Летописец. Книга 3. Четыре наследника Ефимова Юлия

– Ваша милость, я должна с вами поговорить, – это был голос той самой монашки.

– Кто вы?

– Моё имя не имеет значения. Я просто хочу, чтобы её душа упокоилась с миром.

– Чья?

– Вашей матери.

– Но она умерла очень давно. – Через несколько лет после его рождения, как он всегда считал, а потому он и теперь не знал, сон это или явь.

– Ваша мать не умерла, её отправили в монастырь.

Кэйрон привстал, пытаясь разглядеть женщину в темноте. Он боялся верить и боялся, что ему лгут.

– Ты знаешь, кто моя мать?

– Королева Эльмара. – Да, Эльмара, вторая жена Клемона Третьего, мачеха Гиемона и мать Кэйрона. Таинственная женщина, от которой при всей любви барундийцев к живописи не осталось ни единого портрета. Кэйрон почувствовал, как забилось сердце. Он всё ещё не верил, но вдруг?..

Принц коснулся перстня на руке – он носил его не снимая. Золотой массивный перстень содержал внутри крохотный медальон с изображением красивой женщины в золотисто-красном платье. Кэйрон случайно обнаружил этот портрет, когда играл с Дайрусом в Воинов Иштирии. Дайрус без конца воображал себя главой великого воинства, Кэйрон с удовольствием избивал его, если он слишком заносился. Во время игры они часто использовали шифрованные сообщения, стараясь прятать их в самые необычные места. Дайрус не отличался оригинальностью, зато спрятанные Кэйроном записки никто найти не мог. Однажды он стащил огромный перстень из шкатулки в комнате Гиемона и попытался его открыть. К его удивлению, это ему удалось – внутри обнаружился портрет. Крохотные буковки гравировки с внутренней стороны золотой крышки гласили: «Принцесса Эльмара». Мама! Кэйрон забыл об игре, пожирая портрет глазами. Он спрятал перстень – никто его так и не хватился. Со временем Кэйрон стал носить его на пальце. Эмаль начинала трескаться, портя изображение, но Кэйрон знал образ на память. И вот теперь он сможет увидеть её живой. Сердце колотилось от неожиданной новости. А если всё-таки ложь? А если нет? Узнает ли он её теперь?

– Ты проводишь меня к ней?

– Это непросто.

– Почему?

– К ней никого не пускают, даже священника.

– Как так?

– Она просила об исповеди перед смертью – ей отказали.

– Перед смертью? – Кэйрон дёрнулся от неожиданности. Мама умирает?

– Да, это большой грех. Не понимаю мать-настоятельницу, она сказала, что только наш обычный исповедник сможет принять её исповедь, а он уехал. Она не хочет звать чужого.

Неудивительно, если её заточили сюда тайно. Какой секрет она должна унести в могилу?

– Ты сказала, она умирает? – Кэйрон давно свыкся со смертью матери, сейчас ему очень хотелось верить в обратное. Если она жива, он вытащит её из плена!

– Говорят, ей осталось день или два. Она слышала ваше имя, умоляла их дать вам увидеться – они отказали. Тогда она попросила меня – я не могла ей отказать…

Кэйрон почти не слушал. Он оказался здесь, чтобы похоронить собственную мать? Кэйрон схватил невидимую монашку за руку. Она вырвала её, отступила на шаг. Он испугался, что она сбежит, а он даже не знает, как она выглядит.

– Ты поможешь мне её увидеть? – Если она откажет, он найдёт способ, решил Кэйрон.

– В её келье открыто окно – она всё время задыхается, – он слышал колебание в её голосе.

– Ты никому не скажешь?

– Нет. Она не заслуживает умереть в одиночестве и забвении. Когда-то она спасла мне жизнь, помогла смириться с судьбой, обрести покой. У нас с ней одна судьба. Надеюсь, однажды добрая душа поможет и мне. Господь понимает: я делаю это ради милосердия, – Кэйрон слышал грусть в её голосе. Он встал, чувствуя резкую боль от раны, но это мелочь. Судьба прислала его сюда в последний момент, разве боль может его остановить? В темноте он безропотно шёл за женщиной и молча посмотрел ей вслед, когда она показала ему приоткрытое окно под крышей и убежала. Несмотря на темноту, Кэйрон видел большое трёхэтажное кирпичное здание с вытянутыми узкими окнами. Он присмотрелся, заметил лежавшую у стены лестницу. Забраться в окно на последнем этаже оказалось делом пары минут.

Комната была невзрачной: жёсткая кровать, стол со свечой, молитвенники, жития святых, сложенные на полке у кровати, икона в углу. Кэйрон слышал хриплое дыхание. Таинственная незнакомка сказала по дороге, что настоятельница обычно оставляет с умирающей на ночь глухую сестру. Сейчас та целыми днями ухаживает за ранеными и, скорее всего, спит. За столом на стуле и впрямь храпела женщина, положив голову на руки. Кэйрон осторожно, чтобы не разбудить её, зажёг свечу. Пряча её в ладони, он поднёс крохотный огонёк к лицу женщины на постели.

Он не узнал свою мать. Худое лицо побледнело, сморщилось, прикрытые веками глаза утопали в глазных впадинах, волосы совсем поседели, зато широко расставленные глаза, заострённый подбородок и выпуклый лоб напоминали женщин семьи лодивийских королей. Эльмара была племянницей короля Лодивии Урмаса Девятого.

– Кто здесь? – женщина встрепенулась, испуганно открыла глаза и закашлялась.

– Это я, Кэйрон.

– Кэйрон? Мой сын? Тебе позволили повидать меня? – она говорила и дышала с трудом, постоянно кашляла, оставляя на платке кровавые пятна. Он узнал признаки чахотки. Ей и впрямь осталось недолго.

– Нет, я пришёл тайком. Я так мечтал тебя встретить!

Её глаза наполнились слезами, она улыбнулась, показав немногочисленные гнилые зубы. Кэйрон оглянулся на спящую монашку и хотел погасить свечу, чтобы не разбудить её. Королева Эльмара покачала головой:

– Нет! Дай наглядеться на тебя, сын мой! Я молила Бога послать мне такой шанс, и он смилостивился!

Кэйрон хотел возразить, что Бог тут ни при чём, дело в войне, но промолчал. В конце концов, война велась от имени Бога. Во имя одного и того же Бога, усмехнулся про себя Кэйрон.

– Мама, я вытащу тебя отсюда!

– Нет, это невозможно, – прошептала она, облизывая пересохшие губы. Кэйрон огляделся в поисках воды, однако ничего не обнаружил.

– Я смогу!

– Мне некуда идти, сынок, мои грехи не пустят!

– Какие грехи?

– Твой отец знает, поэтому и отправил меня сюда, – её губы скривились, слёзы покатились по щекам.

– Мой отец? Но он давно мёртв. Он ничего не сделает!

– Гиемон мёртв? – её глаза прикрылись.

– Гиемон? – Кэйрона будто оглушило дубиной. Его отца, её мужа звали Клемон. Она бредит или?..

– Мама, ответь мне, Гиемон мой брат или отец?

Она открыла глаза, с жалостью посмотрела на сына. Он испугался, что она промолчит.

– Ответь, я должен знать, – настойчиво потребовал Кэйрон.

