Рябиновая невеста Зелинская Ляна

Глава 5.

Проснулась Олинн ранним утром, ещё до рассвета, когда небо на востоке только подёрнулось алым. Спала она плохо, всю ночь снились кошмары про горящую под ногами землю, по которой бегут чудовищные волки. И едва она открыла глаза, как сразу же ощутила беспокойство. Оно крутилось в голове клубком, сжималось под рёбрами, мешая дышать, и гнало куда-то. Олинн нащупала пальцами кочергу и сразу же посмотрела на Бьорна. Он крепко спал и, видимо, этой ночью не кричал, или она ничего не слышала? Во рту было горько, а грудь сдавливало ощущение беды. И в голове сразу всплыли воспоминания о вчерашнем жутком вое и об Ивке.

Олинн встала, отодвинула засов и, прихватив кочергу, осторожно прокралась наружу. Утро было тихим и ясным. Над каменной грядой разгоралась жемчужно-розовая полоса рассвета, журчала вода, перекатываясь по камням, и в кустах посвистывала утренняя птичка-зарянка. Но сегодня воздух казался уже каким-то по-осеннему прозрачным и прохладным. Олинн прислушалась – вокруг никого, отбросила кочергу и положила ладони на ствол большой берёзы, растущей у входа в избушку. Пальцы ощутили слабое движение сока под корой, тяжесть листьев, готовящихся к тому, чтобы вскоре упасть на землю, и  нити корней, что разбегались во все стороны, дотянувшись до самой речки.

И тревогу…

Она, словно тонкие нити грибницы, расползалась под землёй, от корня к корню, от цветка к цветку, охватывая всё вокруг дрожащей паутиной плохого предчувствия. Олинн подняла кочергу и направилась туда, где вчера в последний раз видела несчастную Ивку. На мягкой земле остались следы лошадиных копыт и вырванный мох, но больше ничего. Никаких других следов…

Олинн несколько раз позвала Ивку, но без всякой надежды на то, чтобы услышать в ответ её весёлое ржание. Ивки больше нет. Это было и так понятно.

Она несколько раз глубоко вдохнула, чтобы отогнать непрошенные слёзы, и вернулась в избушку, нарочито громко хлопнув дверью, отчего Бьорн сразу же проснулся. А может, он и не спал вовсе.

Мне надо идти в замок. И как можно скорее.

Что случилось? – пробормотал он спросонья, усаживаясь на лежанке.

Не знаю. Но что-то случилось, только и ответила Олинн, беря в руки котомку.

Надо быстрее рассказать стиварду  о странных волках. А без лошади ей до замка идти полдня!

Я с тобой, Бьорн поднялся и попытался пригладить пятернёй всклокоченные волосы.

Нет. Я пойду одна. Так быстрее. А вечером вернусь за тобой с лошадьми.

И ты не боишься идти одна, пичужка? – спросил Бьорн, внимательно вглядываясь в её лицо. – Я не буду обузой, мне уже лучше. И я… кое-что вспомнил о себе.

Олинн подумала про вчерашний вой, и мысль идти в замок вместе с Бьорном показалась ей не такой уж глупой.

Ладно. Пойдём вместе. Но если будешь отставать – оставлю тебя на болоте, произнесла она строго, взяла котомку и шагнула за порог.

Почему-то ей было неловко оттого, что она идёт на эту уступку. И сама не могла понять, что её так сильно смущает в этом. То ли то, что она не дождалась Торвальда, то ли это путешествие вдвоём с Бьорном.

Когда он вышел из избушки, она подняла толстую палку и протянула ему со словами:

Возьми, так будет легче идти.

Он не возражал. Лишь посмотрел угрюмо из-под насупленных бровей, но палку взял и пошёл следом за ней. Олинн кинула быстрый взгляд на своего спутника и подумала: до чего же ужасно он выглядит! Косматый и небритый, в стоптанных башмаках, да ещё и с этим сучковатым посохом! Ни дать ни взять Яг Морт – лесной человек, которым няньки в замке пугают беспокойных детей.

Так что ты вспомнил о себе? – спросила Олинн, когда избушка Тильды скрылась за ольховником. – Может быть, имя? Как тебя зовут на самом деле?

