Роковая музыка Пратчетт Терри

Кто-то забарабанил в дверь.

– Кто там? – спросил Золто.

Пауза между вопросом и ответом была достаточно продолжительной, чтобы догадаться самому.

– Клифф? – подсказал Золто.

– Да. У нас тут рояль.

– Так заносите.

– Пришлось отломать ножки, оторвать крышку и еще пару частей, а так он в порядке.

– Я же сказал, заносите.

– Дверь слишком узкая.

Бадди, поднимавшийся по ступеням следом за троллем, услышал треск дерева.

– Попробуй еще раз.

– Вот так, отлично.

Вокруг двери появилась дыра, напоминавшая по форме рояль. Рядом стоял с топором в руках Золто. Бадди обвел взглядом валявшиеся на лестнице обломки.

– Что ты делаешь? – воскликнул он. – Это же не твоя стена!

– Да? А это – не твой рояль.

– Но нельзя же так запросто прорубать дыры в стенах…

– Что важнее? – в ответ спросил Золто. – Какая-то стена или идеальное звучание?

Бадди задумался. Одна часть его думала: «Как нелепо, это ведь всего лишь музыка». А вторая часть тоже думала, но более резко: «Как нелепо, это ведь всего лишь стена». А весь вместе он сказал:

– Ну, если ты так ставишь вопрос… как там насчет того, кто будет играть на рояле?

– Я же сказал, что знаю, где его найти.

«С ума сойти, я прорубил дыру в собственной стене! – пораженно думала крошечная часть гнома. – А ведь я столько дней приколачивал эти чертовы обои!»

Альберт обнаружился в конюшне. Он что-то делал с лопатой и тачкой.

– Все прошло нормально? – спросил он, увидев на полу тень Сьюзен.

– Э… Да… Кажется.

– Приятно это слышать, – сказал Альберт, не поднимая головы, и с грохотом опустил в тачку очередную лопату.

– Только вот… произошло кое-что, по-моему, не совсем обычное…

– Неприятно это слышать.

Альберт взялся за ручки тачки и покатил ее по направлению к саду.

Сьюзен знала, как нужно поступить. Она должна была извиниться, а потом оказалось бы, что у сварливого Альберта золотое сердце, и они стали бы друзьями, он помог бы и все-все рассказал, и…

И она почувствовала бы себя глупой девчонкой, которая ни с чем не может справиться без чьей-либо помощи.

Нет.

Она вошла в конюшню, где Бинки исследовала содержимое ведра.

В Щеботанском колледже для молодых барышень всячески поощрялись уверенность в собственных силах и логическое мышление. Родители послали ее туда именно по этой причине.

Они сочли, что наиболее разумным будет изолировать ее от неустойчивой стороны мира. Но в сложившихся обстоятельствах это было примерно столь же разумным, как, допустим, ничего не рассказывать человеку о самообороне, чтобы на него никто никогда не напал.

Незримый Университет привык к эксцентричности своей профессуры. Однако обычный человек получает представление о нормальности, постоянно сравнивая себя со своим окружением, а если его окружают сплошь волшебники, то спираль развития может стремиться только вниз. Библиотекарь был орангутаном, и никто этому не удивлялся. Профессор эзотерических наук проводил столько времени за чтением в помещении, которое казначей называл «самой маленькой комнатой в Университете»[12], что получил от своих коллег прозвище Доцент Сортирной Лингвистики, которое настолько за ним закрепилось, что фигурировало даже в официальных документах. В нормальным обществе казначей считался бы более оторванным, чем почтовая марка под ливневым дождем. Декан посвятил семнадцать лет жизни написанию трактата «Использавание Слога «Инк» в Ливитационых Заклинаниях Раннего Спутанного Периода». Аркканцлер, регулярно использовавший Главный зал для своих упражнений по стрельбе из арбалета и дважды подстреливший казначея, считал всех профессоров совершенно опсихевшими, что бы это ни значило. «Свежего воздуха вам не хватает», – говорил он. «Слишком много сидите в помещении. Мозг гниет», – говорил он. Но чаще всего просто орал: «Ложись!»

