Останкино 2067 Сертаков Виталий

25. Несчастный случай

Получив инъекцию сонника, Ласкавый несколько секунд покачивается, точно спиленный кедр, выбирающий место, куда бы упасть. Януш роняет чемодан, подхватывает обмякшее тело и бережно укладывает на пол. Здесь прогретые чистые доски, на них работать будет даже удобнее. Вместо нормального дивана все равно раскачивается дурацкий гамак, наполненный мелкими подушечками.

Дознаватель быстро обходит помещение, заглядывает в подвал и поднимается по лесенке на второй этаж. Отсюда, со сторожевой башенки прекрасно видны внутренности огромного «пузыря», рощицы, водопад, три бассейна и гостевой домик. А специальная оптика позволяет наблюдать за всем, что происходит наружи. Полонский прикладывается к окулярам, бинокль тут же диагностирует зрение и выдает картинку умопомрачительной красоты.

За полосой отутюженного машиной песка, на голубой морской глади, играя солнечными зайчиками на белоснежных бортах, покачивается яхта-катамаран. Януш прикидывает его длину – не меньше тридцати метров.

– А вот и Изабель, – удовлетворенно шепчет он, смещая ручку настройки. – Все вы здесь, голубчики…

На верхней палубе яхты в шезлонгах загорают люди. Отсюда их лица и фигуры не видны, но Янушу уже известно, что там шестеро мужчин. Единственная женщина стоит, раскинув руки, ее загорелый силуэт кажется почти черным на фоне снежных бортов яхты. Женщина изящно прогибается и вдруг исчезает. Видимо, на верхней палубе имеется бассейн. Кто-то из мужчин поднимается из шезлонга и ныряет вслед за ней. Поднимается фонтанчик брызг.

– Жива, жива, жива, – как заклинание, повторяет дознаватель, спускаясь вниз.

Он расчищает место на стойке, открывает чемодан и достает несколько металлических предметов. Затем становится на колени возле головы спящего рокера и быстрыми движениями собирает из деталей что-то вроде клетки. Он снимает со спящего сомбреро и наконец-то видит его высокий лоб, в проплешинах и пигментных пятнах. У Ласкавого чуть подрагивают губы, а вблизи кожа его лица похожа на протертый вельвет.

Полонский затягивает болты, фиксирует череп в шести точках, затем осторожно извлекает скраббер. Больше всего в собранном виде прибор похож на допотопную мясорубку. Януш вставляет «мясорубку» в пазы решетки и смотрит в глазок. Голова лежащего мужчины превратилась во что-то бесформенное, почти вплотную к его левому глазу приблизился широкий серый раструб.

– Бог ты мой, про глаза-то и забыл! – укоряет себя дознаватель.

Действительно, глаза у спящего прикрыты. Непорядок. Янушу приходится отстегивать с таким трудом закрепленный скраббер, а время идет. Где-то играет джаз, шуршат на ветру пальмы, журчит водопад, покрикивают экзотические птицы…

Наконец он находит в дебрях чемодана крохотные распорки для век. Он устанавливает их, мысленно ужасаясь предусмотрительности людей с тонкими губами и гладкой кожей. Теперь зрачок Ласкавого расположен строго напротив «прицела», и можно начинать. При условии правильной подготовки процесс занимает всего несколько минут, но о правильной подготовке не может идти и речи.

Несколько раз Януш вскакивает и вытирает влажные непослушные пальцы о полотенце. В память скраббера предстоит ввести ряд подготовительных команд, затем происходит диагностика систем; все в точности как на стационарном комплексе. Наконец загораются восемь крохотных зеленых маячков, и луч лазера начинает сканировать сетчатку.

Пронзительно звенит вызов одного из скринов хозяина. Звенит долго, не переставая. Полонский мысленно считает до двадцати, потом до сорока, но скрин, замолчав, словно передает эстафету другому. Полонский вытирает пот со лба и складывает промокшие салфетки в пакет.

После него не должно остаться следов.

Прибор сигнализирует, что процесс скачивания информации успешно завершен. Легким нажатием пальца Януш освобождает пластину на «тыльной» стороне скраббера, с тихим щелчком ему в ладонь выпадает продолговатая теплая капсула. Теперь осталось спрятать чип в надежное место и принять самое важное решение.

Снова тренькает вызов и трещит не смолкая, так долго и настойчиво, что у Януша начинает звенеть в ушах. Он убеждает себя, что нет ничего удивительного. Петру Ласкавому могут звонить сотни людей, он востребован на обоих полушариях Земли, он ведет массу музыкальных проектов.

Странно, что никто не звонил раньше.

Януш сверяет часы и поднимается на башенку. Купол распахнут над головой, словно раскрыты лепестки грандиозного цветка, но от внешнего мира оазис отделяет почти невидимая сверхпрочная сеть. Солнце с неистовой яростью буравит макушку. Полонский еще раз осматривает местность в бинокль. На самом деле никакого бинокля нет, но где-то высоко, в зените, парит камера кругового обзора, с ее помощью можно видеть все, что происходит на пляже.

Полонскому не нравится, что вокруг так тихо.

Наверное, здесь всегда так тихо, убеждает он себя. Между пальм в знойном мареве колышутся такие же закрытые колпаки «олл-инклюзив», по идеально ровной дорожке катится поливальная машина, дремлет яхта на волнах. Еще дальше, за полосой зарослей, видна ограда и край «дикого» пляжа. Там в волнах прибоя качаются сотни разноцветных голов, прыгают мячи и режут гладь мотоциклы. Яхта Ласкавого белой стрелкой висит в голубом мареве.

– Это рай, – говорит сам себе дознаватель.