Ээм… Игвар, помедлив, ответил Бьорн, и Олинн подумала, что он и сам будто сомневается в этом. – Я  родом из Хагфорса, что на востоке.

Хагфорс? Это где-то очень далеко, за Перешейком, за болотами, и действительно на востоке… Где-то на берегу моря. Это название Олинн слышала от тех, кто ходил в пролив Арф на драккарах. Значит, он и правда южанин.

И как же ты стал монахом, Игвар? – Олинн произнесла его имя вслух.

Звучит красиво. И даже подходит ему, как ни странно.

Я был рабом на корабле у людей с Солёных островов, ответил Бьорн-Игвар задумчиво.– – Потом пришёл король Гидеон. Тем, кто согласился принять веру в истинного бога, он даровал свободу. Все, конечно, согласились, дураков нет. Изображать веру нетрудно. Если хочешь выжить, то и землю станешь есть. А уж во что ты веришь на самом деле… Потом можно сбежать. Все так думали. Но тех, кто бежал неудачно и дал себя поймать, король повесил. А остальных… Нас согнали в Льёборг и заставили строить крепость: лес рубить, таскать брёвна. Я сбежал, как только подвернулся случай. Но что было дальше – я не помню.

Рассказ Игвара был похож на правду. Этим объяснялись и старые шрамы на его спине, и следы от кандалов, и торквесс, и хольмгрег, который она сняла с его шеи. Не было ответов только на два вопроса: что за серебряную звезду он прятал на груди и как оказался на этой стороне болот. А ещё, Олинн подумала, что если бы его рассказ не был правдой, то именно такую легенду ему и стоило бы придумать. Но даже если он и придумал часть своей легенды, она всё равно прониклась к нему сочувствием. Такое не придумаешь, если сам не видел.

Она взобралась на каменную гряду, остановилась и обернулась.

И ты больше совсем ничего не помнишь? Как-то ты же сюда попал? – спросила она, глядя на него сверху вниз. – Пройти через эти топи, не зная бродов и троп, не под силу обычному человеку.

Она не просто смотрела на него – разглядывала. Здесь, на вершине гряды, было солнечно, и Олинн могла спокойно рассмотреть Игвара при свете дня. Она видела его, конечно, тогда, когда он полез купаться в ручей, ну и ещё, когда они с Торвальдом нашли его в зарослях жимолости и багульника. Но тогда он был едва жив, а теперь…

Теперь она смотрела, как при движении бугрятся мышцы под его кожей, и тесная рубашка Торвальда того и гляди лопнет на плечах. И, несмотря на его раны, на то, что он столько дней пролежал в бреду, он всё равно с лёгкостью поднимался по камням, поросшим мхом и лишайником.

Игвар…

Он поднял голову, остановился, опираясь на палку, и посмотрел на Олинн, и зелень его глаз показалась ей сейчас такой яркой, будто в ней отразились сама великая Эль.

Я бы и сам хотел знать, как я сюда попал, ответил Игвар, переведя взгляд на раскинувшиеся вокруг бесконечные топи, окрашенные в розовые краски отцветающей плакун-травой, и прищурился, глядя на юг. – Но возвращаться назад мне незачем, так что я могу остаться в Олруде и помочь твоему кузнецу, Лин-н-на. Или плотнику. Я умею строгать. И топором владею… Ну… или могу тебе помочь, если хочешь.

Он снова посмотрел на Олинн и едва заметно усмехнулся, одним уголком рта, чтобы не тревожить заживающую рану на щеке. А Олинн показалось, что даже мох у неё под ногами стал горячим, такой волной её окатило от этих, в общем-то, обычных слов. И как всегда бывало в таких случаях, от смущения у неё запылали уши, и, торопливо отвернувшись, она бросила резко:

Ну всё! Отдохнули, и хватит, ещё вон сколько шагать! А меня в замке хватятся, и влетит потом от эйлин Гутхильды!

И заторопилась, надеясь, что Игвар отстанет. Но он шёл молча и не отставал, и ей вскоре стало стыдно, что она заставляет раненого бежать. Олинн постепенно сбавила шаг, и, как только дорога пошла под гору, её спутник сам начал задавать вопросы.

А почему ты вдруг решила заступиться за меня? Зачем предупредила насчёт ярла Олруда? Ты же меня совсем не знаешь. А если бы я, и правда, оказался настоящим монахом? Или беглым разбойником?