Никто из преподавателей, кроме аркканцлера и библиотекаря, рано не вставал. На завтрак они собирались, если собирались вообще, ближе к полудню. Волшебники выстраивались у буфета, поднимали крышки огромных супниц и морщились от каждого резкого звука. Чудакулли любил обильные, жирные завтраки и особенное предпочтение отдавал полупрозрачным сосискам с мелкими зелеными крапинками, которые, очевидно, были какими-то пряными травами (по крайней мере, все на это очень надеялись). В связи с тем, что правом выбора меню обладал аркканцлер, некоторые наиболее привередливые волшебники вообще перестали ходить на завтрак и вынуждены были довольствоваться только ленчем, обедом, полдником, ужином и случайными легкими закусками.

Тем утром в Главном зале было, как всегда, немноголюдно. А еще здесь гуляли сильные сквозняки. После вчерашнего происшествия с органом в крыше образовалась огромная дыра.

Чудакулли отложил вилку.

– Так, кто это делает? – грозно спросил он. – Признавайтесь немедленно!

– Что делает? – уточнил главный философ.

– Топает ногой.

Волшебники переглянулись. Декан с идиотским видом таращился в пространство.

– Декан? – позвал его главный философ.

Левая рука декана застыла рядом с головой. Правая ритмично перебирала что-то в районе почек.

– Не знаю, чем он там занят, – произнес Чудакулли, – но, по-моему, это крайне негигиенично.

– Думаю, он играет на банджо, аркканцлер. На невидимом банджо, – высказал свое мнение профессор современного руносложения.

– Что ж, по крайней мере, никому не мешает, – кивнул Чудакулли. Он поднял взгляд на дыру в крыше, сквозь которую в зал проникал непривычный дневной свет. – Кстати, никто библиотекаря не видел?

Орангутан был занят.

Он спрятался в одном из подвалов библиотеки, который обычно использовал в качестве мастерской для ремонта книг. Здесь стояли несколько прессов и гильотин, а также верстак, заваленный разными баночками с всякими мерзкими веществами, из которых он варил переплетный клей. На стенных полках хранились косметические средства музы литературы, недоступные пониманию обычных людей.

С собой библиотекарь захватил книгу. На ее поиски ушло несколько часов.

В библиотеке хранились не только волшебные книги, прикованные цепями к полками и чрезвычайно опасные. Здесь также содержались совершенно обычные книги, напечатанные на простой бумаге мирскими красками. Впрочем, было бы ошибочным считать их совершенно безопасными только потому, что при их чтении в небе не вспыхивают фейерверки. Чтение таких книг иногда приводит к куда более опасным последствиям – фейерверки вспыхивают в мозгу у читателя.

Например, огромный том, лежавший сейчас перед библиотекарем, содержал избранные рисунки Леонарда Щеботанского – талантливого художника и сертифицированного гения, мысли которого улетали в самые дальние края, откуда неизменно возвращались с диковинными сувенирами.

В книгах Леонарда было много набросков: котят, водостоков, а также жен влиятельных анк-морпоркских торговцев, написание портретов которых давало художнику средства к существованию. Но Леонард был гением, причем крайне чувствительным к всякого рода чудесам света; поля его книг неизменно содержали массу на первый взгляд бессмысленных зарисовок того, чем в тот момент были заняты мысли ученого: огромных машин с водяным приводом для обрушения городских стен на головы врага, осадных орудий нового типа для поливания неприятеля горящим маслом, пороховых ракет для осыпания опять же неприятеля горящим фосфором и прочих изобретений Века Разума.

И было на этих полях еще кое-что. Библиотекарь заметил рисунок, когда в прошлый раз пролистывал книгу. Странно, подумал он тогда, как тут очутилось это?[13]

Его волосатые пальцы быстро переворачивали страницы. А… Вот…

Да, о ДА.

…И оно заговорило с ним на языке Ритма…

Аркканцлер удобно расположился за своим любимым бильярдным столом.

От казенного письменного стола он давным-давно избавился. Бильярдный стол гораздо удобнее. С него ничего не падает, в лузах можно хранить кучу всяких безделушек, а когда Чудакулли становилось скучно, он сметал со стола все бумаги, чтобы заложить пару эффектных карамболей[14].

Возвращением бумаг обратно на стол он себя не утруждал. Из богатого личного опыта аркканцлер знал: действительно важные вещи никогда не записываются, потому что о самом важном люди всегда помнят и не отстанут от тебя, пока не добьются своего.

Он взял ручку и задумчиво сунул ее в рот.

Наверн Чудакулли работал над мемуарами. Пока что он придумал только название: «Вдоль По Анку С Орбалетом, Удачкой И Посахом С Нехилым Набалдашником».

«Нимногие знают, – написал он, – что река Анк засилена агромным каличеством рыбных аргаз… арганизмов…»[15]

Он отбросил ручку и помчался по коридору в кабинет декана.

– Это что такое? – взревел он.

Декан аж подскочил.

– Это… это… это – гитара, аркканцлер, – пробормотал декан, поспешно отступая под натиском аркканцлера. – Я только что ее купил.

– Это я вижу. И слышу. Но что ты тут пытаешься изобразить?

– Я… э-э… пытался сыграть… э… соло. – Декан помахал перед лицом Чудакулли плохо отпечатанными нотами.

Аркканцлер выхватил книгу у него из рук.

– «Самомучитель для Начинающих Гитарников Блерта Фендера», – прочел он вслух. – «Дабей Успех в Игре за 3 Легких Урока и 18 Тяжелых». Гм, ничего не имею против гитар: аромат цветов в воздухе, подглядывание за младыми девами майским утром и все такое прочее, но это была не игра. Это был шум. А что должно было получиться, смею спросить?

– Отрывок в пентатонном диапазоне ми с использованием мажорной септимы в качестве проходного тона.

Аркканцлер уставился на открытую страницу.

– Но здесь говорится: «Урок Один: Эта Струны».

– Гм, гм, гм, понимаешь, я чуточку забежал вперед, – застенчиво ответил декан.

– Ты никогда не отличался пристрастием к музыке, декан, – сказал Чудакулли. – И это было одной из твоих положительных черт. Откуда такой внезапный интерес… кстати, а что это у тебя на ногах?

Декан опустил взгляд.

– Мне показалось, что ты стал выше, – с подозрением произнес Чудакулли. – Ты что, стоишь на паре досок?

– Это просто… толстые подошвы, – пробормотал декан. – Гномы… они придумали, по-моему… не знаю… нашел в шкафу… Садовник Модо говорит, настоящая манная каша.

– По мне, так он прав.

– Это такой эластичный материал для подошвы, – уныло протянул декан.

– Э… прошу прощения, аркканцлер…

В дверях стоял казначей. Из-за него выглядывал грузный краснолицый мужчина.

– В чем дело, казначей?

– Гм… этот господин, у него…

– Я насчет вашей обезьяны, – перебил его мужчина.

Чудакулли мгновенно повеселел.

– Да?

– Очевидно… э-э… библиотекарь сты… снял колеса с телеги этого господина, – продолжал казначей, который как раз сейчас переживал очередную жесточайшую депрессию.

– Ты уверен, что это был библиотекарь? – спросил аркканцлер.

– Толстый, рыжая шерсть, говорит «у-ук».

– Он. Ну надо же. Интересно, на что ему сдались эти колеса? Но, знаешь, есть такая поговорка… пятисотфунтовая горилла спит где захочет.

– А трехсотфунтовая обезьяна может вернуть мне мои колеса? – стоял на своем возница. – Предупреждаю, если я не получу назад свои колеса, у вас будут большие неприятности.

– Неприятности? – уточнил Чудакулли.

– Да, и не думайте, что вам удастся меня напугать. Я не боюсь волшебников. Все знают правила, вы не имеете права использовать магию против гражданских лиц. – Мужчина наклонился к Чудакулли и поднял кулак.

Чудакулли щелкнул пальцами. Налетел порыв ветра, потом кто-то квакнул.

– Я всегда считал это скорее указанием, – мягко сказал он. – Казначей, отнеси эту лягушку на клумбу, а когда он снова станет самим собой, дай десять долларов. Десяти долларов хватит?

– Квак! – поспешила согласиться лягушка.

– Отлично. А теперь кто-нибудь объяснит мне наконец, что происходит?

Где-то внизу раздался грохот.

– Почему мне кажется, что это не тот ответ, которого я ждал? – спросил Чудакулли у мира в целом.

Слуги накрывали столы для ленча. Обычно это занимало много времени. В связи с тем что волшебники относились к принятию пищи крайне серьезно и оставляли после себя жуткий беспорядок, столы постоянно либо накрывали, либо убирали, либо занимали. Только на раскладку приборов уходила уйма времени. Каждому волшебнику требовалось девять ножей, тринадцать вилок, двенадцать ложек и одна трамбовка, не считая бокалов для вина.

Волшебники часто прибывали в зал гораздо раньше времени, назначенного для очередного приема пищи. На самом деле зачастую они даже не уходили.

Вот и на этот раз за столом сидел волшебник.

– По-моему, это современный руноплет, – поднял брови Чудакулли.

Профессор держал в каждой руке по ножу. Перед ним стояли солонка, перечница, горчичница и подставка для печенья. Рядом лежали две массивные крышки от супниц. Он отчаянно молотил по ним ножами.

– Чего он тут развлекается? – с недоумением осведомился Чудакулли. – Кстати, декан, кончай притоптывать.

– Клевый ритм, – откликнулся декан.

– Я тебя сейчас так клюну… – зловеще пообещал Чудакулли.

Профессор современного руносложения сосредоточенно хмурился. На деревянной столешнице со звоном подпрыгивали вилки. Ложка, взлетев от скользящего удара в воздух, закрутилась и воткнулась казначею в ухо.

– Что он себе позволяет?

– Ай!

Волшебники столпились вокруг профессора современного руносложения. Тот не обращал на них ни малейшего внимания. По его бороде ручьем тек пот.

– Он только что разбил графин.

– Боль все не проходит.

– Некисло зажигает! – воскликнул декан.

– Как бы водой заливать не пришлось, – откликнулся главный философ.

Чудакулли выпрямился и поднял руку.

– Так, может, кто-нибудь по поводу перца сострит? Или соуса? Напоминаю, есть еще соль. Давайте, давайте, не стесняйтесь. Мне просто интересно, есть ли разница между профессорами нашего Университета и толпой идиотов?

– Ха-ха-ха, – нервно засмеялся казначей, потирая ухо.

– Это был не риторический вопрос.

Чудакулли выхватил ножи из рук профессора современного руносложения. Некоторое время тот молотил по воздуху пустыми руками, а потом словно проснулся.

– О, привет, аркканцлер. Есть проблемы?

– Ты что сейчас делал?

Профессор посмотрел на стол.

– Он синкопировал, – подсказал декан.

– Я? Никогда!

Чудакулли нахмурился. Он был толстокожим добродушным человеком с тактичностью кувалды и примерно таким же чувством юмора, но тупым он не был. Он знал, что волшебники сродни флюгерам или, скажем, канарейкам, которых шахтеры используют для того, чтобы обнаружить скопление газа. Волшебники по своей природе очень чувствительны ко всякого рода сверхъестественности. Если должно было случиться нечто странное, оно первым делом случалось с волшебниками. И они мужественно встречали опасность лицом к лицу. Или, подобрав мантии, делали ноги.

– Почему все вдруг стали такими музыкальными? – осведомился Чудакулли. – В самом плохом смысле этого слова, конечно.

Он обвел взглядом собравшихся волшебников, после чего опустил глаза.

– И я вижу, манная каша пользуется популярностью в нашем Университете!

Волшебники несколько удивленно посмотрели на свои ноги.

– Ничего себе, то-то мне показалось, что я стал выше! – воскликнул главный философ. – Хотя, вообще-то, я на диете.

– Для волшебника надлежащей обувью являются остроконечные туфли или добротные прочные башмаки, – нравоучительно поднял палец Чудакулли. – А если у вас на ногах что-то странное, значит, вы во что-то вляпались.

– Это манная каша, – попытался возразить декан, – она такая мягкая, идешь, как пружинишь…

Чудакулли тяжело задышал.

– Когда ваша обувь сама собой меняется… – прорычал он.

– Это значит, что в нашу жизнь пришло волшебство? – закончил главный философ.

– Ха-ха, очень смешно, главный философ! – одобрил декан.

– Не знаю точно, что происходит, – произнес Чудакулли низким спокойным голосом, – но, если вы все немедленно не заткнетесь, вас ждут большие неприятности.

Он пошарил в карманах, после нескольких неудачных попыток вытащил карманный чудометр и воздел его высоко над головой. В Университете всегда имел место довольно высокий фоновый уровень магии, но сейчас стрелка замерла на отметке «все в порядке». А потом вдруг закачалась, как метроном.

Чудакулли поднял чудометр еще выше, чтобы его видели все.

– Что это такое? – спросил он.

– Такт четыре четверти? – неуверенно предположил декан.

– Музыка – это вам не волшебство! – воскликнул Чудакулли. – Не сходите с ума! Музыка – это бренчание, стучание и…

Он вдруг замолчал.

– Никто не хочет мне ничего рассказать? – подозрительно осведомился он.

Волшебники нервно переминались с ноги на ногу в своих замшевых ботинках.

– Ну, – наконец осмелился главный философ, – на самом деле вчера вечером… я, то есть мы… проходили мимо «Залатанного Барабана» и…

– Мы просто гуляли, – перебил его профессор современного руносложения. – А честным гулякам позволяется заглядывать в лицензированные заведения, торгующие спиртными напитками. В любой час дня или ночи. Есть даже такой закон.

– И откуда же вы гуляли? – спросил Чудакулли.

– Из «Виноградной Горсти».

– Но это же буквально за углом.

– Да, но мы… немного притомились, вот и…

– Хорошо, хорошо, – произнес Чудакулли голосом человека, который знает, что если осторожно потянуть за нить дальше, то можно размотать весь клубок. – Библиотекарь тоже был с вами?

– О да.

– Продолжай.

– Ну, и там была эта музыка…

– Такая бренчащая, – вставил главный философ.

– А какой ритм… – вспомнил декан.

– Она была…

– …Такая…

– …В некотором роде…

– …Ну, такая, что проникает под кожу и пускает там пузырики, – закончил декан. – Кстати, ни у кого нет черной краски? Я просто обыскался.

– Под кожу, – пробормотал Чудакулли и почесал подбородок. – Ничего себе. Понятненько… Стало быть, это опять просочилось, да? Влияние Извне и все такое прочее… А вы помните, что случилось, когда господин Хонг открыл на месте старого храма на Дагонской улице рыбный ресторан? А эти движущиеся картинки – что, забыли? Я, кстати, с самого начала выступал против них. А проволочные штучки на колесах? М-да, в этой вселенной больше дырок, чем в щеботанском сыре. Итак…

– В ланкрском сыре, – подсказал главный философ. – Это в нем дырки. А в щеботанском – только синие прожилки.

Чудакулли многозначительно посмотрел на него.

– Не знаю, лично я ничего угрожающего не заметил… – сказал декан и вздохнул.

Ему было семьдесят два, а музыка заставила его снова почувствовать себя семнадцатилетним. Декан не помнил то время, когда ему было семнадцать, наверное тогда он был очень занят. Но музыка заставила его почувствовать себя так, как, по его мнению, должен чувствовать себя семнадцатилетний, – то есть будто бы он надел себе под кожу раскаленную докрасна майку.

