Космер: Тайная история Сандерсон Брендон

Эпилог

День сто первый

И поэтому я искренне надеюсь, – вещал Ашраван перед представителями всех восьмидесяти фракций, – что своим появлением перед вами положил конец нелепым слухам. Заверяю вас, что тяжесть моей болезни была явно преувеличена. Нам еще предстоит выяснить, кто стоял за нападением, но убийство императрицы, поверьте мне, не останется безнаказанным. – Он обратил гневный взор на арбитров. – И разумеется, виновным не следует ждать прощения.

Фрава сидела, скрестив на груди руки. В целом она была довольна, но и привкус досады ее не покидал.

«Какие же тайные тропы проложила ты в его душе, маленькая воровка? – думала Фрава. – Но не обольщайся, мы их обязательно отыщем».

Ньен уже изучает копии печатей. Поддельщик утверждает, что сможет восстановить процесс их создания, но это потребует немало времени. Возможно, даже годы. Не важно. Главное, что в конечном итоге Фрава получит контроль над Ашраваном.

«Девчонка заблаговременно уничтожила все свои сколь-либо значимые записи. Умно, ничего не скажешь. Неужели воровка и впрямь догадалась, что на самом деле никто не копировал ее заметки?»

Фрава покачала головой и подошла к Гаотоне, сидевшему в одной с ней секции зала Театра публичных выступлений. Опустилась в соседнее кресло.

– Они верят, – мягко прошептала она.

Гаотона кивнул, не сводя глаз с обновленного императора:

– Никто не подозревает подмены. Никому и в голову не придет, что мы могли решиться на такую дерзость. Тем более что подобное деяние считается совершенно невозможным.

– Мерзавка приставила нам нож к горлу, – проговорила Фрава. – Теперь сам император – доказательство того, что мы совершили, и нам в ближайшие годы придется быть чрезвычайно осторожными.

Гаотона рассеяно кивнул.

О пылающие дни! Как же Фраве хочется убрать его с поста! Еще бы, ведь он единственный из арбитров поступает ей наперекор.

Перед самым покушением Фрава почти уговорила Ашравана снять Гаотону с должности.

К сожалению, разговоры на эту тему Фрава вела с императором только приватно. Шай не узнала о них, а следовательно, не знает и возрожденный император. Фраве придется либо начать задуманное заново, либо найти способ контролировать копию Ашравана через печать.

Обе перспективы ее ничуть не радовали.

Император на трибуне перешел к следующей части своей речи, в которой содержались призывы к единению.

– До сих пор не верится, что наши замыслы полностью воплотились в жизнь, – тихо сказал Гаотона.

Фрава фыркнула:

– Я с самого начала не сомневалась в успехе.

– Шай сбежала.

– Мы ее разыщем.

– Сомневаюсь, – возразил Гаотона. – То, что она оказалась у нас в руках, – чистое везение. Но полагаю, что проблемами ее побег нам все же не грозит.

– Она станет нас шантажировать, – сказала Фрава.

А еще подумала: «Или попытается придумать, как манипулировать императором».

– Не станет, – произнес Гаотона. – Она довольна результатом.

– Довольна тем, что осталась жива?

– Довольна тем, что на престоле теперь ее творение. Прежде ей удавалось обманывать людей тысячами, а теперь, воспользовавшись уникальным шансом, она одурачила миллионы… Целую империю! В этом-то и заключается красота содеянного ею, а разоблачение, конечно же, все испортит.

«Неужели старый дурак верит в то, о чем говорит?»

Его наивность частенько дарила Фраве возможность осуществлять своекорыстные планы. Она призадумалась: может, и впрямь сохранить ему нынешнее положение?

Фальшивый император между тем продолжал. Ему нравилось звучание собственного голоса – и эту его особенность Шай подметила верно.