А ты беглый разбойник? – спросила Олинн ему в тон и глянула через плечо.

А если бы был? – слышно было, как Игвар произнёс это с усмешкой. – Но ты мне доверяешь. Почему?

Не доверяю я тебе, даже не думай. Но если ты о том, что я рассказала, как ярл Олруд посадит тебя в кандалы на площади, так ведь посадит. А мне противны убийства и пытки, твёрдо произнесла Олинн. – Хотя вы поступаете с нами точно так же.

Как и вы. Но ты осуждаешь ярла… Ты как-то не сильно не похожа на северянку. Ведь грабежи и убийства у ольхов в крови.

Ну, может, потому что я всего лишь наполовину северянка, ответила Олинн, я полукровка, моя мать из вьёлей. Из болотного народа, вот потому я и не совсем похожа.

Из вьёлей? Хм, интересно… Но ты права… Король Гидеон тоже не отличается милостью к пленным, если они отказываются менять веру. Скажи, а Олруд – большой замок?

Да, большой. Сам увидишь. Почти самый большой в ИллаМарейне. Больше него только Эгельстайн, да и то, потому что он принадлежит риг-ярлу*, и мы отдаём туда десятину со всей торговли и добычи. Но скоро ярл Олруди сам станет риг-ярлом.

Почему?

Ну, потому что Римонд Олруд – это Белый Волк, ответила она с горькой усмешкой.  Самый беспощадный зверь на этих болотах.  Он жесток, мстителен и никогда не прощает своих врагов. Он сделан из железа и соли. Такие и становятся риг-ярлами. Если он чего-то хочет он это получает, а он хочет занять Серебряный трон Севера. И если для этого понадобится отдать свой палец или руку, он отдаст. Для него нет ничего дорогого в жизни, кроме собственных побед. Он собрал самый большой фирд, чтобы победить короля Гидеона. И говорят, что такого не удавалось до него никому.

Ты говоришь так, будто тебе есть, за что его не любить. Он тебя бьёт? – спросил Игвар с какой-то странной нотой в голосе, будто разозлился.

Бьёт? Ну, нет! Я же экономка. А ещё я умею читать, считать и писать, рассмеялась Олинн, я ценное имущество. К тому же, я ростом мала и бегаю быстро меня не так легко поймать. В общем, пока от меня есть польза в замке, пока я нужна ярлу Олруду, за свою жизнь мне можно не опасаться. А вот ты на глаза ему не попадайся, если дорога голова.

Сделан из железа и соли, говоришь? – переспросил Игвар насмешливо, будто усомнился.  Неужто у него совсем нет ничего, чем он дорожит?

Н-у-у… Олинн на мгновенье задумалась, наверное, Олрудом. Он гордится замком – это его наследие, имя рода, запечатлённое в камне. А ещё Харальдом. Это его сын. Старший и единственный. Будущий риг-ярл, скорее всего.

А что думает об этом настоящий риг-ярл?

Риг-ярл Освальд уже давно бы всадил ярлу Римонду топор в голову, да только у Белого Волка много воинов, и замок неприступен. А ещё его поддерживает ярл Бодвар с того берега Эшмола. Они вместе ходят в походы и делят добычу. Так что риг-ярл всё это терпит и молча берёт нашу десятину. И ждёт, пока его средний сын вырастет, чтобы сражаться с Олрудом. Ну это… так наш стивард говорит.

А ты, значит, слушаешь и запоминаешь, что говорит стивард? – хмыкнул Игвар.

Боги не дали мне ни силы, ни топора, ни когтей, рассмеялась Олинн, но даже зайцу боги дали длинные уши и длинные ноги, чтобы защищаться. И если слушать внимательно и бегать быстро, то можно жить и рядом с Белым Волком.

Она услышала позади себя не то смешок, не то фырканье, видимо, её шутка повеселила Игвара.

А ты видел короля Гидеона? Какой он? – спросила Олинн, перепрыгивая через ручеёк. – У нас говорят,  что он тощий, мрачный и угрюмый, что сидит над книгами, точно ворон над добычей, и молится по двадцать раз на дню. Правда ли, что его снедает чахлая хворь?

Не-е-т, не чахлая хворь… Его  снедает кое-что другое, произнёс Игвар как-то странно, будто сожалея.

