Колдуны Нэвилл Адам

11

Почти возле самых ворот у Тома возникает странное ощущение, что сад стал просторнее, чем при свете дня.

Он включает фонарик, и одного взгляда оказывается достаточно, чтобы понять: в эту часть сада действительно недавно внесли изменения. Несколько секунд Том не способен ни на что, он лишь таращится на уничтоженные панели забора.

Затем освещает фонариком то, что напоминает выброшенный на берег плавник посреди заросшего сорняками сада. В его дальнем углу три панели забора просто растерзаны на части, деревянные рейки превращены в щепки. Из двух срубленных столбов торчат ржавые гвозди. Варварское разрушение. А в том, с каким упорством и силой обломки потом перебрасывали через границу участков, Том интуитивно видит злой умысел.

Стоя на опустевшей и более свободной, чем днем, границе двух домов, он вспоминает треск дерева, который слышал на кухне. Пока промывал металлическую табличку, успокаивал испуганную четырехлетнюю дочь и думал, что кто-то рубит здесь дрова. А это был его забор. Ветхий и, возможно, опиравшийся на деревья соседей, но все же стоявший сегодня.

Том поворачивается к дому Мутов и освещает лучом фонаря их симметричный сад, окутанные сумерками аккуратные холмики. До красной кирпичной кладки свет почти не дотягивается, но несколько окон мерцают отблесками, а белый брус упрямо сияет яркостью пряничного домика. Пазл с деревенской идиллией, мелькнувший в темной комнате. Хотя теперь силуэт идеальной крыши соседей напоминает Тому высокую шляпу пуританина – солидного, самоуверенного, неодобрительного.

– Ублюдки.

Он со страданием вспоминает эту карлицу – миссис Мут, которая вскидывает в воздух руку, протестуя против сломанных заборов в их деревне. Его забор разрушен по ее указке.

У Тома перехватывает дыхание и кружится голова. На лбу высыхает холодный пот, а внутренности извиваются теплыми змеями. Он испытывает неодолимое желание бросить камень в дом Мутов и даже оглядывается по сторонам в поисках подходящего снаряда. Достаточно тяжелого, чтобы смог долететь.

«Пингвин. Фиона».

С решением проблемы разрушенного забора придется подождать. Но он до нее доберется. И до них. Утром.

Том собирается сделать шаг в сторону леса, но его ботинок цепляется за ржавый гвоздь, спрятанный в высокой траве. Ловушка для ног его маленькой девочки и лап щенка. Лицо Тома снова обжигает гневом, который переполняет его сердце.

Приходится приложить волю, чтобы идти дальше. Но даже тогда он не добирается до леса, поскольку теперь замечает привинченные к калитке распятия.

– Какого хрена?

Очередной символ беспросветно безумной истории этого места. «Неужели их вкрутил самоубийца? Зачем?»

Том был настолько занят разбором комнат, что до сих пор не отходил далеко от дома. А сейчас потерялся Уоддлс, и нет времени отвлекаться на что-то другое.

Том ныряет в лес и светит слабым лучом фонарика под ноги, осторожно ступая между колючими вьющимися стеблями и крапивой.

Бледный свет разбивается о кустарники по сторонам тропинки, морозным узором ложится на листья, натыкается на переплетения побелевших веток и сотканные из нитей смолы «пасти».

Сколько ни светит Том на грязную тропинку в поисках замызганной фигурки потерянного пингвина, не находит никаких его следов. Хотя в конце концов обнаруживает чьи-то еще и вскоре присаживается на корточки, чтобы осмотреть грязь там, где дорожка расширяется.

Необычные следы наводят его на мысль: уж не пасутся ли в этих лесах коровы или овцы с ближайшей фермы? Только вот разве их копыта оставляют такие отпечатки? Похожие то ли на две запятые, то ли на перевернутые слезы. Тому это неизвестно, но следы повсюду, будто недавно кто-то здесь топтался, впечатывая в почву свои большие ноги.

В других местах Тому удается разглядеть рисунок с подошвы ботинок Грейси. Следы идут в обоих направлениях: там, где она вошла в лес, и там, где выбежала в слезах. Но отпечатки животных свежее, они стерли большую часть следов дочки.

Муты велели Грейси держаться отсюда подальше. Они, наверное, считают лес своей собственностью. И если подобного абсурда недостаточно, то теперь есть еще одно свидетельство агрессивного присутствия соседей в жизни Тома и его семьи. Забор разрушен, а на пороге сада топталось животное.

Том строил на этот лес такие большие планы. Семейные пикники, походы с Грейси по здешним тропам, прогулки с собакой, сбор ягод время от времени. Он хотел, чтобы его семья свободно бродила по этим просторам и наслаждалась ими.

Том идет дальше, направляя луч фонарика на тропу между деревьями, пока не теряет звериные следы. Но кто-то четвероногий определенно пробегал здесь, прежде чем скрыться в подлеске. В том месте, где следы исчезают, Том опускается на одно колено и вглядывается в кустарник.

И сразу же чувствует зловоние экскрементов.

Ему не требуется много времени, чтобы заметить кучу цвета кровяной колбасы, но неприятно человеческую на вид. Один край кучи расплющился у него под коленом. Том раздавил корку чего-то сочного и миазматического, пахнущего гораздо хуже собачьего дерьма.

– Ох, ради всего святого…

Сквозь джинсы проникает ощущение влаги. Том не только вляпался в кучу коленом, но и прикоснулся к ней рукой. Он вскакивает и ударяется головой о ветку.

– Черт.

Том безнадежно смотрит вперед, на то немногое, что еще видит впереди. Совсем немногое. Остальное пространство утопает в зелени, достаточно колючей, чтобы в такой темноте выколоть себе глаз.

Он решает прекратить поиски, и только теперь, забравшись глубоко в лес, но решив вернуться в дом, чувствует, как его ощущения резко обостряются из-за того, что за ним наблюдают. С обеих сторон тропинки.

Поводя фонариком по сторонам, Том ищет подтверждения того, что на самом деле он один. Однако сразу понимает, что после захода солнца фонарик в диком лесу только наводит на мысль, что кто-то действительно следит за тобой из-за пределов досягаемости слабого луча.

– Я вернусь утром, Уоддлс.

Ссутулившийся и побежденный, Том вваливается в дом через черный ход. Запах мокрого сада окутывает его точно древесный дым.

Фиона сидит на табурете и стучит по клавишам ноутбука. Она не поднимает глаз, пока ее муж пытается одной рукой снять ботинки, дергая, а затем разрывая шнурки. Вторую руку он держит поднятой, будто хромое животное, но в конце концов теряет равновесие, валится и ударяется плечом о стену.

Ботинок все-таки слетает и катится по линолеуму, выцветшему от мириад ног и солнечных лучей. Обычно Том ловко снимает обувь и ставит ее рядом, в сторонку.

У раковины он дергает кран, вызывая дрожь в зашитых трубах, дом точно стонет от боли. По всей его артериальной системе воздушные карманы, которые ограничивают «кровоток» и вызывают судороги, от них дребезжат балки и стучат кирпичи. Дела с водопроводом обстоят сейчас гораздо хуже, чем неделю назад, когда они только приехали.

«Еще и это. Небольшой перерыв – все, что мне нужно».

Из крана вытекает струйка молочно-белой воды.

Том отворачивает вентиль полностью. Стук капель не усиливается.

– К черту! – Он сует перемазанную в фекалиях руку под жалкую струйку.

– Нашел? – устало спрашивает Фиона. Взгляд она не поднимает.

– Слишком темно. Он может быть где угодно. Там же много миль. Зайди на Ebay.

– Уже занимаюсь. Уоддлс Четвертый должен прибыть через два дня. Экспресс-доставка.

– А знаешь что? Угадай, что они сделали. Парочка хамоватых ублюдков-соседей.

Фиона не пытается угадывать.

Из-под раковины раздается хлопок, и из крана, наконец, хлещет вода.

– Они разрубили панели забора. В конце сада. Просто вышибли их!

Фиона поднимает взгляд, но вспышка мужа ее не трогает.

– Там все провисло, дорогой. Дыхни на этот забор, и он рухнет.

Том тычет мокрым пальцем в стену, которая соединяет их с Мутами.

– Фи, они его сломали! Чтобы набрать себе ничтожных баллов. – Он делает вдох, чтобы не задохнуться от гнева, дергает вентиль, перекрывая поток воды. – Это был наш забор… Представь, что ты бы так поступила с новыми соседями… Я не могу понять почему.