– Он использует покушение как предлог, чтобы призвать нашу фракцию к более тесному сотрудничеству, – продолжил Гаотона. – Слышишь? Призывает нас сплотиться, вспомнить о дарованной предками первозданной силе… Слышала, он вскользь упомянул о том, что именно «Слава» распространяла слухи о его безвременной кончине? Как бы невзначай подрывает авторитет этой фракции. Ставка была на исчезновение императора, но, если Ашраван жив и здравствует, его враги, получается, остались в дураках.

– Верно, – согласилась Фрава. – А речь ему написал ты?

– Нет, – ответил Гаотона. – Он наотрез отказался от моей помощи. Так поступал только молодой Ашраван… Последний раз, если не ошибаюсь, лет десять назад, а то и более.

– Копия несовершенна, – произнесла Фрава. – Не стоит об этом забывать.

– Да, – подтвердил, думая о своем, Гаотона.

В руках у него была маленькая, но пухлая книжка, которую Фрава прежде не видела.

Из глубины ложи донесся шорох – вошла служанка с вышитым знаком Фравы на груди платья. Миновав арбитров Стивиента и Юшнака, она поклонилась своей госпоже.

Фрава недовольно взглянула на девушку:

– Что может быть настолько важным, чтобы ты явилась прямо сюда!

– Простите, ваша милость, – прошептала служанка. – Но вы поручили мне подготовить ваши покои для встречи во второй половине дня.

– И что с того? – раздраженно спросила Фрава.

– Входили ли вы, госпожа, туда вчера?

– Нет. Слишком много было хлопот. То жулик клеймящий, то императорские поручения, а потом еще и… – Фрава нахмурилась. – А что там не так?

Шай обернулась и посмотрела на город, раскинувшийся на семи больших холмах. На вершине центрального, самого крупного холма возвышался императорский дворцовый комплекс, а на остальных шести стояли резиденции лидеров главных фракций.

Похищенный во дворце конь выглядел теперь совершенно иначе. У него не хватало зубов; он брел, опустив голову и выгнув спину; от недокорма торчали ребра; а шкуру, казалось, не чистили годами.

Все предыдущие дни Шай пряталась среди столичного отребья, превратив себя в нищенку с помощью клейма сущности, и покинуть столицу ей под этой личиной не составило труда. Все же клеймо она сняла, как только выбралась. Жить нищенкой было… некомфортно.

Шай слегка ослабила крепления и приподняла седло. На лошадиной спине она подцепила ногтем слабо светящийся оттиск и, приложив незначительное усилие, выдернула его, словно пробку.

Обратная трансформация прошла мгновенно – спина распрямилась, гордо поднялась голова, бока налились упругой силой. Конь нетерпеливо загарцевал и натянул поводья. Этот великолепный скакун обошелся капитану Зу куда дороже, чем домик в какой-нибудь провинции империи.

Среди тюков с вещами Шай спрятала выкраденную из покоев Фравы картину. Воровать своими руками сработанную фальшивку ей прежде не приходилось, и это оказалось забавным. Шай вырезала полотно, оставив раму висеть на прежнем месте. А на участке стены, ограниченном рамой, оставила руну «Рео». Не слишком приятное послание.

Шай похлопала коня по холке. Как ни крути, внакладе она не осталась. У нее теперь есть и отличный конь, и картина – пусть и подделка, но настолько искусная, что даже сама владелица принимала ее за оригинал.

«А ведь как раз в эту минуту он произносит речь, – подумалось вдруг. – Хотелось бы его услышать».

Ее лучший шедевр, венец ее творения, облачен в мантию императора и наделен высшей властью.

Шай явственно вспомнилось, как она, будучи узницей, создавала его душу, и сердце забилось быстрее.

Поначалу она лишь отчаянно жаждала довести дело до конца. Но потом ею овладело желание не столько вернуть императора к нормальной жизни, сколько придать его характеру некоторые специфические черты. И причиной тому, несомненно, послужили откровенные беседы с Гаотоной.

«Если раз за разом рисовать одно и то же на верхней странице стопки бумаг, – рассуждала Шай, – то рисунок непременно доберется до нижней страницы».

Шай вынула из заветной шкатулки знак сущности, который сделает из нее отменнейшего следопыта и охотника. Фрава наверняка уверена, что беглянка воспользуется дорогами. Поэтому следует до поры затаиться в чащобах, и направится Шай сейчас прямиком в Согдийские леса. А через несколько месяцев приступит к новой задаче: выследить предавшего ее императорского шута.

Пока же хочется просто оказаться как можно дальше от дворцовых стен, в которых буднично плетутся интриги и господствуют ханжество и лицемерие.

Она запрыгнула в седло и мысленно попрощалась с дворцом и с тем, кто из него правит империей.

«Счастливой и долгой тебе жизни, Ашраван, – подумала она. – И сделай так, чтобы я тобой гордилась».

Поздно вечером Гаотона расслабленно сидел у пылающего очага в личном кабинете, листая книгу, что подарила ему на прощание Шай.

А книга-то оказалась удивительной!

В ней было очень подробное описание печати души императора. Также из нее следовало, что найти заветный ключик к этой душе Фраве не удастся. А причиной тому неодолимое обстоятельство: такового ключика не существует. Душа Ашравана цельная, завершенная, и принадлежит она только ему одному. Хотя из этого вовсе не следует, что император теперь совершенно такой же, каким был до покушения.

«Разумеется, я позволила себе некоторые вольности, – говорилось в книге Шай. – Вначале хотела как можно точнее воссоздать его душу. И с этой задачей успешно справилась, но решила не останавливаться на достигнутом. Я пошла дальше, планомерно усиливая одни воспоминания Ашравана и ослабляя другие.

Подчеркну, что внесенные мною коррективы вовсе не изменили его душу и не сделали его другим человеком. Просто они в ближайшем будущем подтолкнут Ашравана в определенном направлении, подобно тому, как уличный шулер побуждает жертву выбрать из колоды нужную ему карту.

В итоге Ашраван остался самим собой, но вскоре он станет таким собой, каким мог бы стать при более благоприятных обстоятельствах.

А может, стать именно таким ему и было предначертано судьбой? Кто знает».

Шай в своих записях отметила, что произведенные ею манипуляции столь незначительны и столь тонки, что даже люди, хорошо изучившие императора за многие годы, вряд ли их обнаружат. И это утверждение полностью соответствовало истине – Гаотона вовек бы не обнаружил изменений в императоре, не прочитав о них в книге Шай.

По всему выходило, что выбравшийся из цепких лап смерти Ашраван непременно пересмотрит взгляды на жизнь. Он будет перечитывать собственный дневник и упорно размышлять над тем, каким был в молодости и что им тогда двигало. Возможно, спустя годы он устремит помыслы туда, куда изначально и должен был их устремить. Вернется на путь, с которого однажды бездумно свернул.

Отказавшись от слепого потакания сиюминутным желаниям и страстям, он все чаще будет думать о наследии, а не об очередном пышном празднике; о подвластном ему народе, а не об обильном изысканном ужине. Наконец, осознав необходимость коренных перемен в политической жизни империи, он добьется, чтобы фракции приступили к давно назревшим реформам. А может, претворит в жизнь какие-нибудь совершенно новые, наверняка даже более радикальные замыслы. В любом случае совершит он тот единственный, столь невыносимо сложный, но все же необходимый шаг, что ведет мечтателя от грез к реальным свершениям.

Перед Гаотоной будто воочию предстало грядущее, и он с удивлением обнаружил, что плачет.

И нет, плакал он вовсе не оттого, что увидел грядущее благоденствие империи. Это были слезы истинного ценителя, в чьих руках вдруг оказался абсолютный шедевр, способный своей мощью, дерзостью замысла и напором запросто посоперничать с самыми выдающимися произведениями живописцев, скульпторов и поэтов всех предыдущих эпох.

Нет, это не имитация.

Гаотона всю ночь благоговейно изучал книгу. Это был плод самоотверженного многодневного труда – труда под гнетом суровых обстоятельств. Вроде бы создававшийся легкомысленно, но на самом деле тщательно просчитанный. Вроде бы совсем сырой, но на самом деле мастерски отшлифованный.

Попадись эта книга в недобрые руки, и императору конец. А затем пошатнутся и столпы империи.

Так пусть же сохранится тайна! Пусть ни одна живая душа не прознает о том, что стремление Ашравана стать наконец истинным правителем вложила в его душу еретичка.

На рассвете изнуренный бессонной ночью Гаотона тяжело поднялся и подошел к камину.

И бросил в пламя дарованный ему Шай бесценный шедевр.

Надежда Элантриса[5]

– Господин, – произнес парящий в проеме окна Эйш. – Леди Сарин передает свои извинения. Она чуть припозднится к ужину.

– Чуть? – с улыбкой переспросил сидящий за столом Раоден. – Мы собирались ужинать час назад.

В ответ Эйш мягко запульсировал.

– Простите, милорд. Но… на случай если вы будете недовольны, леди приготовила послание. «Передай ему, что я беременна, и это его вина, поэтому ему лучше делать то, что я говорю».

Раоден засмеялся.

Эйш снова замигал. Он выглядел смущенным, насколько это возможно для сеона – сотканной из света сферы.

Раоден вздохнул. Уже час он сидел за столом в своем дворце в сердце Элантриса. Стены вокруг сияли чуть заметным светом, полностью убирая необходимость в факелах или фонарях. Раньше он недоумевал, почему никогда не видел в Элантрисе крюков для фонарей. Галладон как-то рассказывал о плитах, которые светились при нажатии, – но они оба забыли, сколько света излучали сами камни.

Раоден опустил взгляд на пустую тарелку на столе. «А ведь было время, когда мы с трудом могли добыть хоть какой-то еды, – подумалось ему. – Теперь же можем позволить себе потратить час в неторопливом ожидании ужина».

Еды было в избытке. Он лично мог превратить любой мусор в прекрасное зерно. Больше никому в Арелоне не придется голодать. И все же эти размышления напомнили о Новом Элантрисе и незамысловатом мире, выстроенном в городе.

– Эйш, – произнес Раоден на волне внезапной мысли. – Я давно хотел тебя кое о чем спросить.

– Конечно, ваше величество.

– Где ты был в последние часы перед возрождением Элантриса? Я вообще не видел тебя в ту ночь. Единственное твое появление, которое я помню, – это когда ты возник и сообщил, что Сарин похитили и забрали в Теод.

– Все верно, ваше величество.

– Так где ты был?

– Это долгая история, ваше величество. – Сеон повис рядом с креслом Раодена. – Она начинается с того, что леди Сарин послала меня вперед в Новый Элантрис, предупредить Галладона и Карату, что она отправила им оружие. Это случилось как раз перед нападением монахов на Каэ. И я направился в Новый Элантрис, совершенно не ведая, что меня там ждет…

Матисса присматривала за детьми.

Вот такая работа досталась ей в Новом Элантрисе. Каждый должен делать свое дело, гласило правило Духа. Она не имела ничего против своей работы, даже наоборот, с радостью ею занималась. Девушка делала ее задолго до того, как появился Дух. С тех самых пор, как ее нашел Дэйш и отвел во дворец Караты, Матисса присматривала за малышами. Правила Духа просто сделали ее обязанности официальными.

И она выполняла их с радостью. В большинстве случаев.

– Неужели нам правда пора спать? – спросил Теор с самым невинным выражением лица, на какое был способен. – Можно пока не ложиться, только один разочек?

Матисса сложила на груди руки и грозно подняла безволосые брови, глядя на малыша.