И что же? – Олинн обернулась.

Кто бы знал, уклончиво ответил её спутник, легко перешагнув через широкий ручей. – Расскажи ещё о Белом Волке.

Зачем? – спросила Олинн, удивившись тому, как легко её путнику даётся их путешествие.

Чтобы я знал, чего ещё опасаться.

Просто сиди в кузнице, усердно работай, не броди по замку и никому не попадайся на глаза. А главное – держи язык за зубами и больше слушай, чем говори. Ну и будь благодарен за хлеб и крышу над головой. И тогда тебе нечего будет опасаться. А ярла Римонда  в замке сейчас нет, он на Перешейке, как и его воины. В замке осталась только  стража крепости. Так что его опасаться тебе точно не стоит.

Слушаюсь, мудрая Олинн!  хмыкнул Игвар и снова спросил:  А что, сын ярла тоже  с ним на Перешейке? Кто же тогда  в замке за старшего?

Так эйлин Гутхильда – жена ярла. А вот её тебе, как раз, стоит опасаться…

И снова как-то незаметно Олинн стала рассказывать о жизни в замке. Игвар умел задавать вопросы так, что она снова и снова начинала говорить, хотя и не собиралась особо его развлекать. Единственное, о чём Олинн умолчала, что ярл Римонд её настоящий отец. Говорила, что у неё есть сёстры, но кто они, Игвар не спрашивал. Не знала, почему так, но  ей было стыдно совершенно незнакомому человеку рассказывать о жестокости Белого Волка, и особенно о том, что он её отец. Шрамы и следы от колодок на ногах Игвара заставляли её сочувствовать тому, что он был в рабстве. А ярл Римонд имел много рабов и был жесток с ними.

Но Игвара больше интересовала замковая жизнь, чем её собственная: сколько людей в крепости, сколько рабов, как платят ремесленникам. И она рассказывала ему до тех пор, пока они не вышли на один из пригорков и не увидели возвышающийся на скале замок.

Ну, вот и Олруд.

*Риг-ярл – старший ярл. Риг-ярл являлся наивысшим титулом правящей элиты до появления национальных государств. В определённый период истории Швеции, термин означал «верховного ярла», далее трансформировался в конунга и короля.

Глава 6.

Замок встретил их небывалым оживлением.  Во дворе суетились люди, и, войдя в ворота, Олинн сразу же увидела новых лошадей у коновязи, те ещё остыть не успели от бешеной скачки, и конюшие метались, рассёдлывая их.

Ярл Олруд вернулся! – на бегу ответил один из дворовых на вопрос Олинн, что за шум.

Она велела Игвару подождать её возле конюшен, а сама быстро взбежала вверх по лестнице. Достаточно было одного взгляда, чтобы понять – отец вернулся неспроста. И явно с плохими новостями.

Большие двустворчатые двери, ведущие в Медовый зал*, были заперты – отец велел собрать малый тинг*, на который посторонним входить запрещалось. Но даже в коридоре были слышны крики и стук кубков о деревянный стол, доносившиеся оттуда.

Что случилось? – спросила Олинн у хирдмана Свена, которого оставили у дверей охраной.

Плохо дело, эйда Олинн. Клятый Гидеон! – бросил тот сквозь зубы и положил руку на рукоять топора, торчавшего за поясом.

Что Гидеон? Скажи, что случилось?

Обманул нас этот святоша! Не думали мы, что «божий человек» притащит на Перешеек колдунов! – Свен сплюнул.  Прорвались они через Чёрный порог и разбили нас. Пришлось отступать до Красного порога… Ярл Бодвар и его старший сын – пали…

Как пали?! – в ужасе воскликнула Олинн, прижимая ладонь к губам.

Сразу вспомнилось счастливое лицо Фэды, которая ещё несколько дней назад спокойно собиралась замуж за Хельда Бодвара, но теперь? Теперь он станет главой замка, возглавит войско и отправится на Перееек.  И кто сейчас станет думать о свадьбе?

Сколько дней мы храбро бились, эйда Олинн! И много наших ушло в Тёмные чертоги! Но Гидеон привёл сильных колдунов… Я сам видел женщину с красными волосами и глазами чёрными, как тьма Нидельхайма*. Я видел и Грира – их безумного командора, который будто сам вышел из пасти Нидхёгга! Его не берут мечи и стрелы! В день, когда пал Чёрный порог, их ведьма пустила огонь… Я сам видел, как горит вода!

