Дыхание скандала Эссекс Элизабет
Помогай ему Господь, Престон сумасшедшая и сводит его с ума.
— А как же ваши волосы? — Он потянулся, поддавшись неутихавшему желанию коснуться ее, и приподнял край шапки. — Даже самые безразличные родители заметят, что волосы стали короче на несколько дюймов.
— Ах, это! Они всего лишь заколоты, чтобы казались короче, видите?
Престон вытащила шпильки, позволив волосам во всю длину упасть на спину. Перед внутренним взором Уильяма мелькнул ее образ, облаченный только в длинные, тронутые солнцем рыжеватые локоны. Эта мысль ударила его, как кулак в солнечное сплетение, жаля своей неожиданной силой.
— Нет! Прекратите, черт побери. Уберите их обратно. — Уилл натянул шапку ей на голову. — Как мне это ни огорчительно, лучше нам представлять вас мальчиком. Но вас нужно немедленно отправить отсюда. Я совершенно не желаю, чтобы подумали, что я посреди улицы в Питерсфилде занимаюсь любовью с мальчишкой. — Он направился забрать ее кобылу и известить Здоровяка Хэма о перемене своих планов.
Когда Престон не последовала за ним, Уилл принужден был обернуться и увидел, что она стоит там, где он ее оставил, с неуверенным, почти ошеломленным выражением лица.
— Вы занимаетесь со мной любовью, Джеллико? — спросила она с полными недоверия глазами.
Черт бы все это побрал! Он становится таким же опасно ненормальным, как и она. Ну и дел он натворил своей беззаботной болтовней сегодня вечером.
— Нет. — Уилл собирался добавить, что она хорошо поймет, когда он займется с ней любовью, но, как ни своевольна Престон на вид, внутренний инстинкт подсказывал ему, что она невинна в самом прямом смысле слова. Ему нужно действовать осторожно.
— Ох, — только и сказала она, но ему показалось, что он услышал в ее голосе разочарование.
Вот тебе на! Молодая леди, возможно, из хорошей семьи, переодетая мальчиком, стоит в ночи под дождем посреди улицы, расстроенная тем, что Уилл не собирается изнасиловать ее на месте. Ясно, что Всевышний забавляется и шутит над ним.
Уилл подчинился менее благородным инстинктам и повернул назад, к своенравной Престон. Потому что только своенравные стоят того, чтобы познакомиться с ними поближе.
— Должен сказать, Престон, — он внимательно оглядел ее, наслаждаясь видом, — из вас получился отличный парень. Никто ничего не заподозрит.
Она чудесно порозовела от его оценки, но снова беспечно повела плечом.
— Люди видят только то, что хотят увидеть. Они хотят увидеть парня, они его и видят.
— Не скажите. Однажды я довольно долго жил с женщиной и так ничего и не заподозрил. Вы, дамы, осторожные и умные. — Он предупредил ее неизбежный вопрос, поскольку глаза у Престон округлились и рот раскрылся от изумления. — Эта история подождет до другого дня. А мы вернемся к дню сегодняшнему, вернее, к сегодняшней ночи. Что вы планировали делать, если бы я пошел в этот дом? — Уилл кивком указал на дом под номером шесть.
— Не знаю. Думаю, играла бы в кости. А что вы делали бы, если бы пошли в этот дом?
— Думаю, пил бы дешевое бренди. И сопротивлялся желанию проводить сравнение с началом вечера.
Ее губы растянулись в широкой улыбке.
— Теперь я польщена.
— Да. Я потрясен разнообразием ваших талантов. Вы действительно умеете играть в кости?
Он был отлично знаком с моряками, игравшими в «корону и якорь» и слышал истории об аристократах, ставивших на кон все свое состояние в азартных играх, но вообразить не мог, что милые провинциальные барышни — а он все еще считал Престон милой, несмотря на внешнее своеволие, — обчищают соседей, потряхивая стаканчик с костями.
— Конечно. Я изучала теорию. — Что-то дерзкое вспыхнуло в ее глазах. И улыбка от этого стала еще озорнее и слаще.
— И как милые сельские барышни узнают теорию игры в кости?
— Это математическая теория. Я же вам говорила, я читаю книги!
— Какие интересные книготорговцы у вас в деревне. А как насчет применения теории на практике?
— Весьма успешно.
Да, она ему определенно нравится. Все больше и больше.
— Хорошо. Сколько у вас денег?
Она вытащила из карманов соверен и несколько крон.
— Для начала хватит.
Какая практичность посреди безумия! Он едва не взял Престон под руку. Едва. Когда ведешь юную леди играть в кости, кажется правильным взять ее за руку и крепко держать, вводя во грех. Но она сунула руки в карманы и ссутулилась, восхитительно изображая мальчишку.
— Расскажите мне про свои теории, — попросил Уилл, когда они шли к группе игроков, собравшихся у бордюра.
— Это математика. — Престон скептически прищурилась, словно сомневалась в его способности понять.
— Да? — Уилл решил избавить ее от своих широких познаний в тригонометрии и навигации и только скромно признался: — Я знаком с этой наукой.
Ее брови сошлись вместе в восхитительной сосредоточенности.
— Понимаете, все основано на вероятности того, как часто выпадает определенное число.
Слушая ее, он наклонился посмотреть игру.
— Вы начинаете с шанса один к шести с одной костью, но с двумя костями шансы, что выпадет определенный номер, меняются. Однако на самом деле все гораздо сложнее. Все дело в вероятности. Это довольно переменчивая игра, — объясняла Престон ему на ухо.
Она сидела на корточках рядом с ним. Если он повернет голову, его рот окажется вровень с ее губами. Да, Всевышний действительно смеется над ним, придавая искушению вид дерзкого мальчишки в побитом молью рединготе.
— Поэтому она и зовется игрой, Престон.
Ее ответная улыбка была абсолютно жизнерадостной.
— Тогда давайте играть.
Престон легко и уверенно вступила в игру, исчезнув в путанице рук и голов. Она терпеливо ждала своей очереди, делала благоразумные ставки, даже не поглядывая на него в ожидании совета, и потирала руки в нетерпении, когда придет ее очередь бросать кости.
Через несколько минут она втрое увеличила свой небольшой столбик шиллингов. Но соверен был для здешних игроков большими деньгами, поэтому Уилл с радостью увидел, что, проиграв шестипенсовик, Престон рассовала выигрыш по карманам и объявила, что отказывается от следующего тура.
— Не хочу выглядеть жадной, — объяснила она, но, судя по ее улыбке и порозовевшим щекам, Уилл мог сказать, что она довольна. И чувствует себя свободнее. — Что вы теперь думаете о моей теории?
— Думаю, что нужно познакомить вас с игрой с более высокими ставками.
Она рассмеялась, и чудесный гортанный звук, приправленный восторгом и озорством, вызвал у него желание поиграть с ней в игры другого рода. В интимные игры, в которых он мог вызвать ее смех без слоев мешающей одежды.
— Во всяком случае, не сегодня. Вряд ли я подобающе одета для этого.
Ее комментарии так перемешались с его мыслями, что он задавался вопросом, не высказал ли вслух вертевшиеся в уме мысли. Но нет… она бы по меньшей мере дала ему пощечину.
Он отвел ее от игроков.
— Это первая разумная мысль, которую вы высказали за сегодняшний вечер.
Престон прищурилась и подняла бровь. От явной дерзости сердце у него в груди скакнуло куда-то вбок. Что за чудесная, странная, беспокойная барышня.
— Так уж и первая? Я ведь нашла отличный коньяк.
Чудесная, безумная барышня.
— Вношу поправку. Вторая разумная мысль. Мое уважение к вашим теоретическим талантам возросло. У вас в плане что-то еще на сегодняшний вечер, или вы удовлетворитесь тем, что последовали за мной к гнездышку этой птички и пощипали лакеев и конюшенных мальчишек, лишив их заработанных пенни?
— Я играла честно. — Ее тон был скорее строгим, чем едким. — И если это гнездо вашей птички, почему вы летаете снаружи?
— Я не сказал, что это гнездо моей птички. И оно чересчур полное.
Престон взглянула на толчею людей и карет на тротуаре, потом — на окна, из которых лился теплый желтый свет.
— Похоже, для одного гнездышка тут ужасно много джентльменов.
— И снова мы удивительно сходимся во взглядах, Престон.
Безумие, вот что их роднит. Но, лопни его глаза, она ему нравится!
— Мастер Уилл, — подошел Здоровяк Хэм. — Ваш брат, лорд Джеффри, прислал сказать, что, если вы не присоединитесь к нему, он скоро выйдет.
— Спасибо, Хэм. Но я к нему не присоединюсь. Я останусь тут и займусь мальчишкой.
Выражение лица Здоровяка Хэма не изменилось, но, когда он полоснул взглядом Престон, его тон стал резче:
— Как пожелаете, сэр.
— Поищи свою лошадь, Престон, — велел ей Уилл.
— Она у кареты Сандерсона, — указал направление Здоровяк Хэм.
— Премного обязан. — Престон тронула шапку и, ссутулившись, шмыгнула прочь.
Как только она отошла подальше и не могла их слышать, Уилл повернулся к давнему и чересчур проницательному кучеру своего отца.
— Хэм, это не то, что ты думаешь.
Лицо Здоровяка Хэма оставалось непроницаемым.
— Мне платят не за размышления, молодой сэр.
— Ну тогда присмотрись получше.
Кустистые брови Хэма поползли вверх, коснувшись края надвинутой на лоб высокой шляпы.
— Тогда вот что я думаю, молодой сэр. Эта барышня уже по горло в трудностях и, с вашего позволения, и вас скорее всего впутает в какое-нибудь дерьмо. И еще думаю, что такой отличной и дорогой кобылы я в жизни не видел, даже если никто не ищет эту девчонку, то лошади хватятся, и очень скоро. Если хотите моего совета, мастер Уилл, то сделайте что-нибудь для них обеих, пока не стало слишком поздно.
Черт побери! Здоровяк Хэм, может, и слуга, но это был заслуженный выговор, как и те, что Уилл зарабатывал от своих капитанов.
Оставалось только принять судьбу, как подобает мужчине.
— Согласен. Она — молодая леди, из хорошей семьи. Кобыла принадлежит ей, но я не могу отправить леди отсюда одну. Я собираюсь проводить ее домой.
— Тогда все в порядке. — Здоровяк Хэм поправил шляпу. — Действуйте, молодой сэр.
— Да. И мы оставим при себе появление юного друга и не станем делиться причиной моего отъезда с моим братом?
— О другом даже и не мечтайте, мастер Уилл. Но вам лучше поторопиться, если хотите разминуться с лордом Джеффри. Он скоро появится.
— Спасибо тебе, Здоровяк Хэм. — Уилл тряхнул мясистую лапищу кучера. — Доброй ночи тебе.
— И вам того же, сэр. — Здоровяк Хэм коснулся полей шляпы и отступил. — Будьте осторожны.
— Спасибо. Буду.
Но как Уилл собирается быть осторожным с Престон, которая явно не думает об осторожности? И все же она уложила Стабби на паркет как рассерженный боцман. Это многое говорит о ее добродетели. Уиллу нужно действовать осторожно, если он не хочет оказаться в таком же положении. Хотя он не Стабби.
А было бы занятно затеять с ней борьбу, только чтобы посмотреть, к чему это приведет.
Черт! Уилл мудро засунул подальше эту интригующую, хотя и идиотскую идею, когда Престон вернулась со своей громадной кобылой, которая мрачно посматривала на него большими глазами.
— Этот огромный пони выдержит нас двоих? — сыронизировал Уилл.
— Она не пони, она…
— Да-да, я уверен, что она — самое замечательное и дорогое животное, которое мне доводилось видеть, и прекрасна, как единорог, но вопрос в том, выдержит ли она нас двоих?
Престон, похоже, сочла это оскорблением в адрес своей кобылы.
— Она сделает все, что я попрошу.
— Отлично. Тогда забирайтесь на эту лошадь и попросите ее стоять тихо и смирно, — дружелюбно приказал он.
Уилл повернул за плечо длинноногую Престон и быстро подсадил в седло столь же длинноногой кобылы. Не сказать, что прикосновение к точеным длинным ногам Престон поселило покой в его уме. Или в теле.
Она ерзала, пока не сползла с седла назад, на круп лошади, освобождая ему место.
— Нет, — покачал головой Уилл. — Возвращайтесь обратно. Я поеду сзади.
Престон тряхнула головой.
— Будет лучше, если она почувствует ваш вес в седле.
— Моя дорогая Престон, будет лучше, если она почувствует руку опытного всадника. Я — моряк, а не светский щеголь. И в последние годы мало ездил верхом. Так что возвращайтесь в седло, дайте мне руку и держите преисподнюю в узде.
Престон так и сделала, с удивительной силой ухватив его за предплечье, и помогла сесть сзади. Хотя почему что-то вызывает у него удивление, когда он имеет дело с Престон, было выше его понимания. Но, сидя позади нее, Уилл все-таки удивлялся, удобно устроив руку вокруг ее стройной талии.
Есть определенное преимущество в том, чтобы прикинуться дураком. «Корма» Престон твердо прижималась к его бедрам, когда они оба устроились в седле. Уилл обнял Престон за талию и плотно прижал к своей груди. Да, суша с каждой проходящей минутой сулила все больше и больше.
— Отлично, Престон. Куда теперь? Гемпшир ждет.
Глава 8
К спине Антигоны прижимался джентльмен. Высокий, полный жизни джентльмен, чей жар просачивался сквозь слои ее одежды, пока она не почувствовала себя поджаренной и мягкой, как намазанный маслом кусочек хлеба. Как это чудесно.
Уилл был так ошеломляюще, так замечательно близко, обнимал за талию, возвышался над ней, она ощущала запах табака и бренди, слышала, как поскрипывают его высокие сапоги у седла. Все чувства обострились, деловито определяя новые ощущения, наводнившие ее тело. Удивительно, что она еще способна думать.
Но думать ей приходилось, поскольку дождь принялся поливать с новой силой, и когда они ехали по Хай-стрит, ветер бросал ей в лицо пригоршни холодной воды.
Рука Джеллико напряглась, он, прикрывая, притянул Антигону к себе. Как большое защитное одеяло. Его подбородок, похоже, оказался над ее макушкой как навес.
— Вы видите, куда ехать?
Голос Уилла прозвучал у самого ее уха, она чувствовала, как слова отдаются в его теле и впитываются в ее кости.
— Редхилл на востоке, в Суссексе.
Ей пришлось повернуться, чтобы ответить, и ее рот оказался как раз под его подбородком. Левая рука Уилла лежала на ее талии, большой палец как-то пробрался под ее редингот и описывал неторопливые круги по рубашке. Эта интимность одновременно и успокаивала, и тревожила. Антигона задавалась вопросом, понял ли Уилл, что на ней нет корсета.
— Разве вы остановились не в Нордфилде? Это на северо-запад, в Гемпшире.
Глубокий тембр его голоса эхом отдавался в ней, наполняя жаром и…
Проклятие! Антигона, натянув поводья, остановила Резвушку. Она совсем не думает. Она собралась домой, в свою маленькую деревню, ища укрытия там, где чувствует себя в безопасности, так животное инстинктивно прячется в нору.
— Черт! Я совсем забыла о Нордфилде, — призналась Антигона. — Я хотела забыть. Но вы правы. Мне нужно вернуться туда.
И столкнуться с осуждением, которое неизбежно.
Надо надеяться на лучшее, сказала себе Антигона, возможно, завтра лорд Олдридж разразится гневом и презрением, и она окажется в безопасности дома, что к лучшему. Но этого не случится. Потому что никакой «безопасности дома» больше нет. Без лорда Олдриджа и помолвки придется жить на те малые средства, что остались перед Пасхой.
Так что назад, в Нордфилд.
Поэтому она взяла направление, которое указал Джеллико, и они медленно двинулись по Лондонской дороге к северным окраинам города. Сразу за Рамз-Хилл, где Джеллико повернул ее на северо-запад, к Нордфилду, они въехали в теплый круг света от придорожной таверны. Вывеска, скрипевшая под напором дождя, сообщала, что ветхое заведение называется «Веселый погонщик».
Таверны мать всегда презрительно называла заведениями для низкой публики. Антигона подумала, что таверна выглядит очаровательно.
— Почему бы нам не остановиться здесь? — сказала она, не успев обуздать порыв. — Пока дождь немного не утихнет.
Джеллико окинул таверну долгим взглядом.
— Вы ведь не ищете новой игры в кости?
— Вы просто завидуете моему выигрышу. Но я и вам заработаю, если хотите. Заведение выглядит вполне приличным, — уговаривала Антигона. Ей, возможно, больше никогда не выпадет такой шанс. — Я никогда не была в таверне, а вы говорили, что можете показать по-настоящему дурное поведение.
— Говорил. — Она почувствовала его улыбку точно так же, как чувствовала спиной тепло его тела. — Тогда покажу, поскольку я — человек слова. Коли мы и без того на дороге к проклятию, поспешим в ад на хорошо смазанной телеге. Слезайте.
Когда Антигона спешилась, Уилл перекинул ногу через шею Резвушки и спрыгнул.
— Отдайте ее конюху. — Он бросил подоспевшему парню монету, потом закинул руку на плечо Престон и повел к двери. — Позволим себе пропустить немного влаги, как обожает выражаться Здоровяк Хэм. Что, конечно, излишне в такую ночь, но его высказывание относится к влаге, укрепляющей силы. Входите. Только держите голову ниже и позвольте говорить мне, хорошо?
— Согласна, — ответила Антигона, хотя сердце подкатило к горлу и колотилось как безумное. Но она уже начала ощущать удовольствие и трепет от общества своего красивого сопровождающего. От небрежной интимности его руки, дружески лежавшей на ее плече, ее кости делались мягкими и гибкими, словно вымоченные в меду.
— Хорошо. Держитесь развязнее и будьте мужчиной, прекрасная амазонка.
У Антигоны не было времени обдумывать теплую фамильярность этого наименования, поскольку Джеллико подтолкнул ее через порог в ярко освещенную, полную народа комнату. В воздухе вился дым от трубок и огня, поднимался пар от сырой одежды, резко пахло мокрой шерстью.
Положив руку ей на плечо, Джеллико вел Антигону к камину напротив двери.
— Садитесь спиной к стене, — велел он, а сам занял место напротив. Он сел спиной к комнате, словно его крупная фигура могла укрыть Антигону, даже когда он знакомил ее с более живой, изнаночной стороной гемпширской жизни.
Что касается живости, то служанка, которая пробиралась к ним между столиками, поглядывала на Джеллико с энтузиазмом. Особенно когда он снял шляпу и небрежно повесил на спинку стула мокрое пальто, открыв широкие плечи.
Красивый, беспечный и любезный, как любой щеголь, он с расстегнутым сюртуком и взъерошенными золотистыми волосами, сиявшими в мягком свете огня, выглядел доступным и совершенно восхитительным. Ноги у него длинные, а бедра, подчеркнутые тугими бриджами цвета слоновой кости, произвели впечатление невероятной силы и мощи, когда он двинулся, чтобы сесть.
— Только посмотрите на себя, ваша милость. — Служанка наклонилась к нему, подарив улыбку и полный обзор своего пышного бюста. — Сегодня скверная ночь для прогулок, милый. Что я могу сделать, чтобы согреть вас?
У Антигоны сердце перевернулось в груди, из легких выжало весь воздух. От успокаивающей и одновременно тревожащей интимности до ревности оказался один шаг. Помоги ей Господь, ей многое предстоит узнать о себе за один вечер.
— Да уж, моя радость, — ответил Джеллико со всем своим непринужденным шармом, к которому Антигона уже привыкла. — Мне пинту вашего лучшего пива. — Он потрепал служанку по широкому заду. — А моему другу сидра.
Он был из тех, кто мог позволить себе подобный жест и не получить по зубам. Во всяком случае, служанка, похоже, не возражала. И двинулась к барной стойке, сильнее покачивая бедрами.
Невольный приступ ревности Антигоны был вызван игривыми манерами Джеллико, но делая заказ, Уилл смотрел на нее, а не на служанку.
И подмигнул, заказывая сидр. За это Антигона простила его, подмигнула в ответ.
— Мне нравится сидр.
— Я так и подумал. И он лучше сочетается с коньяком, который уже плещется у вас в животе.
У нее внутри много чего плескалось. Например, бешеное любопытство.
— Так расскажите мне историю о леди, с которой вы жили, сами того не подозревая.
Джеллико откинулся назад, закинул локоть за спинку стула и смотрел на нее своими невероятно синими, невозможно лукавыми, улыбающимися глазами.
— История слишком длинная и не моя, чтобы ее рассказывать. Но вы напомнили мне эту даму.
— Правда? — Вопрос слетел с языка Антигоны раньше, чем она успела остановить себя. Среди того, что крутилось у нее внутри, явно были и надежда, и желание произвести на него впечатление. — Она была вашей возлюбленной?
— Нет. — Похоже, он не обиделся на такой личный опрос. Его глаза оставались ясными, яркими и улыбались, когда он смотрел на нее. — Она была моим другом. И до сих пор мне друг.
Антигона никогда не слышала ничего подобного: мужчина жил с женщиной, которая за ним не замужем и до сих пор — до сих пор! — остается ему другом. Это казалось невозможным. Но сегодня она узнала, что множество вещей, которые она прежде считала невозможными, ни в малейшей степени таковыми не являются. И факт, что она здесь, в таверне, с Джеллико, тому подтверждение.
Что за интересный человек, и какой хороший друг!
— Тогда расскажите мне о флоте.
Он кивнул и улыбнулся, словно у него наготове была тайная шутка, которую никто больше не должен слышать.
— Что вы хотите знать?
— Что вы делали во флоте?
— Полгода назад я был первым лейтенантом его величества на фрегате «Смелый» под командованием капитана Колира, после чего меня повысили и дали под командование шлюп «Горячий». Командование этим судном — это лучшие полгода в моей жизни. Пока их сиятельства в адмиралтействе не решили поставить корабль на прикол, команду распустить, а офицеров списать на берег с половинным жалованьем. Но они проделали подобное с половиной кораблей флота. Адмиралтейство называет это сокращением, теперь, когда мы сослужили свою службу, а Наполеон сидит на Эльбе, мы оказались не нужны.
— Вы не рады, что война закончилась? — Вся страна месяцами заходилась в пароксизме радости.
— Нет. — Джеллико чуть наклонил голову, словно прежде об этом не задумывался, и эта мысль сама выскочила. — Это позор, с моей точки зрения. Я не развязывал эти проклятые войны, я просто сражался на них. Когда мне позволяли. Но я хорошо это делаю, и мне нравится работать, поэтому когда я на прошлой неделе оказался на суше, то большую часть времени напрасно проболтался в приемной адмиралтейства в Лондоне в ожидании нового назначения, как и многие офицеры моего низкого ранга.
— Низкого? Я думала, вы коммандер.
— Так и есть. Но какой шанс имеет непритязательный коммандер, когда сейчас без работы много опытных капитанов? Ужасно для королевского офицера ходить и клянчить, но я часами безрезультатно сидел там со шляпой в руке и уже готов был подавиться гордостью. Этого достаточно, — закончил Джеллико, когда служанка поставила на стол кружки, — чтобы довести амбициозного человека до выпивки.
— Вы тоскуете по флоту?
Его глаза, такие синие и ясные, снова встретились с ее глазами.
— Как по умершему другу. Только этого друга я имею большие надежды оживить.
Спокойная убежденность в его негромком голосе остановила бессмысленные расспросы Антигоны и положила конец беспокойному приступу зависти к его жизни, его цели. Хотя жизнь у них совершенно разная, он почти угодил в ловушку, как и она.
И Антигона никогда не думала, что мужчина может тосковать по чему-то неодушевленному — по своей профессии, — как по человеку. Как она тосковала по отцу.
И как же она по нему тосковала! Он был так же необходим ей для счастья, как воздух для дыхания. Необходим, как пища. При всей его ученой рассеянности папа никогда не возражал против того, что она слишком быстро ездила на лошади. Он никогда не обручил бы ее с лордом Олдриджем. И аплодировал бы ее расправе с мистером Стаббс-Хеем.
«Исключительное применение силы, моя Антигона», — сказал бы он и начал бы составлять уравнение, сравнивая ее массу с массой мистера Стаббс-Хея и учитывая потенциальную скорость движения ее руки. Папа обладал замечательной способностью превращать все события в занимательные логические задачки.
Она тосковала и по этому его умению. Тосковала по отцу сильно, до боли в груди. Так, полагала она, Джеллико тоскует по флоту.
Но им обоим нужно отвлечься.
— Расскажите мне о вашей жизни в море. Похоже, она ужасно волнующая, особенно по сравнению с моей.
— Не знаю, будет ли жизнь в море интересной или подходящей темой для ушей юной персоны.
Ясно, что он имел в виду «для ушей юной леди».
— Чепуха! — возразила Антигона. — Я не брезглива, но если хотите, можете пропустить подробные описания трудностей, лишений, болезней или огромной опасности вражеского огня. И в качестве альтернативы можете свободно обсудить крепкий запах нескольких сотен мужчин, заполнивших корабль. Все, что выберете.
Джеллико не ответил, только смотрел на нее с веселым блеском в глазах. Наконец он сказал:
— Черт побери, Престон, вы поражаете меня. Вы продолжаете меня поражать.
— Едва ли это хорошо.
— Это очень интересно, — признал он. — В вашем обществе никогда не соскучишься.
На такой теплый комплимент она могла лишь надеяться. Антигона отпила глоток крепкого сидра, чтобы остудить вспыхнувшие щеки, и огляделась. Большинство посетителей составляли горожане, оказавшиеся здесь проездом, и местные жители, которые, покуривая трубки, шумно шутили и играли у огня в домино.
В другом конце комнаты ловкий парень, развлекая постоянных зрителей, жонглировал тарелками, он подбрасывал их одну за другой в воздух и ловил раньше, чем они разбились бы об пол. И всякий раз, когда казалось, что жонглер их все вот-вот уронит, он добавлял еще одну тарелку. Это было великолепно.
Джеллико проследил за ее взглядом.
— Что скажете?
— Это восхитительно, — весело ответила она. Антигона действительно так считала. Для нее это было восхитительное время. — Мне всегда хотелось узнать, что делают люди в подобных местах.
— То же, что и везде. Делают, что им заблагорассудится.
Вот она, разница между ними, сформулированная так кратко, что ее можно упаковать в крошечную ореховую скорлупку. Да, джентльмены, особенно молодые, вроде Уильяма Джеллико и его брата, всегда могут делать что пожелают, тогда как ей, Антигоне, полагается делать, что скажут. Она испытала неприятное состояние настоящей зависти. Возможно, у Джеллико нет корабля или карьеры, но у него есть обширный выбор, что для нее совершенно недосягаемо.
Впрочем, нет смысла желать невозможного — особенно когда она может воспользоваться преимуществом, которое на миг открылось перед ней, — и нет пользы завидовать тому, кто так любезно предоставил ей эту возможность.
Но смеющиеся глаза Джеллико видели больше, чем она думала.
— Вы жалеете, что не одна из них? Вы действительно хотите променять свою жизнь на другую?
— Вы сочтете, что я неразумная. И не благодарна за те удобства, что были мне даны.
— Вы, похоже, думаете обо всем достаточно серьезно. Наверняка вы вели более интересные и умные разговоры, чем десяток вместе взятых молодых ле… — Уилл быстро огляделся, улыбнулся и исправился: —…людей, которых я знаю.
— А вы действительно знаете десяток молодых персон? — поддразнила Антигона, чтобы прогнать его серьезность. — С которыми прячетесь в библиотеке во время бала?
— Разумеется. — Он улыбнулся своей чудесной несимметричной улыбкой, и Антигона почувствовала, как ее здравомыслие ускользает. — Я поставил себе целью прятаться, флиртовать и пить крепкие напитки по крайней мере с десятком юных персон.
Она рассмеялась. Громко и неизящно расхохоталась, но после этого вечера с неожиданными взлетами и падениями было так чудесно просто смеяться. По его собственному признанию, Джеллико флиртовал с ней. Это вызвало у нее желание флиртовать в ответ.
— Очень надеюсь, что вы это делаете, коммандер! Вы носите при себе фляжку, на случай, если хозяин бала не сможет угодить вам?
— Нет, но я воспользуюсь вашим советом и непременно ее заведу. А как насчет вас? Вы прячете фляжку в своих больших, изъеденных молью карманах?
— Увы, нет. У меня вообще нет фляжки, и моя мать не держит в доме алкоголь.
— А как насчет отца?
Его вопрос оказался неожиданным, но она ответила с достаточной готовностью:
— Он умер. В прошлый вторник было три месяца. — Вроде бы упоминание об этом больше не должно ранить. Но оно причиняло боль.
— А… это объясняет черные ленты на вашем платье. — Джеллико скованно улыбнулся. — Я подумал, что это мода. Мои соболезнования. Сожалею о вашей потере.
— Спасибо. Я тоже. Больше, чем могу высказать.
Читать бесплатно другие книги:
