося во взрослое кресло.
– Ничего, – ответил Хорза. – Станция проверяет все помещения, и если только Разум не засел в одном из поездов, то здесь его нет.
Он перешел к камерам других станций, переключаясь в восходящем порядке их номеров. На станции пять он задержался, разглядывая через камеру на потолке тела четырех меджелей и остатки примитивного броневика, сооруженного Разумом, потом перешел к потолочной камере на станции шесть.
Они меня еще не нашли. Я их толком и не слышу. Все, что я слышу, это их шажки. Я знаю, что они здесь, но не могу сказать, что они делают. Удается ли мнеобманывать их? Я засек масс-детектор, но его сигнал исчез. Есть еще один, у них, но он плохо работает – может, как я и надеялся, мне удалось его провести с помощью поезда. Вот ведь ирония судьбы.
Они, возможно, взяли в плен идиранина. Я слышал рядом с их шагами совсем другую поступь. Все ли они идут пешком или некоторые двигаются на антигравитационниках? Как они сюда добрались? Может быть, это мутаторы с поверхности?
Я бы отдал половину емкости моей памяти за еще одного дистанционного автономника. Я укрыт, но я в ловушке. Я плохо вижу и плохо слышу. Единственное, что я могу, – это чувствовать. Мне это не нравится. Очень хочется знать, что происходит.
Квайанорл уставился на пульт управления перед собой. Еще до прибытия этих гуманоидов они успели разобраться со многими функциями. Теперь он должен постараться вспомнить все это. С чего начинать? Он протянул руку, качнувшись в неудобном, рассчитанном совсем на другую фигуру кресле, повернул несколько выключателей. Замигали огни. Он услышал щелчки.
Как трудно вспомнить. Он коснулся рукояток и других переключателей, нажал несколько кнопок. Показания на табло и циферблатах изменились. Экраны замигали, на счетчиках замелькали цифры. Раздались тоненькие писки. Ему казалось, что он все делает правильно, но полной уверенности не было.
До некоторых из кнопок и рукояток было не дотянуться, так что ему приходилось затаскивать себя на пульт, стараясь при этом не задеть другие органы управления, потом слезать назад на кресло.
Теперь он почувствовал, как ожил локомотив, услышал его шум. Двигатели заработали, воздух зашипел, громкоговорители издавали «бип-бип» и потрескивали.
Так. Что-то ему уже удалось. Поезд еще не двигался, но он своими действиями понемногу приближал момент старта.
Зрение его слабело.
Он тряхнул головой, моргнул, но лучше видно не стало. Все теперь виделось ему в сером свете, и приходилось напрягаться, чтобы разглядеть экраны и органы управления. Уходящие в черноту огни на стенах туннеля, казалось, начали тускнеть. Можно было подумать, что начались проблемы с электричеством, но он знал, что это не так. Голова раскалывалась; боль шла изнутри. Может быть, причиной была его сидячая поза – кровь не поступала в сосуды.
Он чувствовал, что стремительно умирает; теперь нужно было действовать еще быстрее. Он нажал на несколько кнопок, передвинул несколько рукояток. Поезд должен был бы тронуться, зашевелиться, но он стоял на месте.
Что еще оставалось сделать? Он повернул голову, осматривая ту часть кабины, которую не видел из-за отсутствующего глаза. Там мигали панели. Конечно же! Он забыл про двери. Он нажал нужные кнопки и услышал лязг, шум скольжения. Большинство панелей погасли. Но не все. Вероятно, некоторые из дверей заклинило. Он нажал кнопку, отключающую систему безопасности, – теперь погасли все панели.
Он попробовал еще раз.
Медленно, словно зверь, потягивающийся после обретения свободы, поезд Командной системы шевельнулся всеми тремястами метров, вагоны чуть придвинулись друг к другу, выбирая зазор, готовясь к старту.
Квайанорл ощутил едва заметное движение, и ему захотелось рассмеяться. Машина работала. Может, он потратил слишком много времени, может, было уже поздно, но, по крайней мере, он сделал то, что решил, преодолел всё, несмотря на боль. Он подчинил себе длинное серебристое животное, и, если ему повезет еще хоть немного, он преподнесет этим гуманоидам маленький сюрприз. И покажет Животному Барьера, что он думает об их драгоценном памятнике.
Нервничая, с опаской: вдруг что-то не получится после стольких усилий, совершенных в агонии, – он взялся за рукоятку, которая, как решили они с Ксоксарле, подавала питание на основные двигатели колес, и перевел ее в крайнее положение – «старт». Поезд задрожал, застонал… и не двинулся с места.
Единственный его глаз, видевший все в сером свете, начал плакать, утопать в слезах.
Поезд дернулся, сзади донесся металлический лязг. Его чуть не выбросило из сиденья – пришлось ухватиться за край кресла; потом он наклонился вперед и перевел рукоятку хода в положение «выключено». Рев в голове нарастал, его трясло от изнеможения и возбуждения. Он перевел рукоятку обратно.
Одна из дверей была заблокирована всевозможными обломками. Под вагоном реактора висел сварочный аппарат. Куски металла, выдранные из корпуса поезда, торчали, как волоски на меховой одежде неряхи. На путях у обоих мостиков лежал металлический хлам. Пандус, в котором был зажат Ксоксарле, вонзился в боковину вагона, когда идиранин освободился.
Со стонами и кряхтением, словно его попытки двинуться с места были не менее мучительными, чем у Квайанорла, поезд снова дернулся вперед. Он продвинулся на пол-оборота колеса и снова остановился: заклиненный пандус уперся в мостик. Двигатели локомотива издали жалобный вопль. В кабине машиниста завыли тревожные сирены, но звук был слишком высок – почти не слышен для идиранина. Замигали счетчики, стрелки циферблатов переместились в зону «опасно», экраны заполнились информацией.
Пандус стал выдираться из поезда, прорезая неровную борозду в стенке вагона, который начал медленно и с трудом двигаться вперед.
Квайанорл видел, как надвигается на него устье туннеля.
Пути у переднего мостика тоже были завалены. Сварочный аппарат под вагоном реактора тащился вместе с поездом по ровному полу, пока не оказался у края смотровой ямы: тут его заклинило, сломало, и осколки полетели на дно ямы. Поезд медленно шел вперед.
Пандус, столкнувшись с опорой заднего мостика, со скрежетом обрушился, вырывая алюминиевые ребра и стальные трубы, рассекая алюминиевую и пластиковую обшивку вагона. Один из углов пандуса оказался на путях под поездом. Колеса, встретив это препятствие, стали вращаться медленнее, сцепка между вагонами натянулась, но набиравшая силу инерция движения понемногу преодолела это препятствие. Пандус покоробился, его внутренности сжались; колеса, перекатившись через него, грохнулись о рельсы по другую сторону и продолжили движение. Следующая колесная пара перекатила через спрессованный металл, уже почти не замедлив хода поезда.
Квайанорл откинулся к спинке. Туннель надвинулся на поезд и словно поглотил его, станция медленно исчезла из вида. Темные стены по обеим сторонам от кабины неторопливо уплывали назад. Поезд все еще содрогался, но медленно набирал скорость. Ряд ударов и толчков сообщил Квайанорлу о том, что вагоны за локомотивом не катятся, а тащатся через обломки по сверкающим рельсам, мимо обрушившихся мостиков – прочь с искалеченной станции.
Первый вагон покинул станцию со скоростью пешехода, следующий – чуть быстрее, вагон реактора – трусцой, а последний уже бегом.
Висевший в воздухе дым потянулся вслед за уходящим поездом, но потом вернулся и поднялся к потолку.
… – Камера на станции шесть (где произошло столкновение, где погибли Доролоу и Нейсин и где был оставлен второй идиранин, принятый за мертвого) не действовала. Хорза несколько раз попробовал дернуть выключатель, но экран не включался. Замигал индикатор, указывающий на повреждение в системе. Хорза быстро проверил, что делается на других станциях, и выключил экран.
– Ну, похоже, все в порядке. – Он встал. – А теперь назад в поезд.
Йелсон известила Вабслина и автономника, Бальведа соскользнула с высокого кресла, и все, с агентом Культуры впереди, вышли из пультовой.
Они покинули помещение, а монитор питания (один из первых, включенных Хорзой) начал регистрировать сильную утечку энергии в локомотивной цепи: это указывало, что где-то в туннелях Командной системы движется поезд.
13 КОМАНДНАЯ СИСТЕМА: ТЕРМИНАЛ
– Уж слишком мы склонны делать скидку для себя на всякие обстоятельства. Я помню одну расу, которая ополчилась против нас… ох, давно это случилось, меня тогда и в помине не было. Считалось, что галактика принадлежит им, и они оправдывали эту ересь своей богохульственной верой, своим заблуждением относительно мироздания. Они были водными существами, их мозг и главные органы размещались в большом центральном коконе, из которого выступали несколько больших рук или щупалец. Эти щупальца были толстыми у тела, тонкими на концах и по всей поверхности оснащены присосками. Они полагали, что их водный бог сотворил галактику по их подобию… Понимаешь? Они считали, что поскольку физически напоминают ту громадную линзу, которая является домом для всех нас – и дошли даже до того, что сравнивали свои щупальца-присоски с шаровыми скоплениями, – то она и принадлежит им. Несмотря на весь идиотизм этой языческой веры, они процветали и были сильны. Что уж говорить – они были достойными противниками.