Вот бы услышать ее еще разок…

– Кажется, сегодня они снова будут выступать, – с надеждой произнес он. – Мы могли бы пойти послушать. Чтобы узнать побольше на тот случай, если эта музыка действительно представляет угрозу нашему обществу, – добавил он поспешно.

– Ты абсолютно прав, декан, – согласился профессор современного руносложения. – Это наш гражданский долг. Мы – первая линия сверхъестественной обороны города. А что, если из воздуха вдруг полезут всякие отвратительные Твари?

– Да, и что тогда? – поинтересовался заведующий кафедрой беспредметных изысканий.

– Ну, мы, по крайней мере, будем на месте.

– Да? И это здорово, правда ведь?

Чудакулли свирепым взглядом обвел своих подчиненных. Двое из них непроизвольно притоптывали. Некоторые дергались, правда едва заметно. Казначей, к примеру, постоянно дергался, но он по природе своей был задерганным человеком.

«Канарейки… – подумал Чудакулли. – Или громоотводы…»

– Ладно, – неохотно согласился он. – Мы пойдем. Но постараемся не привлекать к себе внимание.

– Конечно, аркканцлер.

– И выпивку каждый покупает себе сам.

– О.

Капрал (как ему наконец удалось выяснить) Хлопок бодро отдал честь отвечающему за оборону форта сержанту, который в данный момент пытался бриться.

– Проблемы с новым рекрутом, сэр, – доложил он. – Не подчиняется приказам.

Сержант кивнул, после чего тупо уставился на зажатый в руке предмет.

– Это бритва, сэр, – пришел на помощь капрал и продолжил: – Постоянно несет какую-то чушь. «ПОКА НИЧЕГО НЕ ПОЛУЧАЕТСЯ» и так далее.

– А ты не пробовал зарыть его по шею в песок? Обычно помогает.

– Это немного… гм… как это… ну, это еще очень неприятно… буквально минуту назад помнил… – Капрал раздраженно защелкал пальцами. – Как это… Жестоко, вот как. Мы людей… в яму… не сажаем.

– Это все на благо… – Сержант бросил взгляд на ладонь, на которой было написано несколько слов. – Иностранного легиона.

– Так точно, сэр. Слушаюсь, сэр. Но он какой-то странный. Все время сидит, никуда не ходит. Мы его прозвали Костлявым Биллом, сэр.

Сержант озадаченно таращился на отражение в зеркале.

– Это ваше лицо, сэр, – подсказал капрал.

Сьюзен критически рассматривала себя.

Сьюзен… Не слишком удачное имя. Конечно, не совсем плохое, как, скажем, у той бедняжки из четвертого класса, которую зовут Йод. Или взять эту, как ее, Найджеллу – такие имена, как правило, означают «Ой, а мы хотели мальчика». Нет, имя Сьюзен просто очень скучное. Сьюзен. Сью. Старая добрая Сью. Человек с таким именем умеет делать бутерброды, постоянно попадает впросак и без ума от соседских детишек.

Но разве королеву или, допустим, богиню так назовут?

И ведь не сократишь никак. Можно, конечно, переименоваться в Сюзи, и все будут считать, что ты зарабатываешь на жизнь танцами на столе. А можно кое-что изменить, кое-что добавить, и получится Сюзанна, этакое имя с удлинителем. Ничем не лучше Сары, в которое так и напрашивается второе «р».

Хоть внешность не настолько подвела. Тут кое-какие усилия приложить можно.

Одеяния Смерти. Может, они и традиционные, но… сама Сьюзен таковой себя не считала. Впрочем, каковы альтернативы? Старое школьное платье или одно из розовых творений матери? Мешковатая школьная форма обладала достоинством (и в то же время успешно прятала все достоинства своей хозяйки), а также, по мнению госпожи Ноно, надежно защищала от искушений плоти, но… для Запредельной Реальности как-то чересчур серо.

С другой стороны, все розовое – тоже не выход.

Впервые в истории вселенной Смерть думала, что бы ей надеть.

– Погоди-ка, – сказала Сьюзен своему отражению. – Я… я ведь могу создавать все, что захочу, верно?