Но… как же?! Король Гидеон и колдуны?! Он же божий человек! Он же сам жёг колдунов, как же так?! – воскликнула Олинн, ощущая, как тяжёлое предчувствие беды наваливается, обволакивая её, словно туманом. – Скажи… Мы выстоим?

Это она почти прошептала.

Не знаю, Свен отвёл взгляд и посмотрел на свой топор. – Видимо, очень нужен королю север, эйда Олинн. Та колдунья, которую он привёл, умеет сушить землю и пускать огонь. И мы не удержим Перешеек, если и дальше будет стоять такая жара. Вода сильно упала, ищейки Гидеона шныряют везде, ищут броды, а на том берегу строят лодки. С утра до ночи стучат топоры, и костры горят… У него много людей, эйда Олинн. И лодки они строят очень быстро. Никто не думал, что король соберёт такое большое войско…

Свен говорил и говорил, а Олинн уже не слушала. Смотрела на его руку, перевязанную выше локтя, на одежду, на которой засохли бурые пятна крови, и ощущала – это конец. Север не выстоит. И…

… что же теперь будет с ними?!

Что будет дальше? – спросила она срывающимся голосом, вспомнив пожар из своего сна.

Вот, к чему был этот сон!

Осада… наверное. Но вы не думайте Олруд выстоит до зимы. А потом… боги смилостивятся, и поднимется вода, отрежет нас с юга. Войскам короля надо будет что-то есть. В этих болотах им тяжко придётся. Ярл Олруд собрал всех шаманов и эрлей. Рассказал, что нас ждёт. Иннари решили, что откочуют далеко на север и в этом году не пригонят оленей на продажу. Ярлы запрутся в крепостях,  шаманы будут просить Оленьего бога послать суровую зиму и болотный мор. Наш эрль сказал, что Олруд крепок и выстоит. И если другие ярлы тоже будут держать осаду, глядишь, до весны болотный мор скосит войско Гидеона наполовину.

Осада? – Олинн сглотнула, пропустив мимо ушей всё остальное.

От этого слова по спине липким ужом скользнул холод страха. Она представила, как они окажутся запертыми в замке, как отовсюду будут лететь стрелы, камни и подожжённая пакля, смоченная в смоле. А потом…

Потом воины Гидеона всё равно возьмут замок и начнут убивать, насиловать и грабить…

Мы выстоим. Нам бы дождаться туманов, уверенно произнёс Свен, но в его голосе было больше бравады, чем веры.

Олинн отошла к арке, прислонилась к шершавому камню и посмотрела на внутренний двор. Олруд, конечно, большой и неприступный, и стоит на вершине скалы. Так-то Свен прав, войска короля его легко не возьмут, тут и год можно в осаде сидеть. Они запасли много смолы и стрел. И камней. Оленьего мяса, рыбы, масла и ячменя. В замке есть свой источник воды, но…

Сколько они так смогут сидеть? Зиму? Весну? Свен говорит, войскам короля Гидеона нет числа, а что будет, когда пройдёт зима? А если у них есть лодки, то что им туман и вода? Они пройдут. А если ещё и с колдуньей… Кто знает, что вообще она может сотворить? Да и что там у них за колдовство на юге?

О юге Олинн знала немного. Всё больше из рассказов Ульре, которая бывала разговорчива после кружки мёда с огонь-травой. Там, за Великими болотами Эль, говорила она,  раскинулись благодатные земли, где горы до неба, и деревья такие высокие, что и сами, как горы. Не то, что здесь осины да кривые болотные берёзы и лиственницы. Оттуда, с юга, приходит великий бог Олень с огромными рогами и луноликая МоорБар. И называется это место Балейра.

Ярл Олруд там бывал и всегда возвращался с богатой добычей. Торвальд рассказывал, что в молодости они часто ходили на юг. Он называл это «военным походом», но Олинн знала, что это было обычным грабежом. Ярлы Севера не прочь были поживиться на благодатных южных землях. Привозили добычу и пригоняли рабов, впрочем, многие здесь на границе таким промышляли, особенно раньше. И может, именно этим они и не угодили королю Гидеону…

А может, тем, что отец отказался принять его веру в истинного бога и построить в Олруде храм? Ах, да, и ещё исправно платить подати.