– Гм -м -М , – произнес Авигер, не поднимая головы. – Ну и как же они назывались? – спросил он.
– Гм-м, – прогремел Ксоксарле. – Их звали… – Идиранин задумался… – Кажется, их звали… фанчи.
– Никогда о таких не слышал, – сказал Авигер.
– Да и откуда ты мог о них слышать, – пробурчал Ксоксарле. – Мы их уничтожили.
Йелсон смотрела на Хорзу, который разглядывал что-то на полу у двери, ведущей назад на станцию. Не сводя с него взгляда, она спросила:
– Что ты там нашел?
Хорза покачал головой, поднял что-то с полу, замер.
– Я думаю, это насекомое, – недоуменно протянул он.
– Ух ты, – сказала Йелсон без всякого интереса.
– Бальведа подошла к Хорзе – посмотреть, что он там нашел, Йелсон продолжала держать ее под прицелом. Хорза покачал головой, глядя на ползущее по полу насекомое.
– Что это за чертовщина? – сказал он.
Йелсон нахмурилась, услышав его слова, – паническая нотка в его голосе вызвала у нее беспокойство.
– Может, это мы принесли его сюда на себе? – сказала Бальведа, поднимаясь. – Подвезли на паллете или на чьем-нибудь костюме. Наверняка.
Хорза изо всей силы опустил кулак на крохотное существо и раздавил его, впечатав в темную породу. Бальведа удивленно посмотрела на мутатора. Хорза уставился на пятно, оставшееся на полу, протер свою перчатку, потом поднял извиняющийся взгляд.
– Прошу прощения, – явно смущаясь, сказал он Бальведе. – …Вспомнил об этой мухе на «Целях изобретений»… Помнишь – она оказалась одним из твоих ручных зверьков?
Он встал и быстрым шагом направился на станцию. Бальведа кивнула, глядя на маленькое пятно на полу.
– Что ж, – сказала она, выгнув бровь, – это был один из способов доказать его невинность.
Ксоксарле увидел, как три гуманоида – два из них женского пола – возвращаются на станцию.
– Ну что, карлик, ничего? – спросил он.
– Очень много чего, командир отделения, – ответил Хорза, подходя к Ксоксарле и проверяя провода.
Ксоксарле усмехнулся.
– Они все еще слишком туги, союзничек.
– Ай-ай, – сказал Хорза. – Выпусти из себя побольше воздуха.
– Ха-ха, – рассмеялся Ксоксарле, подумав, что гуманоид мог догадаться о его хитростях. Но тот отвернулся и сказал старику-часовому:
– Авигер, мы идем в поезд. А ты составишь компанию нашему другу. Постарайся не уснуть.
– Уснешь тут – он все время чего-то бормочет, проворчал старик.
Хорза, Йелсон и Бальведа вошли в поезд. Ксоксарле продолжил свой монолог.
В одном из отделений поезда имелись подсвеченные экраны-карты, на которых можно было увидеть, как выглядел Мир Шкара во время строительства Командной системы, – города и государства на континентах, цели в одном из государств на одном из континентов, ракетные шахты, воздушные базы и военно-морские порты, принадлежащие создателям Системы в другом государстве на другом континенте.
Были показаны и две ледяные шапки, но вся остальная часть планеты представляла собой степи, саванны, пустыни, леса и джунгли. Бальведа захотела остаться и посмотреть на карты, но Хорза потащил ее дальше – в другую дверь, в направлении головы поезда. Выходя, он выключил подсветку за экранами-картами, и ярко-синие океаны, зеленые, желтые, коричневые и оранжевые лоскуты земли, синие реки, красные города, а также ниточки коммуникаций медленно погрузились в серую темноту.
Ой-ой.
В поезде есть еще кто-то. Кажется, трое. Идут сзади. Что теперь?
Ксоксарле вдыхал и выдыхал воздух, разминал мускулы, и провода соскальзывали по кератиновым пластинам. Он прекратил делать это, когда старик подошел поближе и посмотрел на него.
– Тебя зовут Авигер, так?
