Люди солнца Шервуд Том
ПРОЛОГ
- Жизнь земная однажды истает,
- И тогда полечу не спеша,
- И увижу вдруг, как прорастает
- В мир небесный земная душа.
- Сколько в небе ночном ярких точек!
- Сколько мрака и света в судьбе!
- Сохрани, Боже, мой огонёчек.
- Он с Земли тихо светит Тебе.
– Если древние свитки не врут, то этим стенам уже полная тысяча лет!
Маленький человек с зажжённой масляной лампой в руке неторопливо шагал по узкому каменному коридору. Второй рукой он придерживал водружённую на голову большую корзину. Впереди, в отступающей перед светом маленького огонька темноте слышались торопливый шорох и писк.
– И, без сомнения, тысячу лет живут здесь эти неистребимые крысы!
Человек остановился, набрал в грудь воздуха и пронзительно крикнул. Стремительный шорох в темноте метнулся вперёд и затих в отдалении.
– Что же они здесь жрут? – пробормотал, поправляя корзину, крикун и двинулся дальше. – Друг дружку, что ли? Пора снова посылать сюда янычар с порохом. Плохо, что потом год здесь будет стоять вонь от палёного мяса. Но, кажется, ближайший год мы сюда и не станем наведываться. Вот только одного гостя выпроводим…
Человек дошёл до длинного ряда каменных проёмов, каждый из которых вместо фронтальной стены имел решётку с небольшой дверцей. Здесь он, тяжело отдуваясь, присел, поставил на пол лампу и снял с головы нелёгкую ношу. Отпер дверцу, пролез внутрь и втянул следом корзину. Выпрямился, чихнул, потёр нос и громко воззвал:
– Вставай, англичанин!
В дальнем углу каменной камеры послышался слабый стон. Пришедший внёс внутрь помещенья лампу, поставил её на небольшую, специально для этого предназначенную полку. Слабый свет дотянулся до лежащего на голом каменном полу узника.
– Вставай! – повторил крысиный недоброжелатель и откинул крышку корзины. – Я принёс вина и хорошей еды.
Лежащий у стены узник снова простонал и с усилием приподнялся.
– Ешь и пей, – сказал, выпрямляясь, его благодетель и отступил к двери. – Когда наберёшься сил, пройди коридор и поднимись наверх. Там тебя встретят и отведут в баню. Твои друзья тебя уже ждут.
– Ка… кие… дру… зья… – неповинующимся языком выговорил узник.
– Какие? – не без высокомерной иронии переспросил его собеседник. – Неистребимые, как крысы, вот какие. Некто Оливер Бык и Матиуш Тонна. Притащились к дворцу тебя выручать, и загубили у меня троих янычар.
– Молод… цы… пар… ни… – выдавил узник и со свистом застонал-засмеялся.
Человек в ответ на это радостно улыбнулся и медленно потёр руки. Так довольная муха потирает сложенные передние лапки над крошкой вкусной еды.
– Значит, не сломал тебя Хумим-паша, англичанин. Ты не представляешь, как меня это радует!
Он присел, вытянул из корзины кувшин, чашку, налил вина и, осторожно приблизившись, протянул чашку узнику. Переправив её в худую, грязную, дрожащую руку, он поспешно отпрянул, бормоча:
– Не набраться бы от тебя блох.
Узник, расплёскивая вино, поднёс чашку ко рту и медленно выпил. Обессиленно уронил руку. Негромко спросил:
– Ашо… тик. Ты чего… хо… чешь?
– Хумим-паша покинул нас, – скорбно вздохнув, поведал кизляр-агас. – Умер. Я теперь пою для нового паши.
– И… Что?…
– То, что новому паше нет до тебя дела.
– А тебе… есть.
– А мне есть. Слушай. Я дам тебе золота. Дам охранные грамоты. Возьмёшь своих друзей, возьмёшь моего помощника – мальчишку, его зовут Хасан, – и отправишься в Бристоль, в Англию. Найдёшь там своего врага, Томаса Локка. С ним поступай как хочешь, а мне нужна тайна его джинна. Джинна, который унёс отсюда, из дворца, его самого и всех матросов. Привезёшь мне эту тайну – и получишь ещё больше золота. Что скажешь?
– Если ты… не шутишь…
– Я не шучу.
– Иди… Готовь баню.