Опомнившись, Олинн спустилась к конюшням, где её терпеливо дожидался Игвар. Мысленно она уже стала называть его именно так, новым именем. На  вопрос о том, почему она выглядит такой озабоченной, Олинн только отмахнулась и повела своего подопечного к кузнецу Ликору. Сказала, что вечером придёт, проверит, как он тут устроился, а сама отправилась ожидать, когда же мужчины покинут Медовый зал. Ей нужно рассказать кому-нибудь о том, что за вой она слышала вчера на болотах. Лучше, конечно, отцу или старшему хирдману.

Но мужчины заседали долго, а потом покинули замок стремительно и  умчались, разделившись на два отряда: кто по северной дороге, а кто на юг. От младшей экономки все отмахнулись, и потому ей пришлось идти и всё рассказывать стиварду Ивка, всё-таки имущество ярла, а раз она сгинула на болотах, то он должен знать почему.

И только она закончила свой рассказ, как её потребовала к себе эйлин Гутхильда. Накричала на неё за отсутствие и безделье и гоняла по делам до самого вечера, не давая присесть даже на мгновенье. Замок превратился в настоящий улей. Прослышав о поражении у Чёрного порога, из окрестных деревень потянулись в крепость подводы с ячменём и всякой снедью – люди спешили спрятать запасы в замковых кладовых на случай осады. Если уж совсем придётся туго, то в замке укроются и все, кто не может сражаться. Вот Олинн и металась, помогая Ульре и Тармолу распределять привезённое добро. Нужно было не только всё сложить да поставить метки, но ещё и записать в книги, чтобы потом знать, кому  что причитается.

И только уже когда совсем стемнело, перехватив по пути немного холодной оленины с хлебом, она поднялась в покои Фэды и застала ту сидящей у окна с заплаканным лицом. При виде сестры Фэда вскочила, бросилась ей на шею и опять зарыдала. Ничего удивительного, ведь отец и старший брат её жениха погибли, и, к тому же, неизвестно, что случится дальше. Олинн и самой было страшно. Но одно дело переживать за замок и свою жизнь, а другое – ещё и за любимого, который может пасть в бою.

Ну ладно, ладно, успокойся, Олинн погладила сестру по волосам, и они обе опустились на кровать. – Свен сказал, что они не пройдут через Красный порог.

Ах, Линна! Но теперь же никакой свадьбы, понимаешь?! И что будет дальше?! – прошептала Фэда, вытирая кулаками слёзы.

Да ничего не будет, пожала плечами Олинн и подумала, что Фэда, оказывается, больше переживает о свадьбе, чем об осаде. А может, она ещё просто не знает всей правды? Не понимает, что их ждёт? – Олруд крепкий, враги сюда не прорвутся.

Олинн и сама не знала, что их ждёт. Крепость Олруд никто не захватывал. Никогда войска врагов не подходили к стенам так близко, не говоря уже об осаде. Ярлов Олруда и Бодвара все боялись, так что тревожиться о нападении людям в замке пришлось впервые.

– Мы, что же, будем сидеть здесь, как выдра, загнанная в нору?! А что потом? Линна, а если они войдут сюда?! Если возьмут замок?!– спросила Фэда срывающимся голосом и схватила её за руку.

Не войдут. И не возьмут. Успокойся. Наш эрль сказал, что замок неприступен, они его точно не возьмут. Он раскладывал руны, да-да, я сама слышала, соврала Олинн, стараясь придать своему голосу спокойствия. – И запасов у нас много. Я же каждый мешок ячменя здесь посчитала. Нам хватит не только до весны, до следующей зимы! – она попробовала улыбнуться.  И уж если совсем туго станет, то я слышала, отец договорился, что из Эгельстайна придут лодки. С северной стороны к замку не подойти, а  мы по стене можем спуститься на реку. Ты же знаешь, там есть тайный проход. И уплывём в Эгельстайн. Риг-ярл Освальд нам даст убежище. Не плачь. Всё будет хорошо.

А как же Хельд? Великие боги! Я не могу его бросить и уплыть! – и Фэда снова заплакала, закрыв лицо руами.