Он наводит окуляры на ленту шоссе. Со стороны города быстро приближаются две машины. Пока что они очень далеко. Януш увеличивает изображение, потом еще раз. Два мощных джипа, способные шустро кататься по песку. У местных жителей такие машины не в почете, слишком дорого содержать. Наверняка едет кто-то из обитателей поселка, кто-то из отдыхающих нуворишей.

Януш считает минуты. Звонки в бунгало начались после того, как в аэропорту сел борт, на котором он должен был прилететь. О том, что дознаватель сменил рейс, не знал никто, кроме посланника Гирина. О том, что он вообще летит, знала одна лишь Ксана.

Ксана…

Полонский сердито трясет головой, отгоняя нелепые мысли.

Ласкавому остается спать еще полтора часа.

Дознаватель спускается вниз и прожигает ему глазной принт. Глаз не пострадал, прибор действует аккуратно. Остается еще ухо, но визуальный ряд важнее всего. Чемоданчик снова собран, вытерта пыль на всех поверхностях, где могли остаться отпечатки. Януш выходит через заднюю дверь бунгало и спускается к причалу. Под солнечным козырьком греются два легких катера, а к морю убегает широкая овальная труба, снабженная двумя шлюзами. Пара минут у Януша уходит на то, чтобы разобраться с датчиком уровня воды и ручным управлением. Сейчас прилив только начинается, и шлюзы можно не закрывать. Это хорошо, потому что надо суметь вернуться и дождаться пробуждения хозяина. Ласкавого необходимо убедить в том, что с ним случился небольшой тепловой удар.

Януш заводит мотор, вручную отпирает шлюз и ведет катер по полутемному тоннелю. Когда он проплывает под границей купола, звучит предупредительный пеленг.

«Дорогой гость, – обращается слащавый женский голос, – не забудь, что ты покинул пределы частной собственности на моторном средстве повышенной опасности. Проверь, не забыты ли документы на право вождения, карты и проверь состояние батарей. Подчиняйся требованиям береговой охраны, не приближайся к городским пляжам и к зоне навигации…»

– Мы недалеко, – шепчет Полонский, осваиваясь с управлением. – Мы туда и обратно и ничего нарушить не успеем.

Ползет вверх последняя решетка, и беспощадное солнце тут же бьет в глаза. От легкого нажатия педали катер встает на попа и с рычанием мчится на встречу со старшим братом. Отполированный борт катамарана все ближе, уже различимы буквы латинского названия. Януш сбрасывает газ и оглядывается назад. Берег выглядит как иллюстрация к волшебной детской сказке, чуть портит картину распахнутое жерло тоннеля; с такого расстояния оно видится как жирная черная точка на песке. По дрожащей полоске шоссе к куполу Ласкавого приближаются два солнечных зайчика.

И нет ни единого человека в пальмовых рощах.

Януш огибает первый нависающий нос яхты. Снизу судно кажется громадным, как трехэтажный дом. С палубы доносится музыка, плеск воды в бассейне, нижние иллюминаторы задраены, от яхты пахнет краской и разогретым металлом. Со стороны моря спущен трап; Януш кое-как швартуется, затем закидывает на спину лямки рюкзачка.

На нижней палубе его встречает сумрак кают-компании, немыслимой роскоши буфетная, груды подушек и невыветрившийся с вечера аромат яблочного кальяна. Здесь никого нет. Осмелев, дознаватель заглядывает в машинное отделение и, на всякий случай, опускает тяжелую крышку. В жилых каютах ему делать нечего. Изабель купается наверху. Весь вопрос в том, как поведут себя остальные перформеры-мужчины.

Настоящие жеребцы. Тупые и блудливые.

Януш рассматривает сборище сквозь двойное стекло палубной надстройки. Как ни странно, рубка заперта, на обеих дверцах горят красные маячки. Внутри, на спинке кожаного сиденья напротив штурвала, висит белый китель. Если что-то случится, никто из присутствующих даже не сможет запустить мотор судна. Им придется грести к берегу на шлюпках.

Кстати, о береге. Полонский достает из кармана портативный бинокль и отыскивает купол Ласкавого. Там по-прежнему все тихо, а оба джипа куда-то исчезли. Скорее всего, свернули к кому-то из соседей; впрочем, часть обзора закрывает группа пальм.

Слишком тихо. Наверное, в раю всегда тихо, но от текущего по спине пота, от бесконечного усыпляющего плеска воды под днищем у Полонского возникают самые неприятные ассоциации. Януш снова переводит взгляд на компанию в шезлонгах. Он вдруг понимает, что является первым человеком, естественно, после разработчиков и испытателей, кто видит сценарий «Нуга» изнутри.

Это впечатляет.

В шезлонгах и просто на палубе нежатся четверо парней, и двое кидаются мячом в бассейне. Всем можно дать лет по двадцать, они прекрасно сложены и одеты лишь в микроскопические плавки. Этим парням есть что показать. Плавки не скрывают, а скорее подчеркивают их мужские прелести, тела натерты маслом для загара, но никто не является образцом мускулатуры. Ласкавому не хочется видеть возле себя рельефных мужчин. Парни неспешно потягивают коктейли, передают друг другу крем от загара и пожирают глазами единственную девушку. Они почти не разговаривают, им не о чем разговаривать: перформеры второго эшелона не созданы для глубокой философии.

Изабель Гнедич протягивает из бассейна две загорелые руки и капризно трясет ими в воздухе. Тотчас же вскакивают двое и рывком вытягивают ее на полотенце. С тела девушки на палубу хлещут потоки воды. Она смеется, и тут же начинают смеяться окружившиє ее спасатели. Впрочем, никто не проявляет излишней назойливости, никто не пытается склонить Изабель к сексу, загорелые мальчики воспитаны как настоящие лорды.

На Изабель Гнедич нет ничего, кроме бус на щиколотках и маленьких нашлепок на сосках в форме сердечек: это от солнца. Она по-своему красива, но слишком миниатюрная, не во вкусе дознавателя. Рядом с парнями девушка кажется совсем крошечной, едва достает макушкой им до середины плеча. И при таком скромном росте у нее внушительных размеров бюст и широкая нижняя часть туловища. Изабель напоминает Янушу африканскую статуэтку из черного дерева, средоточие насыщенной, вычурной женственности.

Она смеется и поочередно поднимает крепкие ножки, позволяя мальчикам себя вытирать.

Полонскому страшно.

Он думает, что лучше бы увидел разнузданную оргию, лучше бы увидел кровь и наслушался бы криков несчастной жертвы. Тогда, по крайней мере, возник бы повод прийти на помощь. С помощью сонника он уложил бы всех агрессоров на пару часов, схватил бы девушку в охапку и рванул к берегу. А там, в крепости Ласкавого, можно было бы спокойно подумать, что делать дальше. Звонить в российское посольство или выставить ультиматум и держать оборону до прилета Гирина с оборудованием.

Со стороны моря доносится звук. Януш отступает за рубку, снова глядит в бинокль. На большой скорости приближается катер на подводных крыльях. Сюда никто не может заплывать, пляж и кусок акватории отгорожены и охраняются вооруженными пограничниками.

«Это кто-то из соседей», – успокаивает себя Полонский, но в эту секунду видит на палубе катера мужчину с боевым шокером на локте. Тот наполовину высунулся из люка и изучает яхту в бинокль. Хорошо, что Януш вовремя отошел за рубку.

Молодых людей в шезлонгах появление катера, кажется, вовсе не интересует. Они похожи на заведенные, хорошо смазанные механизмы. Трое сгрудились вокруг лежащей девушки и натирают ее маслом, остальные потягивают коктейли. Эмоциональная линия второго плана недостаточно проработана. Но не за горами тот день, когда миру будет предложена сверхсложная, ошеломительная, блистательная заготовка – индивидуальный сценарий «Косхалва».

«…Для особо изощренных клиентов. Вводится несколько десятков перформеров, каждый из них искреннее самого великого актера, потому что они не играют. Они будут вашими соседями по коттеджному поселку или по многоэтажному дому, вашими преданными сотрудниками, кому как угодно. Все перипетии отношений будут разворачиваться у вас на глазах; вот он, истинный интерактив! Вы можете непосредственно влиять на ход событий, помирить возлюбленных или устроить развод, напакостить мелким врагам или приласкать обиженных. Мы вводим новую услугу, мы позволяем вам менять будущее. Если вам покажется неудачным очередной сценарный ход, вы связываетесь с нами, и компьютер немедленно выбирает другой вариант завтрашнего дня.

У вас будет любовник или любовница, или их будет несколько. С вами будут изменять чужие жены, но вы сможете соблазнять и мужчин. Вы приобретаете неслыханное обаяние, к вам каждый вечер готовы тянуться друзья, с вами хотят заводить отношения, у вас спрашивают совета. Но это не мешает тайным врагам плести интриги и затевать мелкие заговоры. Соседи сбиваются в партии, соседи подглядывают друг за другом и выясняют отношения, ссорятся и мирятся, устраивают оргии и попойки. Ко второй неделе шоу сложно сказать, кто из актеров играет эпизодическую роль, а кто постепенно выдвигается на первый план.

Наше шоу – лишь пробный шар, перед тем как удовлетворить спрос самых широких слоев публики. В наших планах уже к концу года выпустить отдельные модификации «Косхалвы» для настоящих мужчин, для девочек-подростков и для бизнес-леди…

Это будет первое персональное шоу, которое перестанет быть индивидуальным! Да, теперь вы можете взять в сценарий несколько своих друзей или даже членов семьи! Конечно, если им позволят их взгляды. Мы напоминаем, что никогда не предоставим наши возможности подросткам до восемнадцати лет. Наш путь – подарить заказчикам свободные, гармоничные отношения, основанные на дружбе, преданности и искренних теплых чувствах. В «Косхалве» каждому гостю не придется проводить сутки в лаборатории для записи верного стрима и согласования с каждым из перформеров. Новая формула загрузки позволяет адаптировать актеров к двоим, а то и троим активным игрокам. Еще много нерешенных задач, но уже в следующем году персональные шоу станут доступными в кредит для среднего класса!..»

Януш огибает рубку, выходит на палубу и наводит сонник на парней, окруживших Изабель. Трое поднимают головы и смотрят на него затуманенными глазами; те, что развалились в шезлонгах, даже не пытаются встать. Януш хватает девушку за руку и буквально волочет за собой, поводя пистолетом справа налево.

– Изабель, не бойтесь, – торопливо увещевает он, – меня послал Петя, сейчас мы идем к нему.

– Кто вы такой? – Она безропотно позволяет мужчине положить себя на плечо.

Парни на палубе сгрудились, но никто не отважился рвануть следом. А двое, что играли в мяч в бассейне, похоже, так ничего и не заметили.

– Вы в большой опасности, Петр ждет нас на берегу.

Он спиной спускается по трапу, думая об одном – только бы не получить заряд из шокера в спину. Девушка весит совсем немного, но она страшно горячая и скользкая, прямо-таки выскакивает из рук.

И одуряюще вкусно пахнет.

Внезапно он прекращает волноваться, что девушка вырвется. Изабель Гнедич так «воспитана», что не будет вырываться, ей доставляет удовольствие мужская сила. Другое дело, что она напряжена, и, если в ближайшее время не увидит Хозяина, с ней может случиться истерика. Или что-нибудь похуже, типа ступора. Она не станет драться и орать, но вполне может прийти в такое состояние, вывести из которого сумеют только врачи.

Им удается достичь катера под прикрытием второго корпуса катамарана; отчаливая, Полонский слышит за спиной затухающий клекот чужого мотора. У преследователей слишком тяжелое плавсредство, по инерции их проносит мимо, за корпус яхты, прежде чем мужчина с шокером успевает нажать на спусковой крючок. Он все же стреляет, но заряд уходит в белый свет, а Януш уже наступает на педаль, и берег бросается навстречу.

В следующую секунду происходят две неприятные вещи. Изабель пытается выпрыгнуть из лодки, и это ей почти удается. Полонский бросает штурвал, успевает схватить девушку за ногу и тянет назад. Лишенный управления катер резко сбрасывает скорость. Изабель дважды кусает Полонского в предплечье, руками старается выцарапать ему глаза, а коленкой норовит угодить в пах.

Одновременно катер на подводных крыльях вновь запускает водометы, и оттуда стреляют уже прицельно. Первый заряд с громким хлопком растекается по обшивке, моментально начинает вонять паленым, гаснут приборы, а вместо них загорается красная тревожная подсветка.

«Внимание, на борту аварийная ситуация, плавучести не угрожает, – ласковым голосом вещает компьютер. – Диагноз: множественные короткие замыкания в цепях первого двигателя… Рекомендую отключить питание второго двигателя…»

Девица сражается отчаянно; она заползает под банку и сучит ногами, не позволяя к себе притронуться. Януш делает вид, что сдался, затем перепрыгивает сиденье, прижимает ей коленом руку к пробковому полу и хватает за волосы. Пока она свободным кулачком молотит ему по лицу, дознаватель ухитряется выудить из нагрудного кармашка второй микрошприц с транквилизатором.

Но сделать укол он не успевает, поскольку с военного катера стреляют, и на сей раз не из шокера. Снайпер пробивает в бортике дыру размером с циферблат крупных наручных часов, пуля проходит в каюту.

«Отпусти девчонку, иначе тебе крышка!»

Они кричат в усилитель по-русски. Полонский выпускает волосы Изабель, лежа подбирается к бортику и осторожно выглядывает в дыру, проделанную пулей. Положение отчаянное: до берега не меньше полутора сотен метров, а до вражеского судна – от силы пятьдесят. И у них на борту крупнокалиберная винтовка.

Он не успел. Черт подери, он все сделал правильно, но имел глупость сообщить о своем маршруте… Гирину и Ксане. Если бы не мужик, передавший скраббер, эти подонки сцапали бы его прямо в аэропорту. Только благодаря хитрости с билетами его ждали на полтора часа позже…

«Оружие – за борт, встань и подними руки!»

Янушу немножко смешно слушать такие приказы в тысячах километров от России; с другой стороны, эти люди его боятся, боятся подойти ближе.

На катере ревет двигатель. Полонский перебирается к противоположному бортику и наводит бинокль на берег. Изабель лежит неподвижно под скамейкой, ее ребра вздымаются под загорелой кожей; девушка следит за мужчиной, как затравленный волчонок. На берегу, у самого входа в купол Ласкавого, стоит черный джип. Дверцы распахнуты, на подножке курят двое мужчин в белых панамках. Вторая машина, очевидно, заехала внутрь: жалюзи ворот подняты вверх.

Больше к берегу стремиться незачем.

Там почти наверняка произошел несчастный случай. Известный половине России композитор и музыкант Петр Ласкавый оступился и ударился головой об угол бассейна. Или не выдержало сердце после тренажеров, прыгнул в воду и не вынырнул. Или музыканта застрелил неизвестный, который затем направился на яхту с целью убить всех гостей Ласкавого. Истекающий кровью Петр сумел добраться до скрина и позвонил друзьям. Друзья тотчас приехали и кинулись в погоню за убийцей. Все они его прекрасно видели в лицо и готовы свидетельствовать.

Несчастный случай.

Изабель распрямляется как пружинка и прыгает за борт.

– Дура! – кричит Полонский. – Дура, что ты делаешь?!

Но в следующую секунду ему становится не до девушки. Она удаляется от него кролем, плывет замечательно, на третий замах быстро выворачивая голову из-под воды. Она плывет назад, к катамарану; мужчины в военном катере тут же теряют к Полонскому всякий интерес. Один из них высунулся из люка и что-то кричит напарникам, показывая на беглянку пальцем.

Водометы ревут, набирая обороты; хищный нос катера приподнимается над водой. Полонский, стараясь не высовываться, наступает на педаль и вращает штурвалом. По крайней мере один из двигателей в порядке, но приборная доска умерла. Януш почти лежит на днище и правит параллельно берегу, в сторону общих пляжей. Там его не посмеют преследовать. Там он бросит катер и смешается с отдыхающими. Почти наверняка его будут ждать в аэропорту, но он поступит иначе. Он тут же, на берегу, арендует водный мотоцикл и поплывет в обход острова, в порт, где он видел стоянку частных самолетов. Летчик доставит его в Мумбаи или в Дубай, а там Януш отсидится и возьмет билет до Москвы в последний момент. У этих ребят со снайперскими винтовками широкие возможности, и сегодня они это продемонстрировали, но им ни за что не догадаться, каким аэропортом он воспользуется. У них, вне сомнения, есть способ вычислить его фамилию после регистрации, но не станут же они сбивать самолет ракетой. А с борта Полонский позвонит Гирину и потребует охрану. Неважно, сколько это будет стоить. На счету достаточно денег, а капсула, которую он везет в медальоне на шее, стоит гораздо больше.

Память Ласкавого окупит все.

Военный катер развернулся, он догонит девушку через несколько секунд. Януш быстро водит биноклем. Те двое в белых панамках, что сидели в джипе, теперь тоже стоят и смотрят в его сторону, один машет рукой. Потом они срываются с места и бегут к машине. Дверцы захлопываются, из-под задних колес джипа взлетают тучи песка. Яснее ясного, они намерены преследовать его по берегу, но на пути у них искусственная каменная гряда, отгораживающая элитный поселок от обиталища простых смертных. Друзьям на джипе придется развернуться и сделать солидный крюк по шоссе.

Впереди линия буйков, пологий мол из каменных обломков и десятки парящих змеев. Впереди толпы детей, сигающих в воду с затейливых вышек, визг сотен глоток и рев моторов парапланов, уносящих в море лыжников.

Военный катер дал широкий разворот и снова пускается в погоню. Они разгадали маневр дознавателя и стремятся сразу обойти мол, чтобы перехватить его с той стороны. Изабель Гнедич на воде нет; Януш водит биноклем из стороны в сторону, но встречает только переливы изумрудного цвета. На палубе катамарана валяются пустые шезлонги.

Янушу становится зябко.

Он активирует скрин и произносит заветное слово. Секунды две ничего не происходит, затем из чемодана показывается тонкая струйка дыма. Скраббера больше нет. Чемодан придется бросить, как и все остальное.

Януш остается в шортах и рубашке с непромокаемыми карманами. Теперь он действует очень быстро. В нагрудный карман кладет заготовленный пакет с самым необходимым. Затем не без труда срезает с каната якорь, запихивает его в чемодан и тихонько выпускает потяжелевший груз за борт.

Купола, пальмовые рощи и шоссе остались позади. Катер скребет носом о камни мола. Януш выскакивает наружу, преодолевает вал и немедленно скатывается в воду. Вокруг сотни взрослых и детей, надувные матрасы и «дикие русские горки»; вокруг жизнь и курортное веселье.

Вокруг такая кутерьма, что ничего не стоит организовать еще один несчастный случай. Януш проверяет на груди медальон с капсулой, набирает побольше воздуха и ныряет в соленую воду. Он решил, что будет плыть под водой. Пока не наткнется лбом на опоры ближайшей «горки». Там, в тени, он передохнет и продолжит путь к стоянке водных мотоциклов.

Он доберется во что бы то ни стало.

Он довезет чужую память до России.

26. Сценарий «Нуга»

Я подсаживаю ее на верхнюю ступеньку.

Зрелище, достойное лучшего фотомастера. Изабель носит платья. Не страшные балахоны, которые только называются платьями, а полузабытые приталенные одеяния ярких расцветок, что были в ходу у прабабок. Сегодня много пишут о том, что мода всегда циклична, что принципиально нового в одежде уже не изобретут…

Мне плевать на моду. Я хочу, чтобы Изабель одевалась так, как нравится мне. Я хочу, чтобы она всегда была со мной.

Я хочу, чтобы она грела меня.

…Наверное, Ласкавый мог думать именно так или очень похоже. Во всяком случае, затри последних дня он натворил огромное количество глупостей. Он не только перевел все свободные деньги на счета неизвестных фирм и выставил на продажу свою студию, он еще отдал команду о продаже домов в Ницце и Калифорнии. Как и следовало ожидать, он сбросил сразу две заявки в адрес нашего Экспертного Совета. В первой он в настоятельной форме просил пересмотреть его контракт с Изабель Гнедич в сторону удлинения срока хотя бы на две недели. Второе письмо пришло вдогонку за первым и почти в точности повторяло слог Юханова. Господин Ласкавый просил предоставить ему бессрочный контракт в рамках «Нуги», с гибким графиком, скидками и возможностью смены мужских перформеров. Мужчины его не интересовали как личности.

Ему нужна была Изабель Гнедич.

Изабель идет впереди и первой начинает спускаться по узкой лесенке в сауну. За тонкой стенкой слышны удары мяча и крики спортсменов, а здесь настойчиво пахнет разогретой хвоей, сухим деревом и пивом. Но я не чувствую запахов, я лежу в темном боксе, под неотлучным контролем аппаратуры. Изабель освобождается от одежды, на ней прелестное черно-оранжевое платье и больше ничего. Я провожу рукой по ее голому животу, затем по талии и вниз, по бедрам. У нее слишком широкие бедра для такого маленького роста, но я схожу с ума от ее фигурки.

Изабель толкает дверь предбанника, и навстречу сразу несутся восторженные голоса. Они все здесь, наши аполлоны, наши обнаженные красавцы. Они уже наигрались в мяч и сейчас стаскивают с себя пропотевшие майки; они готовятся пойти в душ. Я отпускаю девушку в самую гущу; ее все любят, но никто не тронет, если я не прикажу. Загорелая женственная фигурка скользит среди спортивных, уставших мужчин. Мы будем мыться, а потом мы будем играть с ней, и нам будет хорошо…

Когда я вывалился с борта самолета в Питере, меня встречал сам Гирин, прямо у трапа, в сопровождении четверых подручных Клементины, одетых в штатское. Мне показалось, что шеф за последние сутки спал с лица. Мы не сказали друг другу ни слова, пока сидели в машине, но я чувствовал, насколько Георгий Карлович напряжен. Только перешагнув порог отдела перфоменса, он позволил себе слегка расслабиться.

– Я виноват, нельзя было отпускать тебя одного.

– Вы не могли предвидеть. Спасибо, что встретили.

– Очень неприятно, дружок, – заговорил он, – очень неприятно получилось.

– Вы из-за прибора?

Гирин свирепо отмахнулся.

– Не бери в голову, ты все сделал верно. И больше ни слова на эту тему. Ты слышал, что арестован Забелин?

– Дмитрий Забелин? Муж Марины Симак?

– Да, он арестован, и ни в одном блоке новостей нет даже намека на «Нугу». Все его перформеры живы-здоровы и в целости вернулись в Питер. В сеть не просочилось ни единого бита информации.

– Вас это настораживает?

– Видишь ли, дружище… Я когда-то неплохо знал Забелина. И его, и Марину.

– И Ласкавого, – подсказал я.

Гирин резко повернулся, открыл рот, но ничего не ответил. В кабинет заглянул инженер и доложил, что аппаратура готова. Можно меня укладывать и снимать стрим.

Ласкавый показал себя шустрым пареньком, несмотря на зрелые годы. Он оперативно выяснил, что девушка не проходила «мейкап», что выступает под собственным именем и скорее всего постоянно живет в Петербурге. Он выяснил, что она не работала гетерой, что она не внесла почти никаких корректировок в будущий сценарий. А стало быть, ее почти все устраивало… Он открыл на ее имя счет и бросил туда двадцать тысяч, затем абонировал банковскую ячейку, положил туда еще десять тысяч, документы на пользование счетом, а магнитную карту и ключ от ячейки отдал при свидетелях юристу нашего канала, с тем чтобы госпожа Гнедич вступила во владение по окончании работы. Во время исполнения сценария Ласкавый мог дарить перформеру лишь подарки, поскольку при любом обращении девушки к средствам электронных платежей заморгал бы оранжевый флажок «ограниченной дееспособности».

Неизвестно, что сказал бы нонконформист Ласкавый, узнай он о ее синем флажке…

Я подсаживаю Изабель на верхнюю ступеньку и забираюсь сам. Мы оба хохочем, буквально давимся смехом. Наверное, это уже не искоренить; с детских лет Петя Ласкавый так и не оставил привычку забираться всюду с черного хода. Даже не для того, чтобы не платить за входной билет, просто так интереснее. К сожалению, последние годы Петю Ласкавого обнаруживают на черных лестницах и штрафуют все чаще; об этом можно прочитать в любой группе культурных новостей. Существуют даже коллекционеры, собирающие видео с его участием.

«Ласкавый лезет через вентиляцию в филармонию…»

«Звезда нашей эстрады Петр Ласкавый снова пойман при попытке бесплатно посетить туалет в Охотном Ряду…»

На сей раз мы вместе с Изабель лезем по пожарной лестнице на балкон спорткомплекса. Мы уже почти забрались, осталось приподнять тяжелое окно, и окажемся на балконе, огибающем главный тренажерный зал.

Внизу ревет музыка, кружатся центрифуги, гогочут баскетболисты. Человек двадцать гнутся на столах, еще столько же отдали себя на растерзание «студню»; мужики, как и встарь, звенят железом.

– Супер! – восхищенно говорит моя женщина.

Мы перевалили через раму и, никем не замеченные, устроились на тюках со скатанными матами. Я протягиваю Изабель яблоко и смотрю на нее в профиль. Она все делает самозабвенно и искренне; даже огромное красное яблоко она грызет с детской непосредственностью, обхватив его двумя ладошками. На Изабель приличный костюмчик и полосатый платок, завязанный в виде галстука; она невероятно похожа на выпускницу, сбежавшую со школьного бала.

На противоположной стене спортзала тянется зеркало, в котором я вижу нас обоих. Мы выглядим как отец и дочь, сколько бы я ни молодился. С моего помятого лица все утро не сходит смесь восхищения и похоти. На мне шляпа с широкими полями, но наконец-то ее можно снять. Петю Ласкавого узнали даже в Дубайском аэропорту, и Изабель скромно поджидала в сторонке, но здесь, в глубинке, вероятность встретить соотечественников мала. Тем более в спортивном комплексе такого низкого качества.

Поэтому я снимаю шляпу, обливаю голову из бутылки и приглаживаю остатки волос. Изабель сосредоточенно ест яблоко, потом отрывается и говорит:

– Не соглашайся.

– С чем не соглашаться?

– Не соглашайся на предложение Сибиренко. Утром ты мне сказал, что тебе приятно услышать мои советы. Ты разговаривал по скрину с Гириным, он сказал, что Сибиренко предлагает тебе порвать с «Жаждой» прямо сейчас, невзирая на издержки. Я так поняла, что в Петербурге тебе предлагают место саундпродюсера в новом шоу и готовы подписать контракт на озвучивание всех последующих серий «Последнего изгоя». Лев Сибиренко готов разорвать отношения с другими музыкантами, ухватившись за невыполнение ими крохотного пункта в спецификациях. Как я поняла, эти питерские музыканты использовали один из ремейков фольклорной группы «Баранки с кайфом»…

– Блин, крошка, откуда ты знаешь?

– Ты же остановил меня, когда я хотела выйти. Ты сказал, что хочешь, чтобы я слышала твои разговоры и что Пете Ласкавому стыдиться нечего, потому как он в криминале не замешан. В разговоре ты произнес слово «баранки», затем сказал, что пацаны присвоили максимум четыре такта, и то оригинал узнать почти невозможно. Ты назвал собеседника Георгием Карловичем. После того как вы закончили и ты ушел поплавать, я включила скрин, запросила данные и получила следующую картину.

Георгий Карлович – это Гирин, большая шишка на телеканале, где я подрабатываю. Когда ты создавал само направление медиативного рока, ты обращался к фольклору, но никогда не перерабатывал народной музыки. Ты всегда создавал свое; я даже нашла в каком-то интервью, что тебя вдохновляет Бизе, который писал «Кармен», почти не заимствуя народных мотивов.

– Это когда ж я такое выдал?..

– Четырнадцать лет назад, при вручении тебе «Овации года».

– Неужели ты так глубоко копалась в моем прошлом?

Я ошеломлен не меньше Ласкавого. Мы в четыре глаза следим, с каким смаком Изабель вгрызается в яблоко. Впечатление такое, будто кушают яблоко и ведут беседу два разных человека.

– Я копалась в прошлом человека, который мне дорог.

– Крошка, но мы только вчера познакомились.

– Я же не прошу тебя влюбляться в меня. Достаточно того, что я сама чувствую. Значит, я буду чувствовать за двоих. И когда я люблю, меня интересует в моем любимом мужчине все, а не только туалетная вода.

Она пожимает плечами и откусывает яблоко. Я гляжу на нее как на мадонну, сошедшую с картины. Кажется, сейчас над мальчишеской стрижкой Изабель появится свечение.

– Так мне рассказывать дальше?

Мне хватает сил кивнуть. Все-таки, несмотря на свои миллионы и амбиции, Ласкавый гораздо более сентиментален и восприимчив, чем его озабоченные бизнесом предшественники. Внутри он остался лохматым рокером, поджарым мальчишкой в лихой матерчатой куртке на манер двадцатых годов, с гитарой наперевес и «косяком» за пазухой.

– Когда-то ты написал музыку к фильму. Я раскопала этот фильм и эту музыку. Но вначале я раскопала, кто такие «Баранки с кайфом». Они пишут «народные» темы и действительно стащили у тебя кусок мелодии. Хотя вопрос спорный, но существует целая галерея ссылок на плагиат, и этот момент неоднократно отмечен.

А для «Последнего изгоя» музыкальный ряд составляют другие люди, они не композиторы, а команда диджеев. Они вполне честно выкупили у «Баранок» права на переплавку их соловьиных свистов. Сибиренко предлагает тебе подписаться под заявлением в суд, и больше ничего делать не надо. Все сделают без тебя. Этих диджеев, несмотря на несколько лет успешной работы, размажут по стенке, и место для тебя освободится автоматически. Не делай этого.

Ласкавый слушает как привороженный. Я, который лежу в темной кабинке, опутанный проводами, тоже задыхаюсь от изумления. Эта девица, кто бы она ни была, пусть даже трижды внештатник Серого дома, она не может так выражать мысли. Будучи перформером, она, конечно, не теряет базового интеллекта, но, насколько я помню, Изабель Гнедич не заканчивала курсы менеджеров. И уж тем более она никак не может быть в курсе отношений заказчика с хозяином. Но дело даже не в этом; в конце концов, Ласкавый потерял голову и утром, в постели, мог наболтать бог знает что. В конце концов, я не читал его стрим, я не читал его требований и самого контракта; возможно, там оговаривались недюжинные интеллектуальные способности перформера. Заказчик заплатил за «Нугу» столько, что мог на эти деньги нанять троих экспертов…

– …Я запросила несколько независимых юридических экспертов плюс отправила на экспертизу твой возможный контракт с Сибиренко и Гириным. Кроме того, я нашла специалистов рынка, которые согласились просветить меня насчет «Изгоя», насчет остальных шоу и даже насчет «Щербета»… Ты слышал, что такое «Щербет»? Это их новейшая разработка.

…Это потрясающе. Я представляю, каково было Ласкавому выслушивать подобную лекцию от актрисы, которая сама не подозревала, что играла в каждую секунду своего существования. Воистину, такого мастерства от создателей «Нуги» я не ожидал…

– Петечка, ты где витаешь? Ты меня слушаешь? В общей сложности я опросила одиннадцать человек, прочитала десятка три статей и пришла к трем следующим выводам. Первое: у «Жажды» гораздо больше перспектив, чем у «Изгоя», поэтому лучше оставайся в Москве. «Изгой» теряет рейтинг, но об этом никто не знает. Потому что Сибиренко тратит деньги на подтасовку результатов опросов. Москва и Питер давно это старье не смотрят, сколько серий ни накрути; остается Урал и южные губернии, где еще кто-то живет.

Второй вывод. Когда-то ты с этими людьми был хорошо знаком, вы очень ладили, но не так давно поругались… Что ты вздрогнул, я права?

– Ерунда, ни с кем я не ругался…

Однако я отворачиваюсь и озабоченно разглядываю барахтающихся в «студне» гимнасток.

– Из тебя неважный врунишка, Петечка. Если вы не ссорились, отчего же у тебя глазки дергаются? Расскажи мне, отчего вы поссорились! Ну же!

Внезапно она поднимается и оказывается у меня на коленях. Я сцепляю руки у нее за спиной; у Изабель очень хрупкая талия по сравнению с крепкими ножками и увесистой попой.

И тут начинается то, ради чего Полонский лез под пули на коралловом острове. Все происходит настолько быстро, что я не сразу понимаю, что к чему. Эх, если бы под рукой была обычная запись, на любом носителе!.. Но эту запись остановить или перемотать назад невозможно. Только по второму разу.

– Тридцать часов, – с потусторонней улыбкой, точно прислушиваясь к далекому колокольному звону внутри себя, сообщает Изабель. На ее щеках появляются милые детские ямочки. – Мы вместе с тобой уже тридцать часов. Тебе конец, милый. Этого вполне достаточно, ты не находишь?

– Достаточно для чего, крошка? – Я целую ее четырежды.

В оба глаза и в обе ямочки на щеках. Вблизи, лицом к лицу, она еще больше похожа на уютного домашнего ленивца, прижавшегося к ветке. Изабель трется о меня грудью и произносит кошачье «мрррр…».

– Тридцать часов мы так близки, милый… Тебе конец. Я спрашиваю, а ты отвечаешь, хорошо? Мрррр… Где чип с докладом Симак?

Я снова целую ее в глаза и в носик. У нее такой восхитительный миниатюрный носик, хочется его бесконечно целовать.

– Ты такой теплый, такой славный, такой сильный, мррр… Тебе конец, милый. Я спрашиваю, где чип с докладом Симак?

– У меня его нет…

– Где чип, милый? Тебе конец. Где ты его спрятал?

– Он у Тео…

– А ты не врешь мне, сладенький? – Она сидит у меня на коленях, упираясь мне в грудь своей пышной грудью и откинув назад прелестную головку. – Сиди смирно, даже не вздумай шевельнуться, не то я тебе глаза выдавлю. Тебе конец.

Она проводит язычком по влажным губам и вдруг вырывает у меня из макушки клок волос. Тот я, который лежит в темноте на кушетке, вздрагивает всем телом. Но не от боли, а от улыбки Изабель.

Я не знаю, что это такое, но это не человек.

– Разве Тео не поделился с тобой? Врать нехорошо, милый… Тебе конец. Если будешь врать, я превращу твои мозги в жидкое дерьмо, и они потекут из ушей. Хочешь, я так и сделаю? – Она приближает пылающие глаза вплотную.

– Нет… пожалуйста, не надо. – Я отодвигаюсь от нее назад, насколько могу. Честно говоря, мне хватило бы легкого движения руки, чтобы оторвать от себя ее и скинуть с балкона, прямо на штанги и тренажеры. А еще я с щекочущим вожделением представляю, как можно было бы об колено сломать ей позвоночник.

Я почти сочувствую Ласкавому, но его муки еще не закончились.

– Отдай чип, и мы снова пойдем играть. Твоя крошка будет любить тебя и всех твоих мальчиков…Тебе конец. У тебя должна быть копия записи, ведь вы же друзья.

– Чип только у Тео… Он не хотел меня подставлять.

– Где он? Где прячется Костадис?

– Он… он не сказал… – Я каркаю в ответ, как полузадушенная ворона.

– Как его найти? Ну?! Тебе конец, милый. Сейчас ты дашь мне номер, по которому его можно найти. Я слушаю, сладенький.

– Ноль сто семнадцать…

– Только не диктуй мне номера, которые всем и так известны. Дай номер нелицензионного скрина или зарубежного оператора. Ведь он же оставил такой номерок, специально для друга. Тебе конец, милый. Поторопись, не то я выколю тебе глаз. Я буду делать это медленно и очень больно. Я буду наматывать твой глазик на этот ржавый гвоздь.

Ума не приложу, откуда он взялся. Может быть, Изабель успела его подобрать за то время, пока мы взбирались по пожарной лестнице. В трех сантиметрах от глаза я вижу кривой четырехгранный гвоздь, по размерам вполне годящийся для распятия.

– Два-ноль-четыре…

Наконец-то Ласкавый по капле выцеживает из себя верный номер. Скорее всего, позывные скрина действительно знакомы лишь самым близким друзьям. Формально Костадиса никто не может обвинить в сопричастности к убийству Милены Харвик, его фирма не нуждается в ежедневном присутствии шефа, у грека нет в Москве близких родственников. Он исчез, переслав лично мне кусок записи. Его взрослый сын живет с семьей в Париже и на запросы об отце ответил встречными вопросами.

Может статься, что и у сына нет этого номера. Пока Изабель записывает, я двадцать раз повторяю последовательность цифр про себя. Теперь остается гадать, успела ли она передать координаты тем, кто ее послал. Я вспоминаю мужчин на военном катере. Эти люди спокойно возили с собой крупнокалиберное огнестрельное оружие. Эти люди намеревались нас прикончить среди бела дня, и не в глухой тайге, а на виду у сотен отдыхающих. Я думаю о том, что Костадису даже не надо отвечать на сигнал вызова; после того как федералы обязали население ежегодно перерегистрировать все скрины, в схему приборов добавилась пассивная дополнительная антенна, с соответствующим набором электронных прибамбасов. Как только прибор включается в электросеть для подзарядки, антенна автоматически выдает сигнал о своем местоположении.

Помнится, в Думе шли острые дебаты, и находились умники, возражавшие против тотального контроля за компьютерами. Но весьма «удачно» подоспела серия вокзальных терактов, именно с участием скринов. Тогда террористы ничего не взрывали, а запустили в сети сразу десяток опаснейших червей.

Еще хуже, если Тео оставил Ласкавому позывной от «левого» скрина. При первой же попытки выйти на связь ближайший ретранслятор выдаст сигнал федералам, и к месту сигнала вылетит вооруженная группа. Правда, только на территории страны, и на Урале они будут добираться довольно долго. Но Костадис вроде бы улетел на юг…

– Эй, почему ты такой грустный? Светлый праздник, малыш. Ну-ка, немедленно прекрати дуться. Ой, ты за что-то на меня сердишься?

В лице и даже позе Изабель происходит разительная перемена. Она снова котенок, мягкий послушный зверек, готовый шалить и обниматься.

– Я совсем не сержусь…

– А когда мы снова будем играть с твоими друзьями? Светлый праздник, малыш. Ой, они все такие славные и замечательные. – Она изгибается у меня на коленях и, цепляясь одной рукой за мою шею, машет кому-то внизу. – Только, кажется, ты меня при-рев-но-вал? Светлый праздник, малыш. Меня нельзя ревновать, ведь мне нужен только Петечка.

С первого этажа спортзала ей отвечают. Я вижу мельком белозубые улыбки, потные плечи, зажатую в тиски тренажеров мускулатуру. Там разминаются наши мальчики, наши сочные помощники второго эшелона.

– И вовсе я тебя не ревновал! – хохоча, я задираю на ней платье.

Гвоздь выпадает из ее кулачка и катится на пол.

– Что это за железяка? – изумленно спрашиваю я; мои руки замирают на ее оголившихся бедрах.

– Вот так штука-а… Понятия не имею, – с неподдельным удивлением отвечает Изабель и приподнимается, чтобы облегчить мне работу.

Она стоит, широко расставив загорелые ножки, на брезентовом мате. Она тянет вверх руки. Я стягиваю с нее платье через голову, под ним ничего нет, кроме двойной цепочки на талии. По узенькой лесенке на балкон уже поднимаются мальчики.

Тот я, который лежит на кушетке, запутавшись в проводах, нажимает на кнопку сброса. Ему предостаточно на сегодня чужого секса. Тем более что стоит пожелать другую женщину, как возвращаются болезненные мысли о Ксане.