– Деревенская жизнь. Не то чтобы нас не предупреждали.

Том закрывает глаза, чтобы собрать внутренние силы – крошечную пожарную команду разумных мыслей, которая часто требуется, чтобы погасить пламя ярости. Он не хочет, чтобы тлеющие эмоции обострились и переросли в ссору с Фионой.

А ее внимание переключается на испачканное колено мужа.

– Что за запах? Это дерьмо?

12

Вокруг старого, сумрачного дома царит тишина. Тяжелая черная пелена ночи без малейшего проблеска света окутывает здание, словно птичью клетку. Само время будто замедляется, а далекий мир, который они знали прежде, летит по ускорившейся орбите. Иногда Тому кажется, что он чувствует, как тот, другой мир уходит все дальше, оставляя их на произвол судьбы.

Сквозь стену, отделяющую их от соседей, не проникает ни звука. Но этот покой Том намерен разрушить с помощью электродрели, которую сжимает рукой в перчатке точно орудие убийства.

Они презирают его семью. Им знакомо лишь презрение к его дому. Отчего так, остается только гадать. Возможно, Муты – снобы. И завидев его, Фиону и маленькую Грейси, наверное, отшатываются и морщат лица. Возможно, считают новеньких невоспитанными выскочками, купившими сельское поместье на аукционе.

Но в его семье нет ничего кричащего, вычурного или аляповатого. Пошлого или чрезмерного. Грубоватость? Немного есть, но чья в том вина?

«Вы топчете гвоздики!»

Семья из рабочего класса, обычная, но образованная, которая ездит на старых машинах и почти сводит концы с концами. Но в наш одержимый статусом век, возможно, именно к этому сводятся все предрассудки: к чистой социальной конкуренции. Соседям необходимо ощущение, что они выше по положению.

«Надеюсь, вы можете себе это позволить? Ваш первый дом, не так ли? Немного поздновато, а? Надеюсь, у вас глубокие карманы».

Или дело в чем-то другом? В вопросе границ? В провинциальных предрассудках против чужаков, у которых нет здесь корней?

«Позор! У нас в деревне нет сломанных заборов».

Какими бы мотивами ни руководствовались соседи, когда разрушали забор и пугали Грейси, Том сомневается, что однажды состоится разговор, где раскроется правда о том, почему Муты испытывают такое отвращение к его семье. Чтобы разобраться в причинах их гнева, требуется время, терпение и энергия, которых Тому не хватает. И с какой стати он должен задабривать Мутов, налаживать мир, считаться с ними, ломать шапку или выпрашивать одобрение? Последний домовладелец и агентство недвижимости истончили его дипломатичность до толщины папиросной бумаги. И этот депозит уже не вернуть.

Он должен ответить на дневные попрания прав.

«Время пришло».

Если у вас имеются соседи, то момент, когда можно воспользоваться дрелью, уже прошел. Том это знает. И теперь, стоя перед разделяющей его и Мутов преградой, он чувствует, как власть над ним изо всех сил пытается себе вернуть врожденная сдержанность, сильная и неизменная общепринятая вежливость, которая укоренилась в нем и запрещает подобное поведение. Соблюдение условностей, желание не беспокоить и не раздражать других всегда диктовали ему свою волю. Так его воспитали. К тому же может проснуться Грейси, так что вешать сейчас полки – глупая затея.

Однако эта безотчетная нерешительность заставляет Тома почувствовать себя еще ничтожней, чем после возвращения из леса с пустыми руками. Его ноги стали как-то тоньше, а сердце трусливей. Одно из самых худших ощущений, которые может испытать человек: волокна увядают, соки протекают, взгляд опускается, плечи сутулятся.

«Нет!»

Он вошел в комнату, вооруженный для боя, и должен биться. Нужна шумная, недобрососедская схватка. Нужно отомстить за забор, немедленно и весомо. Этикет здесь не поможет. После нанесенного удара Муты начнут позволять себе все больше и больше вольностей перед лицом его пассивности. Люди вроде них действуют именно так.

Свежие и неприятные впечатления об этих людях клокочут в его голове: их отвратительные лица и нелепые прически, злобные замечания, от которых у него напрягается спина, снисходительность и ухмылки, собственническое отношение к границе участков, оскорбления, брошенные в сторону его дома…

«Они довели Грейси до слез!»

Между двумя громкими ударами сердца пьяное электричество проходит через его нервную систему. Врывается в его мысли веселыми, безумными гончими, способными на мелкие пакости, и Том выравнивает металлическую скобу на темном участке стены. Напрягает мышцы предплечья, чтобы вес дрели не ослабил жесткость запястья, и прицеливается.

Саморез входит в стену, словно карандаш в мягкий сыр, а руки, легкие, зубы и ступни Тома чудесно гудят от скучной, разрушительной силы, которая сотрясает его руку.

Второй саморез вкручивается заподлицо.

Кронштейн установлен прямо. Хорошая работа. Он создает дом. Их дом.

Том находит метку и начинает прикручивать вторую скобу.

После того как третий саморез ввинчивается до упора и стихает звенящий в ушах вой мотора, по комнате разносятся удары с другой стороны стены.

Хлоп. Хлоп.

Удары быстро становятся ритмичными, решительными. «Кулаком или ладонью?» Кажется, прозвучал даже намек на повышенные тона. Да, определенно только что раздалось: «Эй!» Маги возмущен. «Какой стыд!»

Шлеп, шлеп, шлеп другой рукой, поменьше. Ее рукой.

Подбадривая друг друга, доведенные до ярости соседи начинают колотить по стене. Сочные удары сопровождаются приглушенными, нечленораздельными криками, но те едва проникают сквозь костяк каменной кладки, мышцы планок и кожу штукатурки.

Том стискивает оскаленные зубы и готовится закрепить скобу вторым винтом.

Позади него, щелкнув, открывается дверь.

– Какого черта ты делаешь?

Фиона стоит на пороге, скрестив руки на груди. Она собирается заговорить, но замолкает, прислушивается к шуму, доносящемуся из-за стены.

Затем выражение ее лица смягчается до примирительного, и Том понимает, что его жене наплевать на безрассудное опьянение в глазах мужа.

– Том. Уже становится поздно.

Он пожимает плечами.

– Просто вешаю пару полок. Потом закончу.

– Полагаешь, для одного дня было мало огорчений? К тому же ты разбудишь Грейси.

Том поднимает дрель. Смотрит в потолок. Тишина.

– Я быстренько.

Фиона разворачивается и закрывает дверь с решимостью, которая заставляет его передумать и отказаться от продолжения.

Хлопки и рев уже стихли, сменившись напряженной тишиной. Том почти ощущает ее, словно кто-то стоит слишком близко и смотрит ему прямо в лицо. В мыслях возникает образ миссис Мут, ее обычная гримаса, скрытая нелепой копной волос. Если остановиться сейчас, Муты решат, что они выиграли еще один раунд.

Том прислоняет линейку к стене, огрызком карандаша делает отметку – мишень для шурупа. Готовит дрель и шепчет:

– Иду на вы.

Вращающееся сверло вгрызается в стену и разбивает любые шансы на мир.

По ту сторону пропасти соседи пытаются пробиться к нему, будто замурованные в нише пленники. Они тщетно выбивают еще одно беспорядочное стаккато хлопков. Напыщенный тон Маги становится громче.

Том смеется.

«Но ведь мы всегда делали правильный выбор, не так ли, моя дорогая? Разные стандарты».

Том заглушает шум соседей как вокруг, так и внутри себя. А почему бы не прикрутить еще один кронштейн на четырех саморезах? Непохоже, что здесь не повесить еще одну полку.

Когда работа наконец завершается, Том стоит перед аккуратным рядом из трех полок.

На фоне маслянистого запаха напряженных усилий дрели он не уверен, испытывать ему облегчение или разочарование от того, что Муты так и не явились лично и не постучали во входную дверь. Появилась бы возможность рассказать им о заборе и расстроенной дочке. Но ничего. Никакого абордажного отряда, никаких факелов и вил, никаких закатанных рукавов. И уже некоторое время никаких приглушенных криков или хлопков старческими руками. За стеной тихо. Том ухмыляется. Прогресс.

Торжествуя, как человек с заряженным пистолетом против безоружного врага, которого застал врасплох контратакой, он поднимает дрель и в последний раз нажимает на спусковой крючок.

В ответ на это издалека раздается тоненький голосок:

– Мамочка! Почему папа сверлит?

Том выключает дрель, но когда стихает шум мотора, слышит в комнате по другую сторону стены новый звук: что-то вроде тихого топ-топ-топ босых ног.

Похоже, Муты, даже перестав кричать и стучать, не удалились в постель. Напряженные и бормочущие или разъяренные и дергающие себя за средневековые стрижки, они по-прежнему на позициях.

Том придвигается ближе, прижимается ухом к стене. Он чувствует себя нелепо, но ему крайне любопытно, как отреагируют соседи. Что это, топот?

Вот снова: пара ног кружит по твердому покрытию. Стук-шлеп, стук-шлеп, стук-шлеп, круг за кругом. Должно быть, в той комнате деревянные полы. И, видимо, соседи кричат, хотя из-за стены и пустоты в этой комнате голоса Мутов напоминают кваканье и визг. В тоне кого-то из них особенно неприятная резкость, будто человек заставляет себя жестоко хохотать.

Ошарашенный не менее, чем от встречи с сумасшедшим незнакомцем на улице, Том испытывает приступ дискомфорта. Он пытается игнорировать эту перемену в себе – от триумфа к тревоге – и снова дивится акустике в этих старых зданиях.

В комнате соседей продолжается топот, но между ударами ног по полу возникают долгие паузы, из-за чего Том представляет, что теперь кружат не семенящие, а вышагивающие ноги. Или они перепрыгивают с места на место со скоростью, превышающей возможности всех, кроме олимпийцев.

Шаги внезапно смолкают, наступившая тишина набухает и затягивается так надолго, что Том успевает оглядеть комнату, словно стараясь убедиться, что стены выдержат. «Выдержат что? Не будь дураком».

Даже новая лампочка едва рассеивает сумрак в комнате. Глубокая тьма исходит от самих стен. И так в каждой из передних комнат, даже днем. Том никогда раньше не сталкивался с таким нездоровым полумраком в помещениях. В комнатах будто царит суровая убогость пережившего войну мира. Цепляющиеся за все меланхолия, серость, уныние, безнадежная покорность трудных времен.

Они подумывали устроить тут столовую, но ты никогда не разглядел бы то, что у тебя в тарелке. В квартире семья Тома привыкла есть перед телевизором. Целая комната для приема пищи кажется им чем-то захватывающим и новым, но в то же время нелепым и анахроничным.

А еще они не могут привыкнуть к такому простору внутри дома. В их квартире были две маленькие спальни, кухня, больше подходящая для трейлера, туалет, который был бы уместнее в игрушечном домике. Том заметил, что Фиона робко заглядывает в помещения этого дома, словно удостоверяясь у их владельцев, можно ли ей войти. Грейси не перестает бегать по комнатам, точно она на улице. Но боится оставаться слишком далеко от родителей и часто прибегает обратно, откуда бы ни начинала свои экспедиции, бросается им в объятия, почти рыдает. Говорит, что «заблудилась».

И тут словно его оценка комнаты подстегивает злобные наклонности тех, кто живет за стеной, – странные звуки возобновляются. Но теперь звучат ближе к полу, почти у самых ног. Том отходит от стены.

Он уверен, что у Мутов нет собаки или какого-то другого домашнего животного. И они не фермеры. Но царапанье у основания стены напоминает о когтях Арчи, когда тот скребет заднюю дверь, отчаянно стараясь выбраться в сад. Да, звуки волнения наводят на мысль о возбужденном животном, крупном и четвероногом, которое пытается пробиться на эту сторону.

Том отступает еще дальше и кладет дрель на верстак. Затем уже в дверном проеме с ужасом и восхищением смотрит на стену, ожидая, пока царапанье прекратится.

Некоторое время он остается на месте, поскольку то ли разламывание, то ли разгрызание плинтусов не прекращается. Как и неистовое кружение жестких лап. Это все равно, как если бы один из Мутов скреб стену вилкой, а другой топтался бы по замкнутому пространству в обуви на деревянной подошве.

Тому хочется, чтобы Фиона пришла и услышала это, но она, ясное дело, не пойдет. К тому же не стоит снова провоцировать жену. Так что Том просто закрывает дверь, за которой не утихают топот невидимых ног и царапанье, и бредет прочь, стыдясь взгляда, против воли брошенного через плечо. И еще одного.