Ашотик снял с полки светильник и зашлёпал по коридору обратно. Он оставил узника в темноте – но тот давно уже привык. Уж вино-то мимо рта не пронесёт! Кизляр спешил сообщить о достигнутой договорённости тому, кого считал самой важной персоной в предполагаемой затее.
Он дошёл, почти добежал до своего зальца и радостно кивнул поднявшемуся из кресла навстречу ему мальчишке:
– Он согласился!
– А я и не сомневалась! – последовал звонкий ответ.
– Не сомневался!! – отчаянно замахал толстыми ручками кизляр. – Неужели трудно запомнить!
– Но нас же не слышит никто, – виновато втянул голову в плечи мальчишка.
– Биполь, бесценная моя…
Мальчишка растянул губы в лукавой улыбке, а Ашотик, с досадой ткнув себя кулачком в лоб, сел в освободившееся кресло.
– Хасан, бесценный мой! Ты видишь, как легко сбиться, если не привыкнуть!
– Но, кажется, ты решил, что мне разговаривать вовсе не придётся! Я, кажется, буду всего лишь немой слуга богатого англичанина.
– Да, это так. Но к самому себе ты должен обращаться как мальчишка, тогда и поступки твои будут выглядеть мальчишескими!
– Я буду стараться.
– Хорошо. Теперь – самое главное. У капитана, который живёт в Бристоле, есть одна волшебная вещь. Если арабские легенды не врут, то она выглядит как обычная масляная лампа, вот как эта, с ручкой и носиком, но без масла и без фитиля. В лампе находится джинн, который может выполнить любое желание. Однажды он отсюда, из дворца, унёс два десятка человек. Во дворике остались монеты и оружие, а люди исчезли.
Ашотик замолчал. Сопя, уставился на носки своих расшитых золотом туфель. Хасан, внимательно глядя на него, присел рядом с креслом на свёрнутый в плотный валик ковёр. Прошла минута, и кизляр, вздохнув, достал из-за пояса небольшой, тёмно-зелёного стекла плоский флакон.
– Страшный яд! – прошептал он, протягивая флакон Хасану. – Пробка залита смолой.
– Что нужно сделать? – также шёпотом спросил мальчишка.
– Когда Стив с товарищами приведёт тебя в Англию, – отрави их. О тайне вашего похода должен знать только ты. Потом проникни в дом капитана Томаса Локка – как угодно, или слугой, или изобразив умирающего от голода. Живи там, молчи и слушай. Найди лампу. Узнай, как Локк вызывает джинна, запомни и заучи заклинание. Затем вызови джинна сам и прикажи ему принести тебя сюда, во дворец Аббасидов.
– О, эта лампа станет величайшим сокровищем в нашей тайной комнате!
– Не только, мой милый Хасан, – тихо засмеялся Ашотик, – не только! Тогда я сам – стану величайшим султаном Великой Порты!
– А кем же тогда буду я?
– О, ты станешь величайшим и мудрейшим визирем!
Ашотик, откинувшись в кресле, тихо, закрывая ладошкой рот, засмеялся. Так же тихо, шлёпнув ладонью по его пухлой руке, засмеялся Хасан.
Внизу, в подвале, в кромешной темноте, наполненной звуками крысиной возни, Стив, рыча, словно зверь, пожирал вынимаемую из корзины снедь.
В бане, в небольшом эркере, окутанные тягучими нитями пара, друг напротив друга сидели Оливер Бык и Матиуш Тонна. Они молча, сосредоточенно играли в нарды.
Милишка проснулась задолго до нежеланного рассвета. Каждый новый рассвет безжалостно приближал её шестнадцатый день рождения, и этот день готовил беду.
