Какое надувательство! Коу Джонатан

Глава вторая

Почти несчастный случай[106]

Едва Майкл вознамерился приподнять громадный заржавленный дверной молоток, как обнаружил, что дверь резко распахнулась как бы сама собой. Майкл шагнул внутрь и огляделся. Он стоял в огромном, мрачном вестибюле, вымощенном плитами и освещенном четырьмя из пяти ламп, установленных высоко на обшитых деревянными панелями стенах; истертые гобелены и потускневшие живописные полотна дополняли сумеречное впечатление. По обе стороны в вестибюль выходили двери, а прямо перед Майклом высилась широкая дубовая лестница. Из-под двери слева пробивался свет; с той же стороны время от времени доносились голоса, то и дело поднимавшиеся в какой-то бессвязной беседе. Чуть помедлив, Майкл поставил чемодан у подножья лестницы, откинул с глаз мокрые спутанные волосы и смело двинулся вперед.

Дверь открылась в просторную и оживленную гостиную, где в камине весело потрескивал огонь, бросая на стены гротескные танцующие тени. В кресле у самого огня сидела крохотная горбатая старушка, закутанная в шаль; внимательными птичьими глазками она щурилась на спицы своего вязания, проворно мелькавшие в пальцах. Это, как догадался Майкл, и была Табита Уиншоу: ее сходство с Тетушкой Эмили, полоумной старой девой, которую в фильме „Какое надувательство!“ сыграла Эсма Кэннон, казалось несомненным. Напротив нее на диване, флегматически глядя в пространство, со стаканом виски в руке сидел Томас Уиншоу, торговый банкир, а за столом в дальнем конце комнаты, у самого окна, забрызганного дождем, по клавишам лэптопа тихонько постукивала Хилари Уиншоу. Дойдя до конца абзаца, она в поисках вдохновения обвела комнату взглядом и первой заметила Майкла.

— Эй, а это еще кто? — произнесла она. — Вылитый ночной странник, если я не ошибаюсь.

— Не вполне странник, — ответил Майкл.

Он уже собрался было представиться, но рта ему не дал раскрыть Томас:

— Да ради бога, вы же весь ковер вымочили. Кто-нибудь, позовите дворецкого, пусть заберет у него пальто.

Хилари встала и дернула за шнурок звонка, а затем подошла поближе — осмотреть новоприбывшего.

— Знаете, а я его точно уже где-то видела, — сказала она и обратилась непосредственно к Майклу: — Вы на лыжах в Эспене не катаетесь?

— Меня зовут Майкл. Майкл Оуэн, — ответил тот. — Я писатель. Среди моих неоконченных работ — история вашей семьи; и какие-то фрагменты ее вы, вероятно, читали.

— О, мистер Оуэн! — вскричала Табита, отложив спицы и восторженно всплеснув руками. — Мне так хотелось, чтобы вы приехали. Я с таким нетерпением ждала встречи с вами. Разумеется, я читала вашу рукопись — ваши издатели отправляли ее мне, как вам известно, — и читала ее, признаюсь, с величайшим интересом. Мы с вами должны сесть вместе и о многом поговорить. Именно так.

Теперь и Томас поднялся на ноги и ткнул в Майкла обвинительным перстом.

— Я вас помню. Вы — тот чертов наглый борзописец. Как-то заявились ко мне в банк и принялись что-то вынюхивать. Я был вынужден, если не ошибаюсь, вышнырнуть вас вон.

— Вы не ошиблись, — подтвердил Майкл, протянув руку, которую Томас не принял.

— Так какого же дьявола вы оказались у нас на семейной встрече? Это все равно что взлом и проникновение. У вас могут быть серьезнейшие неприятности.

— Я здесь по той же причине, что и вы сами, — невозмутимо ответствовал Майкл. — Я приехал на оглашение завещания. По воле вашего покойного дядюшки.

— Чепуха, сущая чепуха! Если вы ожидаете, что мы поведемся на подобную брехню…

— Мне кажется, вы обнаружите, что мистер Оуэн говорит правду, — раздался голос от дверей.

Все повернулись: в комнату вступил мистер Слоун. Он по-прежнему был в черном костюме-тройке, а в руке крепко сжимал тонкий портфель-дипломат.

— Мортимер Уиншоу особо пожелал, чтобы этот джентльмен присутствовал здесь сегодня вечером, — продолжал адвокат, подходя к огню, чтобы согреться. — Зачем — этого мы не узнаем, пока не прочтем само завещание. Вероятно, если мистеру Оуэну будет угодно подняться наверх и освежиться после дороги, это счастливое событие можно будет ускорить.

— Справедливо, — заметил Майкл.

— А вот и ваш кормчий, — сказала Хилари, когда в дверном проеме нестойко замаячила и зашаркала ногами древняя фигура дворецкого Гимора.

Они с Майклом вместе начали медленное восхождение по лестнице. Обладая невеликим опытом светского общения со слугами, Майкл немного подождал, а затем решился на первую вылазку.

— Что ж, не могу сказать, что здешний климат мне по нраву, — нервически хмыкнул он. — В следующий раз, видимо, придется брать с собой дождевик и резиновые сапоги.

— Дальше хуже будет, — отрывисто произнес Гимор.

Майкл задумался над этой репликой.

— Вы имеете в виду погоду, не так ли?

— Случится страшное, — бормотнул дворецкий. — Гром, молния, ливень такой, что даже покойников в могилах затопит. — Он ненадолго умолк, а потом добавил: — Но, отвечая на ваш вопрос, я не погоду имел в виду, отнюдь.

— Вот как?

Гимор поставил чемодан прямо посреди коридора и постучал Майкла пальцем по груди.

— Последний раз семья собиралась в доме почти тридцать лет назад, — сказал он. — В тот раз нас навестили трагедия и убийство. И сегодня произойдет то же самое!

Майкл сделал шаг назад, несколько ошеломленный непосредственным контактом с алкогольной аурой дворецкого.

— Что, гм… что именно вы имеете в виду? — спросил он, сам поднимая чемодан и продолжая путь по коридору.

— Я знаю только, — сказал Гимор, хромая за ним следом, — что сегодня здесь произойдут ужасные события. Ужасные события произойдут. Давайте будем считать, что нам повезло, если мы проснемся завтра утром целыми и невредимыми у себя в постелях.

Они остановились перед дверью.

— Вот ваша комната, — произнес дворецкий, толчком распахивая ее. — Боюсь, замок здесь сломан уже довольно давно.

Стены и потолок в комнате Майкла были обшиты панелями темного дуба; работал небольшой электрический камин, которому не хватило времени согреть промозглый воздух. Несмотря на свет от него и от пары свечей, стоявших на туалетном столике, углы комнаты окутывал угрюмый мрак. Сам воздух в комнате обладал неким странным свойством: намекал на разложившуюся плесень, холодную волглую затхлость, что свойственна казематам. Единственное узкое окно непрестанно дребезжало — буря снаружи сотрясала его так, что казалось, стекло сейчас треснет. Пока Майкл распаковывал чемодан и раскладывал на туалетном столике расческу, бритву и губку, его исподволь охватывало беспокойство. Сколь несообразны бы ни были слова дворецкого, они заронили семена бесформенного иррационального страха, и Майкл с тоской подумал о гостиной внизу, где пылал очаг и имелось хоть какое-то человеческое общество (если компания Уиншоу способна предложить нечто подобное). Он торопливо сменил промокшую одежду, с тихим вздохом облегчения закрыл за собой дверь спальни и, не теряя времени, попытался вернуться вниз тем же путем.

Но вскоре выяснилось: легче сказать, чем совершить это. Верхний этаж поместья представлял собой лабиринт коридоров, а Майкл, как он теперь понял, был настолько увлечен пророчествами дворецкого, что не обращал должного внимания на все повороты и извивы. После нескольких минут блужданья по сумрачным, застланным тонкими коврами проходам его неспокойство начало перерастать в нечто приближенное к панике. Кроме того, у Майкла появилось чувство — абсурдное, он знал это, — что в этой части дома он не один. Он мог бы поклясться, что слышал: украдкой открываются и закрываются двери, — а один или два раза уловил чье-то мимолетное движение в самом темном углу одной из площадок. Ощущение не удалось стряхнуть, даже когда он наконец добрался (в тот момент ожидая этого меньше всего) до верхушки Большой лестницы. Здесь он помедлил, остановившись на минуту меж двух проржавевших комплектов рыцарских доспехов: одна из фигур держала в рукавице боевой топор, другая — булаву.

