Летняя королева Чедвик Элизабет
У нее до боли сжалось горло. Он упустил суть ее вопроса, возможно, намеренно. Останься в живых брат, ей не пришлось бы выходить замуж за Людовика, а будь жива мать, у нее могли бы родиться другие сыновья. Это было очень важно.
– Ваша матушка была милостивой леди, пусть она покоится здесь с миром, и ваш брат вместе с ней. Хорошо, что память чтят достойно.
– Да, – кивнула она. – Я хотела, чтобы так было.
В эти мгновения они были ближе всего после его возвращения из неудачного похода на Тулузу. Алиенора часто видела Жоффруа, почти каждый день, но всегда в компании других людей или погруженного в дела. Они избегали оставаться вдвоем и никогда не разговаривали слишком вольно. За ними всегда наблюдали, но подземная река все равно текла бурным потоком. Алиенора ни на мгновение не поверила, что Жоффруа случайно увидел, как она идет к могилам.
Жоффруа вежливо кашлянул.
– Мадам, хочу попросить у вас разрешения вернуться в Тайбур. Мои земли требуют внимания, и я уже три месяца не видел своих детей.
Алиенору его слова поразили, будто нож в сердце.
– Вы останетесь, если я прикажу?
– Я сделаю все, что вы пожелаете, мадам, но надеюсь на вашу мудрость.
– Мудрость, – с горькой улыбкой сказала она. Сгущались сумерки, наполняя церковь тенями, не пропуская свет. – Верно, где бы мы были – без мудрости? Я отпускаю вас.
– Мадам, – коротко ответил он. Под прикрытием плаща он ненадолго сжал ее руку и стремительно зашагал к двери. Когда Алиенора присоединилась к своим дамам, ее пальцы еще хранили тепло его руки.
Двор пробыл в Тальмоне уже три дня, все было готово к охоте с пикником, когда пришло известие, что Альберик, архиепископ Буржский, отошел в мир иной.
– Упокой Господь его душу. – Алиенора перекрестилась и посмотрела на Людовика: – Вероятно, ты выдвинешь на его место Кадюрка?
– Конечно, – ответил Людовик. – Кадюрк служил мне усердно и заслуживает повышения. Он лучше всех справится на этом посту.
– К тому же полезно назначить того, кто обязан короне, – сказала она и выбросила из головы этот рутинный вопрос, который будет рассмотрен позже на совете. Пока же их ожидал день веселья.
Петронилла откинулась на шелковую подушку в тени каштанового дерева. Тяжелые листья и ветви были усеяны гроздьями зеленых шипастых скорлупок, которые спустя месяц выпустят на волю ярко-коричневые орехи – их можно будет поджарить на огне или приготовить из них вкусное сладкое печенье. Петронилла любила сезон каштанов и надеялась, что к тому времени двор еще не уедет из Пуату.
Придворные с самого утра охотились в лесах Тальмона и днем остановились перекусить и побеседовать в заранее условленном месте, где слуги разожгли угли для приготовления пищи и разложили в тени одеяла и подушки. Все отдыхали, пили вино, охлажденное в ближайшем ручье, и ели деликатесы: свежую рыбу, пойманную в заливе за стенами замка, пряные пироги, изысканные сыры и финики, начиненные миндальной пастой. Ястребы, среди них и Ла Рейна, кречет Алиеноры, сидели на шестах в тени и отдыхали, засунув головы под крылья.
Неподалеку играли музыканты, подбирая мелодии на лютне и арфе, исполняя по очереди бодрые военные марши, энергичные охотничьи песни и пронзительные любовные баллады, исполненные безответной тоски. Один из артистов, молодой трубадур с золотыми перстнями и ослепительно голубыми глазами, бросал на Петрониллу взгляды, а она кокетничала с ним в ответ, войдя в роль заинтересованной, но недоступной высокородной дамы. Дерзкие манеры – но Петронилле было все равно; она наслаждалась игрой. Алиенора была слишком поглощена своими заботами, чтобы уделять ей внимание, которого та так жаждала. Молодые кавалеры не остались равнодушными к ее флирту, и в глазах музыканта засветилась глубокая признательность. Возможно, позже она тайком передаст ему какой-нибудь знак – маленький кусочек вышивки или золотую бусинку со своего платья. А если наберется смелости, то позволит Раулю де Вермандуа поймать ее на этом, привлекая и его внимание, а это было бы интересно. Она задремала, убаюканная ветерком, шелестящим в листве, и шепотом струн лютни, по которым скользили пальцы трубадура.