– Вчера ты ложился спать в это же время. И позавчера. И позапозавчера. Почему ты думаешь, что сегодняшний день должен чем-то отличаться?

– Что-то происходит, – заявил Тиил, вставая рядом с другом. – Все взрослые рисуют эйоны.

Матисса бросила взгляд в окно. Около полусотни детей, находящихся на ее попечении, жили в доме с незастекленными окнами, который нарекли Курятником за покрывающую его стены замысловатую резьбу с изображениями птиц. Курятник стоял рядом с центром внутреннего города, поблизости от собственного жилища Духа, часовни Корати, где он проводил все важные встречи. Взрослые предпочитали не спускать с детей глаз.

К несчастью, это означало, что они сами также постоянно находились на виду у детей. За окном тут и там вспыхивали искры света – сотни пальцев чертили в воздухе эйоны. Ночь уже наступила, и детям давно пора было спать, но сегодня заставить их разойтись по постелям оказалось особенно сложно.

«Тиил прав, – подумала девушка. – Что-то происходит».

Тем не менее это не повод разрешать ему не ложиться. Наоборот, чем дольше он не спит, тем дольше она не сможет выйти на улицу и узнать, что случилось.

– Ничего страшного, – сказала Матисса, оглядываясь на детей.

Хотя некоторые уже улеглись на яркие разноцветные простыни, многие с любопытством наблюдали, как Матисса пыталась справиться с двумя нарушителями порядка.

– А вот и нет, – заявил Теор.

– Ну, – со вздохом произнесла Матисса, – они чертят эйоны. Если вам так хочется, мы можем сделать исключение и лечь спать попозже… При условии, что вы потренируетесь в написании эйонов. Уверена, мы еще успеем провести дополнительный урок.

Теор и Тиил побледнели. Они учились чертить эйоны в школе – Дух настоял, чтобы дети снова пошли учиться. Мальчики отступили, и Матисса скрыла самодовольную улыбку.

– Что ж, приступим, – продолжала она. – Доставайте перья и бумагу. Нарисуем эйон Эйш сто раз.

Мальчишки поняли намек и разошлись по кроватям. Смотрители прохаживались среди детей, желая убедиться, что все заснули. Матисса тоже делала обход.

– Матисса, – позвал ее детский голос. – Я не могу заснуть.

Матисса повернулась к девочке, сидящей на разложенной на полу постели.

– Откуда ты знаешь, Рийка? – с улыбкой спросила она. – Ты ведь только легла и даже не пыталась еще заснуть.

– Я знаю, что не смогу, – бодро отрапортовала девочка. – Маи всегда рассказывает сказку перед сном. А без сказки я не могу заснуть.

Матисса вздохнула. Рийка всегда спала плохо, особенно в те ночи, когда вспоминала о своем сеоне. Естественно, он обезумел, когда Рийку забрал Шаод.

– Ложись, милая, – ласково сказала она. – Попробуй заснуть.

– Я не смогу. – Но Рийка все же прилегла.

Матисса закончила обход и вернулась ко входу в зал. Бросила взгляд на свернувшихся в постелях детей – многие еще ворочались и устраивались поудобнее. И наконец позволила себе признать, что разделяет их тревогу. Этой ночью творилось что-то недоброе. Лорд Дух исчез, и, хотя Галладон велел им не волноваться, Матисса сочла это плохим знаком.

– Что они там делают? – прошептал за ее плечом Идотрис.

Девушка бросила взгляд наружу, где вокруг Галладона столпились взрослые, продолжая чертить в ночи эйоны.

– Эйоны не работают, – произнес Идотрис.

Подросток был всего на пару лет старше Матиссы, хотя возраст ничего не значил в Элантрисе, где у всех кожа покрывалась серыми пятнами, а волосы висели безжизненными космами или выпадали вовсе. После Шаода возраст определялся с трудом.

– Может, они практикуются, – ответила Матисса. – Ты же видишь, эйоны светятся силой.

