Этот бессмертный Желязны Роджер

Когда экран за его спиной ушел вверх, Миштиго спросил меня:

– Это правда, что вы знакомы с некоторыми mambos[12] и туземцами тут же, в Порту?

– Почему бы нет, – сказал я. – А что?

Веганец приблизился к моему креслу.

– Насколько я понимаю, – живо сказал он, – эти вуду, или воду[13], почти не изменились с древних времен.

– Возможно. Меня тут не было, когда они возникли, так что не могу судить наверняка.

– Насколько я понимаю, этим местным не очень-то нравится присутствие чужаков…

– И это верно. Но если поискать подходящий поселок и заявиться туда с подарками, то для вас устроят целое представление.

– Я бы предпочел быть свидетелем подлинных ритуалов. Если бы меня сводил туда кто-нибудь, кого жители не считают чужаком, то я бы заполучил первоисточник.

– Зачем это вам? Нездоровое любопытство к языческим обрядам?

– Нет. Я занимаюсь сравнительным изучением религий.

Я внимательно посмотрел ему в лицо, но ничего там не вычитал.

Не так давно я навещал Маму Джули и Папу Джо и прочих, и сам поселок был недалеко, но я не знал, как они отнесутся к тому, что я приведу с собой веганца. Если я приводил людей, они, естественно, никогда не возражали.

– В общем… – начал я.

– Мне хотя бы глянуть одним глазком, – сказал он. – Я буду держаться в тени. Они даже не узнают, что я там.

Я еще что-то промямлил и в конце концов сдался. Я неплохо знал Маму Джули и не усмотрел никакой реальной опасности для нас. Поэтому сказал:

– О’кей. Я вас отведу в одно такое местечко. Вечером, если не возражаете.

Он кивнул, поблагодарил меня и пошел за очередной Кокой. Джордж, так и не слезавший с подлокотника моего кресла, близко наклонился ко мне и заметил, что было бы очень интересно препарировать веганца. Я с ним согласился.

Миштиго вернулся с Дос Сантосом.

– Это правда, что вы берете мистера Миштиго на языческую церемонию? – спросил тот. Его ноздри раздувались от возмущения.

– Правда, – сказал я. – Беру.

– Без личного телохранителя нельзя.

Я повернул руки ладонями вверх.

– Обойдемся.

– Я и Хасан будем вас сопровождать.

Я уже готов был возразить, когда между ними вклинилась Эллен.

– Я тоже хочу с вами, – сказала она. – Я никогда там не была.

Я пожал плечами. Если идет Дос Сантос, то пойдет и Диана, что делает нашу компанию довольно многолюдной. Одним больше, одним меньше – какая разница. Все рухнуло, еще не начавшись. Так что я сказал:

– Почему бы нет?

Поселок располагался в пределах гавани, возможно, потому, что он возник в честь Агве Войо[14], бога моря. Однако скорее всего потому, что люди Мамы Джули всегда были людьми гавани. Бог Агве Войо – не из ревнивых, так что на стенах в ярких красках запечатлено великое множество других языческих божеств. Дальше по острову есть поселения и поустроенней, но они носят более коммерческий характер.

Большая великолепная лодка Агве, выкрашенная в голубой, оранжевый, зеленый, желтый и черный цвета, казалась для моря непригодной. Малиновый Дамбалла Ведо кольцами извивался во всю длину противоположной стены. Папа Джо ритмично постукивал в несколько больших тамтамов – он был в глубине помещения, правее единственной двери, в которую мы вошли.

Разнообразные христианские святые с непостижимым выражением взирали на пеструю геральдику, могильные кресты, флаги, мачете и дорожные знаки, что покрывали каждый дюйм стен; застыв в послеураганном сюрреализме благодаря ослепительным краскам с планеты Титан – один бог знает, одобряли они это или нет, – святые смотрели сверху вниз из дешевых своих рамок, будто те были окнами в некий враждебный мир.

Маленький алтарь был завален пузырьками из-под алкогольных напитков, бутылями из тыквы, священными сосудами для духов-лоа, амулетами, курительными трубками, флажками, фотоснимками неизвестных подводных существ; среди прочего лежала и пачка сигарет для Папы Легбы[15].

Когда нас привел сюда юный туземец по имени Луис, служба была уже в разгаре. Помещение было метров восемь в длину и пять в ширину, с высоким потолком и грязным полом. Вокруг столба в центре медленно и важно двигались танцоры. Их темная плоть мерцала в тусклом свете древних керосиновых ламп. С нашим приходом в помещении стало тесно.

Мама Джули с улыбкой взяла мою руку. Она отвела меня к алтарю и сказала:

– Эрзули была добра.

Я кивнул.

– Ты ей нравишься, Номико. Ты долго живешь, много путешествуешь и возвращаешься.

– Всегда, – сказал я.

– А те вон люди? – Темные ее глаза блеснули в сторону моих спутников.

– Друзья. Они не будут докучать.

Она засмеялась, когда я это сказал. Я тоже.

– Я их спрячу подальше, если ты позволишь нам остаться. Мы постоим в тени по углам комнаты. Если хочешь, чтобы я их увел, я уведу. Вижу, вы уже много танцевали, много бутылок опустошили…

– Оставайтесь, – сказала она. – Как-нибудь приходи днем поболтать.

– Приду.

Затем она отошла, и для нее освободили место в круге танцующих. Довольно крупная, хотя и с тоненьким голосом, она двигалась как огромная резиновая кукла, но не без грации, делая шажки под монотонный гром тамтамов Папы Джо. Через какое-то время эти звуки заполнили собою все вокруг – мою голову, землю, воздух, – возможно, такими казались удары сердца кита наполовину переваренному Ионе[16]. Я следил за танцорами. И я следил за теми, кто следил за танцорами.

Я выпил пинту рома в надежде догнать остальных, но не догнал. Миштиго продолжал потягивать Коку из бутылки, которую он прихватил с собой. Никто не заметил, что он голубой, но мы явились довольно поздно, и все шло своим чередом, так, как и положено.

Красный Парик стояла в углу, и вид у нее был презрительный и испуганный. Она прижимала к себе бутылку, но и всего-то. Миштиго прижимал к себе Эллен, но и всего-то. Дос Сантос стоял возле двери и следил за всеми – даже за мной. Хасан, присевший у стены, справа от двери, курил маленькую трубку с длинным чубуком. Вид у него был мирный и спокойный.

Мама Джули, насколько я понял, начала петь. Остальные голоса подхватили песню:

Papa Legba, ouvri baye! Papa Legba, attibon Legba, ouvri baye pou pou passe! Papa Legba…[17]

Так все шло, и шло, и шло. Меня охватила дремота. Я пил ром, и жажда усиливалась, и я пил ром.

Не знаю, сколько уже мы там околачивались, когда это случилось. Танцоры целовали ритуальный столб и пели, и гремели погремушками из тыквы, и разливали вокруг воду, и парочка туземцев вела себя как ненормальная и болтала что-то бессвязное, и жертвенное блюдо на полу превратилось в кашу, и воздух был полон дыма, и я стоял, привалившись к стене, и, полагаю, с минуту или две глаза мои были закрыты.

Звук этот раздался оттуда, откуда я его и не ждал.

Вопил Хасан.

Долгий его то ли вопль, то ли стон вернул меня в реальность, ошеломил, лишил равновесия, так что я тяжело ударился о стену. Тамтамы продолжали стучать так же ровно, без сбоев. Однако некоторые из танцоров остановились, озираясь.

Хасан уже встал на ноги. Зубы его были оскалены, глаза как щелки, лицо его в блеске пота пошло от напряжения горами и долинами.

Борода его была как огневой удар наконечника копья.

Одежда его, зацепившись за какие-то настенные украшения, была как черные крылья.

Руки его, гипнотически медленно шевелясь, душили кого-то невидимого.

Звериный рык вырывался из его глотки.

Он продолжал давить кого-то невидимого.

В конце концов удавил, и руки его пружинно разомкнулись.

Тут же возле него возник Дос Сантос, стал что-то говорить, но они обитали в разных мирах.

Один из танцоров принялся тихонько стенать. К нему присоединился другой, затем все остальные.

Мама Джули отделилась от круга и пошла ко мне – как раз в тот момент, когда Хасан начал все по новой, на сей раз с большим артистизмом.

Тамтам продолжал излагать свой равномерный земной танец.

Папа Джо даже глаз не поднял.

– Плохой знак, – сказала Мама Джули. – Что ты знаешь об этом человеке?

– Много чего, – ответил я, усилием воли очищая свои мозги.

– Ангелсу.

– Что?

– Ангелсу, – повторила она. – Бог тьмы, которого надо бояться. Ангелсу вселился в твоего друга.

– Объясни, если можешь.

– Он редко приходит в наше селение. Он здесь нежеланный гость. Те, в кого он вселяется, становятся убийцами.

– Думаю, Хасан просто попробовал новую курительную смесь – мутантную амброзию или еще что-нибудь.

– Ангелсу, – снова сказала она. – Твой друг станет убийцей, потому что Ангелсу – бог смерти, и он приходит только вместе с ней.

– Мама Джули, – сказал я, – Хасан и так уже убийца. Если бы за каждого убитого им ты получила бы кусочек жвачки и попробовала бы всю ее сжевать, ты бы выглядела как бурундук. Он профессиональный убийца – и поэтому старается держаться в рамках закона. С тех пор как на материке разрешены дуэли, большую часть своей работы он на них и делает. Ходили слухи, что иногда он совершает незаконные убийства, но это ни разу не удалось доказать. Так что, – закончил я, – скажи мне, кто он, Ангелсу, – бог палачей или убийц? Все-таки между ними должна быть какая-то разница.

– Для Ангелсу – никакой, – промолвила Мама Джули.

Тем временем Дос Сантос, дабы прекратить спектакль, схватил Хасана за запястья. Он пытался разомкнуть его руки, однако как-нибудь попробуйте согнуть прутья решетки, и вы представите себе эту картину.

Я пересек помещение и со мной еще несколько человек. Как оказалось – к счастью, поскольку Хасан наконец заметил, что перед ним кто-то стоит, и рывком вниз освободил руки. Тут же из-под его одежды появился стилет с длинным лезвием.

В действительности ли он собирался применить его против Дона или еще кого-нибудь, вопрос спорный, потому что в этот момент Миштиго заткнул бутылку своей Коки большим пальцем и ударил его ею за ухом. Хасан повалился вперед, и Дон поймал тело, я же вырвал лезвие из его пальцев, а Миштиго прикончил свою Коку.

– Интересный ритуал, – заметил веганец, – я и представить себе не мог, что в этом большом парне кроются такие сильные религиозные чувства.

– Это только доказывает, что ни в чем нельзя быть слишком уверенным, не так ли?

– Да. – Он вытянул руку, указывая на зевак: – Они что, все поголовно пантеисты[18]?

Я покачал головой:

– Скорее примитивные анимисты[19].

– А в чем разница?

– Ну, скажем, если эта бутылка Коки, только что опустошенная вами, должна занять свое место на алтаре, или «пе», как его называют, – она будет сосудом для Ангелсу, коль скоро она оказалась в тесной мистической связи с Богом. Так ее видит какой-нибудь анимист. Ну а пантеист будет немного огорчен, если кто-нибудь явится без приглашения во время ритуала да еще накуролесит вроде нас. Пантеисту, возможно, захочется принести незваных гостей в жертву Агве Войо, богу моря, – и он раскроит им черепа в соответствии с ритуалом и сбросит с пирса. Вот почему я не чувствую себя обязанным объяснять Маме Джули, что все эти люди, глазеющие на нас, самые настоящие анимисты. Простите, я отойду на минутку.

На самом деле все обстояло далеко не так мрачно, но мне хотелось немножечко его напугать. Думаю, это удалось.

Извинившись и пожелав доброй ночи, я подобрал Хасана. Он был холоден и недвижен, и только мне было под силу тащить его.

Кроме нас, на улице никого не было, а большая великолепная лодка Агве Войо взрезала волны где-нибудь за восточным краем мира, плеща в небеса его любимыми красками.

Дос Сантос рядом со мной сказал:

– Наверно, вы были правы. Видимо, нам не следовало с вами ходить.

Я не стал утруждать себя ответом, но Эллен, шедшая впереди с Миштиго, обернулась.

– Чушь. Если бы мы не пошли, то лишились бы замечательного драматического монолога в исполнении того, кто ставит шатры-палатки. – Тут я оказался в зоне досягаемости – обе ее руки метнулись ко мне, и пальцы сомкнулись у меня на горле. Давить она не давила, но ужасно гримасничала, рычала, мычала, охала: – В меня вселился Ангелсу, да и в тебя тоже! – А затем рассмеялась.

– Отпусти горло, иначе я просто сброшу на тебя этого араба, – сказал я, невольно сравнивая оранжево-коричневый цвет ее волос с оранжево-розовым цветом неба за ней и улыбаясь. – А то слишком уж он тяжелый.

Перед тем как отпустить, она сжала пальцы на моем горле – не сильно, но все же довольно чувствительно для шутки, – а затем снова повисла на руке у Миштиго, и мы двинулись дальше. Да, женщины никогда не дают мне пощечин, поскольку я всегда подставляю первой другую щеку, а они боятся грибка; так что, полагаю, слегка меня придушить – это и есть единственная их альтернатива.

– Ужасно интересно, – поделилась Красный Парик. – Так необычно. Как будто во мне самой кто-то танцевал с ними. Странное было чувство. Вообще-то я не люблю танцы – никакие.

– Какой у тебя акцент? – перебил я ее. – Никак не могу определить.

– Не знаю, – сказала она. – Во мне помесь ирландского с французским. Жила на Гибридах, а также в Австралии, Японии, до девятнадцати лет…

Тут Хасан простонал, изогнулся, напрягая мышцы, и я почувствовал резкую боль в плече.

Я опустил его на порог и обыскал, обнаружив два метательных ножа, еще один стилет, очень изящный гравитационный нож, Бови с зубчатым лезвием, цепочки для удушения и металлическую коробочку с различными порошками и пузырьками с жидкостями, которые я не стал тщательно исследовать. Мне понравился гравитационный нож, и я оставил его себе. Это был Корикама, очень хорошей отделки.

В конце следующего дня – назовем его вечером – я хитростью заманил старика Фила, решив сделать себе такой подарок за посещение номера люкс Дос Сантоса в отеле «Роял».

Редпол до сих пор дает Филу от ворот поворот, как какому-нибудь возвращенцу Тому Пейну, даже несмотря на то что мой друг уже более полувека доказывает, что он тут ни при чем, – с тех самых пор, как стал обретать значительность и респектабельность. Помимо «Зова Земли», возможно, лучшего из написанного им, он также клепал Статьи Возвращения, которые помогли высветить нужную мне злобу дня. В ту пору Фил был способен на безответственные поступки, хотя в то же время считался постановщиком проблем, и я уверен, что он еще собирает в свой архив нежные взгляды и пылкие признания, время от времени достает их, стряхивает пыль, испытывая при этом явное удовольствие.

Кроме Фила, у меня был еще один предлог для визита – я хотел посмотреть, как чувствует себя Хасан после прискорбного удара, который он получил в поселке. А вообще-то я хотел воспользоваться случаем, чтобы поговорить с Хасаном и выяснить, если уж на то пошло, готов ли он мне сообщить, каковы его теперешние обязанности.

Итак, мы с Филом отправились туда пешком. От строений Конторы до отеля было недалеко. Около семи минут своим ходом.

– Ты уже закончил писать элегию на меня? – спросил я.

– Еще над ней работаю.

– Ты двадцать лет это говоришь. Поторопился бы, чтобы я успел прочесть.

– Я могу показать тебе несколько очень милых… на Лоурела, на Джорджа, есть даже одна на Дос Сантоса. В моей картотеке все виды заготовок – из разряда трафаретов – для людей менее выдающихся. Однако твоя – целая проблема.

– А именно?

– Я вынужден постоянно ее обновлять. Ты ведь не стоишь на месте – живешь себе, радуешься, делаешь что-то.

– Не одобряешь?

– Большинство людей имеют честь что-то делать с полвека, а затем они замирают на месте. С их элегиями нет проблем. У меня такими шкафы забиты. Но, боюсь, твоя должна быть вещью свежеиспеченной с диссонансом в конце. Я не люблю так работать. Мне нужны годы, чтобы все хорошенько обдумать, чтобы тщательно оценить жизнь моего героя, и без вмешательства со стороны. А вы, те, кто живет свои жизни, как в народных песнях, с вами хлопот не оберешься. Думаю, ты хочешь, чтобы я написал тебе эпос, но я становлюсь слишком стар для этого. Иногда я засыпаю на ходу.

– По-моему, ты просто водишь меня за нос, – сказал я ему. – Другие заполучают свои элегии, мне бы хотя бы парочку хороших детских стишков.

– У меня такое чувство, что твоя вскоре будет закончена, – заметил он. – Я постараюсь вовремя сделать для тебя экземпляр.

– О! Из каких таких глубин проистекает сие чувство?

– Кто может локализовать источник вдохновения?

– Ты.

– Это снизошло на меня, когда я медитировал. Я был занят сочинением элегии на веганца – конечно, просто так, в порядке упражнения – и вдруг поймал себя на мысли: «Скоро я закончу элегию на грека». – Немного помолчав, он продолжал: – Концепция этой вещи такова: ты – как два человека, один ростом выше другого.

– Это можно сделать, если я встану перед зеркалом и буду переносить вес с ноги на ногу. У меня одна нога короче другой. Таким образом я концептуализирую твою идею[20]. Ну и что дальше?

– Ничего. Ты все это не совсем правильно понимаешь.

– Это культурная традиция, против которой у меня никогда не было достаточно иммунитета. Вроде моей слабости к узлам, лошадям – Гордия[21], Троя… Сам знаешь. Мы прилипалы.

Он молчал на протяжении десяти последующих шагов.

– Так перья или свинец? – спросил я его.

– Пардон?

– Это загадка калликанзаросцев. Выбирай.

– Перья?

– Ты ошибся.

– А если бы я сказал: «свинец»?

– Ну… У тебя только один шанс. Правильный ответ тот, который нужен калликанзаросцу. Ты проиграл.

– Это слегка смахивает на приговор.

– Такова Калликанзароя. Скорее греческое, чем восточное коварство. Не столь непостижимое. Поскольку твоя жизнь часто зависит от ответа, калликанзаросец, как правило, предпочитает, чтобы в проигравших был ты.

– Почему?

– Спроси при встрече у какого-нибудь калликанзаросца, если представится такой случай. Они натуры неуправляемые.

Мы вышли на нужную авеню и повернули по ней.

– С чего это тебя вдруг снова заинтересовал Редпол? – спросил Фил. – Ты ведь давным-давно ушел оттуда.

– Я ушел в подходящее время, и все, что меня интересует, это оживает ли он снова – как и в прежние дни. Хасан мнит себя шишкой, поскольку всегда обеспечивает успех, и я хочу знать, что там у них в загашнике.

– Ты не встревожен тем, что они тебя отыскали?

– Нет. Возможно, в этом есть свои неудобства, но я сомневаюсь, что это меня свяжет.

«Роял» засверкал перед нами, и мы вошли, прямиком направившись в номер люкс. Когда мы шагали по ковровой дорожке коридора, Фил в порядке констатации заметил:

– Опять я создаю помехи.

– Похоже, что так.

– О’кей. Десять против одного, что ничего ты не разнюхаешь.

– На это ставить не буду. Возможно, ты и прав.

Я постучал в дверь из темного дерева.

– Привет, – сказал я, когда она открылась.

– Входите, входите.

И мы вошли.

Десять минут мне потребовалось, чтобы перевести разговор на прискорбную тему избиения Бедуина, поскольку там была Красный Парик, сбивавшая меня с толку тем, что была там и сбивала с толку.

– Доброе утро, – сказала она.

– Добрый вечер, – сказал я.

– Есть что-нибудь новенькое в Искусствах?

– Нет.

– В Монументах?

– Нет.

– В Архивах?

– Нет.

– Какая интересная у вас работа!

– О, все романтики из конторы информации – это они создали ореол, растрезвонивший про нас чего нет. А в действительности мы лишь обнаруживаем, восстанавливаем и сохраняем письменные следы и остатки материальной культуры человечества.

– Что-то вроде старателей культурной помойки?

– М-да… Думаю, сказано точно.

– Но зачем?

– Зачем что?

– Зачем вы это делаете?

– Кто-то должен, ведь это культурная помойка. Так что постараться стоит. Свою помойку я знаю лучше всех.

– Ты одержим, при том что и скромен. Тоже хорошо.

– Когда я просился на эту работу, было не так уж много, из кого выбирать, – а я знал, где припрятано огромное количество помоек.

Она протянула мне питье, сама сделала полтора глоточка из своего бокала и спросила:

– Они еще и вправду вокруг нас?

– Кто? – поинтересовался я.

– Старые боги. Корпорация божеств. Вроде Ангелсу. Я думала, что все боги покинули землю.

– Нет, не покинули. То, что в большинстве своем они похожи на нас, не означает, что они ведут себя так же, как мы. Когда человек покидал землю, он не предложил им отправиться вместе с ним, а у богов тоже есть гордость. Однако, возможно, они должны были остаться, – есть такая вещь под названием ананке, смертная участь. Никому ее не миновать.

– Как и прогресса?

– Да. К вопросу о прогрессе. Как Хасан прогрессирует? Когда я видел его в последний раз, он остановился на мертвой точке.

– Уже на ногах. Орясина. Толстая черепушка. Здоровехонек.

– Где он?

– Дальше, налево. Зал для игр.

– Пожалуй, я схожу выразить ему свое сочувствие. Прощаешь?

– Уже прощен, – сказала она, кивая, и пошла послушать, как Дос Сантос говорил с Филом. Фил, естественно, приветствовал такое пополнение.

Никто не отметил мой уход.

Зал для игр находился в другом конце длинного коридора. Подходя, я услышал «шмак», потом стало тихо, а потом снова – «шмак».

Я открыл дверь и заглянул.

Он был там один.

Стоял спиной ко мне, но, услышав, что дверь открылась, быстро повернулся.

На нем был длинный пурпурный халат, правая его рука покачивала нож. На затылке красовалась большая нашлепка пластыря.

– Добрый вечер, Хасан.

Рядом с ним стояла корзина с ножами, а на противоположной стене он укрепил мишень. В ней торчало два ножа – один в центре, другой на шесть дюймов в сторону, девятка на циферблате.

– Добрый вечер, – медленно произнес Хасан. Затем, подумав, добавил: – Как ты себя чувствуешь?

– О, отлично. Я пришел задать тебе тот же вопрос. Как твоя голова?

– Боль очень сильная, но пройдет.

Я закрыл за собой дверь.

– Тебе, должно быть, что-то привиделось прошлым вечером.

– Да. Мистер Дос Сантос говорит, что я сражался с призраками. Не помню.

– Ты ведь не курил то, что толстый доктор Эммет называет Каннабис сатива – конопля.

– Нет, Караги. Я курил цветок-вампир, который сосет человеческую кровь. Нашел его у Старого Места – Константинополя – и аккуратно высушил лепестки. Одна старуха сказала, что он позволит мне заглянуть в будущее. Она соврала.

– …И кровь вампира вызывает приступы безумия? Это что-то новое, надо записать. Между прочим, ты только что назвал меня Караги. Я бы хотел, чтобы ты так меня не называл. Меня зовут Номикос, Конрад Номикос.

– Хорошо, Караги. Я был удивлен, увидев тебя. Я думал, что ты давно умер, когда твой великолепный корабль разбился в гавани.

– Караги тогда и умер. Ты говорил кому-нибудь, что я похож на него?

– Нет, я попусту не болтаю.