Женить чудовище

Под зорким наблюдением мне приходится сделать ему еще одну чашку чая. Потом я с видом прилежной ученицы раскрываю блокнот.

– Итак, Василий, что мне следует написать на вашей странице в «Контактике»?

Он задумывается, самодовольно щурится.

– Танчик, самое важное, что тебе следует помнить: я не хочу светить богатством. Придумай мне какую-нибудь простую профессию. Я хочу, чтобы девушки клевали на мой богатый внутренний мир, а не на бабло.

Мне приходится сделать над собой усилие, чтобы не рассмеяться. Не, ну каков фрукт! Сам, значит, с людьми как с ветошью обращается, но мечтает о большой и чистой любви.

– Хорошо, я запомню про богатство, – обещаю я.

В кухню вваливается Паша:

– Теть Тань, у меня в глазах темнеет.

– В смысле?

– От голода темнеет, теть Тань, – Пашка вытягивает перед собой руки и демонстративно хватается за воздух. – Я, кажется, сейчас потеряю сознание.

За Пашкой вплывает Маша.

– Он не обманывает, – с мстительным видом говорит она. – Паша уже однажды падал в обморок от голода – у бабушки в гостях.

Я подскакиваю со стула:

– Значит, варю геркулес!

– Геркулес? Ой, мне нехорошо, – Паша зажимает рот руками, будто его тошнит.

Я кидаюсь к холодильнику, шарю взглядом по полочкам.

– Еще помидор есть. И одна морковка. Будешь морковку? Хотя погоди, вот тут в пакете, кажется, сушки еще завалялись.

Я выхватываю из холодильника и протягиваю ему пакет. Пашка чуть покачивается, а потом, закатив глаза, начинает оседать на пол.

Сегодня явно не мой день. Сначала меня похитили, потом подкинули мне детей, а теперь Пашка нашел самое неудачное место для обморока. Он падает прямо рядом со шкафчиком с мойкой, рискуя приложиться о него головой. К счастью, в ситуацию вмешивается Кузнецов. Он подскакивает со стула и подхватывает Пашку, а потом аккуратно опускает на пол.

– Это вы! – как резаная верещит Маша, тыча в меня пальцем. – Вы довели Пашу до обморока!

Мне нечего возразить. Я с ужасом смотрю то на Пашку, то на Кузнецова, который уже вернулся за стол и снова взял в руки чашку.

– Господи, что делать? – спрашиваю я. – В скорую позвонить?

– Не надо, – меланхолично отзывается Кузнецов. – Пускай лежит. Не мешает вроде.

Я ушам своим не верю:

– В смысле, не мешает? Вы предлагаете оставить его в таком состоянии?

Кузнецов шумно отхлебывает чай, а потом косится на Пашку.

– Ну хочешь, я его немного в сторону отодвину?

Даже Машка роняет челюсть от такого предложения, а уж я и подавно теряю дар речи.

Не дождавшись ответа, Кузнецов делает еще глоток чая, а потом, брякнув чашку на стол, довольно скалится.

– На чем мы там остановились? На легенде, кажется, да? – Он замечает на столе крошки сахара и, лизнув палец, быстро собирает их на него, а после отправляет палец в рот. – Пиши, значит, Танчик, что я из маленького городка. Работаю обычным менеджером, по вечерам хожу в тренажерку. Про жилье не распространяйся.

Я зажмуриваюсь, выжидаю несколько секунд и лишь потом открываю глаза. Ничего не изменилось: Паша по-прежнему в отключке, а Кузнецов сидит за столом с довольным видом.

– Наверное, надо и фотки какие-нибудь у меня на странице выложить, да? – продолжает разглагольствовать он. – Может, у тебя сейчас и нащелкаем? На телефон.

Я опускаюсь на колени рядом с Пашей, зачем-то трогаю его лоб. В голове у меня каша. Не пойму, что делать: звонить врачам или самой гуглить правила первой помощи при обмороках.

Кузнецов наконец отвлекается от своей личной жизни, подходит ко мне.

– Таня, вернись за стол, – раздраженно шипит он. – Я перед кем, вообще, распинаюсь?

Я отшвыриваю в сторону дурацкий пакет с сушками.

– Василий, отстаньте хоть на минуту! Ребенку плохо, а вы все о девках думаете.

Крепкие мужские руки ложатся на мои плечи и до того, как я успеваю что-то понять, оттаскивают меня от Паши.

– Танчик, угомонись. Ничего с ним не будет, – бурчит Кузнецов.

Я брыкаюсь:

– Мы должны привести его в чувства! Мы должны ему помочь!

– На фига? – Кузнецов отпускает меня, разворачивается к Маше, которая застыла у стены как вкопанная. – А ты, девочка, кстати, не хочешь рядом с братом хлопнуться? Ты давай, не стесняйся. Места еще много.

Я смотрю на него с ужасом.

– Вы же говорили, что любите детей.

– Люблю, ага, – подтверждает Кузнецов и грубо треплет Машу за щеку. – Они же такие милые зайчики.

Машка взвизгивает и отшатывается. Кузнецова это ни капли не смущает, он поворачивается ко мне и достает телефон:

– Пойдем сфоткаешь меня. На балконе.

Я пытаюсь возражать, но он все равно выталкивает меня на балкон, захлопывает за нами дверь.

– Василий, пожалуйста, отпустите: мне надо позвонить в скорую, – мямлю я, потрясенная его напором.

Он перестает ухмыляться, смотрит серьезно:

– Танчик, ты совсем, что ли, лохушка?

– Что? Да как вы смеете! – Я задыхаюсь от возмущения. – Я не позволяю общаться со мной в таком тоне.

– Ты не видишь, что тебя разводят?

– Кто разводит? Вы о чем?

Он укоризненно качает головой.

– Прояви уже терпение. Сейчас Паше твоему надоест комедию ломать, он и очухается, – Кузнецов косится в окно. – Вон, кстати, уже шевелится.

Я заглядываю через стекло в комнату. Пашка почесывает нос и чуть ерзает, а потом снова распластывается в прежней позе.

– Упрямый, чертяка! – одобрительно замечает Кузнецов. – Далеко пойдет.

Я даже не знаю, что сказать.

– Ну ты это… Фоткай давай! – Кузнецов передает мне телефон, а потом облокачивается о перила. Немного подумав, он откидывает голову назад и смотрит на меня с легким прищуром. Косит, типа, под мачо.

Я еще раз заглядываю в комнату. Паша опять ерзает – значит, точно притворяется. Наверное, он в Сонькину свекровь пошел, перенял, так сказать, ее штучки.

– Танчик, я жду! – напоминает Василий.

Я со вздохом поворачиваюсь к нему. Как же все не вовремя: и разговор наш, и фотосъемка.

– Фоткай, пока у меня шея не затекла, – поторапливает Кузнецов.

– Ага, сейчас все будет, вы только лицо проще сделайте.

– Оно у меня и так несложное.

Я ловлю его в объектив камеры:

– Ну вы хотя бы улыбнитесь.

Кузнецов возвращает голову в нормальное положение.

– Зачем?

– Чтобы понравиться будущей жене, конечно.

– Я и так понравлюсь.

– Ладно, не хотите – не улыбайтесь. – Я тут же щелкаю камерой телефона.

– Эй, я еще не встал, как надо! – Кузнецов спешно пытается вернуться к позе самодовольного самца.

Для его успокоения снимаю его и в таком виде. А потом происходит странное: Кузнецов начинает расстегивать рубашку. Получается у него очень сексуально. Я на пару секунд засматриваюсь, облизываю губы:

– Василий, вам что, жарко?

– Нет.

– Для чего тогда вы расстегиваетесь?

– Я хочу сделать пару фото с голым торсом, – поясняет он. – Я ведь и правда хожу в тренажерку.

Кузнецов стягивает рубашку, кидает ее на табурет, стоящий в углу балкона. Должна признать, Василию есть чем гордиться. Он мускулист, да и кубики на животе имеются.

На этих самых кубиках я, кажется, задерживаю взгляд дольше, чем допускают приличия. Но мне ведь простительно: я не видела раздетых мужиков с самого развода.

Кузнецов замечает, какой эффект произвели на меня его мускулы, и на лице его опять проступает самодовольство.

– Нравится? – больше утверждает, чем спрашивает он.

– Вы в отличной форме, – признаю я, поспешно отводя взгляд. – Но вряд ли фото с голым торсом добавит вам очков.

– Почему это?

– Это мужчины любят глазами, а мы, женщины, в первую очередь, обращаем внимание на другое.

– И на что, интересно? – ехидно уточняет он. – На кошелек?

– Нет, на поступки.

Кузнецов смотрит на меня снисходительно:

– На свидании я впечатлю поступками. Но до него еще нужно дойти.

– Вот именно! – киваю я. – Полуголое фото прямо кричит, что вы кобель. Серьезные девушки вас забракуют.

– Не говори глупостей! – отмахивается он. – Серьезные девушки тоже любят горячих парней.

Ну и придурок! Зачем он вообще меня нанял, если даже не пытается прислушиваться к моим советам?

– Я бы вас точно забраковала, – цежу я.

Наши взгляды скрещиваются.

– Это не аргумент, Танчик, – с усмешкой возражает Кузнецов. – Может, у тебя просто слабая половая конституция? Я не слишком расстроюсь, если такие ледышки, как ты, будут обходить меня стороной.

– Как специалист, я все-таки рекомендую вам отказаться от обнаженки, – мрачно говорю я.

Он раздражается, скрещивает руки на груди:

– Хорошо, допустим, я откажусь. Но на что тогда мне цеплять девушек?

– Можно заснять, как вы что-то готовите, – предлагаю я. – Или как сажаете дерево. Это как раз будет про поступки.

– Сажаю дерево? – Его голос источает ехидство. – Где ты раньше-то была? Я за свою жизнь тысячи деревьев уже посадил и не знал, что это надо было запечатлеть.

– Зачем вы сажали деревья? – не понимаю я. – Где?

– Танчик, ты от стресса, что ли, подтормаживаешь? – Он пару раз щелкает пальцами у моего лица. – Тебе же Серега говорил, что у меня свой агрокомплекс.

– Разве? У вас же аптеки…

В голове у меня проясняется. Боже, я – идиотка! «Кузнецовфарм» – это от английского слова «ферма», а не от слова «фармацевтика». Кузнецов у нас фермер. Деревенщина!

– Ох, теперь понятно, – вырывается у меня.

Кузнецов напрягается:

– Что именно тебе понятно?

– Все.