– Сладость для дамы, которая сама слаще меда, – прошептал мужской голос, и что-то теплое и липкое коснулось ее губ. Глаза Петрониллы распахнулись, и она тихонько охнула. Над ней склонился Рауль и капал ей на губы мед из маленького горшочка, который держал в руке.
Облизав рот, она села и игриво похлопала его по плечу.
– Ты всегда так пристаешь к спящим дамам?
Рауль усмехнулся и поднял одну бровь.
– Обычно дамы, к которым я обращаюсь, не спят, – ответил он. – А если и спят, то очень скоро просыпаются. – Он легонько ткнул указательным пальцем в кончик ее носа. – Принес угощение, пока осталось хоть немного. Эти жадные обжоры едва не слопали все до капли. Конечно, если ты не хочешь, то им больше достанется. – Он указал на придворных, которые заканчивали трапезу фруктами, обмакнутыми в мед.
Петронилла взяла у него горшочек, зачерпнула сладость пальцем и облизала. Зачерпнула снова, но на этот раз поднесла палец ко рту Рауля. Тот издал горловой смешок и принялся его облизывать с таким рвением, что по позвоночнику Петрониллы пробежала дрожь и она забыла о юных рыцарях и трубадуре. Никто не мог видеть, что происходит, потому что ее палец был целиком у него во рту.
– Все чисто, – сказал он, отводя ее руку от своих губ.
Петронилла кокетливо посмотрела на него.
– Хотите еще? – поинтересовалась она.
– Интересный вопрос. – Он мягко рассмеялся. – Играя с огнем, не убережешься от последствий, вы же знаете. – Он окинул ее оценивающим взглядом. – Кажется, только вчера вы были глазастой девочкой из Бордо и с подозрением смотрели на всех этих странных французов – особенно на меня. – Он указал на свою повязку на глазу.
– Я по-прежнему подозрительно отношусь к французам, – ответила Петронилла, – и по-прежнему считаю их странными.
– Почему вы подозреваете меня? Разве я не забочусь о вашем благе?
– Не знаю, мессир. Возможно, вы преследуете собственную выгоду.
– Конечно, это очевидно. Разве не заметно, как благотворно вы на меня влияете? – Он провел указательным пальцем правой руки по ее щеке. – Вы напоминаете старому коню, каково это – быть молодым и полным жизни.
Трубадур затянул другую песню. Петронилла пересела так, чтобы опираться не на подушки, а на плечо и грудь Рауля.
– Вы вовсе не старый, – сказала она. – Молодые рыцари и оруженосцы похожи на детей, но вы мужчина… И я не маленькая девочка.
Он ничего не сказал, и она обернулась к нему.
– Я не маленькая!
– О, верно, – с горькой радостью подтвердил он. – Вы прекрасная молодая женщина, а я, как пчела, пьяная от нектара.
– Как вы потеряли глаз? – Она легонько провела пальцем по контуру кожаной повязки.
Он пожал плечами.
– Во время осады. Меня ударило в лицо осколком летящего камня, вот и все.
– Болит?
– Иногда. После ранения было больно и разыгралась лихорадка, но я справился, потому что разве у меня был выбор? Я никогда не торчал перед зеркалами. Я знаю цену красивой одежде и внешнему виду, но такой боевой шрам – это почетно и не мешает мне выполнять свои обязанности или участвовать в придворной жизни. Да и сейчас я уже не тот молодой горячий парень, чтобы по первому зову бросаться в гущу сражения, так что и одного глаза хватает.
Петронилле нравилось, что он разговаривал с ней как со взрослой, и нравилось чувствовать, как его сильное тело поддерживает ее. Он зажег пламя у нее внутри. Всегда умел рассмешить ее и прогнать заботы. Сначала он был для нее вторым отцом, но теперь она видела в нем привлекательного и сильного мужчину, пусть и женатого. Но его жена была далеко и не имела никакого значения; более того, это обстоятельство лишь добавляло пикантности.