Ну, а что Хельд…

Я люблю его! Линна! – воскликнула Фэда, перебив сестру и отнимая от заплаканного лица ладони.  Я лучше брошусь со скалы в Эшмол, чем уеду от него на край земли!

Ну ладно тебе… Что уж сразу со скалы-то? – Олинн снова притянула её к себе и погладила по плечам.  Все войны когда-нибудь заканчиваются… Он ведь тоже тебя любит, значит, будет ждать.

А если его убьют?!

Не убьют, твёрдо ответила Олинн. – Боги уже забрали из его семьи двух мужчин. А ты знаешь хоть один случай, когда бы они забирали всех? Ну вот. Не плачь…

Олинн говорила, стараясь успокоить не столько сестру, сколько саму себя. Но, в отличие от Фэды, ей это не очень помогало. Жгучий яд плохого предчувствия разъедал всё внутри и щекотал ноздри.

Да, это правда, что северная стена Олруда неприступна. Она  – это продолжение отвесной скалы, что уходит в тёмные воды Эшмола. И если риг-ярл пришлёт лодки, то уйти из замка по этой стене они смогут под покровом ночи – в скале вырублен ход, который спрятан на самом берегу реки, почти у воды, и завален ветвями и топляком. Там их не достанут стрелы с берега, и про этот тайный ход врагам ничего неизвестно.

Сегодня она весь день караулила у Медового зала, и кое-что из разговоров мужчин ей услышать всё-таки удалось. Отец был уверен, что они удержат Красный порог. На что один из его верных хирдманов и правая рука Кнут Яростный всё время ему возражал. А как знала Олинн, если Кнут не поддерживает своего ярла, это означает только одно: её отец верит во что-то мало осуществимое. И, когда они договорились, что сегодня же пошлют трёх гонцов в Эгельстайн к риг-ярлу насчёт лодок, она поняла, что всё, и правда, очень плохо. К риг-ярлу Освальду за помощью её отец обратился бы только на смертном одре, таков уж был Белый Волк.

Фэда наконец успокоилась и даже кинулась к своему сундуку, открыла и стала вслух перечислять, что нужно будет взять с собой в Эгельстайн. Она то вскакивала и ходила из угла в угол, сжимая пальцы и перечисляя свои платья и украшения. То выкладывала их на кровать, рассуждая, что и к какому случаю подойдёт, а потом опять бросала всё в сундуки и снова начинала плакать, вытирая одинокие слезинки. А Олинн только смотрела на неё, усталая и опустошённая, и молчала. За день так набегалась, что ноги просто гудели. Сил не было даже на то, чтобы спуститься и дойти до своей комнаты. А уж переживать по поводу сундука с вещами?!

У неё, в отличие от Фэды, все вещи влезут в одну котомку. Пара платьев, пара штанов для езды на лошади, две рубашки и кулон, что у неё на шее. А остальное… Были бы живы, а остальное наживётся. Уходить надо налегке.

И зеркало!  воскликнула Фэда и метнулась к другому сундуку, с украшениями.

Там у неё лежало главное богатство и сокровище – круглое зеркало в серебряной оправе с большой витой ручкой. Отец привёз его с юга, вернувшись из военного похода, и подарил Фэде на её шестнадцатую весну. И такое красивое и чистое зеркало, да ещё и такое большое, в ИллаМарейне было, наверное, только у неё.

– Как же мне его везти? Завернуть во что-то… толстое и мягкое… В накидку из горностая! – воскликнула Фэда, выхватывая из сундука белоснежный мех в маленьких чёрных кисточках хвостиков.

Олинн представила, как им придётся тащить сундуки Фэды по узкому проходу, вырубленному в каменном основании замка, и подумала, что  зеркало им точно брать не стоит…

Но только она хотела сказать сестре, что тащить с собой зеркало не стоит,  как в открытое окно донесся жуткий утробный вой. Волчий вой, тот самый, который Олинн слышала вчера у избушки Тильды. Он прокатился над болотами в густой черничной тьме и едва стал стихать, как его подхватил ещё один голос, а за ним ещё один и ещё…

Волки!

Если это были, конечно, волки…

У Олинн даже мороз пошёл по коже, потому что каменные стены Олруда отразили этот вой, и он заметался по коридорам гулким многоголосым эхом. Она вскочила с кровати, бросилась к открытому окну и принялась жадно всматриваться в непроглядную ночную темноту.