– Так меня называют, – ответил старик.
Он стоял, разглядывая идиранина: ступни Ксоксарле с их тремя плитообразными пальцами, затем округлые лодыжки, пухлые коленные чашечки, массивный таз, плоская грудь и, наконец, громадная седловидная голова с широким лицом, наклоненным и взирающим на человека внизу.
– Боишься, что я сбегу? – прогремел Ксоксарле.
Авигер пожал плечами и покрепче сжал ружье.
– Какая мне разница? – сказал он. – Я тоже пленник. Этот сумасшедший всех нас завел сюда. Я хочу вернуться. Это не моя война.
– Очень разумный подход, – сказал Ксоксарле. – Мне бы хотелось, чтобы побольше гуманоидов понимали, что – их, а что – не их. Особенно когда речь идет о войнах.
– Эй, я так думаю, что твои одноплеменники ничуть не лучше.
– Скажем так: они другие.
– Можешь говорить что хочешь. – Авигер снова оглядел тело идиранина и, обращаясь к груди Ксоксарле, сказал: – Мне бы хотелось, чтобы каждый занимался своими делами. Но я не вижу никаких перемен. Все это закончится слезами.
– Я думаю, ты здесь совсем не на своем месте, Авигер. – Ксоксарле медленно, с умным видом кивнул.
Авигер, не поднимая глаз, пожал плечами.
– Я думаю, никто из нас здесь не на своем месте.
– Отважные всегда на своем месте там, где они решают быть. – В голосе идиранина послышалась резкая нотка.
Авигер посмотрел вверх, на широкое темное лицо.
– Если ты так считаешь – твое дело.
Он отвернулся и пошел к паллете. Ксоксарле смотрел на него и быстро подергивал грудью, напрягая и расслабляя мускулы. Провода сползли еще ниже; он почувствовал, как путы на одном запястье чуть ослабли.
Вагоны набирали скорость. Он смутно видел органы управления и экраны перед собой, а потому перевел взгляд на огни, светившие со стен туннеля. Поначалу они двигались мимо боковых окон широкой кабины машиниста не спеша – скорость их движения даже уступала частоте его дыхания.
Теперь за каждый дыхательный цикл пробегали два или три огня. Поезд легонько вдавливал его в кресло, к спинке сиденья, приковывая к ней. Кровь – немного, совсем капелька – высохла под ним, приклеила его к сиденью. Он чувствовал, что его путь определен. Ему оставалось только одно. Он пробежал взглядом по консоли, проклиная темноту, собирающуюся за его глазом.
Прежде чем он нашел прерыватель цепи системы, предотвращающей столкновения, ему удалось найти выключатель прожекторов. Это было как подарок от Господа: когда включились передние огни локомотива, туннель впереди замелькал яркими отблесками. Сверкали две колеи; вдалеке он видел новые тени и отражения, там, где в стены были врезаны трубы входа в пешеходные туннели и взрывостойкие двери, чуть выступавшие из черных скальных стен.
Зрение продолжало ухудшаться, но теперь он чувствовал себя немного лучше, потому что мог видеть то, что снаружи. Поначалу, опережая события, он было заволновался – заволновался теоретически: вдруг прожектора заблаговременно предупредят их, если ему повезет настолько, что гуманоиды все еще будут на станции. Но что с прожекторами, что без них – разницы было мало. Воздух, проталкиваемый вперед локомотивом, и без того очень скоро их предупредит. Он приподнял панель около рукоятки скорости и вгляделся в нее.
В голове было легко, но тело леденело. Он посмотрел на прерыватель цепи, потом нагнулся, чтобы прочно усесться между спинкой сиденья (при этом под ним разорвалась засохшая корка крови, и кровотечение снова открылось) и краем консоли. Он уперся лицом в рукоятку скорости, потом ухватился за рукоятку системы автоматического торможения. Он сделал так, чтобы рука лежала на ней, не соскальзывая.
Единственный его глаз находился достаточно высоко над консолью и мог видеть туннель впереди. Огни на стенах теперь мелькали быстрее. Поезд слегка покачивался, убаюкивая его. Рев в ушах стихал, и одновременно темнело в глазу, одновременно убегала назад и исчезала из вида станция, одновременно по обе стороны кабины бежал казавшийся устойчивым и медленно ускоряющийся поток огней.
Он понятия не имел, сколько ему предстоит проехать. Он начал путь, он сделал все, что мог. И теперь – наконец-то – большего просить у него уже невозможно.
Он закрыл глаз, чтобы немного отдохнуть.