Итак: готов ли он встретиться лицом к лицу с семейством? Ладонью Майкл придал своей прическе подобие формы, оправил пиджак и проверил, застегнута ли ширинка. Заметив, что ослаб один шнурок, он присел, чтобы затянуть его. В таком положении он провел лишь несколько секунд, когда у него за спиной раздался женский вопль:

— Осторожно! Ради бога, осторожно!

Майкл резко обернулся: пустой железный рыцарь с топором медленно кренился в его сторону. С тревожным вскриком Майкл швырнул себя вперед — лишь на долю мгновения опередив лезвие почтенного холодного оружия, с глухим стуком вонзившееся ровно в то место, где он только что стоял на колене.

— С вами все в порядке? — кинулась к нему женщина.

— Думаю, да, — ответил Майкл, больно ударившийся головой о перила. Он попробовал встать, но сразу у него не получилось. Заметив это, женщина присела на верхнюю ступеньку и позволила ему положить голову ей на колени.

— Вы кого-нибудь заметили? — спросил Майкл. — Должно быть, кто-то его толкнул.

Как по сигналу суфлера, из ниши, где стоял рыцарь, выполз большой черный кот и с виноватым мяуканьем ринулся вниз по лестнице.

— Торкиль! — с упреком воскликнула женщина. — Ты зачем удрал из кухни? — Она улыбнулась. — Вот и ваш наемный убийца, наверное.

Внизу открылась дверь, из гостиной выскочило несколько человек, чтобы выяснить, что за шум.

— Что это громыхнуло?

— Что там происходит?

Двое мужчин, в которых Майкл признал Родерика и Марка Уиншоу, воздвигли латы на прежнее место, а Табита склонилась над ним:

— Он не умер, правда?

— О, не думаю. Ударился головой, только и всего.

Майкл медленно приходил в себя — теперь он смог разглядеть свою нежданную спасительницу, привлекательную и сообразительную на вид женщину чуть за тридцать, с длинными светлыми волосами и доброй улыбкой; как только ему это удалось, глаза его расширились от изумления. Он моргнул — три или четыре раза. Он знал эту женщину. Он уже ее видел. Сначала он решил, что это Ширли Итон. Потом моргнул еще раз, и на поверхность всплыло далекое, еще более неуловимое воспоминание. Как-то связанное с Джоан… с Шеффилдом. С… да! это же художница. Художница, жившая у Джоан. Но это невозможно! Ради всего святого, что она тут делает?

— Вы уверены, что с вами все в порядке? — спросила Фиби, заметив, как изменилось у него лицо. — Вы как-то странно смотрите.

— Должно быть, я сошел с ума, — ответил Майкл.

При этих словах Табита истерически расхохоталась.

— Как это забавно! — вскричала она. — Значит, нас теперь двое.

И с этой просветляющей репликой повела общество за собой вниз.

Глава третья

Без паники, парни![107]

— Завещание мистера Мортимера Уиншоу, — произнес Эверетт Слоун, сурово оглядев стол, — имеет форму краткого заявления, сочиненного им лишь несколько дней назад. Если никто не возражает, сейчас я зачитаю его в полном объеме.

Но прежде чем он смог продолжить, снаружи раздался первый раскат грома, от которого завибрировали стекла, а подсвечники на каминной полке дрогнули. Почти тут же последовал разрыв молнии — и на краткий, почти галлюцинаторный момент напряженные, заострившиеся лица предполагаемых наследников превратились в бледные посмертные маски призраков.

— „Я, Мортимер Уиншоу, — начал адвокат, — пишу сии последние слова оставшимся в живых членам моей семьи, в полной и определенной уверенности, что они будут присутствовать при их чтении. Следовательно, я должен начать с того, чтобы тепло приветствовать моих племянников Томаса и Генри, мою племянницу Дороти, моего младшего племянника Марка, сына моего дорогого покойного Годфри, и последних, но не менее важных гостей — Хилари и Родерика, мое собственное — как ни стыжусь я это признавать — потомство.