– Он…

– Мама, если он знает, то и я должен знать. Незнание убивает не хуже меча. Он отправил меня воевать с Шагурией, посылал в такие уголки, откуда я не должен был вернуться. Почему он хочет от меня избавиться? Кто я? Его сын?

Она едва заметно кивнула. Кэйрон чувствовал, как пол под ногами ходит ходуном. Свет свечи расплывался перед глазами, во рту пересохло. Получается, Гиемон спал с мачехой? А когда король Клемон умер, он отправил мать своего сына в монастырь, чтобы скрыть собственные грехи?

– Гиемон не сразу понял, что ты его сын, – заговорила Эльмара, перемежая речь кашлем. Казалось, она не с сыном общается, а со священником. Очевидно, этот груз давил на неё много лет. Она снова прикрыла глаза, Кэйрон взял её за руку, шепча слова молитвы на латейском языке. Может, она примет его за исповедника, и ей станет легче? Кэйрон не верил в загробную жизнь, но если она умирает, пусть умрёт с миром.

– Он… начал меня преследовать почти сразу. Он блистал на балах и турнирах, его отец был… стар, хотя и часто проводил со мной ночи. Я терпела, хотела забеременеть – ничего не получалось. Ходило поверье, будто в роду Гиемона все мужчины рано становились бесплодными, поэтому мой муж старался побыстрее найти сыну невесту и вёл переговоры с несколькими королевскими домами. Он даже поехал в Сканналию на смотрины Маэрины, тем временем мы с Гиемоном стали любовниками.

Кэйрон не верил в это поверье. Старые пни просто слабели, как и их семя, что не мешало им брать себе молоденьких жён.

– Когда ты родился, Гиемон возненавидел тебя. Я не понимала причин, а он просто видел в тебе соперника. Король Клемон считал Гиемона бездельником и развратником. Он заявил: если тот не возьмётся за ум, наследником станешь ты. С этого времени Гиемон вёл себя иначе: женился на Маэрине, начал заниматься страной. Когда он смотрел на тебя, я тряслась от страха, – голос матери совсем ослабел. Кэйрон наклонился к самому её рту. Изо него пахнуло гнилью – он и не подумал морщиться. Эту историю семьи ему никто не преподавал. Принц обратился в слух.

– Мой муж подписал указ, по которому ты получал трон, если бы Гиемон не обзавёлся детьми. У Гиемона родился сын, потом Марция, дед на радостях одарил внуков множеством земель. Кроме того, он обожал невестку: Маэрина стала ему настоящей дочерью, в итоге Гиемон получил всё. Когда мой муж умер, я побоялась, что твой отец убьёт тебя, и рассказала ему правду. Это привело меня сюда…

Она замолчала, Кэйрон испуганно всмотрелся в её лицо. Оно расслабилось, морщины разгладились, на губах заиграла слабая улыбка. Свеча в руке Кэйрона зашипела, вспыхнула ярче. Он дунул на неё, боясь разбудить монашку: она храпела так, что порой заглушала слова матери. Кэйрон почувствовал, как рука сжимает его ладонь. Рука казалась безвольной, но тяжёлой. Только бы она смогла закончить рассказ. Кэйрон ощущал, как его охватывает ярость от признаний матери. Теперь он многое понимал в поведении человека, ставшего его отцом!

– Узнав, что ты его сын, Гиемон избил меня, потом потребовал молчать. Не знаю, откуда у меня взялись силы – я пригрозила рассказать правду Маэрине, если он что-то с тобой сделает. Тогда он похитил меня, привёз сюда. Я пыталась пробиться к монашкам, говорила с настоятельницей, с исповедником – они не слушали. Меня постригли в монахини против воли, заперли здесь, ни разу не сказали, жив ли ты. Я теперь не боюсь ада, потому что все эти годы жила в худшем месте! – Кэйрона трясло от чувств: ярость вперемешку с ненавистью, боль пополам с сочувствием – как посмел Гиемон так обойтись с матерью своего брата? Нет, не брата – сына!

– Господи, благодарю тебя за последний дар, – услышал он хриплый шёпот матери и вдруг понял, что это её последние слова: – Я иду к тебе с лёгким сердцем. Прошу лишь об одном: защити сына моего от зла этого мира, даруй ему победу над врагами и долгую жизнь! Прощай, сын мой!

Кэйрон слушал знакомые с детства слова молитвы, и в нём рос протест. К какому Богу она обращается? Тому, кому поклоняются монашки, силой державшие её здесь? Тому, который позволил матери гнить в стенах этого монастыря без единой надежды и радости? Тому, кто отобрал у Кэйрона все права на престол?

Кэйрон держал руку матери до тех пор, пока шёпот не перешёл в предсмертный хрип. Рука обмякла, зловонное дыхание больше не вырывалось изо рта, только громкий храп глухой монашки время от времени будоражил тишину. Кэйрон немного подождал – на улице тоже было тихо. Он подошёл к окну и глубоко вдохнул, решая, что делать дальше. Стоит ли устраивать шум сейчас? Нет, это бессмысленно: матери не поможешь. Если до Гиемона дойдёт известие о встрече Кэйрона с ней, он наверняка постарается избавиться от лишнего сына. Именно так – лишнего, с обидой и горечью подумал Кэйрон. Вот почему Гиемон – Кэйрон решил даже про себя не называть его отцом – так ненавидел его и всё время отсылал подальше. Да, многое вставало на свои места. Гиемон соблазнил его мать и заставил её заплатить за это. Он и Кэйрона хотел заставить платить, но теперь хватит! Кэйрон вылез в окно, спустился по лестнице, положил её на место и вернулся к себе. Он так и не заснул до утра, а на рассвете услышал стук лопат у монастырского кладбища, расположенного напротив его окна у толстой каменной стены.

Кэйрон выглянул в окно и в сумерках рассмотрел, как трое мужчин – явно не монахов – докапывают яму. Вокруг уже столпились женщины в длинных монашеских одеяниях. Кэйрон не слышал, о чём они говорили. Церемония прощания не затянулась: тело в белом саване положили в яму, быстро забросав землёй. К вечеру там появилась дощечка с вырезанной на ней струной. Кэйрон на рассвете следующего дня прочёл: «Да смилуется Господь над твоими прегрешениями». Имени на могиле не было.

В этот день Кэйрон покинул монастырь и для себя решил: Гиемон заплатит за смерть и позор матери, а свои права Кэйрон вырвет силой, раз уж Бог ему в них отказал. Отныне ни отец, ни боги ему не указ! Судьба привела его в этот монастырь, теперь он знает, куда идти! Ждать пришлось долго, но когда сканты появились в его доме в Нортхеде и предложили ему трон в обмен на привилегии для их веры, Кэйрон не колебался. Так он отомстит и Гиемону, и тем мерзавцам, которые в угоду королю заживо похоронили его мать!

Глава 3. Узники

Он давно потерял счёт дням и ночам – они слились в бесконечный поток времени. Иногда, просыпаясь в темноте, он верил, что похоронен заживо, потом скрипела дверь, и простая, но вполне съедобная еда появлялась в камере. Георг изучил камеру вдоль и поперёк, знал в лицо каждую крысу, каждую трещину. Однако вскоре свечи перестали оставлять, свет он видел только во время еды.