Девушка отвернула заменявший ей одеяло пыльный пласт войлока, тихо села на толстой и грубой доске самодельного одра. Страшная тайна прикоснулась к ней ровно пять дней назад. Она в тот ужасный час предавалась сладкому, тайному занятию: играла в куклы. Казалось бы, какой хороший был день! У колодца не было очереди, и она быстро набрала два бочонка воды. Быстро привезла тележку с этими бочонками в нижний этаж дома своей тётки – единственной родственницы и после смерти родителей – опекунши по завещанию. Старательно и проворно прополоскала отстиранное ещё утром бельё, побросала его в корзину, отнесла на чердак, развесила на потемневших от времени верёвках и получила этот сладкий час. Тётка разносила отстиранное и отглаженное бельё в дома заказчиков и вернуться должна была только к обеду. Вытянув из-под кровати свой милый, привычный, с детства оставшийся сундучок, Милишка подняла крышку и достала с любовью и тщанием сшитые ещё мамочкой тряпичные куклы. Сине-белый, в коротком плащике, принц-рыцарь, мечом которому, а точнее сказать – шпагой служила большая парусная игла с обломанным ушком. Розово-белая девушка с волосами из жёлтой скатертной бахромы. Красный кот с разными ушами. И коричневый, плотный, с серой шляпой, разбойник. Впрочем, в зависимости от случая, разбойник превращался иногда то в рыбака, то в мельника, то в лесоруба. Неизменными оставались лишь хорошо вооружённый принц и незнакомая ему, а потому загадочная для него девушка, живущая за рекой, – добрая, тихая.
Втащив сундучок под большой круглый стол и поставив его на бок, Милишка быстро соорудила из него дом с настоящей дверью, в котором жила девушка, и реку из синего куска ткани, на другом берегу которой находились рыцарь-принц и коричневый крепыш, не решивший пока, кто он сегодня такой.
Юная прачка не знала ещё, что шаги, послышавшиеся за дверью, и приглушённые, невнятно бормочущие голоса навсегда отрежут её от тайных, милых, незатейливых приключений.
Здесь, под столом, было волнующе-загадочное пространство, которое создавала большая свисающая вкруг скатерть. И вот, заслышав шаги и испугавшись обнаружения своей тайны, девушка быстро сдёрнула вниз завёрнутый на столешницу край скатерти – и превратила сладкую загадочность в спасительную укромность.
– И-и-и не понимаю, – раздался недовольный голос тётки.
Клацнула пружинная ручка двери. Каблуки башмаков, гулко стукнувшие на пороге, зазвучали глухими ударами: пришедшие ступили на тканую дорожку.
Тяжёлые шаги грузной тётки остановились у стула. Передние ножки его дёрнулись и исчезли из-под стола. А кто-то второй прошёл к дивану и медленно сел.
– Не понимаю, какая мне может грозить беда, – снова подала голос тётка.
– Ужасная, – послышался немолодой надтреснутый голос, от звука которого сидящую под столом девочку объял страх. – Неотвратимая и быстрая, если только не принять меры.
– Господин, не знаю, как вас там! Не говорите загадками!
– Охотно перейду к ясности, – сказал гость и скрипнул пружиной дивана. – Я совершенно случайно узнал, что вы купили доходный домик, с прачечной, почти в центре Бристоля.
– Да, купила. Открыто и честно, с торгов!
– А-хха… Но сумму вы внесли не всю. Недостающие тридцать пять фунтов принесли только на следующий день.
– И что же?! Ну не хватило наличных с собой, это бывает!
– Но меня привлекла та сумма, которую вы внесли сразу. И фамилия как будто ваша была мне знакома… Я взялся расспрашивать – и вот чудо! Вспомнил!
– Да что такое можно обо мне расспросить?! Я порядочная прачка, об этом две улицы знают!
– О не-ет. Прачка-то, оказывается, не вы. А племянница ваша приёмная, Милиния. Всю работу за вас делает, с утра до вечера не разгибая спины. И не знает милая девушка, что сама-то она благородной крови, а также очень богата.
В комнате повисла гнетущая тишина.
– Хорошо, что не возражаете. Потому что бессмысленно спорить. Сумма, которую вы заплатили за прачечную, – точно та, которую вы должны отдать племяннице по достижении ею шестнадцати лет. Че-рез-ме-сяц! Согласно надёжному и безупречно составленному завещанию.
– Да откуда вам это знать? – не выдержала и подала голос тётка. – Не было никакого завещания!
– О конечно, конечно. Поручитель, хранивший второй экземпляр, отправился в какое-то предприятие на корабле, обломки которого нашли после шторма. С ним и исчез лист, извещающий Милинию, что она является наследницей родительского капитала. Прошло несколько лет, вы ждали. И вот подвернулся такой крепкий, такой каменный, такой доходный домик с устроенным в нём так хорошо вам знакомым прачечным делом. Ну как не купить?! Сытая и роскошная жизнь на весь остаток отведённых вам лет! А вместо богатой племянницы – бесплатная работница. Послушная, кроткая. Большая редкость – не правда ли – такой добрый характер. И личико пре-прелестное, я специально смотрел. Но вот беда. Беда! Именно та, с упоминания о которой я и начал наш разговор. Один экземпляр завещания сохранился!
Снова повисла напряжённая тишина.
– Откуда известно? – угрюмо спросила тётка.
– Я – нотариус! Да-да-да-да. Тот самый, который добротно и безупречно запечатлел последнюю волю её умирающего отца. Тот самый, одно слово которого приведёт вас к аресту, нищете и позору.
– Вы… Хотите за своё молчание… Получить от меня этот домик?
– О не-ет! Домик останется вам. Владейте! Но я за уничтожение такого опасного для вас документа хочу получить от вас… девушку.
– К-ка-ак?!
– Очень просто. Хочу жениться.
– Не совсем, не совсем понимаю…
– Что не понять-то в таком до смешного простом деле! Через месяц Милинии исполняется шестнадцать лет. Я на законном основании отведу её к священнику, и он совершит положенный акт. И – я, почти старик и далеко не красавец, получу в безраздельное владение юную девицу, благородную, кроткую. А вы получите дом с прачечной и уже упомянутую мной сытость.
– Так-так-так… Дело действительно нехитрое, и согласиться на него можно. Но как убедить Милинию сказать при священнике, что она идёт замуж за вас, почти старика, по доброй воле?
– Это уж совсем просто. Сегодня же отправьте её ко мне на службу. Скажем, кухаркой. После первой же ночи, проведённой в моём доме, ей придётся за меня выйти.
Тётка помолчала, тяжело дыша, затем встала со стула и грубо сказала:
– Согласна! Но немедленно, как только она войдёт в ваш дом, я должна получить первый экземпляр завещания.
– Вы хотите учить старого нотариуса, как делаются дела?! Я вам отдам бумагу, а вы через полчаса приведёте констебля? Нет, уважаемая. Документ вы получите только в день бракосочетания. Вечером, скажем, часов в семь.
– Что ж, согласна. Идёмте, покажете, куда я должна привести Милишку.
Они вышли. Снова клацнула пружинная ручка. Милиния отпустила закушенную губу. Вытерла слёзы. Всмотрелась в расплывающуюся фигурку рыцаря-принца. О, если бы на земле было возможно чудо и любимая кукла могла защитить! О, если бы мог защитить тот, кто жил наверху, в чердачной каморке! Но тот, в каморке, был настолько ей мил и дорог, что она ни за что не смогла бы открыть ему свою беду и искать помощи у него – восторженного волшебного мастера. Слабого, голодного, изломанного нуждой. Нет, рассчитывать можно было лишь на себя.
И уже в первую ночь в чужом доме Милиния сражалась за себя в полном одиночестве, и, в отличие от принца, у неё не было даже иглы. Лихорадочно вцепившись в дверную ручку, она стояла, до боли сжав пальцы, и не позволяла открыть дверь. Хилый нотариус, по-стариковски, с одышкой хрипя, толкал и толкал потемневшие от времени доски, а Милиния, чувствуя его налегания на дверь, от омерзения билась в колком ознобе, как будто прикасались непосредственно к ней.
К следующей ночи, когда в доме уснули слуги и владелец его вновь подступил к вожделенной двери, она добыла вполне действенный инструмент: старую доску, которую вставила между ручкой и плинтусом противоположной стены.
Толстый войлок, которым она укрывалась, дарил уютное и достаточное тепло. Но не спалось ей в этом уюте. И просыпалась она задолго до нежеланного рассвета. И шептала, прилипая к подушке мокрой от слёз щекой:
– Спасите меня! Кто-нибудь, ну хоть кто-нибудь, спасите меня!
О, он был в её судьбе – лучик помощи, и заключался в далёкой, очень далёкой жизни неведомого ей замка «Шервуд», в одном его маленьком жителе – вздорном и нахальном, – а ещё в одиноком музыканте, беспомощном и бедном. Но встретиться и соединиться, чтобы донести до неё этот лучик, учитывая многообразие непредсказуемостей человеческого муравейника, именуемого «город», эти двое вряд ли могли. Но всё бывает.
Глава 1
Свежие кони легко катили пять тяжёлых экипажей. Позади осталась кузница при въезде в Бристоль, впереди ждал пробуждённый к жизни замок имения «Шервуд». Когда до него осталось не больше получаса пути, я попросил Бэнсона остановить карету, вышел, отвязал привязанную к запяткам лошадь и помчался верхом предупредить находящихся в замке о приезде нежданной компании.
Знакомство
Миновав мостик с новенькими, белеющими в предрассветном сумраке перилами, я подъехал к дверям-воротам «каминного» зала. Привязал лошадь, вошёл внутрь. Навстречу мне поднялись сидевшие у затопленного камина Робертсон, Носатый и Готлиб Глаз.
– Не спите? – махнул я рукой в знак приветствия. – Что-то случилось?
– Ничего заметного, мистер Том, всё в порядке! – радостно ответил Готлиб. – Не спим оттого, что совсем недавно вернулись!
Только тут я обратил внимание на неясно темнеющую груду вещей, сваленных у противоположной стены.
– Пакли, – обернулся к этой стене Готлиб, – привезли дюжину тюков, комплект рваных парусов, Робертсон купил в порту за гроши – вместо ковров хотим на полу расстелить, потом овса десяток мешков – чтоб у лошадей запас имелся, ну и для себя – пяток корзин снеди.
– Часа нет ещё, мистер Том, как разгрузили, – шагнул вперёд Робертсон, – вот присели вина немного выпить, перед тем как спать завалиться.
Готлиб, оправив одежду, туже затянул широкий походный пояс.
– А вы, мистер Том, здесь с делом? – спросил он, оглядываясь на лежащее на краю длинного стола оружие. – Приказания будут?
– Будут приказания, братцы, – ответил я, подходя и пожимая всем руки. – Гости к нам едут. Пятеро серьёзных людей, и с ними дети – тридцать два человечка. Спасли из рабства в Плимуте. Нужно будет их наскоро накормить и уложить спать.
– Здесь? – уточнил натягивающий камзол Носатый.
– Разумеется, – ответил я, подходя и протягивая к огню камина озябшие руки. – Единственное помещение, где тепло.
– Не единственное, – потирая заспанные глаза, возразил Носатый. – В конюшне я тоже нагрел.
Мы с Робертсоном и Готлибом рассмеялись.
– Я – за стенку, к печам – сообщил Робертсон, быстрым шагом направляясь к двери, ведущей во внутренний двор. – Запалю все сразу, угля-то мы привезли восемь бочек.
– Значит, первым делом – еду распаковать, – сам себе проговорил Готлиб, направляясь к корзинам.
– Свечи есть? – спросил я у Носатого.
– Как не быть, мистер Том! Есть свечи.
– Давай.
К тому времени, как вернулся посланный встретить гостей Готлиб, помещение зала преобразилось. Вдоль всего стола, в середине, протянулась линия из зажжённых свечей. Второй линией были расставлены блюда с ветчиной, сыром и хлебом. У дальнего края стола полукругом расположились имеющиеся стулья – для взрослых гостей, и там же среди снеди посверкивали тёмной зеленью бутылки с вином. В огромном старинном камине гулко ревел разведённый старательным Носатым огонь.
За дверями послышались стук и топот копыт. В зале уже было не просто тепло, а жарко, и я, в тонкой белой рубахе, не набрасывая ни плаща, ни камзола, подошёл и распахнул дверь.
Тотчас внутрь мимо меня стали поспешно входить незнакомые люди, потянулись заспанные, всклокоченные, утомлённые долгим путешествием дети. Отправив Носатого устроить в конюшне чужих лошадей, я вернулся, зябко вздрагивая, в залу.
Неподалёку от входа, обернувшись лицом ко мне, стояли прибывшие взрослые. По очереди делая шаг, они протягивали руку и представлялись.
Я машинально называл своё имя, не запоминая имён приехавших: внимание моё было отдано столпившимся у стены малышам. Кое-кто из них метнулся было к огню камина, но тихое слово самого старшего из них, – лет четырнадцати-пятнадцати, крепкого, беловолосого, с широкими скулами, – в один миг вернуло всех в примолкшую, выжидающую, блестящую настороженными глазёнками стайку.
Вдруг я вздрогнул: ко мне шагнул массивный человек с лицом, закрытым до глаз чёрной повязкой. Он также протянул руку, и только по медвежьим рукавам его куртки я понял, что это Бэнсон.
– Смит, – глухо сказал он, и я вспомнил – ведь он говорил мне в карете, что он не желает, чтобы Готлиб и Носатый его узнали.
Ответив на рукопожатие, я, обращаясь к старшему из детей, сказал, указывая на камин:
– Отчего же, если хотят, пусть погреются.
Он благодарно кивнул, глянул на своих, и стайка быстро переместилась к огню.
– Это, – сказал детям, указывая на меня, – один из гостей, мистер Том, владелец дома, приютившего нас.
Столпившиеся у камина метнули в меня торопливые взгляды.
– Это, – продолжил говорящий уже для меня, указывая на белоголового и широкоскулого паренька, – Дэйл. Он старший.
– А я знаю мистера Тома! – вдруг послышался тонкий голосок Ксанфии. – Он сказал, что нас бить не будет!
– Это правда, – ответил я дрогнувшим голосом. – Никто никого не будет бить в этом доме.
– Ни за что? – выкрикнул новый голосок из стайки – дерзкий, весёлый.
– Ни за что, – твёрдо ответил я.
– Нойс!!- вдруг взревел Дэйл, но было поздно.
Маленький огненно-рыжий мальчишка метнулся к столу, схватил какое-то блюдо, приподнял – и грохнул его об пол. Затем подскочил ко мне и остановился, задрав голову и заглядывая в глаза.
Я рассмеялся и спрятал руки за спину.
– Обратите внимание! – громко произнёс тот, кто представил меня. – Мистер Том – хозяин своего слова. Сказал, что бить никого не будут, – и вот – так и есть. Но! – Он поднял вверх палец. – Если мистер Том скажет, что за подобное озорство он отправит озорника назад, к Слику, – будьте уверены, он это сделает.
– Ой-ой! – послышался из стайки испуганный девичий голосок.
Рыжий мальчишка, втянув голову в плечи, направился было к своим, но Дэйл шагнул вперёд, грозно взглянул – и Нойс, лихо крутнувшись на одной ножке, развернулся и бросился подбирать разлетевшиеся черепки.
Один из мальчишек в это время вдруг шагнул от камина к стене и присел, охватив руками живот. Дэйл, заметив это, подошёл, наклонился и что-то спросил. Затем он направился ко мне и, подойдя, негромко спросил:
– Мистер Том, где здесь гальюн?
– Во дворе, – ответил я, указывая на противоположную дверь. – Вправо наискосок.
– Шышок! – Дэйл повернулся к мальчишке и поманил его за собой.
Они быстро скрылись за дверью.
– Ну, братцы, – громко спросил я у оставшихся, – чего больше хотите – погреться или поесть?
– По-е-есть! – запищали стразу несколько голосов.
– В таком случае – не торопясь, маленьких усаживаем первыми – устраиваемся за столом.
Рыжий Нойс метнулся к столу, словно увидевший мышку котёнок, но в это время в залу вошёл Дэйл. Нойс тут же вернулся, схватил за руку одного из своих и с демонстративной заботой повёл к столу.
– Чарли, – от двери сказал ему Дэйл. – Смотри у меня!
Рыжий в ответ недоумённо выпучил глаза и сделался ещё заботливее.
Я с удивлением заметил, что он ведёт за руку маленького человечка с вполне взрослым лицом, из тех, кого называют лилипутами. А следом за ними шагал ещё один взрослый – низенький, согнутый, с широким покатым горбом. Поспешно семенили две девочки, ведя под руку высокого, может быть, даже выше Дэйла, подростка с добродушно-глуповатым лицом. Узкие глазки его радостно смотрели на выставленную на столе снедь.
– Джентльмены! – обратился я к взрослым, переговаривающимся с Готлибом и пришедшим из печной комнаты Робертсоном. – Прошу…
Следуя приглашающему жесту моей руки, все чинно расселись на стульях.
Звякнули столовые приборы. Звучно хлопнула пробка.
– А нам вина не нальют? – послышался негромкий скрипучий голос.
– Гобо, – прошипел Дэйл. – Люди ещё сами не выпили!
– И потом, – наставительно заметил Носатый, – дети вина не пьют.
– Вообще-то мои пьют, – глухо кашлянув, сказал Дэйл. – Когда очень устанут или когда холодно. Немного, пару бутылок на всех.
– Да, – заметила сидящая рядом с ним Ксанфия. – От вина тепло!
– Ну, – произнёс берущий вторую бутылку Носатый, – как хозяин распорядится.
Немедленно десятки глаз выжидательно уставились на меня.
– Дэйл, – сказал я, указывая взглядом на стоящую у стены наполовину опустевшую корзину с бутылками. – Возьми, сколько решишь нужным, и налей своим. Маленьким, наверное, поменьше. А вот Гобо можно побольше.
– И Баллину побольше, и Баллину! – подпрыгнул на лавке Чарли Нойс. – До невозможности смешная морда у него, когда он вина выпьет!
– Чарли! – с досадой проговорил Дэйл. – Мы в гостях! Не позорь нас перед людьми!
– А что я такого сделал?! – завизжал и привстал с лавки Чарли.
– Сиди! Ешь! – рявкнул Дэйл и, виновато взглянув в сторону взрослых, сказал: – Извините. У него характер такой.
– Чафли хо-офый, – подтвердила с набитым ртом Ксанфия.
Хлопнув дверью, вбежал, потирая с холода руки, Шышок. Втиснулся между своих, что-то торопливо зашептал оказавшимся рядом. Очевидно, что-то такое важное, отчего те даже перестали жевать.
Утолив голод, малыши принялись по одному выбираться из-за стола. Они направлялись к камину и там, вертясь у огня, о чём-то переговаривались. Я кивнул Дэйлу, и вместе мы подошли к отделённому от общего зала ширмами будуару, где недавно устраивались Алис, Эвелин и Анна-Луиза.
– Мы все, – как бы совещаясь, сказал я мальчишке, – устроимся на мешках с паклей. А девочек нужно уложить отдельно. Вот здесь, на кроватях.
– Почему девочек – отдельно? – непонимающе взглянул на меня Дэйл. – Всегда мы все спали вместе.
– Ну как же, братец. Обязательно отдельно.
– Но почему?
– Люди, Дэйл, делятся на мужчин и женщин.
– Это я знаю, мистер Том. Я ведь не Тёха. – Он взглянул в сторону мерно жующего узкоглазого крепыша. – В смысле, не дурачок.
– Ну тогда должен знать и то, что женщины… Они – особенные.
– Чем же?!
– Они наполняют мир… Как бы тебе сказать… красотой и теплом. Поэтому к ним нужно относиться с внимательностью и заботой. – И твёрдо добавил: – Приехавшие сегодня девочки устроятся на ночь здесь, за ширмами.
Дэйл, выражая примирительное согласие, пожал плечами и, обернувшись, громко позвал:
– Ксанфия! Омелия, Грэта, Файна! Идите сюда!
И, когда маленькая компания собралась возле нас, он, указав жестом, сказал:
– Мистер Том решил, что вы будете спать отдельно. Вот здесь.
Ксанфия, поудобнее перехватив свой маленький костыль, шагнула и посмотрела за ширму. И вдруг, восторженно завизжав, устремилась в будуар.
– Ковры! – звонко выкрикнула она оттуда. – Коврики! Разноцветные одеяла!
Остальные три немедленно устремились за ней, и до нас долетели звуки возни и восторженные восклицания.
– Вот так, – сообщил я удивлённо взирающему Дэйлу. – И, кроме того, нужно сделать ещё кое-что.
– Что? – с готовностью спросил Дэйл.
Не пускаясь в объяснения, я подозвал Носатого и спросил:
– Здесь имеется какой-нибудь большой чан? Чтобы человек мог влезть в него?
– Зачем влезать в чан, мистер Том?
– Чтобы вымыться!
– Ах, да! Они же с дороги… Да, мистер Том, такая посудина у нас только одна. Дубовое корыто с низкими стенками. Большое, в нём даже взрослый поместится. Но…
– Что – «но»?
– Мы из него лошадей поим.
– Другого нет?
– Нет.
– Тогда возьми Робертсона, притащите это корыто сюда, окатите кипятком, ополосните и наполните горячей водой. И быстро, пока девочки не уснули.
– Я им сейчас скажу, – двинулся было за ширму Дэйл.
Я остановил его и тихо спросил:
Читать бесплатно другие книги:
