Колдуны Нэвилл Адам

9

Неделей позже.

Еще один долгий, шумный день почти закончился, и большинство игр, в которые Грейси пытается играть дома, заставляют ее маму и папу повторять: «Не нужно», «Положи», «Это не игрушка», «Будь осторожна», поэтому она направляется в сад.

Грохочущие колеса игрушечной коляски бьются о половицы. Иногда сминают или вырывают серые комки пыли, которые постоянно появляются, сколько бы мама ни подметала.

– «Пыльные кролики», – говорит мама, и Грейси думает об огромном кролике, который живет под домом, и его старой шерсти, торчащей из щелей. Иногда она представляет, как из дыр смотрят большие глаза.

Крепко пристегнутый сын Грейси – пингвин Уоддлс – сидит прямо и внимательно разглядывает новую обстановку. Под крылом у него примостилась плюшевая мышка. Уоддлс – игрушка Грейси, мышка – игрушка Уоддлса.

Они мчатся мимо дверных проемов. Комната с телевизором полна пакетов, хранившихся раньше в шкафу их квартиры, кроме них там пылесос, настольные игры и обувь. Вчера в «новом доме» она спросила маму, могут ли они «пойти домой», в их квартиру, а мама попыталась не заплакать.

От вида картонных коробок с написанными на боках названиями продуктов у Грейси текут слюнки. Пластиковые ящики составлены, будто разноцветные кубики, и окружены банками с краской и бутылками с ядами, к которым ей нельзя прикасаться. Грейси позаботилась о том, чтобы и Уоддлс об этом знал. Диван и два стула из их прежней квартиры выглядят такими же испуганными и потерянными, какой почувствовала себя Грейси, когда пошла в школу.

Внутри этого дома есть полости, норы, пещеры, тайники и лабиринты в больших комнатах. Но ей сказали не ставить палатки, потому что все здесь нужно снова двигать. Папа в пластиковом комбинезоне как у астронавта отрывал от пола вонючие ковры, скатывал их и выносил в сад.

Грейси жаждет глянуть на мышей. Они – последнее, чего хочется видеть ее мамочке. Грейси каждые пять минут проверяет ловушки – серые пластиковые ящички внутри кухонных шкафов.

В первый день родители шептались о «мышах», и папа говорил о «ловушках», когда думал, что Грейси «вне пределов слышимости». Но она подслушала и расстроилась. Хотя, по словам папы, ловушки нужны только для того, чтобы поймать мышей, а потом он отнесет их в лес, где они найдут себе новый дом.

– Ты же не хочешь, чтобы они какали в твои чипсы.

Она, Уоддлс и Пушистик под визг колес проносятся по кухне. У линолеума цвет куриного супа-пюре, но он пахнет «мышиной мочой». Пингвин Уоддлс смотрит вперед на своем полосатом сиденье, и они выбираются в сад, когда солнце уже опускается к остроконечным крышам густого леса.

Над Грейси скрипит окно. Сад позади дома еще более заросший, чем перед крыльцом.

Мама кричит:

– Грейси! Оставайся там, где я смогу тебя видеть! – Лицо у нее перемазанное.

– Ага!

Когда у мамы с папой щеки как помидоры, а папа говорит грубые слова, Грейси старается держаться подальше. Родители пытаются освободить шкаф, который застрял на лестнице. Он торчит там всю неделю с прошлых выходных, и приходится сжиматься, чтобы его обойти. Поэтому каждый раз перед сном родители передают друг другу Грейси над этим препятствием.

Только что мамочка прищемила палец и закричала папе:

– Твоя сторона. Твоя сторона.

Теперь папа говорит маме, что ей делать. Их голоса доносятся из темноты верхнего этажа, но здесь, в саду, звучат близко, словно с кухни.

Папа все еще в плохом настроении после похода к соседям в прошлые выходные. Когда Грейси в школе и он заводит свою электропилу, соседи бьют по стенам со своей стороны. Дядя с прической клоуна приходил и жаловался на плющ, который проползает под забором в соседний сад. Их гости продолжают бросать машины поперек дорожки и даже заблокировали ремонтника, который приходил чинить крышу. И это тоже была плохая новость, из-за которой мамочка выглядела так, будто сейчас упадет в обморок.

Она постоянно занята и велит Грейси «развлекать себя самой», а сегодня винит папу за ушибленный палец. Когда папа сердится и мама сердится, Грейси начинает плакать.

– Я не могу.

– Налево. Налево!

– Иди знаешь куда?! Кровать мешает.

Это грубые слова. Лучше быть в саду.

Грейси собирает полевые цветы и похожие на латук травы на краю патио. Оно напоминает палубу корабля, который тонет в волнах зелени.

Грейси кладет букет в коляску, чтобы за ним присмотрел Уоддлс.

Арчи азартно роет новую яму возле забора. Маленький кратер в черной земле. Там извиваются черви. Разбегается тля. Арчи вырыл уже три ямы. Никто не знает зачем. Всякий раз, когда задняя дверь открывается, чтобы впустить немного свежего воздуха в плохо пахнущую кухню, Арчи пробирается между ног хозяев и мчится в сад. Сегодня он провел снаружи целую вечность. Грейси догоняет щенка и заправляет ему под ошейник желтые цветы.

В дальнем краю сада забор между ее домом и симпатичным домиком, который принадлежит «грубым ублюдкам», как называет их папа, сломан. Грейси заглядывает сквозь щели в соседский сад. Отсюда она словно рассматривает страницу из книги сказок, сцену, наполненную огнями и красками, которые благодаря волшебству становятся ярче.

Там есть статуя мистера Тумнуса из «Льва, Колдуньи и платяного шкафа», но с противным лицом. Мистер Тумнус возвышается над черным прудом, в котором могут водиться лягушки. Возможно, все они носят красные жилеты. Жаль, что соседи «грубые ублюдки» или, как говорит мама, «забавные старики», а то Грейси хочется пойти к ним в сад, нарвать цветов и поглядеть на лягушек и рыб.

Некоторое время она стоит неподвижно и разглядывает соседский сад. А когда начинает чувствовать, что и цветы ее разглядывают, то возвращается к яме. Арчи тем временем не отвлекался и копал.

– Клад, Арчи! – Грейси опускается на колени. Лезет в дыру и обеими руками вытаскивает из влажной почвы тускло мерцающий предмет. – Такой тяжелый, Уоддлс. Помоги мне, Арчи.

Грейси тянет на себя кусок металла, который пачкает ее ладони скользкой грязью. Странная штука длиной с кирпич, а толщиной с большую плитку шоколада. Присев на корточки, Грейси пальцами соскребает с нее землю. Под липкой грязью бугристая поверхность, на одной из сторон какие-то буквы. Надпись, которую девочка не может прочитать. Арчи обнюхивает предмет, затем срывается с места и мчится в конец сада, где лес вздымается волнами и разбивается о покосившийся забор.

Грейси роняет металлическую табличку и бежит следом за щенком, пока не оказывается перед кривыми воротами, где кружит Арчи.

– Ты не должен обижать кроликов, Арчи. Только поздоровайся и скажи им, что теперь здесь живу я.

В высокой траве валяется большой ржавый висячий замок и еще более ржавая скоба.

Грейси тянет калитку. Петли визжат, и это забавно отзывается в костях девочки. Маленькая дверца открывается. Гнилая створка дрожит, скребет сорняки. Грейси открывает шаткую калитку шире, чтобы посмотреть, не бегают ли среди деревьев кролики.

Однако вместо этого ее внимание привлекают металлические украшения, привинченные к калитке снаружи. Похожие на ржавые насечки, они обращены к лесу и напоминают другую историю из книги сказок. Историю о ведьме. Там на картинке зеленоватая дама, которую мама прикрывает рукой, чтобы, лежа ночью в постели, Грейси не думала о таком страшном лице.

К растрескавшемуся дереву ворот приделаны железные крестики. Вместе они образуют один большой крест, похожий на те, что стоят на церквях. Грейси проводит пальцем по одному. Поверхность металла шероховатая. Девочка прикасается к другому. Третьему. Еще к двум. Если папа снимет их с ворот, она сможет хранить их в своей шкатулке для драгоценностей.

Арчи несется к лесу. Пушистая пуля, взмахивающая обрубком хвоста.

Грейси поднимает взгляд. Так много деревьев. Воздух влажный от запаха мокрых листьев, во рту появляется грибной привкус. Пахнет чем-то старым и сладковатым, как от компоста бабушки. Не очень приятно. Но и не противно. Пахнет зимой.

Угасающий свет острыми шипами цвета олова падает на серебристые ветви, темно-зеленые листья, кудрявый коричневый кустарник и бледную крапиву с покрытыми пушком листьями, которые жалят ноги. В остальном лесу ночь. Между стволами и низкими ветвями ежевики, которой заросли обе стороны тропинки, уткнувшись носом в землю, рысью бежит Арчи.

У Грейси покалывает в животе. В этом лесу живет магия. Дальше будут норы и полянки, домики на деревьях и узкие дорожки золотого света, которые охраняют певчие птицы. Еще там водятся лисы, кролики, барсуки и, может быть, львы, сбежавшие из сафари-парков. Грейси чувствует себя маленькой, напуганной и до того возбужденной, что ей хочется писать.

Скоро она сможет приходить сюда, когда захочет. Они потому и переехали, чтобы она могла играть в лесу. Тут у нее будет свой домик со стульями, чтобы могли приехать Бен, Авни, Амайя и Изабель. Так сказал папа.

– Арчи!

Грейси вынимает из коляски Уоддлса. Его большие голубые глаза выглядят такими же испуганными, как и ее собственные. Грейси успокаивает своего пингвина.

– Ворота открыты. Нас нельзя запереть снаружи, Уоддлс.

Она делает несколько шагов по тропинке между гигантскими деревьями, которые пристально смотрят на нее. Возможно, они затаили дыхание и вот-вот заговорят. Когда Грейси представляет, как оказывается на верхних ветках, ей становится нехорошо.

Она не видит пса, но слышит, как тот рыщет впереди.

– Арчи! Арчи!

Щенок лает, но не возвращается. Грейси волнуется, что ей достанется за открытые ворота и потерю собаки. И торопливо идет вперед.

Запах холодной земли туманит разум, окрашивая мысли в темный цвет, словно ее голова – это банка с водой, в которую бросили отмокать кисть. Между деревьями во всех направлениях прорыты туннели. Грейси думает, что этими маршрутами кролики скачут друг к другу в гости, чтобы повидаться, поделиться едой и поглядеть на соседских детенышей. Ее так и подмывает найти норку и заглянуть внутрь, чтобы оценить, насколько зверьки ручные. Но как бы ни было здорово, чтобы они свободно приходили в сад, пачкать ладони и коленки ей не хочется.

Над головой Грейси раздается шорох и клац-клац-клац. Она поднимает взгляд и смотрит на блестящий плющ, который обвивает белые стволы и ветви, одевая деревья в зеленые брючины и рукава. Там, где плющ заканчивается, костлявые ветви паучьими лапками тянутся к облакам. Верхушки деревьев пушистые и торчат, будто растрепанные ветром волосы. Новых листьев столько, сколько звезд на небе, они разрастаются и шумят, точно морской прибой. Тусклый свет застилает мир сумерками.

Грейси оглядывается через плечо на сад и сквозь переплетение веток видит дом. Пока папа его не отремонтирует, там будет страшнее, чем в лесу. Она все еще слышит голос мамы, а значит, ушла недалеко. И теперь, когда Грейси по-настоящему в лесу, она не так сильно нервничает. Рядом никто не крадется и не хлопает крыльями. Все по-прежнему. Прохладный воздух приятен до дрожи, а запах леса напоминает о фейерверках, жареной свинине на булочке и о том, как она помогала дедушке собирать в тачку скользкие листья.

В Англии нет ни волков, ни медведей, да и Арчи заметит любое существо больше мыши. Ночь не за горами, но тут лишь одна дорога и по ней легко вернуться. Нужно только заглянуть за поворот, а если Арчи там не окажется, то сходить и привести папочку, чтобы Арчи не заблудился.

Грейси видит снег, и у нее перехватывает дыхание.

По обе стороны дорожки кустарник и крапива редеют, уступая место восковым листьям цвета лайма и белым пятнам, которых больше, чем она успеет сосчитать до своего десятого дня рождения. Белые пятна устилают землю до самой темной дали. Косматые стволы деревьев тянутся к небу из этого зелено-белого пенистого моря и наклоняются, как ноги людей, которые переходили брод и потеряли равновесие.

Пока Грейси приближается к этому белому чуду, снежные пятна превращаются в великое множество цветов. Она склоняется, и ее голова наполняется чистым ароматом репчатого лука и лука-порея. Когда кружево крошечных лепестков становится четче, каждый цветок оказывается прекраснее всего, что Грейси когда-либо видела.

Она собирает цветы, пока не отвлекается на голубой туман, висящий там, где упало дерево. Тропинка приводит ее ближе к этой странной сине-фиолетовой дымке.

Это оказывается не туман, а еще больше цветов. Синих. Среди их волн все еще встречаются белые. Увитые плющом древесные ноги теперь шагают по океану крошечных голубых и белых цветов, таких поразительных, что у Грейси кружится голова. Она представляет себе огромную толпу крохотных человечков в белых или синих шляпках. Человечки обступили ноги гигантов, а те стараются их не раздавить.

Каждый маленький голубой цветок – это шляпка феи. Грейси срывает несколько для своей мамочки. Затем вспоминает про Арчи, но вокруг так странно и незнакомо, что не хочется громко кричать.

Когда синие цветы редеют и превращаются в россыпи странных пучков тут и там, тропинку вновь преграждают низко висящие ветви, а вместе с ними заросли крапивы и терновника. Некоторые сочные красные ягоды чудесно смотрятся на покрытых заостренными «рождественскими» листьями кустах, но они, наверное, ядовитые, ведь их не едят птицы. Которые в глубине леса ведут себя более шумно. Распевают песни тревоги на верхушках деревьев, сообщая друг другу, что к ним забралась девочка с собакой.

Грейси уже не видит дом, из-за чего в животе у нее бурлит, как в банке с газировкой. И попу покалывает, как от желания сходить по-большому. Ей действительно хочется в туалет. Но она пройдет чуть-чуть дальше. Еще за один поворот.

За ним Грейси видит светлое и открытое пространство. А вот и Арчи! Кружит по свободной от деревьев поляне, которая появилась до того внезапно, что Грейси опешила и даже подумала: не кончился ли лес совсем? Но нет, за поляной тот делается еще гуще, а здесь прерывается лишь ради ровной лужайки, окружающей идеально круглый купол зеленого холма размером с трейлер. Закатное солнце проливает на него последние лучи.

Грейси бежит вперед, затем останавливается. Перекладывает Уоддлса с одной руки на другую и с изумлением смотрит на то, что находится на этой странной, окруженной деревьями поляне. Кажется, что она видела это место раньше. Но ведь такого не может быть.

Еще ее одолевает вопрос: не живет ли кто-нибудь под холмом? Это, наверное, сад с оградой из деревьев. Поросший травой холмик напоминает ровные зеленые круги с флажками на поле для гольфа, где ей не разрешали ходить на руках. А еще он точно такой же, как «курган» в сказке, что читал ей папа, – про фей и мальчика, который отправился к ним жить. Мальчик не рос, а когда вернулся, вся его семья была уже в могилах.

Подножие холма окружает протоптанная в траве тропинка. Арчи с громким фырканьем обнюхивает ее, будто там разбросаны собачьи лакомства.

Пораженная тишиной, напоминающей о церкви, в которую они ходили на похороны дедушки, Грейси заходит в круг.

По его краю стоят замшелые каменные столбы, они будто люди, обратившиеся в камень прямо в лесу. Один, два, три, четыре, пять… десять!

Грейси с Арчи обходят поляну, словно стрелки на циферблате странных старых часов из земли и камней. Круг за кругом. Маленький холм будто заставляет так поступать, непонятно почему.

После трех полных оборотов Грейси кладет Уоддлса на ближайший камень. Затем садится на соседний, самый низенький.

– Здесь наша избушка. А это наши стулья.

Между камнями в блестящих горшочках растут красные цветы. Грейси заглядывает внутрь ближайшего горшка и замечает маленький череп. Она достает его и засовывает в карман.

Один камень больше остальных и стоит в центре открытой небесам тихой поляны. Он напоминает Грейси стол, за которым стоит священник в церкви. Алтарь. Срезанные цветы разноцветным париком покрывают его поверхность.

Привлеченная их обилием, Грейси подходит ближе.

Камень сверху плоский и, должно быть, стоит здесь в память о ком-то.

– Уоддлс, тут кто-то умер.

Арчи скулит и не идет за ней к камню.

Грейси смахивает цветочные стебли и обнаруживает, что на валуне есть углубление. Внутри него, будто объевшиеся слизни, ползают шумные мухи. Они возятся в черных пятнах внутри «чаши».

Грейси морщит нос, а когда отходит, слышит голос и подпрыгивает, словно кто-то подкрался к ней сзади и крикнул: «Бу!»

«Голос. Или это у тебя в голове? Голос или просто твои мысли?»

Ей словно протерли лицо изнутри холодной фланелью. Грейси чувствует, как отливает кровь, а голова кружится, точно она резко встала после того, как долго сидела со скрещенными ногами.

Некоторое время она вся дрожит, затем шок проходит. Теперь ей кажется, что голос звучал скорее внутри ее головы, а не снаружи. Постепенно страх сменяется любопытством и желанием узнать, кто же это говорил, ведь голос не был злым.

Вот он снова, и звучит так, будто какая-то леди шепчет за деревьями. Или, может быть, за камнями, или даже внутри холма. В нем может оказаться окошко или дверь.

Грейси отвечает на вопрос леди. Или, возможно, это всего лишь навязчивое ощущение, что ей следует представиться.

– Грейси, – говорит девочка и привычно выдает информацию, которая, по ее мнению, интересна всем незнакомым людям. Называет свой адрес. А дальше: – Я учусь в школе. Мой класс называется «Пескарики». Мою учительницу зовут мисс Коллинз.

Вокруг никого. Грейси снова сомневается, что слышала голос леди за деревьями. Возможно, все было только в голове и она сама вообразила чьи-то слова? Пока она пытается понять, могут ли голоса просто возникать в голове, леди удаляется все дальше, но не исчезает за деревьями, а проникает глубже в уши Грейси.

Вопросы обрушиваются на нее журчащим фонтаном, и появляется ощущение, будто кто-то смотрит на ее лицо изнутри. Она точно знает, что сказать, потому что чувствует этот взгляд, даже не видя глаз.

«Ты потерялась?»

– Нет. Мы сюда переехали. Я живу внизу в доме с мамой и папой.

«Может ли маленькая собачка укусить?»

– Он нормальный. И никого не кусает.

«В твоем доме есть братья или сестры?»

– Нет, только мама, папа и я.

«Кто так шумит?»

– Мой папа. Он все чинит. Он умный.

Из-за холма раздается другой голос. В нем нет ни музыки, ни очаровательного шепота. Он резок, громок и очень быстро приближается.

– Нет. Нет. Нет.

Грейси задерживает дыхание. Оборачивается.

И видит соседку со стрижкой, напоминающей рыжий мотоциклетный шлем. Старуха крадется к ней с вытянутыми руками. Ведьма со странными волосами.

Грейси оступается, словно ее ноги задремали.

На ее плечах смыкаются тонкие холодные пальцы. Старуха смотрит не на Грейси, а через ее плечо, будто увидела на поросшем травой холмике привидение.

Взгляд сердитых голубых глаз опускается на Грейси.

А вот и сосед с такой же странной прической клоуна. Он нервно расхаживает на краю поляны, будто Арчи у входной двери, когда ему нужно сделать «свои дела».

Мужчина пытается улыбнуться Грейси. В его «бороде Санта-Клауса» темнеет рот. Кажется, будто сосед сосал лакрицу.

Грейси плачет. Чужаки спугнули леди с мягким голосом, которую можно было слушать весь день. Из-за соседей Грейси чувствует себя в беде. И теперь она так напугана, что ее тошнит, а голова делается пустой и кружится. Еще немного, и сдуется, как воздушный шарик на ветру.

– Я ничего не делала. И ничего не брала, – хнычет Грейси. Череп в ее кармане кажется тяжелым, как кирпич. – Мои мама и папа, – добавляет она, чтобы хоть как-то защитить свои трясущиеся коленки.

Ведьма не слушает. Она оглядывает поляну, кого-то высматривая.

– В круг нельзя. Никогда не заходи внутрь круга, моя дорогая, – говорит старик с головой менестреля с картинки из книги сказок.

На соседе желтые брюки, а Грейси никогда раньше не видела, чтобы мужчина носил брюки лимонного цвета. Это настолько отвлекает ее от собственных страданий, что она начинает гадать: не женские ли на нем штаны? У нее самой есть желтые. Может, старик не знает, что это женские брюки, и надел их по ошибке. Его жена, наверное, тоже ошиблась, потому что на ней мужская одежда.

Красноватая копна волос наклоняется вперед. Глаза у соседки цвета треснувшей голубой чайной чашки, покрытой сердитыми красными червячками. Ее лицо сморщенное, будто мокрая простыня, которую только что вытащили из стиральной машины. Соседка очень злится, свою школьную учительницу Грейси никогда такой не видела.

– Уходи. Уходи. Вон! – говорит старуха. Она утаскивает Грейси от алтаря по огибающей холм тропинке и выводит из круга.

Дергающие руки и злобное лицо – это слишком, теперь Грейси ревет и не может думать ни о чем, кроме мамы, к которой отчаянно хочет прижаться. Из-за рыданий у нее не получается нормально дышать, а еще кажется, что земля под ногами исчезла и Грейси уносит прочь от всего, что делает ее счастливой.

Она помнит картинки и отрывки из фильма, который показывали в школе. О том, как говорить с незнакомцами, у которых в машинах есть сладости, и мужчинами, которые заходят в твое «личное пространство». Теперь, кажется, слишком поздно все это вспоминать, и ее мысли разлетаются вспугнутыми птицами.

Сосед наклоняется, его заросшее уродливое лицо слишком близко и проникает сквозь панику и замешательство Грейси, чтобы разжечь их еще сильнее. От его дыхания пахнет прудом, а зубы цвета коричневого риса торчат вперед, будто у акулы. Как он может жевать такими зубами? Старик улыбается, глаза у него искрятся, они могут казаться добрыми.

Он касается мягким пальцем щеки Грейси.

– Ты не должна ходить в эти леса, моя маленькая пуговка.

– Они кое-кому принадлежат, – говорит соседка и отпускает ее плечо.

– Да, кое-кому очень старому, и ей нужно спать.

Арчи скулит у ног Грейси, и ведьма-соседка смотрит на него так, словно только что наступила на одну из горчичного цвета какашек щенка.

Сосед смотрит на спаниеля и кривится, будто случайно съел чеснок, спрятанный в соусе для спагетти, хотя папа обещал не класть его в еду.

– И открою тебе секрет, – говорит соседка с прической-луковицей. – Она не любит собак. Это ее дом, и она не хочет, чтобы ее беспокоили. Ты понимаешь?

Грейси кивает. Она согласится на что угодно, лишь бы ее отпустили. Как в тот раз, когда мальчишки на велосипедах приехали на игровую площадку и подрались друг с другом, сбив с ног нескольких малышей.

Вдалеке ее зовет мама очень высоким и визгливым от беспокойства голосом.

Старик снова улыбается.

– Иди. И собачку забери.

Ни Грейси, ни Арчи не нужно просить дважды. Они бегут прочь от круглой тропинки в траве, от холма, от странного голоса и от ужасных колдунов-соседей с цепкими руками, странными волосами и вонючим дыханием. Только игрушечный пингвин Уоддлс остается возле холма, камней и красных цветов.

Позже Грейси представляет, как он, наверное, смотрел ей вслед, сидя в одиночестве на каменном стуле.

10

– Все уже закончилось, милая. Мама не хотела кричать. Она просто переволновалась. – Фиона, закрыв глаза, прижимается щекой к макушке Грейси. – Держись подальше от леса. Можешь вместо этого помогать нам приводить в порядок дом и сад.

Грейси сидит на табурете, сморкается и вытирает последние слезы. Она прижимается к матери и получает от этого огромное удовольствие, смешанное с жалостью к себе из-за испуга и из-за того, что ее отругали. Фиона крепко обнимает дочку. Гладит маленькую спинку. Целует в лоб.

Том ополаскивает в раковине свинцовую табличку, которую Арчи и Грейси выкопали в саду. Подняв эту вещицу к свету, он изучает ее поверхность и проводит кончиками пальцев по странным отметинам, а затем кладет на кухонную столешницу рядом с черепом кролика, который вытащил из кармана дочки.

– Очень старая. – Он говорит сам с собой, но хочет, чтобы услышала Фиона.

Та не отвечает. Том, отряхивая мокрые руки, оборачивается и кивает на стену.

– Они не владеют лесом. Это общественная земля.

Фиона бросает на него пристальный взгляд, но Том настаивает на своем и обращается к Грейси негромким голосом:

– Лес и твой тоже, мой орешек. Мы в основном из-за него переехали. Чтобы ты росла среди деревьев. Дышала чистым воздухом.

Фиона делает глубокий вдох.

– Подумай об этом хорошенько, дорогой. Не самое подходящее время.

– Она просто испугалась.

– Больше не ходи туда без нас, – бормочет Фиона в волосы дочери, оттесняя Тома в сторону.

Из Грейси рвется новая волна отчаяния:

– Уоддлс там потерялся! Ему холодно, и он плачет по мне! – Большая слеза падает на предплечье Фионы.

Том устало отталкивается от столешницы и потягивается.

– Папа его найдет. Я схожу. Только нужно найти фонарик.

Роясь в одной из множества картонных коробок, которыми заставлен пол, он не может удержаться, чтобы не взглянуть на жену и не кивнуть в сторону соседей.

– Забор. Плющ. Бьют в эту чертову стену каждый раз, когда я включаю дрель. Машины их гостей. Теперь лес. Что дальше? Мы должны попросить их все записать. Я не могу за ними угнаться.

– Не обращай внимания на этих чудиков. Просто выбрось их из головы.

– Они с этим совсем не помогают.

– Сосредоточься вместо них на сырости наверху, там все гораздо хуже, чем казалось. Сосредоточься на проклятом электрическом щитке. На течи под ванной. И на том, как мы будем платить за новую плиту с моей зарплаты, пока твой телефон молчит. Еще могу себе представить, сколько запросит следующий ремонтник, когда посмотрит нашу крышу. Так что я больше не хочу слышать о шоу уродов по соседству.

Уязвленный, пристыженный, не уверенный, сердиться ему или отступить перед голосом разума, Том отводит взгляд от разгневанного лица жены. Не так-то просто рассуждать здраво, когда в комнате, забитой коробками и ящиками, инструментами, мебелью, фотографиями, картинами, утварью, кипят эмоции; этот хаос теперь создает и символизирует их существование. Еще ни один предмет не нашел своего места. Вещи толпятся, точно парии, на ограниченном пространстве, создавая ощущение то ли бегства, то ли переселения. Нелепая ситуация, Том не рассчитывал, что она продлится так долго. Целую неделю они втроем спали в одной постели. В голове невольно появлялись сравнения с семейством крестьян из черно-белого фильма, которые забились в угол лачуги и молятся о наступлении утра.

Тому не удалось пока закончить черновую работу ни в одной из комнат, не говоря уже о том, чтобы хоть какую-то отделать. Он лишь сделал их еще непригодней для жизни.