Женить чудовище
Мне становится неловко из-за того, что я так не вовремя звоню. Но помощи просить больше не у кого.
– Я тут статью написала, – торопливо бубню я. – Ты могла бы прочесть? Она коротенькая. Там просто надо было от лица матери написать, и я не знаю, нормально ли вышло.
Сонька вздыхает.
– С меня – шоколадка! – поспешно добавляю я. – Или две.
– Мне нельзя шоколадки, – грустно возражает Соня.
– Это кто такое сказал?
– Федя. Он вчера мне намекнул, что надо худеть.
– Вот гад! – возмущаюсь я. А потом думаю: не, Федя такого ляпнуть не мог, он же не камикадзе. Федя – это Сонин муж. Вообще, он скромный такой дядька, совсем не склонный к риску. – А как именно он тебе на похудение намекнул?
– Он пересматривал наше свадебное видео и сказал: ах, какая ты, Сонька, хорошенькая тут.
– И?
– Что «и»? – не понимает Соня.
– Дальше что говорил?
– Ничего. Все.
– А где же тут намеки на лишний вес? – никак не улавливаю я.
– Ну как же? В день нашей свадьбы я весила минимум на десять килограммов меньше.
– Ой, Сонь, я с тебя не могу! – Я с трудом сдерживаю смех. – Ничего такого твой Федя не имел в виду.
– Я, вообще-то, своего мужа лучше знаю! – возражает Соня. – Поверь, там по глазам было видно, что он считает меня жирной коровой.
– Тогда он точно гад, – говорю я, понимая, что сейчас подругу ни в чем не переубедить. – Так я пришлю тебе статью?
– Присылай. Но я ее чуть попозже прочту, когда время удастся выделить. Мы с Федей просто сейчас пельмени собрались лепить. Я, как прочту, тебе сразу перезвоню, отчитаюсь.
– Спасибо, Сонь! – радуюсь я. – Ты меня прямо выручаешь.
Мы с ней прощаемся, и я тут же ложусь, моментально проваливаюсь в сон.
Вообще, я планировала прилечь на часок, но, когда срабатывает будильник, отключаю его и решаю поспать еще немного. Второй раз просыпаюсь от того, что кто-то снова терзает мой дверной звонок. Я бросаю взгляд на часы. Ого, уже без десяти час! Надеюсь, это не Кузнецов заранее притащился.
Скатившись с дивана и поправив на себе халат, я иду открывать.
За дверью обнаруживается Соня с детьми.
– Ты спала? – сразу догадывается она по моему помятому лицу. Соня вталкивает детей в квартиру, а сама остается на пороге.
Я стыдливо опускаю глаза:
– Спала, да.
– Не ожидала я от тебя такого, Таня, – говорит подруга заупокойным голосом. – Значит, считаешь, я плохо своих детей воспитываю, да?
– Что? – я замираю. – Сонь, ты о чем сейчас?
– Советы эти твои! Из статьи. Это ты так решила поучить меня воспитывать детей, да?
Мне прямо дурно становится. Я испуганно мотаю головой:
– Нет, Сонь! Конечно, нет. Мне просто заказали текст такой, и я хотела понять, получилось ли сойти за мамашу.
– Не получилось! – отрезает Соня. – У тебя не текст, а какие-то самовосхваления. Выгул белого пальто.
– Да? Я перепишу, – обещаю я.
– Думаешь, приятно вот так ото всех выслушивать, какая ты типа плохая мать? – Голос Сони вдруг начинает дрожать, глаза ее наполняются слезами. – Я от свекрови наслушалась, теперь еще и ты туда же. Все, блин, такие опытные! Все прямо лучше меня бы справились.
– Сонь, ну ты чего? – я треплю ее по руке. – У меня и в мыслях не было тебя задеть. Заходи давай. Сейчас чаю выпьем, ты мне все-все расскажешь, что у тебя стряслось.
Сонька отскакивает:
– Не надо мне чая! И ничего у меня не стряслось. Я решила, Таня, тебе оказать услугу. Хочешь писать от лица мамы – наберись сначала опыта.
– В смысле?
– Я у тебя своих сейчас оставлю – до пяти часов. А ты давай сходи с ними в магазин, – цедит Соня. – И не забудь про советы свои. Поучи моих хорошим манерам, я буду только рада, если они станут вести себя в магазинах, как дети из твоей писульки.
– Сонь, ты чего несешь? – начинаю раздражаться я.
– Счастливо оставаться, подруга! – Она с безумной ухмылкой машет мне рукой и горной ланью пускается прочь.
– Соня! – кричу я вдогонку. – Соня, вернись!
Некоторое время я стою в прихожей и изо всех сил надеюсь, что подруга меня разыгрывает. Но она и не думает возвращаться.
– Теть Тань, а можно печенье? – кричит из кухни Маша. Ей девять, и она жутко самостоятельная.
– Бери, – отвечаю я и запираю дверь. Потом хватаю мобильник: может хоть по телефону Соня скажет, куда отправилась?
В трубке идут гудки, но на вызов не отвечают.
– Что это с вашей мамой приключилось? – спрашиваю я у Маши, которая уже таскается с печеньем по квартире, оставляя за собой дорожку крошек.
– Не знаю. Психанула чёт. Ой, а что это у вас? – Машка хватает шкатулку, стоящую на рабочем столе. – Можно посмотреть?
«Нет», – собираюсь ответить я, но не успеваю: Машка уже вовсю роется в шкатулке.
Я украдкой вздыхаю. Ладно, у меня там все равно нет ничего ценного. Буквально несколько побрякушек, подаренных бывшим мужем, и пара брошей.
Кто-то дергает меня за подол халата. Я оборачиваюсь: за мной стоит Паша весь в чем-то липком.
– Я в туалет хочу.
– Ага, сейчас.
Я провожаю его в ванную (она у меня совмещена с туалетом), включаю там свет.
– Заходи. Ты же сам справишься? – спрашиваю я с надеждой.
– Справится, конечно! – отвечает за брата Машка. – Ему через год в школу – он уже самостоятельный.
Машка кидается к зеркалу в прихожей и примеряет все мои украшения разом.
Я заглядываю на кухню. Там на столе растекается лужа из сиропа, который я иногда добавляю в кофе. Паша в нем, что ли, измазался? Ох, Сонька, подкинула ты мне проблем! Ко мне через час приедет Кузнецов, мне срочно надо куда-то деть детей.
Немного подумав, я набираю на мобильном номер Сониного мужа. Тот, к счастью, снимает трубку.
– Да, алле.
– Федь, это Таня Кольцова. Что у вас случилось? – спрашиваю я строгим голосом.
– Где случилось? – не понимает Федя. – Когда?
– Твоя Соня только что привела мне детей и куда-то убежала, – поясняю я.
– Серьезно? – Федя, кажется, удивлен не меньше меня. – А куда убежала?
– Так я тебе и звоню, чтобы это выяснить! – закипаю я. – Вы что, поссорились?
– Нет, не ссорились. Я вообще у мамы. У нее сердце прихватило, вот сидим врача ждем.
– Сердце? – Я вспоминаю, как Сонька жаловалась на свекровь, рассказывала, что та – симулянтка. У Сонькиной свекрови постоянно что-то со здоровьем случается, стоит только отказаться к ней в гости приехать. Но, кто знает, может, в этот раз там все по-настоящему.
– А детей ты никак забрать не можешь сейчас? – уточняю я на всякий случай.
– Ой, Тань, сейчас прямо никак, – в голосе Феди сквозит искреннее отчаяние. – Мать совсем плохая. Боюсь отвернуться лишний раз.
Мне становится мучительно стыдно за свои попытки всучить ему детей.
– Ладно, Федь, ты не переживай, – бормочу я. – Не так уж они мне и мешают. Присмотрю.
В этот момент в ванной раздается страшный грохот и звук бьющегося стекла. Я сбрасываю вызов и с вытаращенными глазами несусь туда.
Распахнув дверь в ванную, обнаруживаю Пашу стоящим на унитазе с удивленным лицом. Пол усыпан осколками. Судя по тому, что на стене над раковиной отсутствует зеркало, осколки – это именно оно.
– Паша, ты цел? – Я осторожно пробираюсь к унитазу и подхватываю мальчика на руки. – Ты не порезался?
– Нет, – говорит он.
Я оглядываю пол.
– Что ты сделал с зеркалом?
– Это не я, – мямлит Паша. – Оно само. Я просто его случайно рукой задел.
– Ой, а мама говорит, что разбитое зеркало вызывает семь лет несчастий! – радостно вопит из коридора Маша. – Теть Тань, а кто именно теперь будет несчастным, вы или Паша? Давайте Паша будет, он же разбил.
Она пытается ворваться в ванную, но я загораживаю ей проход: боюсь, что она поранится.
Паша начинает реветь:
– Не хочу быть несчастным! Не буду!
– Будешь, будешь! – вопит Машка. – И велик тебе никто не подарит теперь. И мороженого никто не купит.
– А-а-а! – голосит Паша и пытается лягнуть сестру.
Я выскакиваю из ванной:
– Дети, успокойтесь!
– Не хочу быть несчастным! – продолжает орать Пашка. – Оно само упало. Само!
– Да-да, я верю! – перекрикиваю я. – И никто не будет несчастным, не волнуйся. Это всего лишь глупое суеверие.
Машка смотрит на меня раздосадовано:
– А мама говорит, что это правда. Вы считаете, моя мама врет?
– Нет, что ты! – Я немного теряюсь. – Она просто… просто немного заблуждается.
– Моя мама всегда говорит только правду! – настаивает Машка. – И она все-все знает на свете. Она училась в школе на одни пятерки. А вы на что учились? Наверное, двоечницей были, да?
Я ставлю Пашу на пол:
– Так, ребят, мне некогда сейчас с вами обсуждать школьные годы. Ко мне сейчас должны приехать по работе. Поиграйте немного в комнате, пока я уберу осколки. Пожалуйста!
Машка тут же убегает из коридора, а Паша стоит на месте, задумчиво ковыряет край обоев у двери.
– Паша, иди играй.
Он поднимает на меня жалобные глаза:
– А можно мне один осколок себе забрать? Самый маленький!
– Паша, нет. Ты можешь порезаться.
– Я буду осторожно играть.
– Паша, иди в комнату! – Я пытаюсь придать голосу стальных интонаций.
– Какая же вы противная! – фыркает Паша. – Не зря папа говорит, что у вас мозгов нет.
– Что? – Я застываю как громом пораженная. – Что папа про меня говорит?
Паша ничуть не смущается:
– Он говорит, что вы курица безмозглая и на маму плохо влияете.
– Понятно, – я вталкиваю Пашу в комнату и закрываю за ним дверь.
Ну, Федя, погоди! Я тут, значит, с его детьми сижу, а он меня курицей обзывает. Вообще ни в какие ворота!
Бурча под нос всякие ругательства, я сметаю осколки в совок и выбрасываю их в мусорное ведро. Зеркала очень жалко, точней жаль денег, которые придется потратить на новое.
Я открываю воду, чтобы вымыть руки, но в квартире опять раздается звон бьющегося стекла. Господи, неужели эти охламоны грохнули мой ноутбук? Схватившись за сердце, я бегу в комнату: звук несся именно оттуда.
Паша опять стоит в окружении осколков с вытаращенными глазами. В этот раз не повезло моей люстре. Но это ничего, люстра – это не так страшно, как ноутбук.
– Она сама! – восклицает Пашка до того, как я успеваю что-нибудь спросить. – Я ничего не делал.
– Делал, делал, – бухтит Машка, лежащая на диване с моим планшетом. – Он в нее мячом попал.
– У вас что, еще и мяч с собой?
– Паша с ним не расстается. Он даже спит с ним и везде играет.
– А почему ты его не остановила?
Машка не отрывается от планшета:
– Ну давайте, выставите меня крайней, ага! Вечно я у всех виновата.
Я вынимаю Пашку из осколков и сажаю на диван.
– Замри! – говорю я и делаю грозное лицо. – Не шевелись.
Сбегав за совком и щеткой, включаю детям телевизор и снова принимаюсь за сбор осколков. Дети щелкают пультом, скачут по каналам, а я рыскаю по полу в поисках битого стекла. Если кто-нибудь из детей вспорет ногу, Сонька меня прикопает в ближайшем палисаднике. Да я, в принципе, и сама себе такого не прощу.
В какой-то момент я встаю на четвереньки, чтобы проверить, нет ли стекла под диваном, и внезапно чувствую затылком чужой взгляд.
Сначала я думаю, что мне просто мерещится, а потом Машка вдруг растерянно бормочет:
– Здрасьте!
Я оборачиваюсь. На пороге комнаты стоит Кузнецов с ключами в руках. Взгляд у него странный, можно сказать, завороженный и сфокусирован он четко на моей филейной части.
Меня охватывает жуткий гнев. Как смеет этот свин вламываться в мою квартиру без разрешения? Мне, конечно, заплатили, но, как любой работник, я имею право на личное пространство. И надо вот прямо сейчас об этом заявить, ага.
Я открываю рот, чтобы возмутиться, но потом сразу закрываю. Кузнецов так прочно залип на моих прелестях, плохо скрываемых халатом, что, похоже, сейчас меня не услышит. У меня вообще ощущение, что он забыл, зачем пришел.
Глава 7
Не слишком грациозно поднявшись с четверенек, я одергиваю халат. Кузнецов отмирает и наконец встречается со мной взглядом. Я смотрю на него с укоризной. Интересно, есть у него совесть, или забыли выдать при рождении?
Вместо того чтобы устыдиться, Кузнецов хмурится и скрещивает руки на груди.
– Миленькая картина! – говорит он. – Танчик, ты что, наврала в резюме?
– В смысле?
– Мне Серега показывал твое резюме. У тебя написано: в разводе, детей нет. Я поэтому тебя и нанял, посчитал, что именно ты сможешь посвятить моей личной жизни всю себя.
– Это не мои дети, – признаюсь я.
Он усмехается:
– Дай угадаю: тебе их подкинули?
– Вроде того. У подруги случилось чепе, она полчаса назад их привела.
Кузнецов, кажется, не верит. Он с хитрым видом поворачивается к детям и показывает на меня:
– Ребят, а почему не помогаем маме убираться?
– Это не наша мама! – оскорблено вопит Паша. – Наша – добрая, а эта просто ужас какой-то.
Лицо Кузнецова светлеет.
– Я уже закончила уборку, – говорю я, выбросив осколки, убираю совок и щетку в кладовку.
Кузнецов следит за мной с плохо скрываемой подозрительностью. Наверное, считает, что у меня в кладовке есть черных ход, и я могу через него ускользнуть.
– Может, перенесем нашу встречу на завтра? – предлагаю я. – С детьми как-то неудобно обсуждать рабочие вопросы.
– Мне удобно, – возражает он. – Сделай мне только чайку, что-то в горле пересохло.
Он отваливает в сторону, освобождая мне дорогу на кухню. Я покорно делаю пару шагов, но потом меня прорывает:
– А что насчет слова «пожалуйста»?
Кузнецов глядит недоуменно.
– Ты о чем?
– Когда о чем-то просите, хорошо бы говорить «пожалуйста», – напоминаю я. – По этикету вроде так положено.
На его лице отражаются усталость и недовольство.
– Я вроде заплатил за то, чтобы обойтись без всех этих расшаркиваний.
– А вот и нет! – из духа противоречия возражаю я. – В ту сумму, которую мне привезли ваши люди, не входит надбавка за хамство.
– Прямо как знал, слушай! – Он выуживает из кармана потертых джинсов несколько купюр. – Держи!
– Неужели так сложно выдавить из себя «пожалуйста»? – не верю я.
Он молча запихивает деньги мне в карман:
– Танчик, не грузи меня своими тараканами. Чайку сделай. И побыстрей.
Мы вдвоем проходим на кухню. Кузнецов выходит на балкон, с царственным видом озирает окрестности. Я, скрипя зубами, навожу ему чаю, спрашиваю:
– С сахаром?
– Да, одну ложку, – не оборачиваясь, отвечает он.
Я из вредности кладу пять. Понятия не имею, зачем это делаю, но не могу справиться с желанием напакостить.
– Готово, ваше высочество! – кричу я, ставя чашку на стол, и тут же убегаю в комнату, посмотреть как там дети.
Паша и Маша выглядят смирными. Машка, правда, уже красит ногти на ногах моих любимым лаком.
– Осторожней, – прошу я. – Не испачкай обивку дивана.
Машка закатывает глаза.
Пашка, в отличие от нее, ничего не трогает, просто воткнулся в телек.
Я беру со стола блокнот и ручку. Буду, пожалуй, записывать все, что Кузнецов расскажет, дабы потом ничего не напутать.
– Дети, мне надо немного поработать, – предупреждаю я. – Если что-то понадобится, зовите.
– А есть скоро будем? – спрашивает Паша. – У меня уже в животе урчит.
Я задумываюсь. Блин, чем покормить детей? В холодильнике у меня шаром покати: я не обманывала, когда говорила Кузнецову, что мне срочно нужно за продуктами. Впрочем, в шкафчике еще есть геркулес.
– Кашу будете? – предлагаю я. – Овсяную.
– Что? – одновременно переспрашивают Паша и Маша. Вид у них такой, будто я предложила им съесть дохлую мышь.
– С изюмом, – добавляю я, надеясь, что они проникнутся.
– Какая гадость! – морщится Пашка, а потом по лицу его вдруг катятся слезы. – Я хочу к маме. Почему она нас бросила? Почему? – Пашка откидывает голову назад и даже немного подвывает. – Я ненавижу кашу, я ее не бу-у-ду. Я лучше просто умру от голода.
Я подскакиваю к нему:
– Паша, тише. Я не заставляю тебя есть кашу. Не хочешь – не надо.
Его слезы тут же высыхают, на лице появляется деловитое выражение.
– Правда? Что же вы тогда приготовите?
– А чего бы тебе хотелось?
– Картошку фри! – сразу отвечает он. – И наггетсы.
– А я хочу суши, – вторит брату Маша. – Давайте закажем где-нибудь, а?
– Это идея! – соглашаюсь я. Но, когда хватаюсь за телефон, вспоминаю рассказ Сони о том, как Маше однажды стало плохо из-за какой-то рыбы. Ей даже скорую вызывали. У нее, кажется, случился отек Квинке.
Вот мне не хватало только Сониных детей угробить, ага.
– Маш, может, тебе тоже картошки? – робко предлагаю я.
Она дует губы.
– Нет. От картошки толстеют, а я не хочу превратиться в кабаниху.
– Тогда, может, пиццу?
– Фу! – орет Пашка. – Я на нее смотреть уже не могу.
– Я тоже! – подхватывает Маша. – И мама говорит, что там пальмовое масло.
Мое терпение лопается.
– Так, ребят, я не ресторан, – бурчу я. – Не согласны на пиццу, будем есть пельмени. Сейчас я быстро переговорю с гостем, а потом мы пойдем в магазин.
Дети кривятся, но я игнорирую их скорченные мордочки.
Когда я возвращаюсь на кухню, Кузнецов уже сидит за столом, помешивает чай ложкой.
– Василий, давайте к делу! – Я тоже присаживаюсь. – Расскажите, какой информацией о себе вы готовы делиться с потенциальными невестами.
Он делает глоток чая и тут же меняется в лице.
– Это что за гадость? – Василий показывает взглядом на кружку. – Пить невозможно.
Я развожу руками:
– Увы, я плохо готовлю. Извините, что не предупредила.
Он встает, выливает чай в раковину, а потом протягивает кружку мне:
– Попробуй еще раз. Будешь практиковаться до тех пор, пока я не получу что-то нормальное.