И она действительно видела наполнявшую эйоны силу. Матисса всегда чувствовала, как та бушует в начерченных в воздухе линиях света.

Идотрис фыркнул и сложил руки на груди.

– Они бесполезны.

Матисса улыбнулась. Она не знала, то ли Идотрис всегда такой ворчливый, то ли виной работа в Курятнике. Скорее всего, подростку не нравилось, что из-за юного возраста его не взяли в войско Дэйша, а вместо этого приставили смотреть за детьми.

– Останься здесь, – сказала девушка, выходя из Курятника на открытый двор, где стояли взрослые.

Идотрис, по обыкновению, недовольно пробурчал что-то в ответ. Он кивнул другим мальчикам-подросткам, закончившим обход, и уселся на пороге, чтобы никто из детей не выскользнул из спальни.

Матисса бродила по открытым улицам Нового Элантриса. Ночью похолодало, но девушка не замечала холода. Даже в жалком существовании элантрийца можно найти свои преимущества.

Хотя немногие элантрийцы смотрели на вещи под таким углом. Большинство не считало, что им хоть в чем-то повезло, и не важно, что говорил лорд Дух. Матисса, однако, разделяла его точку зрения. Возможно, причина крылась в том, как поменялась ее жизнь. Там, снаружи, она вела незаметное существование никому не нужной попрошайки. А в Элантрисе она приносила пользу. Она обрела важность. Дети брали с нее пример, и ей не приходилось попрошайничать или думать о том, где стянуть еду.

Конечно, нельзя отрицать, что, пока Дэйш не нашел ее в затянутом слизью переулке, дела обстояли из рук вон плохо. И не надо забывать про раны. Едва попав в Элантрис, Матисса поцарапала щеку. Все это время царапину жгло болью, как в миг травмирования. И все же девушка считала ее небольшой ценой. Во дворце Караты Матисса впервые ощутила себя полезной. Это чувство причастности только усилилось, когда вместе с отрядом Караты она попала в Новый Элантрис.

И конечно, когда ее бросили в Элантрис, она обрела самое главное – отца.

Дэйш с улыбкой обернулся, заметив в свете фонарей приближающуюся девушку. Естественно, он ей не родной отец. Матисса была сиротой еще до того, как ее забрал Шаод. И, как и Карата, Дэйш становился отцом всем детям, которых они находили и приводили во дворец.

И все же девушке казалось, что Дэйш относится к ней с особой симпатией. В присутствии Матиссы суровый воин улыбался чаще и именно к ней обращался с каким-нибудь важным делом. Однажды она просто начала называть его отцом. Он ни разу не возразил. Когда Матисса встала рядом с ним на самом краю внутреннего двора, Дэйш положил ей на плечо руку. Перед ними около сотни людей двигали руками почти в унисон. Пальцы оставляли в воздухе светящиеся линии – когда-то эти следы взывали к могущественной магии Эйон Дор. Стоящий перед группой Галладон давал указания с протяжным дюладельским акцентом.

– Не думал, что увижу тот день, когда дюла будет учить нас, как чертить эйоны, – тихо произнес Дэйш, не убирая вторую руку с навершия на рукояти меча.

Матисса чувствовала исходящее от него напряжение. Она подняла взгляд.

– Не ворчи, отец. Галладон хороший человек.

– Человек он, может, и хороший. Но он не ученый. Ошибок у него больше, чем верных линий.

Матисса не стала говорить, что у самого Дэйша эйоны получались просто ужасно. Она рассматривала его, отмечая угрюмо поджатые губы.

– Ты злишься, что Дух все еще не вернулся, – догадалась девушка.

Дэйш кивнул.

– Он должен быть здесь, со своими людьми, а не гоняться за той женщиной.

– За городом он может узнать важные новости, – тихо произнесла Матисса. – О других народах и их войсках.

Страницы: «« « 23456789 » »»