Рунный Посох Муркок Майкл

ГЛАВА 14

ВОЗРОЖДЕНИЕ ЧЕРНОГО КАМНЯ

Сняв зеркальные шлемы, шестеро воинов смотрели вслед отступающему противнику. Их собственная победа до сих пор казалась им чудом, и они не могли думать об этом без благоговения. Убитыми они потеряли всего два десятка человек, и еще столько же получили легкие ранения.

– Да, Легион Рассвета оказалась для них полной неожиданностью, – улыбнулся граф Брасс. – Их настолько поразило его появление, что о достойном сопротивлении не могло быть и речи. Однако боюсь, что к тому времени, когда мы подойдем к стенам Лондры, они подготовятся гораздо лучше.

– Верно, – согласился Хоукмун. – Вне всяких сомнений, Мелиадус в следующий раз выставит намного больше солдат, – он дотронулся до Красного Амулета у себя на шее и взглянул на Иссельду.

– Ты отлично сражался, – произнесла она, откинув белокурые волосы. – Ты бился, как сотня воинов.

– Это потому, что амулет придает мне силу пятидесяти солдат, а твоя любовь – энергию еще стольких же, – отшутился он.

– До нашей помолвки ты мне никогда не льстил, – тихо засмеялась она.

– Наверное, это потому, что я стал тебя любить еще больше, чем прежде.

– Нам лучше разбить лагерь подальше отсюда, – вмешался д'Аверк. – Эти трупы мне не нравятся.

– Я займусь ранеными, – сказал Ноблио.

Он повернул коня туда, где сгруппировались кавалеристы Камарга. Они, спешившись, переговаривались друг с другом.

– Вы действовали отлично, ребята, – крикнул им граф Брасс. – Что скажете, а? Это было похоже на старые добрые времена, когда мы сражались в Европе! А теперь мы бьемся за спасение той же Европы!

Хоукмун хотел что-то сказать, но вдруг издал странный вопль и выронил шлем, прижав руки к голове и выкатив глаза от боли и ужаса. Он закачался в седле и, наверное, упал бы, если бы его не поддержал Оладан.

– Что такое, Дориан? – встревожился Оладан.

– Почему ты кричишь, любовь моя? – испугалась Иссельда, спешиваясь и помогая Оладану держать Хоукмуна.

Побледневшими губами Хоукмун смог только выдавить из себя сквозь стиснутые зубы:

– Эт-тот… Камень… Черный Камень… Он… он снова вгрызается в мой мозг! Его сила вернулась! – Дориан закачался и упал к ним в объятия – бледный, как смерть. Руки его безвольно повисли. Когда шлем сняли, жена и друг увидели, что Черный Камень во лбу у Хоукмуна вновь начал наливаться жизнью. К нему вернулся прежний блеск.

– Оладан, он умер? – в ужасе вскрикнула Иссельда.

– Нет, еще жив, но не могу сказать, надолго ли… Ноблио! – позвал Оладан. – Сэр Ноблио! Скорее сюда!

Ноблио поспешил к ним, поднял Хоукмуна на руки и покачал головой. Не в первый раз видел он герцога Кельнского в подобном состоянии.

– Я могу попробовать сделать лекарство, но у меня нет тех составляющих, что были тогда в замке Брасс.

Ноблио принялся за работу. Иссельда, Оладан, а потом и граф Брасс с испугом наблюдали за происходящим. Наконец Хоукмун зашевелился и открыл глаза.

– Камень… – пробормотал он. – Мне приснилось, что он снова пожирает мой мозг…

– Так и будет, если мы в ближайшее время не найдем средство его нейтрализовать, – проговорил Ноблио. – Сила его пока исчезла, но я не знаю, когда, где и как она может вернуться.

Хоукмун с огромным трудом поднялся. Он был бледен и едва стоял на ногах.

– Тогда мы должны немедленно отправиться дальше – к Лондре, пока у нас есть время. Если оно, конечно, есть…

– Да, если есть время…

ГЛАВА 15

ВРАТА ЛОНДРЫ

Шестеро всадников въехали на вершину холма во главе своей кавалерии и увидели, что войска Мелиадуса построились перед воротами Лондры и уже ждут их.

Изнемогая от страшной боли, Хоукмун нащупал амулет. Дориан знал, что только он сохранял ему жизнь, помогая бороться с силой Черного Камня. Этот камень питала энергией машина, которой управлял Калан, находившийся, как слышал Хоукмун, где-то в Лондре. А значит, чтобы добраться до Калана, Дориан должен был взять город и разбить многочисленное войско.

Обнажив Меч Рассвета, Хоукмун, не колеблясь, подал сигнал к атаке. Он знал, что медлить нельзя, ибо каждая секунда могла стоить жизни ему и его друзьям.

Камаргская конница поднялась на холм и атаковала войско, намного превосходившее ее по численности. Гранбретанцы встретили их огнеметами, и нападавшие открыли ответный огонь. Хоукмун, сочтя момент наиболее подходящим, выхватил меч.

– Легион Рассвета! Я вызываю Легион Рассвета!

А потом его череп пронзила боль, и он застонал, ощутив жар Камня во лбу.

Иссельду охватило беспокойство. Она только успела спросить:

– Что с тобой, любовь моя?

Но ответить ее любимый не смог.

Они оказались в гуще битвы. Глаза Хоукмуна остекленели: он с трудом различал силуэты вражеских солдат и не мог определить, появились ли воины Рассвета.

Но Легион все-таки вступил в бой, освещая себе путь среди массы дерущихся особым розовым светом. Дориан вдруг почувствовал, что его наполняет энергия Красного Амулета, нейтрализующая Черный Камень. Он ощутил, что к нему вновь возвращаются силы. Но не знал, надолго ли.

Теперь Хоукмун беспощадно разил воинов в масках Стервятника, сражавшихся палицами с рукоятками и набалдашниками, похожими на растопыренные лапы с длинными когтями. Вот Дориан отразил удар и нанес ответный: его громадный меч прорубил панцирь воина и вошел тому прямо в грудь. Хоукмун откинулся в седле, чтобы уклониться от вражеской палицы, и проткнул ее владельца, угодив тому прямо в пах.

Воины сражались, словно в горячке. Воздух вокруг был пропитан страхом. Хоукмун скоро понял, что это худшая из битв, в которых ему когда-либо доводилось участвовать: солдаты Империи Мрака, потрясенные появлением Легиона Рассвета, утратили свою обычную храбрость и дрались совершенно беспорядочно, нарушив порядок и не слушая командиров.

Дориан Хоукмун понял, что это будет нелегкий бой, в котором уцелеют немногие. Кроме того, он начал подозревать, что ему, вероятно, тоже не придется увидеть, чем кончится сражение – боль в голове усиливалась.

Никто не увидел, как погиб Оладан. Он сражался один против дюжины пехотинцев-Свиней и пал, изрубленный в куски их топорами.

Граф Брасс погиб после схватки с тремя баронами. Адаз Промп, Мигель Хольст и Сак Гордон, магистр Ордена Быка, узнали его, но не по шлему, который отличался от других шести только гребнем. Графа выдало его телосложение и медные доспехи. Трое – Собака, Козел и Бык – набросились на него с мечами. Граф Брасс встретил их пешим – он лишился коня в бою с последним противником. Оторвав взгляд от тела убитого, граф увидел пробивающихся к нему баронов и взялся обеими руками за свой огромный меч. Когда всадники приблизились, он взмахнул мечом и подрубил лошадям передние ноги, так что бароны перелетели через головы своих лошадей и упали в грязь. Первым граф Брасс успешно отправил на тот свет Адаза Промпа, распластавшегося в весьма недостойной позе. Следом он отсек голову Мигелю Хольсту, хотя магистр Ордена Козла и молил о пощаде. Оставалось лишь разделаться с Саком Гордоном. У барона Сака было достаточно времени подняться на ноги и встать в позицию. Он несколько раз мотнул головой: его ослеплял зеркальный шлем графа. Заметив это, граф Брасс сорвал с себя шлем и отшвырнул его в сторону, выставляя во всей красе свои ощетинившиеся усы и медные волосы. Боевой азарт охватил его.

– Двоих я прикончил не так уж честно, – проворчал граф, – так что будет справедливо дать тебе шанс убить меня.

Сак Гордон бросился вперед, подобно бешеному быку своего ордена. Граф Брасс посторонился и, взмахнув мечом, рассек пополам маску противника вместе с черепом. Барон рухнул, как подкошенный; граф Брасс, глядя на бездыханное тело, торжествующе улыбнулся. Но он на мгновение утратил обычную бдительность, и всадник в маске Козла, подъехавший сзади, проткнул его шею копьем.

У графа даже хватило сил повернуться и вырвать копье из рук нападавшего. Уже на последнем вздохе он метнул свой меч и попал Козлу в горло, отплатив ему тем же самым. А потом затих навсегда.

Свидетелем этой нелепой гибели стал Орланд Фанк. Перед боем он ненадолго покинул героев Камарга и вступил в битву позже, с большим искусством орудуя своим боевым топором.

Солдаты Империи Мрака, потеряв трех своих предводителей, стали продвигаться ближе к воротам. И лишь барон Мелиадус устрашающим видом (на нем были черные доспехи, черная волчья маска и в руках – того же цвета огромный меч) пытался поначалу удержать своих воинов от панического бегства.

Но и он был оттеснен, когда Хоукмун, Иссельда, д'Аверк, Ноблио и Орланд Фанк повели свое немногочисленное воинство и Легион Рассвета против оставшихся зверей Гранбретании.

Воины Мелиадуса не успели закрыть ворота, и герои Камарга ворвались в город. Тогда барон понял, что сначала он не ошибся в оценке сил Хоукмуна, но позже из-за своей излишней самоуверенности потерял бдительность. Мелиадус подумал, что им теперь остается только одно – вызвать к воротам все оставшиеся в городе войска и ждать, когда Калан найдет способ увеличить энергию Черного Камня.

Но внезапно барон взбодрился, заметив, что Хоукмун закачался в седле, а руки его взметнулись к серебряному шлему. Мелиадус увидел странного человека в шапочке и клетчатых брюках, подхватившего Дориана и вытащившего из седельной сумки Хоукмуна что-то обернутое в кусок материи.

– Слушай меня, друг, – шепнул Фанк Хоукмуну, – настало время воспользоваться Рунным Посохом. Настало время поднять наше знамя. Сделай это сейчас, иначе больше не проживешь ни минуты.

Хоукмун остро ощущал силу, вгрызающуюся в мозг. Фанк вложил в руку герцога Рунный Посох; Дориан стиснул его левой рукой, высоко поднял над головой и увидел, что воздух вокруг него вспыхнул золотым светом.

– Рунный Посох! – закричал Фанк. – Рунный Посох! Мы сражаемся за Рунный Посох! – и он захохотал.

Гранбретанцы в ужасе начали отступать. Они были уже настолько деморализованы, что, несмотря на численность своего войска, превосходящую в несколько раз силы Хоукмуна, отхлынули к воротам города. Фанк чувствовал себя победителем.

Но барон Мелиадус не собирался признавать себя побежденным. Он заорал на своих солдат:

– Это ничто! Это обычный посох! Он не может причинить нам вреда! Вперед, идиоты, взять их!

И тогда воины Камарга рванулись вперед. Но Хоукмун, с трудом удерживаясь в седле, все же сумел пересилить себя и пронести через ворота Лондры Рунный Посох. На улицах города их пыталась остановить миллионная армия гранбретанцев, находившаяся в резерве.

Дориан, словно во сне, вел свой сверхъестественный Легион с мечом Рассвета в одной руке и Рунным Посохом – в другой.

Толпа стала совершенно непроницаемой. Пехотинцы-Свиньи и всадники-Козлы пытались стащить героев Камарга с лошадей, и на некоторое время всякое движение камаргцев застопорилось. Хоукмун заметил, как дюжина гранбретанских зверей стащила с седла одного человека в зеркальном шлеме. Тот сражался доблестно и самоотверженно. Дориан испугался: этим воином могла оказаться Иссельда. Он вдруг почувствовал необычный прилив сил в одеревеневших мускулах. Он уже развернулся, чтобы добраться до упавшего товарища. Но там появился еще один всадник в сверкающем шлеме. Он продвигался вперед, расчищая себе дорогу мечом. И Хоукмун понял, что в опасности оказалась не Иссельда, а Ноблио, и на помощь тому пришла его любимая. Но было уже поздно. Ноблио исчез в массе Козлов, Псов и Свиней, а потом кто-то из них поднял высоко над головой окровавленный зеркальный шлем. Правда, воин держал его лишь мгновение – тонкий меч Иссельды тут же перерубил запястье убийцы, и кровь хлынула фонтаном…

Хоукмуна сотряс еще один приступ головной боли, который почти ослепил его. Калан снова увеличил мощность. Хоукмун застонал, его глаза вновь затуманились. Но Дориан, защищая себя от мелькающего вокруг оружия, сумел удержать над толпой Рунный Посох.

Когда на минуту его зрение прояснилось, он увидел, что д'Аверк прорубает себе дорогу явно в определенном направлении. Хоукмун понял, что друг стремится во дворец, чтобы поскорее увидеть любимую женщину, королеву Флану. Но, увы! Суждено ему было другое…

Каким-то образом д'Аверк все же сумел пробиться к самому дворцу. Он проник внутрь сквозь брешь в стене, спешился у наружной лестницы и бросился к стражникам, охраняющим вход. У них были огнеметы, а у д'Аверка остался только меч. Пламя с визгом пронеслось над его головой. Он бросился наземь и перекатился в канаву, которая образовалась от жидкости пузырей Калана. Д'Аверк нашел там огнемет и направил его на стражников, прежде чем они поняли, что произошло.

Затем д'Аверк выбрался из канавы и помчался по коридорам. Грохот его сапог эхом разносился по покоям Дворца. Он бежал, пока, наконец, не добрался до дверей тронного зала. Ему вновь пришлось воспользоваться тем же огненным копьем: д'Аверк сразил два десятка стражников, отделавшись при этом легким ожогом правого предплечья. Д'Аверк приоткрыл дверь и заглянул в тронный зал. Примерно в миле от дверей виднелось возвышение, где должен был находиться трон. Но разглядеть, сидит ли там Флана, он не мог. В зале, казалось, никого больше не было.

Д'Аверк оглянулся и побежал к трону. На бегу он выкрикивал ее имя:

– Флана! Флана!..

Флана грезила, сидя на троне. Подняв глаза, она увидела приближающегося к ней человека. Графиня услышала свое имя, подхваченное тысячекратным эхом в огромном зале:

– Флана! Флана! Флана!

Она узнала знакомый голос, но боялась поверить, думая, что это игра ее воображения…

К ней приближался человек в шлеме, сверкающем, словно начищенное до зеркального блеска серебро. Но этого человека нельзя было не узнать.

– Гьюлам? – неуверенно прошептала она. – Гьюлам д'Аверк?

– Флана, – человек скинул шлем и отшвырнул его прочь; шлем покатился по полу. – Флана!

– Гьюлам, – она поднялась с места и стала медленно спускаться к д'Аверку.

Со счастливой улыбкой он раскрыл ей навстречу объятия. Но им не суждено было соединиться. Луч пламени, ударивший с галереи, точно разряд молнии, испепелил д'Аверка. С пронзительным воплем тот упал на колени, а потом рухнул навзничь и умер у ног своей возлюбленной.

Она затряслась от рыданий.

А сверху бдительный стражник воскликнул, весьма довольный собой:

– Теперь вы в безопасности, моя госпожа!

ГЛАВА 16

ПОСЛЕДНЯЯ БИТВА

Войска Империи Мрака по-прежнему наводняли город-лабиринт, и Хоукмун с отчаяньем осознал, что Легион Рассвета становится все малочисленнее. Теперь уже, когда погибал один воин, не всегда его место занимал другой. Но воздух вокруг Хоукмуна был насыщен горько-сладким ароматом, исходившим от Рунного Посоха, и заполнен его странными узорами.

Завидев Мелиадуса, Дориан Хоукмун ощутил новый приступ боли; в глазах вдруг потемнело, и он рухнул с лошади. Мелиадус тоже сошел со своего черного скакуна и медленно направился к Хоукмуну. Рунный Посох выпал у того из рук, и герцог едва удерживал Меч Рассвета.

Дориан пошевелился и застонал. Вокруг него бушевала битва, но теперь ему казалось, будто она не имела к нему никакого отношения. Дориан почувствовал, что боль усиливается, открыл глаза и заметил приближающегося Мелиадуса в маске, которая своим оскалом точно предрекала ее владельцу близкую победу. В горле у Хоукмуна пересохло. Он сделал отчаянную попытку дотянуться до Рунного Посоха, что лежал на камнях мостовой.

– Ну, Хоукмун, наконец-то, – мягко произнес Мелиадус. – Я вижу, ты страдаешь. Ты ослаб… Единственное, о чем я сожалею, так это о том, что ты не доживешь до нашей победы и не увидишь Иссельду в моей власти, – Мелиадус говорил с глумливой жалостью и заботой. – Неужели ты не можешь подняться?… Что, камень разъедает твой мозг, скрытый за этой серебряной маской? Как ты думаешь, стоит ли мне подождать, пока он убьет тебя, или сделать это самому? Ты можешь мне ответить?… Не желаешь ли попросить пощады?

Хоукмун схватил Рунный Посох и крепко сжал его, тут же ощутив, что в него вливаются новые силы. Энергии оказалось не так много, но достаточно, чтобы подняться на ноги. Он стоял, согнувшись, а дыхание перемежалось тяжкими рыданиями, приглушенными шлемом. Хоукмун будто в тумане увидел Мелиадуса: барон взмахнул мечом, намереваясь собственноручно лишить жизни защитника Камарга.

Дориан попытался поднять Меч Рассвета, но не сумел.

Мелиадус на секунду заколебался:

– Выходит, ты не можешь сражаться? Не можешь драться! Мне жаль тебя, Хоукмун, – он протянул руку. – Отдай мне этот Посох! Ведь его именем я поклялся, что отомщу замку Брасс и его обитателям. И теперь моя месть почти завершена. Позволь мне забрать его, Хоукмун!

Пошатываясь, Дориан отступил и тряхнул головой. Он не мог говорить из-за страшной слабости во всем теле.

– Хоукмун, отдай его мне!

– Ты… не… получишь… его, – прохрипел герцог Кельнский.

– Тогда мне придется тебя убить. – Мелиадус вновь вскинул меч, и в этот миг Рунный Посох вдруг вспыхнул еще ярче, и барон увидел свое отражение в сверкающем шлеме Хоукмуна.

Зрелище это так поразило Мелиадуса, что он замешкался, опуская оружие. А Хоукмун, получив новые силы от Рунного Посоха, поднял Меч Рассвета. Он чувствовал, что его хватит лишь на один удар, и понимал, что удар этот должен быть смертельным для противника, зачарованного собственным отражением.

Герцог Кельнский поднял Меч Рассвета, а затем обрушил его на врага. Мелиадус издал истошный крик, когда клинок Хоукмуна рассек ему предплечье и вошел прямо в сердце. Из последних сил Мелиадус успел еще прохрипеть:

– Будь проклят этот Рунный Посох! Он принес гибель Гранбретании!

Но Хоукмун уже ничего не слышал. Он рухнул на землю, уверенный, что теперь ему наверняка пришел конец, что погибнут обессиленные Иссельда и Орланд Фанк. Ведь у Империи Мрака оставалось еще неисчислимое войско…

ГЛАВА 17

ПЕЧАЛЬНАЯ КОРОЛЕВА

Очнувшись, Хоукмун с ужасом увидел прямо перед собой змеиную маску барона Калана Витальского. Рывком выпрямившись, Дориан схватился за оружие.

Калан повернулся к стоящим рядом людям:

– Я же обещал, что смогу это сделать. И вот… его разум в полном порядке, силы к нему вернулись… А теперь, королева Флана, я бы хотел попросить разрешения вернуться к своим занятиям.

Хоукмун узнал маску Цапли. Флана кивнула Калану, и тот выскользнул в соседнюю комнату, осторожно прикрыв за собой дверь. К нему приблизились какие-то люди, и Дориан с радостью увидел среди них Иссельду. Сжав ее в объятиях, он покрыл жену поцелуями.

– О Хоукмун! – вздохнула она. – Я так боялась, что Калан обманет нас. Это королева Флана приказала своим людям прекратить сражение, а потом отыскала тебя. Мы с Орландом Фанком оставались последними и думали, что ты погиб. Но Калан вернул тебя к жизни – удалил у тебя из головы кристалл и разбил машину Черного Камня. Так что теперь никому не придется испытать на себе ее действие.

– А от какого занятия вы оторвали его, королева Флана? – поинтересовался Хоукмун. – Почему он был так недоволен?

– Он намеревался покончить с собой, – ровным голосом ответила Флана. – Я пригрозила, что оставлю его живым навеки, если он не выполнит моего приказа.

– Д'Аверк? – встревоженно спросил Хоукмун. – Где д'Аверк?

– Он мертв, – таким же ровным голосом отозвалась опечаленная Флана. – Убит в тронном зале чересчур ревностным стражником.

Оживление Хоукмуна в тот же миг сменилось глубокой грустью.

– Так значит, и граф Брасс, и Оладан, и Ноблио – все они погибли?

– Да, – подтвердил его страшную догадку Орланд Фанк. – Но они отдали жизнь за правое дело и освободили от рабства миллионы людей. До этого дня в Европе бушевала война. Теперь же, полагаю, люди станут стремиться к миру. Ведь они уже убедились на своем опыте, к чему приводит война.

– Более всего на свете граф Брасс хотел мира, – проговорил Хоукмун. – Как жаль, что он не дожил до сего дня!

– Надеюсь, это увидит его внук, – пообещала Иссельда.

– Пока я останусь королевой, – промолвила печальная Флана, – вам нечего страшиться Гранбретании. Я намерена уничтожить Лондру и сделать столицей мой родной город Канбери. А непомерные богатства, скопившиеся в Лондре, будут отданы на восстановление городов, деревень, ферм… Если только возможно исправить зло, причиненное Гранбретанией, – она сняла маску, открыв свое прекрасное, одухотворенное и такое печальное лицо. – Кроме того, я намерена отменить ношение масок.

Орланд Фанк, похоже, отнесся к новшествам скептически, но ничего не сказал по этому поводу, а изрек лишь следующее:

– Если Гранбретания сломлена навеки, то и работа Рунного Посоха здесь завершена, – он похлопал по свертку у себя под мышкой. – Я забираю с собой Рунный Посох, Красный Амулет и Меч Рассвета. Постараюсь сберечь их. И если когда-нибудь вам придеться вновь выступить против общего врага, то обещаю помочь вам в этом.

– Хотелось бы верить, друг Фанк, что такие времена не наступят никогда.

– Увы, мир не меняется, – вздохнул Фанк. – Случаются лишь временные нарушения равновесия, друг Хоукмун. И если равновесие нарушается в одном направлении слишком сильно, то Рунный Посох старается исправить это на век-другой, пока все не утихнет. Но не знаю…

– Странно слышать от тебя такое, – засмеялся Хоукмун, – ведь ты всеведущ!

– Не я, друг мой, – улыбнулся Фанк, – а то, чему я служу. Всеведущ лишь Рунный Посох…

– Твой сын Дженемайя Коналиас…

– Нет! Многого не знает даже Рунный Посох, – Фанк почесал свой длинный нос и посмотрел на них. – Я хотел бы проститься с вами. Вы славно сражались, и сражались за справедливость.

– Справедливость? – воскликнул Хоукмун. – А существует ли она?

– Она существует, но ее всегда не хватает, – ответил Фанк. – И чтобы ее стало хоть немного больше, приходится упорно трудиться, славно сражаться… в общем, делать все, что в наших силах.

– Да, – согласился Хоукмун, – вероятно, ты прав…

– Я знаю, что прав, – засмеялся Фанк.

В тот же миг он исчез, и откуда-то, словно из иного мира, вдруг донесся его голос:

– Справедливость – это не порядок и не право, как думают люди. Равновесие – это истинная справедливость. Равновесие весов… Помни об этом, Хоукмун!

Дориан обнял за плечи Иссельду.

– Да, постараюсь запомнить, – тихо промолвил он. – Но теперь мы возвратимся в замок Брасс, расчистим источники, вернем в заводи тростник, и опять будет много животных – туров, рогатых лошадей и розовых фламинго… Вдохнем жизнь в наш Камарг!

– И мощь Империи Мрака больше никогда не будет угрожать ему, – печально улыбнулась королева Флана.

– Не сомневаюсь в этом, – кивнул Хоукмун. – Однако если любое другое зло станет угрожать Камаргу, я встану у него на пути, каким бы мощным и ужасным оно ни было, и в какой бы форме оно ни появилось. Мир еще слишком далек от совершенства. Справедливость, о которой говорил Фанк, едва ли вообще существует. Но мы должны постараться сделать хоть что-то во имя этой справедливости… Прощайте, королева Флана!

Они двинулись прочь, и Флана не сводила с них взора своих прекрасных глаз, в которых стояли слезы.