Роковая музыка Пратчетт Терри

Однако он еще не успел наступить до конца, когда Чудакулли стрелой пронесся по покрытым росой университетским лужайкам и яростно забарабанил в дверь факультета высокоэнергетической магии.

Обычно он обходил это место стороной. Вовсе не потому, что не понимал, чем именно занимаются там молодые волшебники, – просто аркканцлер не без оснований подозревал, что они сами этого не понимают. Казалось, наибольшее удовольствие они получали от ниспровержения всяческих истин. За обедом они только и говорили о своих очередных достижениях: «Ого! Мы только что опровергли теорию Мозгового о невесомости чара! Поразительно!» Словно этой беспардонной выходкой стоило гордиться…

А еще они постоянно намекали на возможность расщепления самой мелкой магической частицы – чара. Вот этого аркканцлер вообще не мог понять. Ну разлетятся осколки чара по всем углам. Какая от этого польза? Вселенная и так достаточно нестабильна, чтобы ее еще на прочность испытывать.

Дверь приоткрылась.

– А, это ты, аркканцлер.

Чудакулли просунул в щель башмак и отжал дверь немного шире.

– Доброе утро, Думминг, рад видеть тебя в добром здравии в столь ранний час.

Самый молодой преподаватель Университета Думминг Тупс прищурился от яркого света.

– Что, уже утро? – удивился он.

Чудакулли протиснулся в помещение факультета высокоэнергетической магии. С точки зрения всякого придерживающегося традиций волшебника, обстановка тут была несколько необычной. Здесь не было ни черепов, ни заплывших воском свечей. Комната выглядела как лаборатория алхимика, приземлившаяся после очередного взрыва в мастерской кузнеца.

И мантия Думминга тоже оставляла желать лучшего. Длина была правильной, но цвет! Выцветший серо-зеленый! Плюс множество карманов и непонятных рукоятей, а капюшон оторочен кроличьим мехом. Где блестки, где старые добрые мистические символы? Только расплывшееся пятно от протекшей ручки.

– Ты последнее время никуда не выходил? – осведомился Чудакулли.

– Что? Нет. А должен был? Этот прибор, Увеличатель, все мое время отнимает. Я тебе его как-то демонстрировал…[19]

Но аркканцлер мимоходом заглянул в линзу и заявил, что жидкость, в которой существует такая жизнь, не может быть вредной для здоровья.

– Да, да, помню, – произнес Чудакулли, озираясь. – А здесь еще кто-нибудь работает?

– Ну… я работаю, а еще Тез Кошмарный, Сказз… и Чокнутый Дронго, кажется…

Чудакулли мигнул.

– Кто-кто? – спросил он, а потом из глубин памяти на поверхность всплыл ужасный ответ. Только существа определенного вида могли носить такие имена. – Это что, студенты?

– Гм… да. – Думминг отступил на шаг. – Но им же можно. То есть, аркканцлер, это же университет и…

Чудакулли почесал за ухом. Конечно, Думминг был прав. Эти чертовы студенты вечно под ногами путаются, шагу некуда ступить. Лично он всячески избегал встреч с ними, насколько это было возможно; так же поступали и другие преподаватели, предпочитавшие спасаться бегством или отсиживаться за закрытыми дверями кабинетов. Профессор современного руносложения, например, прятался в шкафу, чтобы не вести занятия.

– Позови-ка их, – приказал Чудакулли. – Кажется, я лишился всего преподавательского состава.

– Но что это даст, аркканцлер? – вежливо спросил Думминг Тупс.

– Даст что?

– Простите?

Они непонимающе уставились друг на друга. Два разума, столкнувшись на узкой улочке, остановились и стали ждать, кто первым включит задний ход.

– Профессора, – первым не выдержал Чудакулли. – Декан и все остальные. Окончательно сбрендили. Всю ночь бренчали на гитарах. А декан сшил себе мантию из кожи.

– Ну, кожа очень практичный и функциональный материал…

– Вот он ее и практикует, – мрачно заявил Чудакулли.

[…Декан отошел в сторону. Манекен он позаимствовал у домоправительницы, госпожи Герпес.

В фасон, возникший в его воспаленном воображении, он внес некоторые изменения. Во-первых, любой волшебник по своей природе не способен носить одежду, которая не доходит ему по крайней мере до лодыжек, поэтому кожи ушло много. Зато для заклепок места хоть отбавляй.

Сначала он сделал слово «ДЕКАН».

Смотрелось оно как-то куце. Чуть подумав, он добавил «РАЖДЕН, ШТОБ», а дальше оставил пустое место, потому что сам не был уверен, для чего именно он был рожден. «РАЖДЕН, ШТОБ ЖРАТЬ» не звучало.

После некоторых раздумий он написал: «ЖИВИ ВСЛАСТЯХ, УМРИ МОЛО МЫД». Тут он допустил ошибку. Перевернул материал, чтобы пробить дырки под заклепки, и перепутал направление, в котором нужно было двигаться.

Впрочем, направление тут неважно, главное ведь движение. Именно об этом говорит музыка, в которой звучит глас Рока…]

– …Профессор современного руносложения стучит в своей комнате в барабаны, все остальные обзавелись гитарами, но это еще ничего, ты бы посмотрел, что сотворил казначей со своей мантией! – продолжал Чудакулли. – А библиотекарь бродит повсюду и что-то напевает, и никто не обращает внимания на мои слова!

Он оглядел студентов. Нельзя сказать, что это зрелище успокаивало. И дело было не только во внешнем виде студентов. Весь высший состав Университета свихнулся на какой-то странной музыке, а эти люди добровольно торчали взаперти потому, что работали.

– И чем же вы здесь занимаетесь? – вопросил он. – Вот ты… как тебя зовут?

Студент, на которого указал острый палец Чудакулли, смущенно поежился.

– Э-э… Гм… Чокнутый Дронго, – ответил он, судорожно сжимая в руках поля шляпы.

– Чокнутый. Дронго, – повторил Чудакулли. – Именно так тебя и зовут? Именно этот ярлычок нашит на всех твоих майках?

– Гм… Нет, аркканцлер.

– Итак, на самом деле тебя зовут?..

– Адриан Турнепс, аркканцлер.

– Почему же ты называешь себя Чокнутым Дронго, господин Турнепс?

– Гм… ну…

– Однажды он выпил целую пинту шэнди, – подсказал Думминг, у которого хватило совести слегка смутиться.

Чудакулли посмотрел на него ничего не выражающим взглядом. «Ладно, другого выхода все равно нет…»

– Ну, хорошо, ребята, – устало промолвил он. – Посмотрим, что вы скажете вот на это…

Он достал из-под мантии пивную кружку, вынесенную из «Залатанного Барабана» и закрытую картонной подставкой. Подставку держала крепко примотанная веревка.

– Что там, аркканцлер? – спросил Думминг Тупс.

– Немного музыки, парень.

– Музыки? Но музыку… ее нельзя поймать.

– Как бы мне хотелось стать таким умником, как ты, знающим ответы на все вопросы, – отрезал Чудакулли. – Вон та большая колба подойдет… Эй, ты, Чокнутый Адриан, сними с нее крышку и будь готов закрыть ее, как только я скажу. Готов, Чокнутый Адриан?.. Начали!

Чудакулли быстро открыл отозвавшуюся сердитым аккордом кружку и перевернул ее над колбой. Чокнутый Дронго-Адриан, до смерти запуганный аркканцлером, тут же захлопнул крышку.

А потом они услышали его – настойчивый ритм, отскакивающий от стеклянных стенок.

Студенты дружно уставились на колбу.

Внутри колбы что-то двигалось. Что-то неопределенное.

– Поймал ее вчера вечером в «Барабане».

– Но это невозможно! – возразил Тупс. – Музыку нельзя поймать.

– А это что перед тобой, юноша? Ожившее пиво?

– И она со вчерашнего вечера сидела в кружке? – спросил Тупс.

– Да.

– Но это невозможно!

Думминг выглядел совершенно удрученным. Есть люди, которые с рождения верят, что все-все тайны вселенной могут быть раскрыты.

Чудакулли ободряюще похлопал его по плечу.

– Ну-ну, быть волшебником не так легко, правда? – сказал он.

Некоторое время Тупс смотрел на кружку, а потом решительно сжал губы.

– Хорошо! Мы с этим разберемся! Должно быть, тут дело в частоте! Не иначе! Тез Кошмарный, тащи хрустальный шар! Сказз, разыщи моток стальной проволоки! Мы докажем, что это все частота!

«Рок-Группа» провела ночь на постоялом дворе для одиноких мужчин, что в переулке рядом с Тусклой улицей. Этот факт наверняка заинтересовал бы четырех вышибал из Гильдии Музыкантов, которые всю ночь тупо просидели возле дыры, напоминавшей по форме рояль, в доме на Федрской улице.

Кипя от ярости, Сьюзен шагала по комнатам Смерти. Легкий страх только усиливал бурлящий внутри гнев.

Что за упаднические мысли? Неужели можно довольствоваться тем, что являешься олицетворением слепой силы? Нет, тут все нужно менять…

Ее отец пытался начать эти самые перемены. Но, честно говоря, ему несколько мешала сентиментальность.

Титул герцога ему присвоила Кели, королева Сто Лата. «Герцог» означает «военачальник», но отец Сьюзен никогда ни с кем не сражался. Всю свою жизнь он мотался по равнине Сто, от одного жалкого городишки к другому, и вел дипломатические беседы, пытался убедить одних людей поговорить с другими. Насколько было известно Сьюзен, он не убил ни одного человека, хотя, быть может, заговорил до смерти нескольких политиков. Не слишком-то подходящая работа для военачальника. Да, стоит признать, мелких, личных войн стало меньше, чем раньше, но… вряд ли этой заслугой можно гордится. Разве это масштаб?

Она прошла по комнате с жизнеизмерителями. Даже те часы, что стояли на самых верхних полках, вздрагивали от ее тяжелой поступи.

Она будет спасать жизни. Хороших людей следует пощадить, плохие могут умирать молодыми. Это, кроме того, позволит сохранить равновесие. Она ему покажет. А что касается ответственности… люди всегда стремятся к переменам. В конце концов, это – основа человеческой натуры.

Сьюзен открыла еще одну дверь и вошла в библиотеку.

Это помещение было даже больше, чем комната с жизнеизмерителями. Книжные шкафы уходили вверх подобно утесам, потолок был затянут дымкой.

«Конечно, – сказала она себе, – наивным было бы полагать, что ты сможешь пройти по миру, размахивая косой на манер волшебной палочки, и всего за одну ночь изменить его к лучшему. Потребуется время. Начать нужно с малого и развить успех».

Она протянула руку.

– Я вовсе не собираюсь говорить громким, гулким голосом. Лично я считаю это ненужной драмой и вообще довольно глупым. Мне всего-навсего нужна книга Диона Селина. Большое спасибо.

Библиотека вокруг нее продолжала трудиться. Миллионы книг писали сами себя, издавая легкий, похожий на тараканий, шорох.

Она вспомнила, как сидела у него на коленях, вернее, на подушке, положенной на его колени, потому что сидеть на самих коленях было невозможно. Как смотрела на костяной палец, следовавший за появлявшимися на странице буквами. Она училась читать собственную жизнь…

– Я жду, – многозначительно произнесла Сьюзен.

А потом сжала кулаки.

– ДИОН СЕЛИН.

Перед ней мгновенно появилась книга. Она едва успела поймать ее, прежде чем та упала на пол.

– Спасибо.

Сьюзен быстро перелистала страницы его жизни, пока не дошла до самой последней. После чего торопливо вернулась на несколько страниц назад и увидела смерть в «Барабане», аккуратно записанную и документально зафиксированную. Все было здесь – и все было неправдой. Он не умер. Книга лгала. Или – наверное, это будет наиболее точным описанием происходившего – книга говорила правду, а лгала действительность.

Самым важным было то, что с момента смерти Диона книга писала музыку. Страница за страницей были покрыты аккуратными нотными знаками. Прямо на глазах у Сьюзен на следующей строке появился скрипичный ключ.

Какие цели преследовала музыка? Почему спасла ему жизнь?

Это она, Сьюзен, должна была его спасти. Уверенность засела в ее сознании стальной балкой. Поступить так было абсолютно необходимо. Она никогда с ним не встречалась, не обменялась ни словом, он был самым обычным человеком, однако именно его она должна была спасти.

Дедушка сказал, что так поступать не следует. Да что он знает о жизни? Он ведь никогда и не жил.

Блерт Фендер был гитарных дел мастером. Работа была тихой и приносила ему удовлетворение. На изготовление инструмента ему и его помощнику Гиббссону требовалось порядка пяти дней, если, конечно, они работали с хорошей, выдержанной древесиной. Блерт очень добросовестно относился к своему роду занятий, и всю жизнь он посвятил гитарам, и только гитарам. На которых, кстати, очень неплохо играл.

Вообще, он считал, что существуют гитаристы трех категорий. Во-первых, это те, кого он считал настоящими музыкантами, – играющие в Опере или в небольших частных оркестрах. Потом – исполнители всяких народных песенок, которые совсем не умели играть, но это было неважно, потому что петь они тоже не умели. И наконец, трубадуры и прочие загорелые, обветренные типы, которые считали гитару (так же как и розу в зубах, коробку шоколадных конфет или расположенную в стратегически важном месте пару носков) одним из видов оружия в вечной борьбе полов. Из гитары они могли извлечь разве что пару-другую аккордов, зато были регулярными покупателями. Когда при появлении разъяренного мужа любовник выпрыгивает из окна, меньше всего он думает о принесенном с собой музыкальном инструменте.

Блерту казалось, что он видел музыкантов всех категорий.

Впрочем, этим утром он продал несколько инструментов волшебникам, что было достаточно необычно. Некоторые из них приобрели даже самоучитель для игры на гитаре, составленный Блертом.

Звякнул колокольчик.

– Слушаю… – Фендер поднял глаза на потенциального покупателя и, приложив гигантское умственное усилие, добавил: – Господин?

Дело было не только в кожаной куртке. И не в манжетах с заклепками. И не в огромном мече. Ни при чем был и шлем с длинными шипами. Дело было в коже, заклепках, мече и шлеме. Вряд ли данный покупатель относится к первой или второй категории, решил про себя Блерт.

Человек в нерешительности застыл, судорожно сжимая и разжимая пальцы. К диалогу он явно не был готов.

– Это гитарная лавка? – наконец спросил он.

Блерт оглядел товар, висевший на стенах и потолке.

– Э… да, – пожал плечами он.

– Я бы купил одну.

Что же касается третьей категории, человек выглядел одним из тех типов, которые даже до простого «здравствуйте» не снисходят, не говоря уж о всяких конфетах и розах.

– Э-э… – Блерт схватил первую попавшуюся под руку гитару и протянул ее покупателю. – Такую?

– Мне нужен инструмент, который играет: «Блам-Блам-бламма-БЛАМ-бламммм-оооиииееее!» Понятно?

Блерт опустил взгляд на гитару.

– Вряд ли она так умеет, – признался он.

Две огромные ладони с черными ногтями вырвали инструмент из его рук.

– Э-э… господин, ты ее неправильно дер…

– Зеркало есть?

– Э-э… нет…

Одна волосатая лапа взметнулась вверх и резко опустилась на струны.

Следующие десять секунд были, пожалуй, самыми ужасными во всей профессиональной жизни Блерта. Нельзя так поступать с беззащитным музыкальным инструментом. Представьте себе, вот вы выращиваете жеребенка, кормите его, ухаживаете за ним, заплетаете пестрые ленточки в его гриву и хвост, выгуливаете на полянке с маргаритками, по которой прыгают зайчики, а потом вдруг видите, как первый же наездник охаживает его плеткой и что есть сил вонзает в его бока шпоры.

Странный тип даже не играл, а словно что-то искал. Разумеется, он ничего не нашел, но когда стих последний якобы аккорд, на лице его появилось выражение, свидетельствующее о решимости продолжить поиски.

– Хорошо, сколько я должен?

Гитара продавалась за пятнадцать долларов, но музыкальная душа Блерта восстала.

– Двадцать пять долларов, – рявкнул он.

– Гм… согласен. Этого хватит?

Из какого-то потайного кармана он достал небольшой рубин.

– У меня нет сдачи!

Музыкальная душа Блерта все еще протестовала, но тут вмешался разум бизнесмена и выкрутил ему руки.

– Но я добавлю самоучитель, ремень и пару медиаторов, хорошо? В самоучителе есть картинки, куда нужно ставить пальцы, и все такое прочее.

– Договорились.

Варвар наконец вышел из лавки. Блерт уставился на рубин.

Зазвенел колокольчик. Он поднял взгляд.

На сей раз чуть легче. Заклепок на куртке меньше, и всего два шипа на шлеме.

– Только не говори, что ты хочешь купить гитару.

– Хочу. Ту, что делает вот так: «Вувиииоооуууиииоооуууунгнгнгнг».

Блерт затравленно огляделся по сторонам.

– Ага, нашел, – сказал он и взял ближайший инструмент. – Не знаю насчет «вувиииоооуууиии», но вот мой самоучитель, ремень, пара медиаторов. Вся эта радость – тридцать долларов. И знаешь, что еще: я совершенно бесплатно ее тебе настрою. По рукам?

– Э… да. Зеркало есть?

Зазвенел колокольчик.

А потом еще раз.

Спустя час Блерт устало прислонился к дверному косяку. На лице его блуждала идиотская улыбка, а руками он поддерживал пояс, чтобы штаны не спадали под весом денег.

– Гиббссон?

– Слушаю, босс?

– Помнишь гитары, что ты сделал, когда еще учился?

– Которые, по твоим словам, звучат так, словно кошка пытается погадить с зашитой задницей?

– Ты их выбросил?

– Нет, босс. Решил сохранить, чтобы хорошенько над собой посмеяться лет этак через пять, когда научусь делать настоящие инструменты.

Блерт вытер пот со лба. Из платка вывалилось несколько мелких золотых монет.

– А куда ты их положил? Так, мне просто интересно.

– Сунул в сарай, босс. Вместе с той дерьмовой древесиной, от которой, как ты сказал, пользы столько же, как от русалки в хоре.

– Тащи гитары сюда, понял? И ту древесину.

– Но ты же велел…

– И захвати пилу. А потом сгоняй за двумя галлонами черной краски и блестками.

– Блестками, босс?

– Купишь их в одежной лавке госпожи Космополит. И спроси, нет ли у нее блестящих анкских камней и какого-нибудь модного материала для ремней. Да… и не одолжит ли она нам самое большое зеркало?..

Блерт снова подтянул штаны.

– Потом сходи в доки и найми тролля. Вели ему встать на углу, и если еще хоть кто-нибудь войдет сюда и попытается сыграть… – Он с трудом припомнил название. – «Стремянку В Облака», так, кажется, она называется… Так вот, пусть он оторвет ему голову.

– Без предупреждения? – спросил Гиббссон.

– Это и будет предупреждением.

Прошел еще час.

Чудакулли стало скучно, и он послал Теза Кошмарного на кухню за закусками. Тупс и двое других студентов суетились вокруг колбы с хрустальными шарами и проволокой. А потом…

Между двумя гвоздями, вбитыми в верстак, была натянута проволока. Она вдруг задрожала в каком-то необычном ритме, разом потеряв отчетливые очертания.

В воздухе над ней повисли изогнутые зеленые линии.

– Что это? – удивился Чудакулли.

– Так выглядит звук, – сообщил Думминг.

– Звук выглядит? – переспросил Чудакулли. – Ага, понимаю… Никогда не видал, чтобы звук так выглядел. Вот, оказывается, зачем вам нужна магия, парни! Чтобы смотреть на звук? Послушайте, на кухне есть превосходные сыры, может, пойдем послушаем, как они пахнут?

Думминг вздохнул.

– Так выглядел бы звук, если бы твои уши были глазами, – объяснил он.

– Правда? – развеселился Чудакулли. – Удивительно!

– Он очень сложный, – продолжил Тупс. – С расстояния – простой, а вблизи – очень сложный. Как будто он…

– Живой, – твердо закончил за него Чудакулли.

– Э-э…

Это был студент, которого называли Сказзом. Весил он приблизительно семь стоунов, и у него была самая интересная прическа из всех, что доводилось видеть Чудакулли: челка до плеч вокруг всей головы. Только по кончику носа мир мог определить, в какую сторону смотрит Сказз. Если бы у него на шее вдруг появился нарыв, все решили бы, что он ходит задом наперед.

– Да, господин Сказз? – отозвался Чудакулли.

– Э… Кажется, я где-то читал об этом.

– Поразительно. Как тебе это удалось?

– В Овцепикских горах живут такие Слушающие монахи. Они утверждают, будто бы у вселенной есть фоновый шум. Словно эхо, порожденное неким звуком.

– Судя по всему, в этом есть смысл. Когда на свет появляется сама вселенная, должно так бабахнуть, что…

– Этот звук не обязательно должен быть громким, – перебил Тупс. – Скорее, он должен быть везде. Я читал эту книжку. Ее написал старый Риктор Жестянщик. Там говорится, что монахи посвятили себя слушанию этого звука. Который никогда не стихает.

– Вот именно, он очень громким должен быть, – возразил Чудакулли. – Если ветер дует не с той стороны, ты даже колокола Гильдии Наемных Убийц не услышишь. А этому звуку пришлось такие расстояния одолеть – ого-го!

– Все немножко иначе. Просто в те времена везде находилось в одном месте, – сказал Тупс.

Чудакулли посмотрел на него так, как человек смотрит на фокусника, только что доставшего у него из уха яйцо.

– Везде – в одном месте?

– Ага.

– А где было все остальное?

– Там же.

– Там же?

– Ага.

– Сплющилось до таких маленьких размеров?

В поведении Чудакулли появились вполне определенные симптомы. Если бы он был вулканом, жители близлежащих деревень уже бросились бы на поиски подходящей девственницы.

– Ха-ха, на самом деле можно сказать, что сплющилось до больших размеров, – ответил Тупс, который никогда не отличался осторожностью. – Дело в том, что, до того как появилась вселенная, пространства не существовало, – таким образом, все, что было, было везде.

– В том же везде, где мы сейчас находимся?

– Да.

– Хорошо, продолжай.

– Риктор утверждает, что, по его мнению, сначала был звук. Один мощный сложный аккорд. Самый обширный и сложный звук из всех когда-либо существовавших. Настолько сложный, что его нельзя воспроизвести внутри вселенной, как нельзя открыть ящик ломом, который находится внутри ящика. Великий аккорд, который на самом деле определил существование всего сущего. Положил начало музыке, так сказать.

– Типа «та-да-а-а»? – уточнил Чудакулли.

– Возможно.

– А я думал, что вселенная возникла из-за того, что какой-то бог отрезал у другого брачный прибор и сделал из него вселенную. Эта теория всегда казалась мне наиболее простой. Ну, то есть такой поворот событий несложно себе представить.

– Э-э…

– А теперь ты говоришь мне, что кто-то подул в огромную дуду и бац – мы появились?

– Не уверен насчет кого-то.

– Шум сам по себе не появляется, это я знаю точно, – поднял палец Чудакулли.

Удостоверившись в том, что здравый смысл все же восторжествовал, он несколько успокоился и ободряюще похлопал Тупса по спине.

– Ничего, паренек, не смущайся, просто над твоей теорией надо еще поработать, – сказал он. – Старина Риктор несколько заблуждался. Он считал, что всем правят цифры.

– Но, аркканцлер, – не сдавался Тупс, – у вселенной есть свой ритм. День и ночь, свет и тьма, жизнь и смерть.