Хуже всего было бездействие. Мысли поначалу метались как бешеные, ярость заставляла биться о стены, потом ноющая боль вынуждала смириться. Лишь постоянный плеск воды составлял ему компанию: вода вытекала из стены и собиралась в углу в небольшом углублении на каменном выступе. Выливаясь через край, она текла вдоль стены в угол у двери, где находилось отверстие для нечистот – воронкообразная расселина в скальной породе, уходящая вниз. Георг знал: эта камера – единственная, где есть источник воды, и радовался, что она досталась ему. По крайней мере, можно умыться и пить сколько хочется. Это компенсировало постоянную сырость в воздухе.

Камера провоняла испражнениями, в отросшую бороду набились насекомые, как и в шевелюру на голове. Георг давно не обращал на них внимания, только стряхивал, если они слишком уж надоедали. Георгу предоставили довольно тёплое шерстяное одеяло; в холодные ночи он укутывался в него по уши, съёживаясь на скрипучей деревянной кровати, изъеденной жуками.

Одиночество изредка прерывалось: его оттаскивали в комнату палача, и начиналась бесконечная боль. Георг, как ни старался, не мог сохранить самообладание, которым так гордился. Время от времени Дим задавал вопросы, Георг иногда отвечал – о том, как узнал о чаросе, как заподозрил заговор, о сведениях, добытых у Краска на допросах. Невыносимая боль заставила его упомянуть о пророчестве Валера и о том, что он прочёл в рукописи Истинной Летописи, где говорилось о браке родителей Райгарда. Обо всём этом сканты и так знали, а в пророчества он не верил. Впрочем, чаще Дим обходился без вопросов.

Как ни странно, особого вреда пытки не причиняли: ему не ломали костей, не сдирали кожи, не наносили серьёзных увечий. Георг считал, что это лишь начало, содрогаясь всякий раз, когда вместо охранника с едой к нему в камеру приходили двое с оковами. Обычно сеансы пыток длились часа два-три, и каждый раз Георгу казалось, что за ним наблюдает Ванда.

Мысли о ней посещали Георга постоянно. Почему жена так поступила? Неужели дело в смерти Макса? Он ведь пытался его спасти, но Макс думал не о Ванде, как внушал всем, даже себе, а о собственной выгоде. Ванда являлась для него только средством в борьбе. Может, сканты и её подвергли воздействию чаросы? Или он что-то сделал не так? Ведь когда-то она его любила. Откуда же эта ненависть? Он выполнил свой долг, она требовала измены.

От нечего делать Георг снова и снова складывал куски созданной скантами мозаики, приходя то в ужас, то в восхищение. Ему казалось, что смерть Краска, Килмаха и Макса означает конец их планам – они же мгновенно сориентировались и нанесли удар. Ни Краск, ни Килмах не ответили, сколько всего у них сторонников – они сами не знали. Они сообщали ему массу бесполезных деталей о прошлом, лишь бы он не успел узнать главное: что они готовят в будущем. Поэтому Краск так подробно рассказывал об отравлении Тории и Марции, о планах Макса и Гиемона, о чаросе – это так или иначе перестало входить в планы. Да, планы поменялись, неизменным осталось одно – стремление вернуть власть и веру предков. Георг считал подобные мечты абсурдными, но людям свойственно упрямство.

Сканты удачно сыграли на противоречиях сканналийского общества. Раскол привёл к войнам, породил насилие и вражду между недавними единоверцами. Разделяй и властвуй! Похоже, сканты взяли на вооружение этот принцип и следовали ему буквально. Именно тогда, когда вера в церковь пошатнулась, когда многие просто не понимали, кому верить, Краск показал людям силу Истинной Летописи. Георг помнил тот день – день казни Катрейны, – но о событиях после казни он знал только по рассказам других. Если его, человека без веры и суеверий, потрясла гибель Холларда и спасение Маи, то чего ждать от простых неграмотных людей, для которых Бог – всемогущая карающая сила? Неудивительно, что с этого момента страну наводнили языческие легенды, начались тайные жертвоприношения древним богам; по дорогам шастали сказители и толкователи предзнаменований, проповедники старой веры. Айварих к этому времени уже не мог активно бороться с этим явлением, и сканты спокойно распространяли своё учение по стране. Даже смерть главарей их не остановила.

Сколько ещё скантов крутилось вокруг трона? Разбогатевший на торговле Бадл, вездесущий Фил, знаток легенд Захар – они все ждали своего часа и с самого прибытия Дайруса в Северную гавань вели Маю к тому, чтобы занять место летописца. Или нет? Зачем рисовать её портрет краской из чаросы? Зачем скантам околдовывать Маю? Летопись не приняла бы фальшивой клятвы – они это знали, да и неужто Краск пожертвовал племянником ради Маи? Зачем?

Когда Айварих сошёл с ума, Краск, должно быть, понял: пора найти нового короля. Не Криса ли он прочил на этот пост? Нет, он же сам его сдал Ривенхедам. Своенравный Крис, наверное, был обычным жертвенным бараном, как и… Алекс. Алексарх бы не принял язычников, потому им потребовался Дайрус – слабый, восприимчивый к чужому влиянию юнец. Именно сканты сыграли немалую роль в его победе. Возможно, они предпочли бы Макса уже тогда, но вряд ли им хватило бы сил противостоять Гиемону и Маэрине. Сканты действовали скрытно, направляя отдельных людей, а не огромные массы. Они предпочитали постепенно отравлять душу медленным ядом. Наверняка сканты, зная Дайруса, верили, будто легко смогут его подчинить.

До приезда Марции всё шло более-менее спокойно, хотя Георг отлично помнил постоянные сообщения об усилении языческих настроений. Сканты бродили повсюду, сеяли семена своей веры. Им никто не мешал, потому что сама мысль о возвращении старых богов казалась бредовой. Георг со стыдом признал, что и сам ничего не заподозрил, пока не побывал в Рургарде и не узнал про чаросу. Зачем они решили убить Марцию? Или всё-таки, как он однажды предположил, она – не жертва? Марция – ключ к Барундии, убив её, они получали врага в лице Гиемона. Но они собирались всё свалить на Дайруса, верно? Сначала на Дайруса, потом на Сиверсов. Нет, не сходится! Зачем писать портрет, если Дайруса хотели убить при помощи Летописи? Не может же быть, чтобы сканты и хотели убить Дайруса, и не хотели? Тогда почему подставили его под смертельную клятву? Или это идея Кэйрона? А Марция? Случайно она выжила или таков был расчёт? Если они собирались посадить на трон Макса, то он взял бы в жёны Ванду, да и Марция не вышла бы за бастарда без королевской крови. Они могли попытаться её подчинить, однако женщина для горцев – не человек, сканты вряд ли желали видеть её королевой. И главное, Марция, как и Алексарх, рьяная эктарианка. Она сожгла бы любого попавшегося ей язычника, как поступала её мать с зарианцами. Нет, смерть Марции – необходимость для скантов, если они хотели посадить на трон Макса.

План провалился: Марция выжила, Дайрус тоже, зато Макс погиб. Вот тут появился Кэйрон. Не поэтому ли Марцию больше не тронули? Кэйрон охотно женился бы на ней, став королём. Но пока был жив Макс, оставалась ещё одна проблема: Георг. Именно Краск убедил Дайруса отправить его в Рургард на поиски Макса. Зачем? Чтобы дать Максу шанс избавиться от соперника?

«Интересно, почему меня просто не прикончили где-нибудь, как позже попытался сделать Фил? Чего проще», – усмехнулся Георг про себя. Он подумал, что Макс, как человек чести, мог потребовать поединка на равных, а Краск ему подыграл. Георг сжал виски: кажется, он слишком увлёкся догадками вместо фактов. Темнота бередила воображение, даже во сне мысли о связи между разными событиями не отпускали Георга ни на минуту. Неудача с Дайрусом привела скантов к Максу, смерть Макса заставила их искать поддержки Кэйрона – человека, который не жаловал церковь, как и сам Георг. Кэйрону безразлично, каким богам поклоняться, скантам всё равно, кто сидит на троне, лишь бы им не мешал. Но, как и в случае с Максом, есть проблема: в Кэйроне не течёт кровь Свенейва. Ему нужна жена, Марция или Ванда. Раз Георг жив, значит, Кэйрон нацелился на Марцию… Где она? Жив ли Дайрус? Неведение вызывало почти физические приступы боли. Он понятия не имел, что происходит наверху, стражники молчали, отказываясь отвечать на его вопросы, – они отворачивались или плевались, а он всё больше погружался в отчаяние. Впереди его ждали только боль, мрак и смерть.

***

– Неужели ты в это веришь, Ванда? – не выдержал Кэйрон.

– Верю! Мертвеца можно оживить, такое уже случалось!

– В сказках, дорогая, не в жизни. Перестань себя терзать! Макс мёртв! Давай отправим следом твоего мужа и…

– Ты не понимаешь! Ты не сканналиец. Они сказали, что это возможно…

– Они искали твоей помощи, но вряд ли они помогут тебе!

– Хватит! Макс ещё в детстве рассказывал мне историю о том, как в битве погиб вождь по имени Тиргалв. Ему отрубили голову, она скатилась в реку. Вода унесла её прочь. Небольшой дружине Тиргалва противостояла огромная армия. В дружине был волхид, знавший магию и алхимию. Он добыл мёртвой воды из источника, отрубил голову быку и приставил к телу Тиргалва. Когда он нанёс мёртвую воду на то место, где голова с телом соединялись, они срослись. Тиргалв ожил и сокрушил полчища врагов!

Глаза Ванды по мере рассказа загорелись – Кэйрон поневоле залюбовался ею, несмотря на тонкие шрамы, оставленные ногтями Марции на щеке. Сейчас она говорила с такой страстью, что Кэйрон не стал ей возражать. Рано или поздно поймёт: её надули. В самом деле, как можно верить в такую чушь? Приделать чужую голову к обезглавленному телу!

Ванда по-прежнему жила в доме Георга, однако часть слуг сбежала после Дня Великого Дара. Супружескую спальню Ванда переделала полностью, сменив кровать и зачем-то даже деревянные полы и мебель. По мнению Кэйрона, раньше было лучше.

Стены украшали офорты известных мастеров, включая Килмаха, в углу на полке поселились икона Св. Валамира и костяная фигурка сына Божьего Зарии с Декамартионом в руках. Новое мягкое кресло с атласной жёлтой обивкой и высокой спинкой располагало к тому, чтобы побыстрее в нём уснуть. Напротив кресла у стены стоял туалетный столик с огромным зеркалом в обвитой цветами позолоченной раме – такие стоили состояние, делали их только в Латее. Кэйрон поневоле целый вечер разглядывал своё отражение, выслушивая злорадные рассказы Ванды о пытках мужа. Встав с кресла, король подошёл к окну и выглянул на улицу. Из окна второго этажа Кэйрон разглядел людей, суетливо идущих мимо под проливным дождём – он не прекращался уже несколько дней. Во дворе у ворот выстроился королевский эскорт. Телохранители, чтоб их! Кэйрон всю жизнь рассчитывал только на себя, теперь же приходится таскать с собой толпу громил. После недавнего покушения на охране настояли Марик и Захар. Кэйрон иногда чувствовал себя узником.

– Но зачем тебе именно Георг? Любое тело подойдёт!

– Нет! Он должен заплатить за жизнь Макса, отдав ему свою жизнь!

– Но тогда он проживёт полгода. Это слишком долго. – Обряд воскресения из мёртвых, как сказал Захар, возможен лишь одну ночь в году – ночь осеннего равноденствия. Эктариане отмечали в этот день праздник урожая. Его также называли Тозмадан, или день Богородицы. В этот день Небесный Отец послал ей своё семя, чтобы зачать сына Зарию. Кэйрон не верил в это даже в детстве. Сканты вместо Тозмадана отмечали воскресение Тиргалва и славили свой род. Ванда потребовала от скантов чуда воскресения, когда Кэйрон пришёл к ней и от их имени предложил сотрудничество против Дайруса. К удивлению Кэйрона, сканты согласились. Он совершенно не представлял, как они выполнят обещание. Зато они регулярно брали у неё кровь якобы для ритуала воскрешения. Кэйрон поинтересовался у Захара, зачем им кровь – тот не ответил.

– Ну проживёт, тебе-то что? Он нам не мешает.

– Я предпочёл бы от него избавиться.

– Ритуал можно провести раз в год.

– Не думал, что ты так терпелива. – И не только терпелива. Она боялась попортить тело мужа, а потому Диму приказали не причинять Георгу лишнего вреда. Впрочем, Дим мастерски подходил к делу – капли воды в его руках становились источником дикой боли. Сыромятные ремешки, верёвки, тонкие иглы – он прекрасно обходился подручными средствами.

– Ты меня не знаешь.

Кэйрон усмехнулся. Он отлично знал таких, как Ванда, поэтому спорить не стал. Пусть верит, раз ей хочется, лишь бы не мешала. И вообще, хватит говорить о Георге! Почему она притащила его в спальню вместо комнаты для гостей? Кэйрон терпеть не мог эту её манеру дразниться с помощью намёков, оставляя их без продолжения. Она много раз отказывала ему, вот и сегодня делает вид, будто не думает об этом.

Впрочем, сегодня и у него самого настроения не было. В Нортхеде начались казни священников, недовольные горожане едва не взбунтовались. Подготовленная против Дайруса армия стояла у стен города, только это удерживало людей от резни на улицах. Правда, армии надо платить, как и морякам, а найти деньги непросто: казна опустела ещё при Дайрусе. Как бы солдаты не повернули оружие против новых хозяев.

В окружении телохранителей Кэйрон вернулся во дворец. Разговор с Вандой не выходил из головы. Он тоже видел Георга, хотя особого удовольствия ему зрелище пыток не доставило, лишь удовлетворение от того, что умный и опасный враг бессилен. Это на мучения Гиемона Кэйрон любовался бы без конца. Жаль, такой возможности его лишили. Письмо Маэрины коротко сообщало, что муж умер от разрыва сердца. По мнению Кэйрона, она даже не врала, правда, сердце вряд ли разорвалось само по себе. Шпионы Захара подтвердили: она прирезала мужа, после чего в стране объявили траур. До совершеннолетия маленького сына Гиемона регентом станет Маэрина. Захар также сообщил, что в народе ходят разные слухи. Когда пару певцов по обвинению в чернокнижии и язычестве выпотрошили и четвертовали на площади, предварительно отрезав им языки, любители сплетен поутихли, спрятав подозрения подальше. Похороны Гиемона прошли пышно и торжественно, сам Урмас Лодивийский почтил их присутствием, прибыв с дочерью ко двору Маэрины и её сына, будущего короля Гиемона Четвёртого. Кэйрон помнил дочерей Урмаса. Если младшего братца обручат с одной из них, туда ему и дорога. В Барундию Кэйрону всё равно путь заказан: Маэрина не простит бунта, но она не посмеет вмешаться, пока дочь в плену. Хоть об этом сканты позаботились: граница за Нейским перешейком перекрыта, флот во власти Кэйрона. К тому же, Марция вряд ли захочет вернуться домой, усмехнулся Кэйрон. Ладно, если удастся жениться на Марции, Маэрине придётся смириться. Вот только бы взять Корнхед и убрать Дайруса с дороги! Без этого Кэйрон не чувствовал себя истинным королём.

Вообще, всё шло не так, как он хотел: Дайруса и то любили больше, чем его. А ведь раньше он был популярен, к нему прислушивались, его балы посещали самые богатые и знатные жители Сканналии, скачки с участием его лошадей собирали целый город. Женщины, не вылезавшие из его постели, теперь шарахались от него как от прокажённого. На улицах города выжить оказалось непросто: один раз на нового короля уже покушались, вчера состоялась вторая попытка.

Слуги распахнули перед королём двери дворца, однако Кэйрон направился не в свои покои, а в тюрьму. Несостоявшийся убийца висел в комнате для пыток со связанными за спиной руками, пока Дим деловито разглядывал разнообразные крючья под дикими взглядами жертвы.

Восемнадцатилетнего тощего парня звали Фелман, вчера он неожиданно свалился со второго этажа трёхэтажного дома на Проточной улице, когда Кэйрон проезжал мимо. Он рухнул прямо на короля – никакие телохранители не спасли бы его, если бы от удара о кольчугу кинжал не выпал из рук Фелмана. Кэйрон сбил убийцу кулаком на землю. Стража притащила его сюда – король намеревался послушать его признания.

– Долго меня поджидал? – обратился король к Фелману. Он был послушником недобитого Айварихом монастыря, расположенного в лесах у Четворта. Кажется, туда сканты не добрались, так что же нужно этому придурку?

Тот отвлёкся от Дима и с ненавистью уставился на Кэйрона.

– Три дня, – выплюнул он. Кэйрон поверил: Марик обследовал дом. По его словам, этот тип даже испражнялся прямо в комнате с окном на улицу. Он не выходил оттуда, поджидая короля.

– Что тебе даст моя смерть? – Кэйрона не интересовали чувства черни, но если это продолжится…

– Освобождение от боли.

– Освобождение? – засмеялся Кэйрон, хотя ему было не до смеха. – Если ты хотел освобождения от боли, то выбрал неверный путь. За покушение на короля ты получишь столько боли, что больше ничего в твоей жизни не останется.

– В моей жизни останется свет, а эта боль лишь порог, через который надо переступить, чтобы попасть в рай! – Послушник закрыл глаза, словно представляя себе этот рай. Дим взял «щекотун» – закреплённый на длинном шесте наконечник с тремя плоскими изогнутыми зубцами – и провёл им по обнажённой коже на животе, оставляя кровавые следы. Фелман заорал, роняя слюни.

– Такой рай ты хочешь? – поинтересовался Кэйрон, когда крик оборвался. – Тогда у меня ещё много игрушек, способных доставить тебе удовольствие.

Послушник тряс головой, из глаз катились слёзы, ноги дрыгали в пустоте, шея побагровела от напряжения. Руки, казалось, вот-вот оторвутся. Кэйрон надеялся, что Дим не допустит ранней смерти.

– Лучше я пройду это испытание, чем буду смотреть, как гибнет мой народ, моя страна!

– Так ты хочешь стать мучеником? Лавры святых покоя не дают? – ехидно спросил Кэйрон, чувствуя, как холодок продирает до костей.

– Я хочу избавить мою страну от демона, который хуже еретиков! Ты предал веру, продал нас поганым язычникам! Гореть тебе в аду, где ты испытаешь муки, положенные предателям и гнидам!

Кэйрон подал знак Диму, тот вогнал зубья щекотуна поглубже, разрывая кожу и мясо. Фелман завопил. Кровь полилась по ногам, закапала вниз. Вот так же несколько недель назад вопил тот, другой. Его имени они так и не узнали. Первый убийца был старше, грубее, его речь перемежалась руганью, лика он не носил, хотя в целом он говорил то же, что и молодой послушник. Забавно, эктарианин и зарианец в одной лодке. Смогли бы они править ею вместе или устроили бы драку друг с другом, а потом оставшийся полез бы убивать Кэйрона? А если те и другие объединятся и выступят против скантов? Кэйрон не успел обдумать эту мысль: пришёл Захар.

– Появилось дело, нужно с ним разобраться, – заявил скант.

– Только одно? – хмыкнул Кэйрон.

– Оно зело важное, – Захар перевёл взгляд на Фелмана, изучая его во всех подробностях.

– Какое же? – Кэйрон раздражала необходимость ждать ответов.

– Вам надобна королева, нам требуется кровь Свенейва. Ваше Величество, я послал людей в Корнхед.

– Будем надеяться, они сумеют добраться до Дайруса. – Отправить всю армию или даже половину на осаду Корнхеда Кэйрон пока не решался, опасаясь бунта. Найти несколько убийц, готовых ради денег привезти Марцию и голову Дайруса – почему нет?

– Их мало.

– Так ты хочешь, чтобы я послал армию и оставил город без защиты?

– Ежели чернила иссякнут, армия не спасёт.

Кэйрон отвернулся, дав сигнал Диму прекратить пытку. Он несколько минут наблюдал, как Дим аккуратно прочищает инструменты и раскладывает их по местам. Железный Бык снял с цепей Фелмана и швырнул на пол в лужу его собственной крови.

– Вы говорили, что соберёте людей на юге, – сказал король.

– Их недостаточно, и они занимают важные города. Нужен немалый срок, дабы люди свыклись, а мы выявили наиболее опасных бунтовщиков. Без них ваша власть не удержится.

«Ваша власть!» Как же!

– Сколько у вас всего людей? – не выдержал Кэйрон. Сканты всегда уходили от ответа на этот вопрос. Вот и сейчас Захар пожал плечами:

– Для осады недостаточно, и не все они горазды сражаться. Нам надобна ваша армия, Ваше Величество.

– А Нортхед останется без защиты?

– Тут мы управимся, – заверил Захар. – Покуда Дайрус жив, он опасен.

– Но погода плохая для похода, – возразил Кэйрон. – Как мы дотащим до Корнхеда пушки под ливнями? – Непрекращающиеся дожди вызывали беспокойство. Воды Истры у Нортхеда почти вышли из берегов – город от затопления спасало лишь то, что он находился на возвышенности.

– Думаю, вы отыщете способ.

Кэйрон понял: решение уже принято.

– Дайрус импотент, он никуда не годен, – возразил Кэйрон. – Зачем торопиться?

– Вы забыли о Райгарде Сиверсе.

– А он при чём? Он всего лишь бастард.

– Вы ошибаетесь, Ваше Величество, его родители были женаты. Помните, о чём поведал Энгус Краск?

– Я думал, он соврал.

– Нет, – улыбнулся Захар. – Допросы Ворнхолма подтвердили: Райгард – наследник Дайруса.

Неужели Райгард имеет шансы на власть? Кэйрон никогда не воспринимал его всерьёз, хотя отдавал должное его смелости и воинским навыкам. Райгард куда решительнее Дайруса…

– А Дайрус знает, что его племянник – законный наследник?

– Покуда нет.

Кэйрон задумался. Нельзя ли использовать эти знания? Надо это обдумать. Не хватало, чтобы чёртов Сиверс заделал Марции сына. Нужно убрать его с дороги, как и Дайруса. Ещё бы убрать Георга, который слишком много знает. И неплохо бы узнать про ритуал.

– Почему вы не избавитесь от Ворнхолма? – спросил Кэйрон.

– Вы дали обет его супруге сохранить ему жизнь, – Захар смотрел на Кэйрона в упор и словно не видел.

– А вы обещали ей оживить Макса, – огрызнулся Кэйрон. К его удивлению Захар улыбнулся.

– Мне показалось, она поверит.

– Так вы ей врали?

– Наши деды обладали и такой магией, но нынче не добыть мёртвой воды.

– Воды? – Ванда упоминала о ней. Кэйрон плохо понял, что это за штука.

– Мёртвая вода заживляла любые раны, лечила болезни. Она текла из подземного родника где-то в этих краях. Опосля воды Марваги устремились на север, родник влился в реку. Стали говорить, будто воды целой реки способны исцелять.

– Тогда почему воду называют мёртвой?

– Понеже её недостаточно, дабы в мёртвом теле забилась жизнь. Надобна жертва, которая призовёт душу мертвеца из подземного мира.

Кэйрон помнил, с каким восторгом Дайрус слушал сказки Ноэля Сиверса, пока того не отправили восвояси, потом умолял Кэйрона поиграть с ним в Воинов Иштирии. Воины жили вечно благодаря источнику бессмертия. Недавно Кэйрон посмеялся бы над этими сказками, но жизнь в Сканналии заставляла на многое смотреть по-иному.

– То есть, – уточнил Кэйрон. – Это возможно?

Захар усмехнулся, пожал плечами. Кэйрон так и не понял смысла этого ответа.

Глава 4. Споры и разногласия

– Значит, нас хотят взять в осаду? – Дайрус навис над старой картой Сканналии, тщательно нарисованной на клочке пергамента. Карте было не меньше сотни лет, она истёрлась за век службы, на ней отсутствовали деревни и городки, появившиеся за это время, но Дайрус в них не нуждался. Дороги не изменились, большего ему не требовалось. Дайрус задумчиво взял с тарелки пирог со щукой и машинально сунул в рот. Слуга с бутылкой охлаждённого вина возник в дверях – король с сожалением покачал головой. Марция молча проводила слугу насторожённым взглядом.

Дайрус уселся в мягкое кресло, обитое коричневым бархатом. Оно совершенно не подходило для военного совещания с баронами, однако стульев попроще не осталось, зато роскошной мебели в бывшем доме Сайрона Бадла хватало. На удивление, обстановка почти не пострадала от воров, только следы обыска сохранились до сих пор: шёлковую и атласную обивку отодрали от стен, стёкла кое-где выбили, половицы местами вырвали напрочь. Дом понемногу привели в порядок, хотя он всё равно казался потрёпанным и сиротливым. Самую большую комнату рядом со спальней Дайрус велел обустроить для приёмной, заклеив выбитые стекла вощёной бумагой. Сейчас король, королева и бароны обсуждали грядущие планы и слушали доклад Гарика о подготовке орудий к осаде. Особенно Гарик сокрушался из-за постоянных ливней: от них портился порох и ржавел металл.

– Когда дороги просохнут, они придут, – Эйвард Ривенхед недовольно покосился на Гарика, который нетерпеливо поглядывал в окно на тщательно укрытые от дождя новенькие пушки, доставленные из Усгарда с мануфактуры Ривенхедов. Их отливали под бдительным присмотром Гарика, он знал каждую в лицо и на слух. Он мог точно ответить, какие ядра требуются, какое расстояние они пролетят, какую стену способны пробить – правда, в данном случае артиллерия потребуется для защиты, а не взятия города. Гарика назначили главным канониром, отрядив ему в помощь прислугу из пушкарей и стрелков низшего ранга. Он распределил их между бомбардами, лёгкими пушками, кулевринами и мортирами, каждой из которых подыскивал подходящее местечко для обстрела вражеской армии. Лёгкие орудия Гарик ставил на повозки, способные перевозить их по мере надобности с места на место. У него был и древний неповоротливый требушет, стрелявший огромными камнями. Гарик его не любил: он требовал много обслуги. Кроме того, при защите от осады пользы от него немного.

Население срочно отправили копать рвы и насыпать валы, приспособив к этому пленных барундийцев. После обещания отпустить их они организовали сплочённую команду и вполне грамотно занимались делом под улюлюканье горожан.

Райгарда Сиверса Дайрус послал в Рургард договариваться с кланами о поддержке. Племянник сообщал, что четыре клана готовы предоставить около полутора тысяч воинов. Дайрус надеялся на большее, но остальные кланы либо поддержали скантов, либо предпочитали не вмешиваться и ждать.

По приказу Дайруса на склады Корнхеда свозили из округи всё возможное: никто не знал, сколько продлятся боевые действия. Благодаря положению Корнхеда на основном пути с юга на север, Нортхед оказался отрезан от южных регионов, хотя власть Дайруса казалась непрочной. Подчинённые Дайрусу области выказывали всё больше недовольства слабостью короля. Посланные им для сбора военных налогов отряды не всегда возвращались и часто вступали в бой ради подводы муки или бочки гвоздей.

В Малгарде, захваченном скантами, появились новые органы власти, поддержанные осколками армии Гиемона, местными торговцами и крестьянами. Беглецы и дезертиры докладывали, что народу внушали страх перед скантскими богами, грозили карами, припоминая события недавнего прошлого, хаяли Дайруса. Тем, кто соглашался поддержать новый порядок, дарили земли, деньги, должности или попросту жизнь. К лету и юг заполыхает почище лесного пожара, если не охладить горячие головы. Марция настаивала на том, чтобы привести к присяге всех глав местных властей, потребовать от них заложников. Сделать это удалось лишь отчасти. Корнхедцы, недовольные многочисленными налогами, находились на грани бунта. А как обойтись без налогов, если казна в Нортхеде? Дайрус приказал баронам заплатить солдатам, которые жаловались на отсутствие денег, грозились дезертировать. Бароны тоже жаловались – на местные власти, на солдат, на налоги и друг на друга.

Иногда Дайрус жалел, что отправил Райгарда в горы. Его люди, хотя и подчинялись королю формально, реально смотрели на Игера Яйцо и ждали своего командира. Игер даже умудрялся поддерживать среди них дисциплину. Люди баронов побаивались этой пёстрой компании. Дайрус не раз хотел разогнать доморощенную армию племянника, но с кем он тогда останется? Из баронов у него есть Эйвард Ривенхед, Леонис Чевиндом, Орвальд Кривенмер и Йоэл Поллендар. Эйвард беспокоил Дайруса больше всех. Толстяк Поллендар исправно поставлял средства и не лез не в свои дела, рыжий Кривенмер чаще молчал, дёргая бакенбарды во время особо жарких споров. Он не был хорошим воином, зато хорошо справлялся с обязанностями городского главы вместо старосты, убитого людьми Гиемона. Благодаря стараниям Кривенмера они неплохо обустроились в Корнхеде.

Эйвард, к сожалению, собрался прибрать к рукам всю армию. Постепенно ему подчинились люди Чевиндома, Кривенмера и Поллендара – один Игер сопротивлялся барону, проявив хитрость: он объявил Гордея Иглсуда заместителем Райгарда Сиверса и обращался к нему, а Гордей уже обсуждал проблемы с Эйвардом. Впрочем, Гордей старался пореже попадаться Эйварду на глаза, зато из бывших стражников он сколотил нечто вроде охраны короля и королевы – Марция поддержала начинание с удовольствием. Теперь три стражника всегда сопровождали Дайруса и Марцию во время их поездок по городу.

Молодой Иглсуд недавно присоединился к ним, сбежав из Нортхеда. Он сообщил о смерти Ноэля Сиверса и Сигурда Данрога, сына барона Данрога. Сам барон настолько погрузился в горе, что даже не протестовал, когда ему принесли присягу. Дочь барона Узенрека стала заложницей, её отцу пришлось подчиниться Кэйрону. Сиэлла Холмкрест ради сына тоже осталась в Нортхеде. Больше всего Гордей беспокоился из-за отца. По слухам, старый Проспер сохранил жизнь, утратив всё состояние.

За дверью послышался шум, какие-то крики. Дайрус недовольно обернулся. В комнату вошёл Райгард. За ним попытались ворваться ещё человек пять – племянник уверенно выпихнул их за дверь, с грохотом её захлопнув.

***

– А ты не слишком резко реагируешь? – Дайрус устало откинулся в кресле.

Райгард в бешенстве стукнул кулаком, припечатав к столу древнюю карту:

– Резко? Велзар с отрядом отправился отбивать нападение людей Кэйрона на деревню. Когда её жители не оказали им должного почтения, они расправились с десятком мужчин, изнасиловали всех женщин, которых смогли поймать, и я не должен быть резким?!

– Мужики из деревни сами на него напали и порезали двоих! – вмешался Эйвард.

Деревушка находилась в предгорьях. Райгард, узнав о нападении, оказался там быстро. Он не позволит идиоту вроде Велзара помешать его планам! Неужели никто из баронов не понимает, чем кончится для них ссора с горцами или местными жителями? Кто станет помогать насильникам и бандитам, даже если их возглавляет король? Райгард пытался втолковать это Дайрусу, но тот словно уснул в мягком кресле. Зря он потратил столько времени в Рургарде: барон Ривенхед забрал слишком много власти. Велзар принадлежал к числу людей Леониса Чевиндома, Эйвард, однако, уже считал отряд Чевиндома своим. Стервятники! На этот раз добыча вам не по зубам. Райгард уставился на Эйварда:

– Они напали на Велзара, потому что самостоятельно отбили нападение и вовсе не жаждали платить за бесполезную защиту! Они не хотели кормить лишних нахлебников!

– Но ты же сам говорил: продуктов не хватает!

– Поэтому я и ездил в Рургард! Где серебро, присланное две недели назад?

Дайрус смутился, сидевшие за столом бароны заухмылялись, Марция нахмурилась. Райгард долго вёл переговоры с горскими кланами, убеждая их внести вклад в борьбу со скантами и Кэйроном.

– Деньги ушли на оплату моим солдатам, – заявил Дайрус.

Это была ложь. У Дайруса не имелось солдат: отряды принадлежали баронам – именно они платили им, вооружали и приказывали. По мнению Райгарда, деньги осели в сундуке самого Дайруса, а также в карманах баронов и местных властей Корнхеда. Не хватало ещё, чтобы горцы обвинили его в воровстве и перешли на сторону Квинта Беллгора.

В Рургарде разгорались усобицы. Раньше Георг объединял горцев против Макса, теперь кланы выступали каждый от своего имени против объединённых сил Квинта. Беллгор нацелился на титул барона Рургарда и понемногу сколачивал себе армию. Он поднял знамя религиозной войны, начал истреблять эктариан. Райгарду пришлось ездить к каждому вождю, не перешедшему на сторону Кэйрона, и убеждать его поддержать Дайруса. Он и дальше таскался бы по горам – Марция попросила его вернуться. Иногда Райгард думал, что она слишком опекает мужа, хотя Дайрус за время их бегства стал куда больше похож на короля, чем когда правил в Нортхеде. Правда, он частенько смотрел на племянника со странной смесью враждебности и зависти, но, может, это потому, что воины предпочитали слушать Райгарда. Почти все его бывшие Рудокопы, остатки королевской стражи, местное ополчение и кое-кто из людей Георга Ворнхолма называли себя армией Райгарда Сиверса. Ему, чего уж скрывать, это нравилось. У самого бедного барона Сканналии оказалось под началом более двух тысяч человек – больше, чем у барона Ривенхеда.

Эйвард мобилизовал около тысячи, почти столько же привёл Леонис Чевиндом. Йоэл Поллендар и Орвальд Кривенмер вместе собрали около восьмисот. Всё войско Дайруса уже превышало силы Кэйрона в Нортхеде. Самозванец пока не направил армию на юг из-за дождей. Расколовшаяся армия Гиемона под влиянием денег и посланцев Кэйрона создала две крупных группировки: одна осадила Соуборт, другая захватила Четворт. В их руках находился Малгард. Сканналия представляла собой чересполосицу: север занимали войска Кэйрона, Корнхед подчинялся Дайрусу, дальше к югу поддержка обоих королей зависела от того, кому принадлежали земельные владения, – стороннику Кэйрона или барону, который остался верен королю. Захваченные Кэйроном города давали возможность контролировать основную дорогу из Барундии и Нугардской области в Нортхед. Однако продвижению на север мешал Корнхед. Райгард был уверен: Кэйрон не станет ждать до лета. Ещё перед отъездом в Рургард он выбрал наиболее опытных воинов – они обучали новичков стрельбе из лука, мушкетов и арбалетов, а также владению мечом, секирой или пикой. Отрабатывали нападение конницы, пеший строй и прочие премудрости. Гарик готовил себе подмогу для пушечной стрельбы, обучал учеников изготовлению пороховой смеси, обращению с гаубицами, бомбардами и кулевринами. Ремесленники не покладая рук отливали ядра, делали доспехи с упряжью. Лошадей, фураж и еду собирали по всей округе и более отдалённым сёлам. К сожалению, не обходилось без столкновений с местными жителями – в этом случае солдаты Дайруса часто вели себя не лучше врага. Райгард наказывал виновников, хотя чаще всего мародёрство, грабежи и насилие сходили им с рук. Солдаты хотели есть, денег не хватало. Марция старалась изменить ситуацию, но ни один из баронов не воспринимал советы и возражения женщины, даже собственный муж отмахивался от её мнения по этому вопросу. Быть может, поэтому королева позвала его обратно? Пожалуй, пора вспомнить правила, которые действовали во время борьбы с Айварихом.

В Корнхеде многие роптали, особенно после того, как Болтливый Дунс зарезал шлюху в борделе за то, что она отказалась обслужить его бесплатно. Шлюха – весьма популярная в городе личность – славилась не столько красотой, сколько умением, а также щедростью к беднякам. Они-то и пришли к Дайрусу с прошением покарать убийц – тот кинул им медяков и отправил восвояси. Наутро Дунса нашли зарезанным. Таких незначительных событий было много, часто Райгард узнавал о них случайно или не узнавал вовсе. На этот раз надо что-то делать. Им предстоит решить, ждать тут войско Кэйрона, идти на север самим или идти на юг и отбить хлебные регионы. Во всех случаях им нужна поддержка местных: оставить большую армию в Корнхеде они не смогут. Когда на освободившееся место придут сторонники Кэйрона, крестьяне сдадут им оставленный гарнизон. Райгард не хотел держать людей между молотом и наковальней из-за того, что кому-то нравится вести себя по-свински. Только глупцы гадят там, где живут. Надо убедить Дайруса публично наказывать мародёров и насильников – это в его интересах.

– Ваше Величество, мы должны заботиться о ваших подданных, чтобы они заботились о вас, – Райгард старался погасить гнев. – Если один отряд может разбойничать, то и остальным захочется. Это необходимо пресечь!

– Да брось, ты собрался их всех повесить?

– Я уже повесил Велзара.

– Как ты посмел тронуть моего человека?! – крикнул Леонис Чевиндом. Его полные губы искривились, показывая не менее кривые зубы. Одутловатое лицо надулось ещё больше. Тусклый свет, проникавший сквозь бумагу, делал его к тому же болезненно-жёлтым.

Барон Ильяс Чевиндом умер незадолго до Праздника Великого Дара, после чего двадцатилетний Леонис унаследовал титул и крайне гордился новым положением. Из-за траура он счёл неприличным участие в празднике и отправился осмотреть унаследованные поместья, примеряя на себя роль хозяина. Это, возможно, спасло ему жизнь; позже он со своими людьми присоединился к Дайрусу.

Поскольку его умерший отец Ильяс приходился кузеном матери Дайруса, Леонис считал себя наследником Дайруса, пока у того нет детей, и смотрел на Райгарда как на узурпатора. Остальные полагали иначе: в Леонисе не текло ни капли крови Свенейва. Леонис, просидевший прошлую войну в заложниках Айвариха, рвался доказать, что он отличный боец, однако его люди больше слушали Велзара, чем барона. Велзар по прозвищу Крепыш, правая рука Леониса, руководил сотней. Он был невысок ростом, но крепок и имел огромные кулаки. Леонис не платил своим людям, взамен позволяя им грабить кого угодно. Примерно так же барон вёл себя на собственных землях, которые ещё до смерти отца почти полностью разбазарил и заложил. Может быть, он сбежал к Дайрусу не столько из преданности, сколько чтобы укрыться от кредиторов и раздобыть денег. Велзар с самого приезда в Корнхед активно занимался мародёрством, контрабандой продуктов, налаживая связи как с Нортхедом, так и с захваченным Малгардом. Наверняка Леонис имеет с этого прибыль. Впрочем, этим занимались многие: Игер не раз таким образом добывал пропитание их отряду. Война войной, а торговля не останавливалась. Дайрус смотрел на это сквозь пальцы. Райгард не стал бы вмешиваться, но когда к нему приволокли Велзара и подробно рассказали о его «подвигах», Райгард на глазах деревни повесил сотника на ближайшем дереве. Остальных мародёров он велел привести в Корнхед в качестве пленных.

– Барон Сиверс должен ответить за самоуправство! Я не позволю… – Райгард поморщился: высокий голос Леониса сильно контрастировал с его крупной фигурой, почти срываясь на визг.

– Неужели вы оправдываете поведение сотника Велзара, барон Чевиндом? – Марция встала, все поневоле сделали то же самое. Без косметики, с зачёсанными назад, собранными на затылке в пучок волосами она твёрдо посмотрела на всех собравшихся, её голубые глаза потемнели до густой синевы. Райгард улыбнулся, видя, как притихли бароны. Ему показалось, что Марция улыбнулась ему в ответ.

Королева на удивление легко приспособилась к походным условиям, занималась прошениями жителей, госпиталем, вела переговоры с банками, устраивала приёмы для редких иноземных послов и знати. Она переписывалась с Латеей и Лодивией в поисках союзников, но матери писать отказывалась, как Дайрус ни просил. В армейские дела она обычно не вмешивалась – правда, присутствовала на военных советах. Марция давно перестала стесняться своего лица, хотя мужчины до сих пор иногда отводили глаза. Вот и сейчас Леонис покраснел, покосился на Дайруса. Король – Райгард это видел – хотел поддержать Чевиндома, однако что-то ему мешало. Дайрус попросил жену сесть, подождал, пока рассядутся остальные, и заговорил:

– Барон Сиверс и барон Чевиндом, безусловно, правы оба, – Леонис возмущённо вскинулся, Дайрус добавил: – Каждый по-своему.

– Если бы не война, я бы требовал суда для каждого виновного в преступлении. В нашей ситуации это невозможная роскошь. Поэтому если барон Чевиндом поймает за мародёрством людей Сиверса, то вправе поступить с ними так же…

Райгард хотел возразить, но, глядя на расплывшееся то ли от недовольства, то ли от предвкушения лицо Леониса, решил предупредить своих людей, а с Леонисом он поговорит без свидетелей. Не хватало ещё негласной войны.

– Если мои люди поведут себя как люди Чевиндома, я тоже разберусь с ними по примеру барона Сиверса! – заявил Гордей Иглсуд.

Райгард одобрительно кивнул. Гордей изменился за то время, что он отсутствовал. Судя по письмам Игера, парень неплохо справляется с обязанностями начальника королевской охраны. Надо будет назначить его официально. У Гордея не имелось отряда, многие не воспринимали его всерьёз, но Райгард считал: это ненадолго. Должность прибавит ему авторитета. Кроме Гордея были другие молодые люди из знатных семей, не обладавшие богатством, титулом и землями – Райгард хотел привлечь их на свою сторону. Он далеко не все деньги отдал Дайрусу. Ему предстоит перехватить власть у Эйварда, иначе воевать армия начнёт с крестьянами и горожанами. Этого допустить нельзя!

– Твоя преданность барону Сиверсу не имеет границ, – съязвил Леонис, обращаясь к Гордею. – Жаль, ты не умеешь держать слово. Вон, присягнул Кэйрону и сразу сбежал.

Так поступил не только Гордей, но Леонис любил цепляться именно к нему. Между Чевиндомами, Ривенхедами и Иглсудами с давних пор шла постоянная борьба за влияние при дворе, а задирать Эйварда Ривенхеда себе дороже: этот стервятник скорее заклюёт льва, чем позволит ему откусить себе голову. На гербе Леониса был лев, как и у Кройдомов.

Страницы: «« 1234 »»