Она прикрыла один глаз рукой и попыталась представить, что он видит. Рауль наблюдал за ней с улыбкой, но добавил с легким укором:
– А теперь представьте, что вы не можете убрать руку и вот так будете видеть всегда.
Петронилла тут же раскаялась.
– Мне очень жаль; я об этом не подумала.
– Знаю, doucette, но многого в моей жизни невозможно представить и понять.
– Я могу попробовать, если вы меня научите.
– Возможно.
Он оставил ее, чтобы побеседовать с другими. Петронилла смотрела ему вслед, и у нее заныло в животе от мысли, что ее замечание заставило его уйти. Он не вернулся к ней, но останавливался возле разных групп, перекидываясь парой слов здесь, касаясь плеча там, смеясь над шуткой и отпуская остроты. Он чувствовал себя совершенно непринужденно и знал, как разговаривать с каждым. Его лицо могло быть покрыто шрамами и рубцами, полученными за десятилетия жизни, но двигался он с грацией, а его тело было стройным и крепким.
К Петронилле подсел молодой рыцарь, и она принялась заигрывать с ним, продолжая краем глаза наблюдать за Раулем. Он то и дело поглядывал в ее сторону, забавляясь, но продолжал свой обход и по-прежнему не был настроен возвращаться к ней.
Когда двор собрался трогаться в замок, Петронилла подошла к своей кобыле, но когда конюх приготовился усадить ее в седло, отступила на шаг и нахмурилась.
– Она хромает на переднюю ногу, – заявила Петронилла. – Не думаю, что мне стоит на нее садиться.
Конюх провел рукой по ноге кобылы сверху донизу. Он поднял копыто и осмотрел его.
– Пожалуй, она вполне здорова, госпожа.
– Говорю тебе, лошадь хромает, – нетерпеливо повторила Петронилла. – Будешь со мной спорить?
– Нет, госпожа. – Он стиснул зубы и низко опустил голову.
– Что случилось? – Алиенора уже сидела в седле, держа Ла Рейну на запястье.
– Стелла хромает, – сообщила Петронилла. – Мне придется сесть у кого-нибудь за спиной.
Алиенора приподняла брови.
– Твои хитрости шиты белыми нитками, – сказала она. – Хоть по твоему лицу и не догадаешься, Эмери де Ньор выдал вас обоих с головой.
Она посмотрела на молодого рыцаря, который держал своего коня наготове, самодовольно оглядываясь.
– Госпожа Петронилла может сесть на моего коня. – Вперед выехал Рауль. – У этого берберийца широкая спина, он легко выдержит нас обоих.
Алиенора бросила на него благодарный взгляд.
– Спасибо.
Это убережет Петрониллу от беды. Де Ньор опечаленно отвернулся.
Петронилла опустила голову, но бросила на Рауля лукавый взгляд исподлобья, сцепив руки за спиной, как непослушный ребенок.
Рауль покачал головой:
– Надеюсь, Стелла быстро поправится.
– Уверена, что лишь слегка повредила ногу, а с тобой я буду в безопасности, ведь ты такой хороший наездник.
Губы Рауля слегка скривились.
– У меня большой опыт, – ответил он.
Конюх держал серого коня, пока Рауль помогал Петронилле усесться на широкой спине берберийца. Затем Рауль сел перед ней и натянул поводья. Петронилла обвила его руками за пояс, наслаждаясь ощущением сильных мышц. Она представила, как приятно было бы коснуться его кожи без одежды. Она сидела совсем близко, но ей хотелось быть к нему еще ближе. Оказаться внутри его… и чтобы он проник в нее.
15
Тальмонт, лето 1141 года
Алиенора почувствовала знакомые спазмы внизу живота, а внезапная горячая струйка крови меж бедер подтвердила, что она снова не смогла забеременеть. Она позвала Флорету, чтобы та принесла мягкие лоскутки, которые она использовала в такие дни, и притворилась, что не заметила жалости в глазах женщины.
Придется сказать Людовику, что ребенка пока не будет. Но и он наведывался в ее постель нечасто, выбирая лишь разрешенные дни, так что шансы на зачатие были невелики. Откуда появится ребенок, если нет семени для его зачатия?
Спазмы были болезненными, но Алиенора не любила залеживаться в постели и вместо этого села с шитьем к окну, где на ткань падал яркий свет. Когда она взяла в руки иглу, в комнату ворвался Людовик. Его лицо раскраснелось, а в глазах блестели слезы ярости.
– Они мне отказали! – прорычал он. – Как только посмели!
– Кто тебе отказал? – Алиенора отложила шитье и встревоженно посмотрела на мужа.
– Монахи соборного капитула Буржа. – Он потряс зажатым в кулаке письмом. – Они отвергли Кадюрка и избрали собственного архиепископа. Какого-то выскочку по имени Пьер де ла Шатр. Как они смеют отвергать волю и права короля – помазанника Божьего! Неужели это и есть благодарность мне, верному сыну Церкви? – Он тяжело, с присвистом дышал.
Алиенора подвела его к окну и, заставив сесть, налила ему чашу вина.
– Успокойся, – сказала она. – Их кандидат еще не рукоположен.
– И не будет! – Людовик выхватил вино и выпил залпом. – Я не позволю этим наглым грубиянам противоречить мне. Это немыслимо! Я в своем праве. Что бы ни случилось, клянусь святым Дионисием, им меня не одолеть.
– Я знала, что так случится, – проговорила она и сжала губы. Дело было сделано. Она просила его съездить в Бурж и разъяснить свои намерения, но он пребывал в уверенности, что его власти подчинятся и так.
– Я напишу папе, чтобы он запретил выборы, и я откажу де ла Шатру во въезде в Бурж.
– Папа Иннокентий выступает за свободные выборы прелатов, – сказала она. – Он может поддержать их кандидата.
– Мне все равно, за что он выступает. Я не позволю, чтобы этот чужак был моим архиепископом. Я буду отстаивать свое право выбирать духовенство в моем собственном королевстве до последнего вздоха! – Людовик смял пергамент и швырнул его через всю комнату.
– Напиши папе римскому очень вежливо, – предупредила она.
– Я напишу ему, как сочту нужным. Не я начал эти раздоры. – Он рывком поднялся на ноги.
– У меня пошла кровь, – сказала она, решив расправиться с плохими новостями одним махом.
– Почему все так сложно? – Его шумный, со стоном, выдох был полон разочарования. – Чем я провинился, что все и вся сговорились против меня? Я стараюсь быть образцовым монархом, и вот моя награда: непокорное духовенство и бесплодная жена! – Он бросился вон из комнаты, опрокинув по пути табуретку.
Алиенора прислонила больную голову к прохладной каменной стене. В Бурже все пошло бы иначе, если бы Людовик последовал ее совету и все заранее обсудил с монахами. Теперь будут споры и неловкие объяснения, а Людовик впал в ярость, отравляя всем жизнь. Взрослый мужчина и король, помазанник Божий, он бывал настолько ребячлив и наивен, что приводил Алиенору в отчаяние.
День угасал. Петронилла была навеселе, выпив слишком много вина на пиру. На следующей неделе двор возвращался в Пуатье, а затем в Париж, и идиллия почти закончилась. Она так натанцевалась в своих тонких туфлях из лайки, что разболелись ноги. Рауль утверждал, что не любит танцы, но двигался изящно и быстро вмешивался, отгоняя молодых парней, добивавшихся ее благосклонности. Она смеялась над шутами до боли в боках, подпевала трубадурам, хлопая в ладоши и красиво выводя мелодию. Теперь все закончилось, и придворные расходились на ночлег, Алиенора – в свои покои, а Людовик – на молитву.
Рауль сидел с Петрониллой за столиком на помосте среди крошек и догорающих свечей. Он подлил вина в свой кубок и плеснул в ее. Вокруг слуги убирали столы, оттаскивая их к стенам зала, но стол на помосте не трогали.
– Итак, – сказал Рауль, – за что мы с вами будем пить?
– Не знаю, мессир, – сказала она с кокетливой улыбкой. Вы более опытны в произнесении тостов, чем я.
– Тогда за прекрасное вино и красивых женщин Аквитании. – Он поднял свой кубок.
Она нахмурилась:
– За красивых женщин?
– Только за одну, – поправился он. – За самую прекрасную сестру королевы.
– Скажи мое имя, – попросила она.
– Петронилла.
От звука его голоса она задрожала. Петронилла подняла свой кубок.
– За прекрасное вино и сильных мужчин, – сказала она. – И за самого несовершенного кузена короля. – Она отпила большой глоток.
– Скажи мое имя, – попросил и он.
– Я повторяю его без конца по ночам, когда меня слышит только подушка. – Она провела указательным пальцем по ободку своей чаши. – Но если бы ваша голова лежала на моей подушке, вы могли бы услышать все сами.
Он понизил голос и огляделся:
– Это было бы очень опасно.
Она устремила на него полный вызова взгляд. Она желала этого мужчину и хотела заполучить его, как ее бабушка, которую метко прозвали Данжероссой, заполучила ее деда. Риск только добавлял пикантности. Они будут вместе у всех под носом, и никто ни о чем не узнает, даже сестра, которая полагала, что знает все.
– О да, – ответила она. – Уже поздно, и вы должны проводить меня в мои покои.
Их взгляды скрестились, и чресла Петрониллы стали влажными. Она горела от возбуждения и страха. Какая-то крошечная часть ее разума не могла поверить, что она действительно так поступает. Другая часть гадала, последует ли Рауль за ней или отступит. Если они пересекут черту, назад пути не будет. Когда она встала, ее ноги почти подкосились.
Рауль подхватил ее. Слугам показалось, что коннетабль короля лишь помогает сестре королевы, которая неосмотрительно выпила слишком много вина, и никто не стал на них оглядываться.
Вместо того чтобы отвести Петрониллу в ее покои, Рауль увлек ее в сад. Петронилла прижалась к нему, стукнулась бедром о его бедро и захихикала. Ночной ветерок овевал их, словно теплые крылья пернатых, благоухая розами и соленым привкусом океана. Петронилле казалось, что она слышит рокот волн, а может, это кровь гудела в ее жилах. Над ними висела полная луна – набухший серебряный диск на фоне яркого темно-синего неба.
Рауль отвел ее в беседку, наполовину скрытую розами и аквилегией, и усадил к себе на колени. Петронилла обвила руками его шею и наклонила голову, приглашая к поцелую. Рауль прижал свои губы к ее губам, раздвинул их и показал, как нужно действовать.
Желание горело в ее крови, как крепкое вино. Она прижалась к нему, отдаваясь восхитительным ощущениям, которые рождались в ней в ответ на движения его губ и пальцев. Но вдруг он остановился. Его рука оказалась под юбкой, на мягкой коже ее голого бедра, где он легонько поглаживал ее так, что она едва владела собой.
– Продолжай, – выдохнула она, подаваясь бедрами вперед, раскачиваясь на нем. – Не останавливайся!
– Если я это сделаю, – сказал он, – ты знаешь, что пути назад нет. Мы будем обречены на то, что нам уготовано судьбой.
Петронилла забыла обо всем от вожделения, отчаянно нуждаясь в его любви и внимании – в его твердом мужском теле. Только это и имело значение. С последствиями она разберется позже.
– Никто ни о чем не узнает, если мы будем осторожны! – вздохнула она.
Рауль знал об осторожности все. В его прошлом было множество любовных романов. Глядя на Петрониллу, он ощущал некоторые угрызения совести, но явно недостаточные, чтобы подчинить себе похоть и хищный порыв. Она была красива, желанна, необузданна, но невинна и исполнена голода, который он чувствовал, потому что отчасти и сам был таким.
Он приподнял ее, чтобы усадить сверху.
– Осторожно, – сказал он. – Не торопись, сердце мое. Немного, а потом еще чуть-чуть.
Петронилла закрыла глаза и прикусила губу. Пришла боль, но она была терпимой, а потом накатило наслаждение, небывалое и такое изысканное, что отчасти напоминало боль. Людовик и Алиенора никогда не испытывали и не испытают ничего подобного. Только она познала наслаждение, и от этого все было еще прекраснее. Она поступала плохо, но как это может быть плохо, когда все так хорошо? А потом мыслей совсем не осталось, и она забыла обо всем, они слились воедино, как она и представляла. Содрогаясь в высшей точке наслаждения, она прикусила воротник его камзола, чтобы не закричать. Рауль обхватил ее, сделал еще три сильных толчка и приподнял над собой, чтобы выплеснуть семя вне ее тела.