Трех других гостей, в присутствии коих я не столь уверен, я рад приветствовать несколько осторожнее. Молюсь и верю, что по крайней мере на одну ночь дорогую мою сестру Табиту выпустят из ее возмутительного заточения, чтобы она могла присутствовать на том, что обещает стать уникальным и, осмелюсь сказать, неповторимым воссоединением семьи. Надеюсь также, что к ней присоединится моя самая преданная и беззаветная сиделка мисс Фиби Бартон, чья учтивость, очарование и доброта были мне источником великого утешения в последний год моей жизни. И наконец я надеюсь, что бессчастный биограф нашей семьи мистер Майкл Оуэн также сможет присутствовать, дабы оставить полную запись об этом вечере, которая послужит, как я полагаю, уместнейшим завершением его с нетерпением ожидаемой хроники.

Нижеследующие заметки вместе с тем адресованы не этой троице заинтересованных наблюдателей, но шестерым вышеупомянутым родственникам, чье присутствие вокруг этого стола мы уже установили. И как же, спросите меня вы, могу я выводить подобное заключение с такой уверенностью? Какая сила способна заставить шестерых людей, ведущих настолько напряженный и достославный образ жизни на мировой арене, отбросить все свои дела по малейшему уведомлению и прибыть в это одинокое, забытое богом место — место, спешу добавить, пренебрегать которым не составляло для них труда, покуда его хозяин был жив? Ответ прост: привлекла их сюда все та же сила, что неизменно и даже исключительно — управляла их карьерами. Я, разумеется, говорю об алчности: неприкрытой, когтистой и грубой алчности. Совершенно неважно, что за этим столом сегодня собрались шестеро из богатейших людей страны. Неважно, что им прекрасно известно: мое личное состояние составит лишь незначительную долю их собственных богатств. Алчность настолько вошла в плоть и кровь этих людей, стала настолько привычным состоянием ума, что я уверен: они не смогут бороться с соблазном подобного путешествия хотя бы для того, чтобы соскрести все остатки ила с гнилой бочки, только и оставшейся от моего наследия“.

— Вот стих на старика напал, — произнесла Дороти, похоже совершенно не обескураженная тоном документа.

— Хотя иногда он путается в метафорах, — заметила Хилари. — Ил ведь только со дна бочек выскребают, разве нет? Да и вообще, какой там может быть ил, если она гнилая?

— Если мне позволят продолжить, — сказал мистер Слоун, — остался лишь один абзац.

Упало молчание.

— „Посему с немалым удовольствием я хочу объявить всем этим паразитам — этим пиявкам в облике человеческом, — что все их надежды тщетны. Я умираю в такой нищете, вообразить которую им не удастся никогда. Всю нашу долгую и счастливую жизнь в браке мы с Ребеккой провели отнюдь не мудро. Все, что у нас было, мы растратили. Вне всякого сомнения, нам следовало копить деньги, вкладывать их, приумножать и заставлять работать на нас или всю нашу энергию посвящать тому, чтобы разнюхивать, где таятся еще большие их залежи, и накладывать на них лапы. Но не такова, боюсь, наша философия. Мы предпочли наслаждаться; следствием же стали долги, и долги эти остаются неоплаченными по сей день. Долги настолько значительные, что даже продажи этой проклятой резиденции — разумеется, при том условии, что найдется глупец, согласный ее купить, — окажется недостаточно, дабы их покрыть. Таким образом, я завещаю эти долги шестерым вышеозначенным членам моей семьи и доверяю им разделить их между собой поровну. Полный список прилагается к сему заявлению. Мне остается только надеяться, что все вы проведете безопасный и приятный вечер вместе под крышей этого дома.

Датировано одиннадцатым числом января месяца одна тысяча девятьсот девяносто первого года. Подпись — Мортимер Уиншоу“.

Грянул еще один раскат грома — на сей раз ближе и продолжительнее. Когда рокот наконец умолк, Марк произнес:

— Разумеется, все вы понимаете, что юридически ему это с рук не сойдет. Мы не несем никаких обязательств перед его кредиторами.

— Вне всякого сомнения, ты прав, — сказал Томас, вставая и направляясь к графину с виски. — Но суть едва ли в этом. Суть, я полагаю, в том, чтобы сыграть с нами хорошенькую шутку: и в этом отношении, осмелюсь сказать, он весьма неплохо преуспел.

— Ну, по крайней мере, это признак того, что старина сохранил запал, — сказала Хилари.

— А вам он сколько платил? — рявкнул Генри, вдруг повернувшись к Фиби.

— Прошу прощения?

— Наш парень утверждает, что у него не осталось денег. Как же он мог держать вас своей личной сиделкой?

— Ваш дядя платил мисс Бартон, — ответил адвокат, стараясь маслом усмирить бурные воды, — из средств, полученных по закладной этой недвижимости. — Он улыбнулся разгневанным физиономиям. — Он в самом деле был человеком бедным.

— Ну, не знаю, как насчет всех остальных, — сказала Хилари, вставая и дергая за шнурок колокольчика, — а я не отказалась бы от какого-нибудь ужина, раз уж нам пришлось выслушать все это. Уже одиннадцатый час, а у меня за весь вечер во рту не было ни крошки. Посмотрим, что нам может предложить Гимор.

— Неплохая мысль, — подтвердил Родди, смещаясь к шкафчику с крепкими напитками. — И попроси его спуститься в винный погреб.

— Черт бы побрал эту погоду, — сказала Дороти. — Я бы доехала до своей фермы к полуночи, но рисковать на дорогах сегодня явно не стоит.

— Да… Похоже, мы здесь надолго застряли, — согласился Томас.

Табита с трудом поднялась со стула.

— Надеюсь, никто не станет возражать, — сказала она, — если я займу свое прежнее положение? Кресло такое удобное, и вы просто не представляете себе, какое это удовольствие — сидеть у настоящего огня. Моя комната в клинике, изволите ли видеть, довольно промозгла даже летом. Вы не присоединитесь ко мне, мистер Оуэн? Я так давно не имела счастья насладиться обществом настоящего литератора.

Майклу пока не удалось поговорить с Фиби — он собирался заново представиться ей и постараться выяснить, помнит ли она их предыдущее знакомство; но и отказаться от приглашения своей патронессы он также не мог, а потому направился к очагу. Усевшись, он поднял глаза на портрет, висевший над камином: интересно, смотрит ли из-за него пара настороженных глаз? Но это, приходилось признать, было маловероятно: картина принадлежала кисти Пикассо, поэтому оба глаза были изображены на одной стороне лица.

— Скажите, — начала Табита, положив свою сухонькую руку ему на колено, — удалось ли вам опубликовать еще какие-либо очаровательные романы?

— Боюсь, что нет, — ответил он. — Похоже, вдохновение бежит меня в последнее время.

— О, какая жалость. Но ничего: я уверена, оно возвратится. По крайней мере, в литературных кругах у вас прочная репутация, я надеюсь?

— Ну, видите ли, прошло столько лет с тех пор, как…

— Хорошо ли вы известны группе Блумсбери[108], к примеру?

Майкл нахмурился:

— Я?.. Блумсбери?

— К моему сожалению, наша переписка прервалась несколько лет назад, но мы с Вирджинией некогда были очень близки. И с моей дорогой Уинифред, разумеется. Уинифред Холтби. Вы знакомы с ее работами?

— Да, я…

— Знаете, если бы это как-то могло помочь вашей карьере, я с легкостью представлю вас интересным людям. Я располагаю определенным влиянием на мистера Элиота. Сказать по правде, если вы, разумеется, способны хранить секреты… — тут она понизила голос до шепота, — мне рассказывали, что он был в меня довольно сильно влюблен.

— Вы имеете в виду… Т. С. Элиота? — запнувшись, вымолвил Майкл. — Автора „Бесплодной земли“?

Табита рассмеялась звонко и мелодично:

— Ах вы глупенький! Вы разве не слыхали? Он уже много лет как почил в бозе!

Майкл тоже неуверенно хохотнул:

— Да, разумеется.

— Надеюсь, вы не позволите себе насмешек над пожилой леди. — И Табита игриво ткнула его вязальной спицей под ребра.

— Кто? Я? Разумеется, нет.

— Я имела в виду, — объяснила старушка, — мистера Джорджа Элиота. Автора „Миддлмарча“ и „Мельницы на Флоссе“[109].

Табита вновь взяла в руки свой клубок и принялась за вязание; с лица ее не сходила милостивая улыбка. Ошарашенное молчание Майкла она смогла прервать, лишь неожиданно сменив тему разговора:

— Когда-нибудь летали на „Торнадо“?

Ужин в Уиншоу-Тауэрс в тот вечер отнюдь не был жизнерадостным событием и состоял, по существу, из холодного мяса, пикулей, сыра и посредственного шабли. За столом собралось лишь восемь гостей: Генри с Марком предпочли остаться в комнате наверху и посмотреть по телевидению новости. Похоже, оба с минуты на минуту ожидали объявления американского воздушного удара по Саддаму Хусейну. Остальные скучились с одного края огромного стола; негостеприимную столовую продували сквозняки. Радиаторы почему-то не работали, а в электрической люстре не хватало нескольких лампочек. Несколько минут все ели почти в полной тишине. В такой обстановке Майкл никак не мог завести разговор с Фиби наедине, а самим Уиншоу, похоже, сказать друг другу было уже нечего. Несмолкаемый вой ветра и грохот дождя по подоконникам тоже не поднимали настроения.

Скуку прервал громкий стук в парадную дверь. Немного погодя все услышали скрип створки и какие-то голоса в вестибюле. Шаркая, в столовую вошел Гимор и сообщил — ни к кому в особенности не обращаясь:

— Там снаружи некий господин утверждает, что он из полиции.

Майкл подумал, что известие прозвучало довольно драматично, однако остальные не выказали интереса. В конце концов Дороти, сидевшая ближе всех к двери, поднялась со своего места со словами:

— Наверное, нужно с ним поговорить.

Майкл вышел за нею следом в вестибюль, где их встретил спустившийся по Большой лестнице Марк.

— Что тут еще такое? — спросил он.

Заросшая густой бородой личность неопределенного возраста, со лбом, напоминающим очертаниями кувалду, в промокшей насквозь полицейской форме представилась сержантом Кендаллом из близлежащего сельского участка.

— Ей-кляту! — воскликнул он на местном диалекте, практически недоступном пониманию Майкла. — В такую ночку хорошо бы всем в постельках лежать, в одеяльца укутанными, а не по делам мотыляться.

— Чем мы можем помочь вам, сержант? — спросила Дороти.

— Я это… не намеревался вас беспокоить, мадам, — ответил полицейский, — но подумал, что лучше бы, однако, предупредить.

— Предупредить? О чем же?

— С вами здесь сегодня остается на ночлег некая мисс Табита Уиншоу, я полагаю?

— Совершенно верно. А что в этом такого?

— Ну, знаете, я полагаю, это… в больнице, где обычно проживает мисс Уиншоу, много весьма опасных типов содержится — душевных больных, понимаете? — причем в условиях строжайшей изоляции.

— И что с того?

— Похоже, сегодня там случился побег, и одному удалось ускользнуть — жестокому головорезу, никак не меньше; убийце беспощадному и бесстыжему. Ей-кляту! Ежели кто ему в такую ночку на пути попадется, так за его жизнь и гроша ломаного не дашь.

— Но, сержант, ведь клиника лежит более чем в двадцати милях отсюда. Подобный инцидент, разумеется, не может не тревожить, но едва ли это дело касается нас.

— Весьма опасаюсь, что касается. Видите ли, транспорт, посредством которого он совершил свой побег, — не что иное, как та машина, что доставила сюда мисс Уиншоу. Хитрый малый, должно быть, спрятался в багажнике. А это, по всей вероятности, означает, что он до сих пор где-то здесь. В такую погоду он не мог уйти слишком далеко.

— Давайте расставим все по местам, сержант, — сказал Марк Уиншоу. — В сущности, вы хотите сказать, что у нас в поместье на свободе бродит опасный маньяк?

— Ну вот да — примерно это я и хочу вам сказать, сэр.

— И как же вы предлагаете нам приспособиться к такому прискорбному положению дел?

— Ну, паниковать, сэр, нет никакого резона. Таков мой первый совет. Без паники — чтобы вы ни делали. Просто примите меры предосторожности: заприте все двери в доме — на засовы, если это возможно, — в сад выпустите нескольких собак, вооружитесь чем сможете — ружьями, пистолетами, всем, что у вас тут найдется. Оставьте в каждой комнате гореть свет. Но что бы вы ни делали — не паникуйте. Эти твари чуют страх, понимаете? Нюхом чуют. — Успокоив их таким образом, сержант вновь утвердил на голове фуражку и двинулся к выходу. — А я, пожалуй, поеду, если вы не против. Меня напарник в машине ждет, а нам сегодня еще несколько домов объехать нужно.

Выпроводив его — и впустив внутрь потоки дождя и круговерть сорванных листьев, — Марк, Дороти и Майкл вернулись в столовую и сообщили остальным это чрезвычайное известие.

— Ну вот, похоже, и конец восхитительному вечеру, — сказала Хилари. — Теперь нам предстоит ночевать тут с Норманом Бейтсом[110] за компанию, да?

— Даже теперь, наверное, есть еще возможность уехать, — пробормотал мистер Слоун, — если кто-нибудь согласится рискнуть.

— Я ведь могу поймать вас на слове, — заметила Дороти.

— Невероятно, что кто-то из моих соседей способен на такие мерзости, — произнесла Табита себе под нос. — Все казались такими тихими и приятными людьми.

Некоторые из ее родственников отчетливо фыркнули при этих словах.

— Кстати сказать, знаете ли, вы можете оказаться недалеки от истины, — повернулся к Хилари Майкл. — Не знаю, как насчет Нормана Бейтса, но, разумеется, существуют фильмы, где происходят именно такие вещи.

— Как то?

— Ну, например, „Кот и канарейка“. Кто-нибудь смотрел?

— Я видел, — ответил Томас. — Боб Хоуп и Полетт Годдард[111].

— Он самый. Всех членов семьи созывают в уединенный старый дом на оглашение завещания. Разражается сильная буря. И появляется полицейский офицер, который предупреждает всех, что в окрестностях бродит убийца.

— И что же происходит с членами этой семьи? — спросила Фиби, впервые посмотрев Майклу прямо в глаза.

— Их убивают, — спокойно ответил тот. — Одного за другим.

Раскат грома, раздавшийся вслед за этим заявлением, был громче предыдущих. За ним повисла долгая пауза. Похоже, слова Майкла произвели сильное впечатление: только Хилари казалась решительно безмятежной.

— Ну, если честно, я не вижу, о чем мы должны беспокоиться, — сказала она. — В конце концов, вы — пока единственный из нас, на кого напали.

— Ох, бросьте, — ответил Майкл. — Мы же все прекрасно знаем, что это была случайность. Вы же не хотите сказать, что…

— Вы не возражаете? — резко прервал его Родди. — Я начинаю находить общее течение беседы почти таким же безвкусным, как этот проклятый „стилтон“.

И он в отвращении оттолкнул от себя тарелку.

— А вы, разумеется, как никто другой, способны ценить вкус, — сказала Фиби.

Замечание сопровождал весьма значительный взгляд, спровоцировавший Родди: тот ткнул в нее пальцем и яростно пролепетал:

— Черт возьми, знаете ли, у вас хватает наглости вообще присутствовать здесь! Вы провели у нас всего один уик-энд, и вам его хватило, чтобы запустить когти в моего отца. Сколько денег вы из него выжали — вот что я хотел бы знать? А еще конкретнее — от чего вообще он скончался? Похоже, как раз об этом все здесь забыли.

— Я точно не знаю, — попробовала защититься Фиби. — Меня здесь не было, когда это произошло.

— Послушайте, мы зря теряем время, — сказала Дороти. — Нужно позвать Генри и сообщить ему, что тут происходит.

Мысль показалась всем разумной.

— А где он, кстати?

— В прежней комнате медсестры Бэклан — смотрит телевизор.

— А это еще где? Кто-нибудь ориентируется в этом проклятом доме?

— Я, — сказала Фиби. — Я схожу и позову его.

Майкл не успел воспротивиться такому плану действий — его смутило и заинтриговало внезапное проявление неприкрытой вражды между Родди и Фиби: интересно, что за история за этим кроется, подумал он. Но, едва осознав, что Фиби ушла выполнять задание, которое может оказаться опасным, он с упреком повернулся к остальным.

— Не следовало бы ей бродить здесь в одиночестве, — сказал он негодующе. — Вы же слышали, что сказал сержант. В доме может прятаться убийца.

— Какая чепуха! — фыркнула Дороти. — Мы же с вами не в кино, знаете ли.

— Это вы так считаете, — ответил Майкл и поспешил за дверь.

Но ему снова выпал случай проклясть дьявольски перекрученную архитектуру дома. Добравшись до верхней площадки Большой лестницы, он понял, что не имеет ни малейшего представления, в каком направлении двигаться дальше, и, отдуваясь, несколько минут потратил на беготню взад и вперед по извилистым и пересекающимся коридорам, пока в конце концов не свернул за угол и не столкнулся лицом к лицу с самой Фиби.

— А вы что здесь делаете? — спросила она.

— Ищу вас, разумеется. Вы его нашли?

— Генри? Нет, его там уже нет. Наверное, вниз спустился.

— Наверное. Но все равно — давайте посмотрим еще раз, на всякий случай.

Фиби повела его за угол, наверх по недлинному лестничному пролету, а затем — вдоль трех или четырех коротких и мрачных проходов.

— Ш-ш-ш! Слушайте! — прошептал Майкл, движением руки вдруг остановив ее. — Я слышу голоса.

— Не волнуйтесь, это телевизор.

Она распахнула дверь пустой комнаты, в которой стояли только диван, стол и портативный черно-белый телевизор, по которому шел „Вечер новостей“. В автономном режиме Джереми Паксман интервьюировал затравленного на вид заместителя министра обороны.

— Видите? — сказала Фиби. — Никого.

— Неверным было бы расценивать ультиматум ООН просто как отправную точку, — вещал государственный чиновник. — Саддам знает, что сейчас мы имеем полное право применять военные меры. Когда — и на самом деле если — мы предпочтем воспользоваться этим правом — совершенно другой вопрос.

— Но со времени истечения ультиматума прошло уже девятнадцать часов, — настаивал Паксман. — Вы хотите сказать, что до сих пор не располагаете никакой информацией касательно…

— О господи!

Майкл вдруг кое-что заметил: по краю дивана стекала струйка крови и капала на пол. Он осторожно заглянул за спинку: Генри лежал на диване лицом вниз, и между лопаток его торчал нож для бифштексов. Фиби тоже сделала шаг вперед и ахнула. Некоторое время они безмолвно смотрели на труп, пока не ощутили в комнате еще чьего-то присутствия: между ними стоял третий человек и с холодным безразличием смотрел на покойника.

— Ножом в спину, — сухо произнесла Хилари. — Как это уместно. Значит ли это, что по дому где-то бродит Маргарет Тэтчер?

Глава четвертая

Продолжайте орать[112]

Мрачно выстроившись полукругом, Майкл, Фиби, Томас, Хилари, Родди, Марк и Дороти созерцали тело. Генри удалось посадить, и он теперь немигающе смотрел на них с тем же выражением возмущенного недоверия, что стало отличительной чертой всех его публичных выступлений.

— Когда это, по-вашему, произошло? — спросил Родди.

Никто не ответил.

— Лучше спуститься вниз, — произнесла Хилари. — Давайте найдем Табиту и мистера Слоуна и хорошенько все обсудим.

— А его что — так и оставим? — спросил Томас, когда остальные двинулись к выходу.

— Я… немного почищу его, если хотите, — сказала Фиби. — В сумке у меня что-нибудь найдется.

— Я вам помогу, — вызвалась Дороти. — У меня имеется кое-какой опыт с тушами.

Остальное общество молча проследовало вниз и собралось в столовой, где Табита по-прежнему мирно вязала, а мистер Слоун сидел рядом с непередаваемым ужасом на лице.

— Так, — сказала Хилари, когда стало ясно, что никто из присутствующих не выражает желания начать разговор. — Кажется, Норман заявил права на свою первую жертву.

— Похоже на то.

— Но с другой стороны, видимость может оказаться обманчивой, — вымолвил Майкл.

Томас резко обернулся к нему:

— Что вы мелете, сударь? Мы прекрасно знаем, что где-то бродит маньяк. Вы что, хотите сказать мне, что он к этому непричастен?

— Такова одна из теорий, вот и все.