Великие боги!   в ужасе воскликнула Фэда, зеркало не удержалось в меховой накидке, выскользнуло из её рук и, упав на каменный пол, разлетелось на тысячи кусочков.

*Медовый зал – в Скандинавии эпохи викингов медовый, или бражный, зал изначально представлял собой длинное строение с единым пространством. Служил для пиров, проведения собраний и пр.

*Тинг – на территории Скандинавии времен «эпохи викингов» называлось регулярное народное собрание, носившее функции одновременно законодательного, исполнительного и судебного органа власти локального назначения.

*Нидльхайм – Нифльхейм (др.-сканд. Niflheimr – обитель туманов) – в германо-скандинавской мифологии один из девяти миров вселенной, земля льдов и туманов.

Глава 7.

Олинн вздрогнула, обернулась рывком и, глядя на рассыпавшиеся по полу осколки, только и подумала, что это плохой знак. Очень плохой знак! Но вслух не сказала, потому что Фэда застыла, как каменный идол, и какое-то мгновенье смотрела на своё утраченное богатство, а потом разрыдалась в голос и упала на кровать.

Пока вой нёсся над болотами, в замке, казалось, всё замерло, и наступила зловещая тишина. А потом тишина раскололась, как несчастное зеркало, и всё сплелось в какофонии звуков: собаки зашлись яростным лаем, кто-то заголосил, раздался топот ног, а громче всего разнеслась по коридорам крепкая мужская брань, и следом бряцанье оружия. Весь замок переполошился: по стенам побежали дозорные с факелами, вглядываясь в темноту, но что там можно было рассмотреть? Цепочка огней растянулась по всей стене, но сигнальных костров с Перешейка видно не было, а значит, звонить в колокол на башне и поднимать тревогу не стоило.

Олинн ещё раз взглянула туда, где в темноте скрывались Великие болота Эль, но там ничего нельзя было рассмотреть. Она вернулась к кровати, присела на край и принялась успокаивать Фэду, повторяя, что всё образуется, и отец привезёт ей другое зеркало. И это было почти правдой. Не будь войны, так бы оно и получилось. К своей красавице-дочери ярл Римонд питал особую слабость и из походов привозил для неё всё самое лучшее: украшения, ткани на платья, гребни, зеркала, заколки-фибулы и ленты.

Когда Олинн говорила Игвару, чем дорожит Белый Волк, об этой его слабости она умолчала. Не хотела, чтобы какой-то монах подумал, что она Фэде завидует! А вот сейчас поняла, что даже рада тому, что у неё самой нет ни жениха, ни сундуков с нарядами, украшениями и зеркалами, потому что этот вой и новости с Перешейка переворачивали всю их привычную жизнь с ног на голову. И если им придётся бежать, то нужны будут не платья и зеркала, а удача и крепкие ноги. И ей, в отличие от Фэды, не нужно будет бросать здесь любимого.

И тут же, словно вторя её мыслям, вой опять повторился, только прозвучал ближе и громче, и так зловеще, что даже кожа у Олинн покрылась мурашками от страха. В этот раз был не просто звук, а показалось, что он, словно ветер, пробрался в комнату, тронул занавеси, и они зашевелились, и в ответ завибрировали кубки, стоявшие на столике. Олинн вскочила и снова подбежала к окну. Луна ещё не встала, но в темноте, скрывающей болота, в какой-то момент ей показалось, что в зарослях по ту сторону Эшмола вспыхнули зелёные огни. Вспыхнули и тут же угасли. И снова вспыхнули, уже слева и справа от зарослей на той стороне реки.

Кем бы ни были эти волки, если это вообще были волки, они не просто бродили по лесу, они кружили именно вокруг замка, потому что вой доносился с четырёх сторон. Звери, казалось, обходят крепость по кругу, берут её в кольцо, будто выискивают брешь в её стенах. И Олинн вспомнила слова Свена о колдунах, которых притащил к Перешейку король Гидеон. А что, если это их рук дело?!

Внутри жгучим ядом растекалась тревога, сжимая сердце дурным предчувствием – где же Торвальд? Сегодня он не вернулся в замок. А если он там, на болотах? Там же, где бродят эти жуткие звери?! А Тильда?! А если их…