Когда она рухнула на него, Рауль, задыхаясь, откинул голову назад. Его сердце бурно билось в груди. Такого неистового возбуждения он не испытывал с тех пор, как был зеленым юнцом, со своей первой женщиной.
Петронилла, едва дыша, тихо засмеялась.
– Я хочу еще раз, – сказала она с сияющими глазами.
Он посмотрел на нее с сомнением, но усмехнулся.
– Не сегодня, doucette. Нас будут искать. Прогулка на свежем воздухе не должна затянуться до рассвета, а мы и так с тобой задержались. К тому же мне нужно время, чтобы собраться с силами, даже если ты уже готова.
– Тогда завтра?.. – Она наклонилась и поцеловала его, доказывая, как быстро учится.
Он провел рукой по ее затылку и с неторопливой тщательностью поцеловал в ответ.
– Посмотрим, что можно будет сделать.
У него была с собой салфетка с пиршества, и он стер ею следы их занятий любовью с ее бедер и между ног.
– Дай мне, – сказала Петронилла. – Я брошу ее в огонь.
Он отдал ей салфетку и помог подняться. Она отряхнула платье и повернулась, чтобы снова поцеловать его, наслаждаясь покалыванием его щетины и твердостью рук на ее талии.
– Пойдем, – сказал он. – Пора превращаться в скромную молодую даму.
Петронилла притворно зевнула.
– Свежий воздух пошел мне на пользу; думаю, сегодня я буду спать хорошо, и даже очень.
Рауль проводил ее до лестницы, ведущей к двери ее покоев. Оглянувшись, убеждаясь, что никто не смотрит, он снова поцеловал ее и с последним поцелуем растворился в ночи.
Петронилла тихонько вздохнула и, все еще в восторге, вошла в свою спальню. Ее встретила встревоженная Флорета.
– Где ты была? – воскликнула нянька. – Я так волновалась!
Петронилла закружилась в центре комнаты.
– Гуляла по саду. Сегодня прекрасная луна.
– Одна? – Флорета в ужасе уставилась на подопечную.
– Ничего страшного, – успокоила ее Петронилла. – Мы в Тальмоне. Здесь меня все знают. Я не пленница.
– Что это у тебя в руке? – Флорета с подозрением указала на салфетку.
– Ничего, – быстро ответила Петронилла. – Меня стошнило, и я не хотела портить платье. – Она нетерпеливо взмахнула рукой. – У меня кружится голова. Иди спать и оставь меня в покое. Я могу позаботиться о себе сама.
Поколебавшись, Флорета в конце концов сдалась, сделала реверанс и вышла из комнаты. Петронилла бросила салфетку в изножье кровати. Камин не был зажжен, поэтому сжечь улику сегодня вечером она не могла. К тому же, как ни странно, ей этого не хотелось, ведь это было доказательством ее брачной ночи, такое же, как и свадебная простыня. И пусть Рауль был женат – это не имело значения. Она получит его, чего бы ей это ни стоило. Он будет принадлежать только ей.
Сняв халат и туфли, она забралась в постель и задула лампу и потом долго лежала без сна, вновь переживая случившееся и наслаждаясь воспоминаниями. Прежде чем заснуть, она взяла салфетку с изножья кровати и спрятала под подушку.
Отстояв мессу и позавтракав, Алиенора отправилась поговорить с Петрониллой о скором возвращении в Пуатье. Сестра, как обычно, еще не встала, хотя уже проснулась и сидела в постели; ее локоны перепутались, а глаза были затуманены сном. Флорета вошла с миской теплой воды для утреннего омовения, прихватив хлеб и кувшин пахты.
Алиенора с досадой покачала головой.
– Ты будто ночной цветок, – сказала она. – С утра вянешь и расцветаешь с наступлением сумерек.
Петронилла бросила на сестру странный, лукавый взгляд. Ее губы дрогнули в легкой улыбке.
– Мои лепестки раскрываются, когда другие закрываются, – согласилась она и потянулась. В воздухе витал слабый аромат, знакомый, но Алиенора никак не могла его определить. Петронилла встала с кровати, чтобы умыться.
Из-под подушки торчало что-то вроде салфетки. Алиенора не задержала бы на этом лоскуте свой взгляд, если бы не капли крови на белой ткани. Внутри у нее все сжалось от шока.
– Что это? – требовательно спросила она.
Петронилла повернулась и схватила салфетку, но Алиенора выхватила ее.
– Ничего, – раскрасневшись, ответила Петронилла. – Вчера вечером у меня пошла кровь из носа, вот и все.
Алиенора развернула ткань и заметила и другие пятна – салфетка была чуть влажной. Она поднесла ее к носу, и тут же узнала запах мужского семени. Королева повернулась к перепуганной Флорете.
– Оставь нас, – приказала она, – и никому ни слова.
Флорета перекинула платье Петрониллы через изножье кровати и вышла, оглядываясь через плечо. Алиенора подождала, пока не щелкнет задвижка, и устремила на сестру гневный взгляд.
– Что ты себе позволяешь, глупая? Ты же погубишь нас обеих. Кто это? Говори!
Петронилла сложила руки на груди.
– Никто, – ответила она.
– Не ври! Скажи мне, кто это!
Петронилла вздернула подбородок и посмотрела на Алиенору, ее карие глаза казались почти золотыми на раскрасневшемся лице.
– Я ничего тебе не скажу, потому что говорить не о чем.
Отвернувшись, она отломила кусок от булки, которую принесла Флорета, и сунула его в рот.
Вспыхнув от ярости и боли, Алиенора схватила Петрониллу за руку и повернула ее к себе лицом.
– Глупая девчонка, я пытаюсь тебя защитить! Неужели ты не представляешь, в какие опасные игры ввязываешься?
– Ты пытаешься защитить только себя. Ты ничего не знаешь! На меня тебе наплевать! – Тяжело дыша, Петронилла оттолкнула сестру.
– Я забочусь о тебе, а ты не в состоянии этого понять. Кто-то воспользовался тобой. Я выясню, кто это сделал, и ему придется несладко.
Петронилла не ответила. Она отломила еще кусок хлеба и съела его, с вызовом глядя на старшую сестру.
С тяжелым сердцем Алиенора направилась было к двери с грязной салфеткой в руке, но тут же остановилась. За стенами этой комнаты никто не должен ничего знать. Нельзя поднимать шум, ведь Петрониллу осудят при дворе, и ее позор отразится и на королеве. Она была так осторожна с Жоффруа де Ранконом, избегала любой мелочи, из-за которой так легко мог бы разразиться ужасный скандал, но теперь Петронилла этим глупым, легкомысленным поступком поставила под угрозу их обеих. Она швырнула в нее салфеткой.
– Избавься от этой мерзости! – прошипела она. – Ты опозорила и предала меня и нашу семью. Подумай об этом, если у тебя осталась хоть капля совести, а не только эгоистичное желание получить удовольствие и пошалить. – Ее голос дрожал. – Я тебе доверяла… Ты не знаешь, что натворила.
Петронилла по-прежнему молчала. Алиенора вышла из комнаты и закрыла дверь на задвижку. Взволнованная Флорета стояла снаружи, стиснув руки.
– Что ты об этом знаешь? – набросилась на нее Алиенора. – Отвечай!
Флорета покачала головой:
– Ничего, госпожа, клянусь! Я готовила покои миледи, как обычно. Когда она задержалась, я начала беспокоиться, но потом она пришла с той салфеткой в руке и сказала, что ей нездоровится и она боится, мол, ее вырвет. Она сказала, что ходила подышать воздухом.
«И не только воздухом», – мрачно подумала Алиенора.
– Она пришла одна? С ней никого не было?
– Одна, мадам, совсем одна.
Алиенора пристально посмотрела на Флорету.
– Никому ничего не говори. Если об этом станет известно, будет беда и пострадают все.
– Даю вам слово, мадам, душой клянусь. – Флорета перекрестилась.
Читать бесплатно другие книги:
