Останкино 2067 Сертаков Виталий
Почему-то мне не нравится эта идея.
Совсем не нравится.
…Все четыре команды «реаниматоров» ушли со старта. Сенсорики «оранжевых» взяли неверный след и обнаружили номера первого из команды «пурпурных». Потеряно восемнадцать минут ценнейшего времени, где-то на оконечности западной ветки метро болтается вверх ногами над шахтой их товарищ. Он еще жив, но котировки «оранжевых» стремительно катятся вниз. Однако котировки «пурпурных» тоже падают, и ведущего это почему-то здорово забавляет.
Появляется бодрая, неугомонная солистка «Инцеста». Кто-то набросил ей на плечи рваный ватник. Девушка оживленно ругается с кем-то из техников, разворачивает пакетик, высыпает себе под язык порошок и, морщась, запивает водой из бутылки. Затем стоит не шевелясь, покачиваясь с носков на пятки, пока по острому личику не расползается блаженство.
– Круто! – выдавила Андрюхина сестра. – Это что, она при всех засосала «веселого роджера»?
– Ошизеть! – согласился Андрей. – Может, мы чего не знаем, может, «роджер» это… того, разрешили? Ян, ты не слыхал?
Я отрицательно покачал головой. «Веселый роджер» бил по мозгам в три раза сильнее, чем устаревшие «колеса», и приносил совершенно необычные ощущения. Человек мог танцевать четыре часа в одной майке на морозе, и ничего ему не делалось. Мог залезть в прорубь и спокойно болтать с товарищами, сидя по уши в ледяной крошке.
– Все это фигня, – сказал я. – Она съела простой порошок от кашля, нас разыгрывают!
– Это задница, дамы и господа, – объявила с экрана повеселевшая ведущая. – Если «оранжевые» потеряют участника, то это всего лишь пятьдесят очков им в минус и некоторые потери для тех, кто поставил на них деньги. Задница состоит в том, что в ряде регионов узколобые местные начальники пытаются помешать просмотрам нашей программы и пытаются помешать сделать ставки в сетевых тотализаторах…
Номер первый «пурпурных», тощий седой мужчина, привязан к рельсам, окружающим строительный котлован. Стройка закрыта давно, но рельсы на насыпи в полном порядке, и по ним очень медленно катится строительный кран. Пока еще кран на противоположной стороне котлована, исполнители проворно спрыгивают и отрывают заранее подпиленную железную лесенку. Оператор с вертолета демонстрирует внутренности кабины: приборная панель разбита, зато светятся часы.
Осталось сто одиннадцать минут. Глаза номера первого.
Смотрится впечатляюще.
Тем временем «оранжевые» нашли номера первого из команды «пурпурных». Их ярости не было предела. На то, чтобы выбраться к стройке, у «оранжевых» ушло полчаса и масса физических усилий. В какой-то момент сенсорикам показалось, что надо свернуть к старому вокзалу, группа потеряла четверть часа на прочесывание зала ожидания, пока не выяснилось, что причиной сбоя стала компания бомжей.
Теперь мы видим – город не маленький, и в городе почти не осталось жителей. Быстрый перескок в спальный район, где вода затапливает накренившиеся пятиэтажки. Команда «зеленых» никак не может взять «верхний» след, то ли мешают молнии, то ли сенсорики не в лучшей форме.
Короткой строкой обзор тотализаторов. Акции «оранжевых» прекратили падение, все ждут, как же поступит капитан команды с чужим игроком.
– Януш, они вытащат его? Не может быть, чтобы они позволили его разрезать!
– Все может быть, дурак! Ты что, не прочел, сколько команда потеряет в таком случае?
Команда может быть дисквалифицирована. Реанимировать чужого игрока – это колоссальная ошибка, можно потерять в деньгах и очках больше, чем при гибели двух своих игроков. Очень сложно угадать, что произойдет, слишком многое зависит от зрительских симпатий.
– Вы все помните, любимые мои, – с набитым ртом вещает солистка «Утреннего инцеста», – что, распустив слюни и реанимировав чужого, можно ненароком подписать приговор своему коллеге, хэх! Я бы сперва на их месте крепко подумала, да уж! Впереди еще три тура, и каждый, кроме сенсориков, может оказаться на месте никому не нужного номера первого!
– Мурашки по коже! – бодро отзывается напарник, и по его цветущему виду ни за что не предположить, что он способен кому-то сочувствовать. – Потерять два миллиона евро за одно неверное движение! Но самое любопытное зрелище впереди, минут эдак через шесть! Сенсорики «пурпурных» и сами обнаружили своего номера первого!
«Пурпурные» бегут, они уже в пути. Верхняя камера, с вертолета, съемка в инфракрасном диапазоне, затем переключаемся на одного из трех операторов, сопровождающих группу. Капитан «пурпурных» явно не расположен шутить, на ходу он расстегивает чехол и достает винтовку с оптическим прицелом.
– Вот позабавимся! – хохочет девица.
– Януш, там же не настоящие пули? – шепчет Андрей, дергая меня за рукав.
Я сижу как привороженный, потому что камера, встроенная в лазерный прицел винтовки, показывает нам затылки «оранжевых». Они столпились над связанным «пурпурным» на краю котлована, машут руками и ругаются. Хозяин винтовки досылает патрон.
– Ку-клукс-клаа-ан!! – надрывается от смеха ведущая. – Ща кому-то будет бо-бо!
Кран со скрипом катится вокруг котлована. Испытатели восстановили моторы и проявили своеобразный юмор, украсив кран рождественскими гирляндами. Молнии вспыхивают одна за одной, небо кажется расколотым на части. Вся команда «оранжевых», побросав мешки, сгруппировалась вокруг привязанного к рельсам человека. Крупным планом промокшее лицо номера первого. Номер первый мычит, пытаясь оторвать языком клейкую ленту. Расхлябанные подшипники крана скрежещут в пятидесяти метрах.
Смена камеры. Еще один «пурпурный» навел оружие на беззащитные спины соперников. Остальные игроки рассредоточились и незаметно окружают стройплощадку.
– За команду «коричневых» дают в среднем на семнадцать пунктов меньше, чем пять минут назад, – скороговоркой сообщает телевизор.
– Они не имеют права стрелять, пока нет непосредственной угрозы их товарищу, – говорю я.
– А кран? Разве это не угроза?
– Напомню вам, любимые мои, – точно расслышав наш спор, вклинивается ведущая, – стрелять на поражение можно только в случае крайней необходимости! Напомню вам, что в девяти патронах из десяти вместо пуль – безобидный транквилизатор, рассчитанный на полчаса здорового сна, хэх!
Кран приближается, до него не больше десятка метров. В команде «оранжевых» раскол, они готовы сцепиться между собой. Вот и первая пощечина под дождем, кто-то наклоняется, чтобы перерезать веревки на лежащем человеке, но его тут же сшибают с ног.
– Не может быть, – как заведенная, повторяет Андрюхина сестра. – Не может быть, чтобы они дрались всерьез, они же вместе тренировались!
Выстрел.
«Оранжевые» прекратили драку, мигом залегли, натягивая очки ночного видения. Один из «оранжевых» упал на спину, раскинув руки. Это тот, что оттолкнул человека с ножом, пытавшегося спасти номера первого. Человек с ножом – это, оказывается девушка. Она скатилась в котлован, но осталась цела. Она карабкается по скользкой стене вверх, поливая проклятиями своих товарищей.
Кран совсем близко. «Пурпурные» бросаются в атаку, чтобы спасти своего друга. Один из парней бегом пересекает огромную лужу, оскальзывается, падает, но он почти добрался. Крупный план. «Пурпурный» с ножом в зубах ползет вдоль насыпи, еще двое пытаются остановить кран. Однако «оранжевые» спохватились и открыли ответную стрельбу. У нас вырывается хоровой вздох, когда «пурпурный» валится лицом в грязь, не достигнув связанного друга. Из груди «пурпурного» течет кровь. Ранение не сразу заметно на фоне насквозь промокшего комбинезона.
– Это монтаж… – не очень уверенно говорит Андрей.
– Его убили, да? – визжит Андрюхина сестра. – Андрей, его убили?
Рекламная заставка «Реаниматоров»:
«А вам не надоело протирать штанами диван?..
Вам хочется узнать, что такое настоящий командный дух, когда за друга нужно перегрызть горло?
Вы мечтали заработать за одну неделю столько, чтобы не думать о деньгах всю жизнь?
Тогда «Реаниматоры» ждут вашей заявки».
Мы так и не узнали, чем закончился поединок «оранжевых» и «пурпурных», потому что ведущий бегло оценивал рейтинги и делал обзор зрительских симпатий. Выше всех котировались «зеленые», они ухитрились уже спасти своего первого номера и получили законное право поохотиться за чужими первыми номерами. На счету каждого «зеленого» уже болталось около трехсот тысяч.
– «Зеленые» будут убивать чужих игроков? – выдохнул кто-то из моих друзей.
– Потому что они сэкономили время, – объяснил Андрюха. – У них есть право помешать другим командам.
– Но вначале ничего не было сказано про убийства! Было сказано про командный дух…
– Януш, что он нам голову морочит? Ты скажи, как думаешь: это все лажа?
– Розыгрыш, да, Ян?
На экране возникли внутренности цементного завода. Прозрачный бак заполнен раствором почти до середины, позабытая пленница извивается, вся ее одежда и лицо в жирных серых кляксах. Цемент схватился удивительно быстро, номеру первому не удается бедрами раскачать твердеющую жижу, лишь по краям бака серая поверхность трясется.
– Отстаньте от меня! – разозлился я. – Откуда мне знать, розыгрыш или нет?
Номеру первому от «оранжевых» остается висеть вверх ногами над шахтой метро не больше получаса.
– Ну что, любимые мои, поджилки трясутся? Дрожим за свои кровные денежки, а? – Ведущие появляются на экране в обнимку. У них такой вид, словно только что вылезли из постели. – Да, денег после первого тура перейдет из кармана в карман великое множество…
Ведущие целуются, и тут…
– Всем не шевелиться, руки положить на колени! Руки держать на виду!
Экран гаснет. Мы не сразу поняли, что случилось, откуда взялся этот крик. Кричали не с экрана, а у нас за спиной. Когда мы уразумели, в чем дело, я даже не особо испугался. Наш «пиратский» просмотр прервали бойцы подразделения по борьбе с тем самым пиратством. Их бронированный автобус, с виду совсем обычный, а внутри напичканный следящей аппаратурой, подкатил бесшумно. Затем техники вызвали подкрепление и силами двух взводов скрутили четверых перепуганных подростков.
Они надеялись, что накрыли пиратскую студию.
Майор, который меня потом допрашивал, не скрывал своего восхищения перед умельцами, способными собрать «левый» скрин и декодировать сложнейший шифр сигнала. Я спросил его, смотрел ли он «Реаниматоров» и правда ли то, что происходило на экране. Майор покосился на дверь и спросил, где, на мой взгляд, показали правду, а где притянули за уши. Я перечислил ему то, что успел заметить. Дядька в погонах выслушал меня очень внимательно. То есть сначала он перекладывал на столе бумажки и вежливо кивал, но потом его брови поползли вверх, он забросил все дела и вперился в меня так, словно встретил говорящую лошадь:
– Ты ведь перформер, сынок. Не подумывал о том, чтобы поступать в милицейскую Академию?
Мне стало смешно. Милицейское высшее образование – третье по уровню престижа в стране после Академии госуправления и Высшей школы ФСБ.
– Кто же меня возьмет? У вас проходной балл – все «пятерки» надо набрать и плюс кандидатский уровень в спорте…
– Кандидатом в мастера спорта можно стать в одном из технических видов или в стрельбе. Подготовительный курс плюс положительное представление – и дорога открыта. С таким цепким мозгом, как у тебя, сынок, ты быстро пойдешь в гору. Я дам тебе направление в стрелковый клуб.
У меня запершило в горле:
– Хорошо, я подумаю.
– Подумай, – кивнул майор. – Хорошенько подумай и позвони мне. И больше не нарушай закон. Ошибиться легко, сынок, а отмываться порой приходится целую жизнь.
Я уже стоял в дверях, но все-таки осмелился спросить:
– Так «Реаниматоры» – это все вранье? На самом деле нас обдурили?
Майор отложил ручку, устало взглянул на меня поверх очков:
– Нас всех дурят, сынок. И вранье начинается в ту секунду, когда ты включаешь телевизор в сеть. Странно, что парню с такой наблюдательностью это не приходило в голову.
– Так что же, совсем не включать телик?
– Держись от него подальше, сынок.
10. Женские игры
Клементина проводила нас до закрытой стоянки. Наверное, я походил на глубокого инвалида. После всех новостей мне казалось, что на затылок с разгону опустилась резиновая киянка.
Нас ждала леопардовая шкура. Пятнистым было все, включая резину колес. На капоте лимузина разевала пасть пятнистая морда: словно живые, расширялись и сужались желтые глаза. Полное ощущение шестиметровой живой кошки, разминающей мышцы. «Бентли» выбирается из лифта, Коко отпирает дверь, в салон просовывается очередной технически одаренный бандит с датчиками и опознавателями. Открываются оба багажника, кто-то ползает под днищем, постукивая металлом о металл.
Наконец нас выпускают наружу. Пока Коко раскидывает по прозрачному полу груды барахла, я листаю материалы пятнадцатилетней давности.
На съемках первой «Жажды» погибли трое. Ничтожно мало, если сравнивать с японскими экстрим-проектами и процентом несчастных случаев на съемках блокбастеров. Разница и новаторство – лишь в том, что впервые в истории телевидения смерти участников не проходили под грифом «несчастный случай». Планируемый процент потерь откровенно обсуждался экспертным Советом. Зритель хотел настоящую смерть на экране и получил ее.
Смерть – это красиво.
Я набираю десятки комбинаций, я сам не пойму, чего хочу добиться. Я борюсь с желанием позвонить Ксане. Я борюсь с желанием позвонить Гирину.
Сибиренко. «Салоники». Милена. Ксана. «Жажда».
Внешне никакой связи.
Я никогда не ездил в такой машине. Салон почти круглый, пол и потолок прозрачны изнутри, если не считать имитации леопардовой шкуры. По кругу идет бархатный диван, покрытый сверху натуральными мехами, при желании выдвигается обеденный стол и заполняется ванна. Позади, за занавеской – два спальных места, бар и кухня. Четыре скрина высочайшего качества разворачиваются на стенах; там карты города и европейской части страны, с мелькающим зеленым маячком. Маленький танк способен пересечь тысячи километров, почти не замедляясь для смены батарей. В диких краях, где не проведены монорельсовые дороги, он выдвинет резиновые колеса.
– Ты такой смешной, – произносит Коко и выдыхает мне в затылок струю вишневого дыма. – Живешь с киской в гостевом браке и падаешь в обморок от ее измен? Смешной.
– Это не измена, – не очень уверенно говорю я и встряхиваю головой. Похоже, слегка побаиваюсь, что снова станет нехорошо.
– А что же это? – Коко щелкает пальцами, возвращая в скрин знакомую парочку в белом лимузине.
Передо мной больше не статичные фото, а медленное воспроизведение эпизода. Первой нарушение режима парковки зафиксировала «стрекоза», она зависла метрах в четырех над землей. Очень типичная дрожь изображения, в унисон взмахам микроскопических крыльев. Машина останавливается, виден профиль черного шофера в очках. Он выходит, смиренно распахивает дверь. Затем – левая нога Ксаны, кружева на брюках, ворох бумаг, профиль мужчины, резко отодвигающегося в глубину.
И почти сразу, с отставанием на секунду – та же сценка, но с другой стороны улицы. Сто процентов – это не «стрекоза», а «жук» со стационарной оптикой. Первым делом он считывает инфу с бортового компьютера «ягуара». Год и месяц выпуска, место продажи, технические характеристики, условия кредита, адрес последнего техосмотра…
А вот это интересно. Включается третий ракурс. Сверху, со спутника. Ксана уже вышла, закидывает на плечо сумочку, что-то говорит в браслет. Шофер Сибиренко возвращается на свое место. Сомнений больше нет, это личный «ягуар» моего главного босса. Затем Ксану забирает «мерседес» с желтыми «шашечками».
Я думаю о дорогой спутниковой слежке. За Сибиренко следят, и задействована особая программа, мгновенно активизирующая камеры спутника, едва на земле Лев Петрович попадает в неприятное положение. Всем известно, кто контролирует спутниковые сети, родное Управление тут отдыхает.
«Бентли» обгоняет транспортный поток по выделенному для спецсредств рельсу. Соскочив в развязку под Пресней, машина обменивается паролем со шлагбаумом и занимает резервную правительственную полосу.
– В этой тачке нет лишних глаз. – Коко скидывает туфли, освобождает прическу от гирлянд. Белокурые волосы волнами покрывают грудь. – Хочешь меня, котик?
Повинуясь тому, что мы называем «профессиональным инстинктом», я задаю поиск по теме «Реаниматоры». Мне нужны фамилии всех людей, которые имели отношение к шоу, и сравнение их с теми, кто делает теперешнюю «Жажду». А заодно сравнение с теми, кто участвует в руководстве фирмы Костадиса.
Милена Харвик и переодетая рыжая. Рыжая и моя Ксана. Ксана и Сибиренко. Госпожа подполковник что-то разглядела, а я – нет…
Я гляжу на скрин, и вначале кажется, что гонял компьютер вхолостую. «Салоники» никак не пересекаются с «Жаждой». Точнее, не пересекаются служащие корпорации Костадиса и люди в Москве, которые делали «Жажду». Не найдено ни единого совпадения, только в двух-трех интервью фамилия грека звучит рядом с хозяевами питерских программ. Фирма «Салоники» не оказывала питерцам никаких услуг. Хотя это ни о чем не говорит, кто-то мог уволиться, кто-то мог продать пакет акций. Я, как и раньше, не понимаю, какого черта понесло Милену Харвик в игорный зал «Салоников». Я ничего не понимаю, я не продвинулся ни на сантиметр…
И вдруг! Коко замечает первая: наверное, мои извилины окончательно перепутались.
– Смотри-ка! А ты умненький, котик. Я и не знала, что Сибиренко приложил лапку к «Реаниматорам». Это ведь было так давно.
– Я тоже не знал…
Кусочком мозга я успеваю подумать о том, что Коко первая произнесла фамилию моего босса. Блондинка перехватывает управление скрином и задает несколько новых команд. Она почти не делает ошибок. Слой за слоем Коко снимает тончайшие пласты лишней информации и внедряется в закутки, куда никто до нее не забирался.
То, что поначалу выглядело как гипотеза, становится аксиомой. Лев Петрович Сибиренко приложил руку к созданию одного из самых скандальных шоу века. Раскопать его долю собственности невозможно и, пожалуй, ни к чему. Создатели и владельцы шоу не афишировали имен, но и прятаться, согласно законодательству, не имели права. Коко виртуозно вытащила молодого еще телемагната на свет, отряхнула от пыли и преподнесла мне.
Я по инерции переписываю десяток фамилий, скользнувших рядом с моим боссом. Кто-то из них кажется весьма знакомым, следует непременно проверить. Острым ноготком Коко проводит по темному профилю Сибиренко. Те ногти, что сейчас удлиняют ее пальцы, запрещены, как холодное оружие. В умелых, точнее – на умелых руках, – это страшное оружие. Выдвижные акриловые полосы с закаленной титановой оплеткой; легкого взмаха кисти достаточно, чтобы вскрыть человеку трахею.
– А ты-то сама знаешь, кто он такой?
– Может, и знаю. – Коко потягивается, шевелит своими страшными ногтями, как сытая пантера. – А она ничего, твоя Ксана, я бы с ней поиграла. Она работает на этого борова?
– Нет!
Эта бестия хитрит. Для нее ничего не стоит заполучить биографию любого человека, проживающего в странах Европы и не защищенного в сети синим или красным флажком.
– А где работает твоя киса?
– В одной конторе. – Собственный голос доносится издалека. – Продает недвижимость. Это маленькая фирма. «Зеленый дом» или что-то вроде…
– «Зеленый дом», торговля недвижимостью, Ксана Арсенова, – повторяет Коко в окошко свободного скрина и вновь, не отрываясь, изучает мою переносицу.
Мне показалось, что лимузин сильно накренился на повороте, но мы едем по совершенно ровному, прямому отрезку пути. Коко смотрит на меня остановившимся взглядом.
– Тебе дурно, котик? Хочешь глотнуть коньяка?
Нет, я ничего не хочу глотнуть. Я кое-как расслабляю свои пальцы, вцепившиеся в подлокотники. Со мной такое в третий раз. Вероятно, нервное. Живот не болит, ничего несвежего я не употреблял.
Компьютер выдает ноль ссылок на указанное сочетание.
– Новая фирма, – тупо повторяю я. – Они недавно организовались. Продают участки в лесу.
Почему-то я не могу смотреть в скрин. Я хочу, чтобы эти разговоры побыстрее закончились.
– В лесу, – словно эхо, отзывается блондинка. – А тот боров, в «ягуаре», он тоже из леса?
– Это мой босс, один из главных акционеров «Останкино», – делюсь я. – Но Ксана никогда не работала на телевидении. Она тут ни при чем!
Коко смотрит на меня сквозь фиолетовые очки. Снаружи по стеклам «бентли» ползают леопардовые пятна. На спидометре двести сорок, внизу проносятся сонные кварталы, затем впереди вырастает цепочка ярких огней. Это заградительная стена Второго транспортного кольца. У меня такое ощущение, словно я перед этой голозадой куклой в чем-то оправдываюсь. И еще, если я буду и дальше думать о фирме «Зеленый дом», из меня сию минуту полезет назад мой обед.
«Бентли» несется над морем хибар, далеко справа в сполохах фейерверков встает чей-то дворец, над колпаком кружит очередь туристических автобусов, ожидая права на посадку.
– Ксана ни при чем, она просто случайно лизалась с убийцей. – Коко ласково проводит мне пальцем по щеке. – Отчего же ты так волнуешься? Или тебе страшно подумать о том, где она пропадает в рабочие часы?
Я не успеваю отшатнуться, а сам чувствую, что весь покрываюсь потом. Коко произносит пароль, и лимузин начинает спешно сбрасывать скорость. Я сижу, до боли сжав кулаки. Не похожи ли эти симптомы на инсульт?
Машина останавливается, мы скатились к земле и встали на колеса в каком-то убогом тупичке. Коко с феноменальной скоростью общается сразу с двумя скринами, посылая запросы и молниеносно реагируя на ответы.
– Зачем тебе это надо? – кое-как выдавливаю я.
– Затем, что ты заплатил пять штук.
Снаружи возле «бентли» собирается небольшая толпа. Ободранные дети, посиневшие взрослые, утомленные старухи. Мою спутницу угораздило спуститься в неудачном месте, ближайший монорельс остался далеко позади. А вокруг – частный сектор, построенный из дерева. Этим домам должно быть лет по сто, если не больше, и мимо нас не проехала еще ни одна машина. Изумленные аборигены рассматривают шестиметрового леопарда. Кто-то из них пытается подойти ближе и моментально попадает в ослепительный луч света. Прожектор выдвигается где-то в области багажника, казенный бас предупреждает о последствиях. В свете прожектора я замечаю перекошенный дощатый забор и груды пластиковой тары. Толпа отбегает на безопасное расстояние.
– Я заплатил пять штук, чтобы мне доставили женщину, которую видели возле убитой Милены Харвик!
– Именно этим, блондинчик, я и занимаюсь. Эта рыжая не засветилась ни в одной базе данных. Видать, только что прошла тотальный «мейкап», и вдобавок…
– Что вдобавок? – Я силюсь разглядеть происходящее на экране.
– Эту стерву не берут «Ноги Брайля»! – Коко порхает от одного компьютера к другому.
Она поворачивает скрин, и тут до меня доходит. В руках этой крашеной стервочки совсем не та версия «Ног Брайля», которой меня снабдила госпожа подполковник. Этот компьютер свободно общается с базами милиции. Тощей девицы, болтавшей с Миленой Харвик в день убийства, в базах нет: один за другим вспыхивают отказы региональных Управлений.
– Ты вообще представляешь, котик, что означает, когда человечка нет? Вот он живой, но его нет нигде.
– Представляю. Если бы я работал на прежнем месте, я запросил бы федералов, базу дипкорпуса и МЧС.
– Отличная идея, – смеется Коко и поворачивает ко мне второй скрин.
Поиск уже произведен. Женщина, которую мы едем ловить, не зафиксирована нигде. Она призрак, фантом, привидевшийся моей «стрекозе» в полумраке клуба «Ирис и карамель». Она фантом, записанный чипом Костадиса. Ее нет нигде, кроме…
Кроме клуба «Ирис и карамель».
Любознательные деревенщины подобрались к машине слишком близко. Эти качающиеся существа не слишком похожи на людей. Я различаю кирпичи, ветки и какие-то обломки прямо на разделительной полосе. Там же, в темноте, сидит ребенок, голова его свесилась набок, он копается руками в картонной коробке. Мы с Коко словно наблюдаем океаническое дно из иллюминаторов батискафа. Здесь, в поясе брошенных кварталов, не понимают даже язык денег, только язык оружия.
Клементина как-то за рюмкой призналась мне, что именно в отчетах убойных отделов появился термин – «потерянные деревни». Термин возник, когда правительство признало, что не может поддержать законность и должный набор коммунальных услуг на территориях с «отрицательным демографическим балансом». То есть везде, кроме десятка крупных мегаполисов.
Снова включается прожектор. За мягким светом следует вспышка, такая яркая, что даже за слоем тонировки хочется протереть глаза. Представляю, каково пришлось тем любопытным пацанам на улице. Мальчишки катаются в грязи, закрыв руками лица. Все происходит бесшумно, как и положено на дне океана.
– Ты спрашивал у жены, как давно она посещает «Ирис»?
– Нет…
– Почему бы тебе самому не спросить ее об этой пташке? Если пташка замешана в убийстве, твою Ксану все равно будут искать. Или ты боишься ее?
– Я не боюсь, я люблю ее! И оставь Ксану в покое, сто раз тебя просил.
– Я не халтурю, милый. – Коко проводит языком по губе и смотрит честным, издевательским взглядом.
– И не называй меня «милым»!
– Что ты так размяукался, котик? Где твоя офицерская выдержка?
Я сам не пойму, где моя выдержка. Просто подружка Клементины понятия не имеет, каково это – метаться в два часа ночи между барами, заглядывать в лица пьяным гетерам и выть от злости на себя и на весь несправедливый мир. Я болен этой женщиной и никому не могу сказать об этом. Могу только извиниться перед Коко за то, что поставил под сомнение профессионализм «детективного бюро».
– Извини, – говорю я, – извини, пожалуйста. Просто я люблю ее и не могу об этом говорить…
– Нет проблем, – ровно сообщает Коко и смотрит на меня как-то странно. – Я лишь хотела заметить, что твою жену тоже не берут «Ноги Брайля». Ее тоже нигде нет.
Я не расслышал, я просто не желаю слушать подобные бредни. Я хочу сказать Коко, что уважаю ее старание, но тут она открывает дверь и выходит из машины. Снаружи идет дождь, Коко щелкает зажигалкой, закуривает и присаживается вплотную к границе света, падающего из салона. Она собралась пописать на улице.
Я застываю с распахнутым ртом. Дверца в «бентли» уезжает вверх, в салон врывается сложная смесь запахов; тут и вонь гниющей помойки, и аромат топящейся неподалеку бани, и скошенная сочная трава, и навоз, и горелая пластмасса…
Коко хихикает снаружи. Похоже, ее спектакль удался на славу, ничего более оскорбительного для деревенщин белокурая фурия придумать не могла. Она возвращается как ни в чем не бывало, и «бентли» резко берет с места. На том месте, где мы только что стояли, происходит вспышка, и слышен негромкий сухой хлопок. Кто-то из доброжелательных селян не поленился выстрелить по нам из гранатомета. Скорее всего, самодельное устройство.
«Бентли» шпарит с бешеной скоростью, полминуты спустя прямо по курсу возникает россыпь голубых огней – это многоуровневая развязка Третьего транспортного кольца. Мы притормаживаем у блокпоста, минуем шлагбаум и начинаем плавный подъем по рельсу.
Коко хохочет. Она валится на ковер, зажимая между ног салфетку, и хохочет.
Мне вдруг приходит в голову, что, если бы не Ксана, эта сумасшедшая девка могла бы мне понравиться. В чем-то она похожа на мою жену, такая же безумная и такая же театралка в минуты риска. Ее веселье невольно заражает и меня, не могу сдержать улыбки.
11. «Ирис и карамель»
– «Ирис и карамель», – ухмыляется Коко.
…Сотни розовых пиявок, сотни розовых гусениц. Подчеркнуто женские обводы, но встречаются и унисекс, вроде нашего «бентли». Никогда не встречал такого количества транспорта, окрашенного во все оттенки пинк, в одном месте. Трехэтажный прозрачный паркинг, под самым нижним уровнем вращаются прожектора.
«Ирис и карамель» – это семейная дача, частное владение, где все сделают для обеспечения вашей безопасности. Нигде не указано, но всем известно, что мужчинам безопасности здесь никто не обещает. «Ирис и карамель» открыт для каждого, если этот каждый – обеспеченная женщина, вольная делать то, что ей заблагорассудится. Я жадно разглядываю два колоссальных полушария, диаметром по сотне метров каждое. На кончиках «сосков» кружатся шары с лазерной подсветкой, в небе трепещут полотнища скринов с призывными надписями. Неуютно, чертовски неуютно.
– Ты чего дрожишь, милый? Ну, хочешь, я сбегаю одна?
– Нет, я пойду с тобой.
– Ты уверен, что не намочишь штанишки?
Наверное, я слишком громко скриплю зубами: блондинка снова язвительно хохочет. «Бентли» врывается в розовое царство, плавно скользит сквозь прозрачные уровни. Для нас уже заготовлено место у самого лифта, там ждут две статные дамочки в черных очках.
Закрытый сектор для почетных гостей.
– Что ты говорила о Ксане?
– Ты же заткнул мне рот, котик!
– Извини… – Я сжимаю кулаки за спиной. – Мне нужно услышать до того, как мы выйдем.
Я стараюсь быть спокойным, я максимально спокоен.
– Ты в курсе, как работает программа «Ноги Брайля»? – вздыхает Коко. – Ты вводишь в систему один из ключевых параметров, либо кодировку принта, либо снимок человека. И никому не приходит в голову занести данные по отдельности.
«Бентли» тормозит. Дамочки с лицами и плечами боксеров синхронно тянутся к заплечным кабурам. На обеих длинные кожаные плащи, в стеклах очков отражается наш бесконечный леопард.
Кажется, все эти якобы безвредные пушки расплодились после учреждения Лиги свободных гетер. Точно не помню, буча происходила как раз в годы, когда я учился в Академии. Как ни странно, именно бывшие проститутки протолкнули в Думе закон о праве ношения электрошокового оружия для женщин. Закон был принят и тут же дал толчок к разработкам новых типов разрядников.
Теперь эти штуки бьют пострашнее дробовиков.
– Подожди! – Я хватаю Коко за локоть. – Зачем вносить в «Брайль» данные по отдельности?
Коко глядит на мои пальцы с таким выражением, будто заметила у себя на локте противную гусеницу.
– Затем, – говорит она, – чтобы проверить соответствие данных портрету! В «Ногах Брайля» фото и паспорт выскакивают одновременно, они жестко схвачены между собой. Соображаешь, котик? Все продумано для удобства оперов. Но я попыталась начать поиск по другому снимку твоей жены, вырезала из того кадра возле «ягуара»…
– И… что?
Кажется, я уже знаю ответ.
– И ничего. Тот же эффект, что у рыжей подружки. Я прогнала через «Ноги» все ее снимки и видео. Как только жму «поиск», программа виснет или выдает ссылки на базы федералов.
– Что же делать? – Мне больше нечего сказать. Мир трещит по швам.
– Что делать? – усмехается Коко. – Слушаться меня. Есть мнение, что ты влип в редкий сорт дерьма, котик. Задумайся, милый. Твоя киса не работает ни в каком лесном кооперативе, не проходит по базе и обнимается с людьми, от которых хочется держаться подальше. Я могу прямо сейчас вернуть тебе деньги. Но я не выкину тебя, потому что минуту назад пострадал мой человек. Я посадила в твою машину мальчика, внешне похожего на тебя. На паркинге возле твоего дома на мальчика в «опеле» напали трое. Если бы его, то есть тебя, хотели убить, то убили бы. До того, как выскочила охрана, его изрядно помяли и очень настойчиво уговаривали «прекратить охоту». Можешь гордиться, у тебя есть враги. Ну что, котик, возвращаемся?
– Нет, мы пойдем дальше.
Всю ее влажную эротичность как ветром сдуло.
– А этот парень, которого избили вместо меня, он где? – домогаюсь я. – В больнице? С ним можно поговорить?
– С ним-то все в порядке. – Пока «бентли» паркуется, Коко что-то проверяет в сумке, отключает скрины, вводит новые пароли. – В нашей маленькой компании неполадки только у тебя. Скажи-ка мне, котик… – Она приподнимается, кладет ладонь на кнопку дверного замка. – Скажи-ка мне, я тебе нравлюсь? Ты хочешь меня, Януш?
От звука собственного имени внутри меня словно рвется струна. Тонкие пальцы трогают мне щеку, декоративная шнуровка корсета отстегивается, обнажая румяную пуговку соска. Мое сердце моментально ускоряет ритм, из желудка вверх по пищеводу поднимается шершавый комок. Я карабкаюсь в сторону, отползаю вдоль полукруглого дивана, стремясь избежать контакта с ее пылающими ногтями.
– Вот видишь, котик, ты боишься!
– Я не боюсь, но не надо ко мне прикасаться! Пойдем, нас ждут!
– Подождут, это их работа. Ты не хочешь трахнуться со мной, я настолько уродлива?
Мне дальше некуда отступать. Коко загнала меня в угол между баром и откидным креслом.
– Ты не урод… Ты очень красивая, но я не могу…
– Не можешь, потому что тебя запинает твоя жена? Или ты слишком честный?
Если она не оставит меня в покое сию секунду, меня стошнит. Но Коко что-то чувствует, она втягивает когти и застегивает одежду. Она снова серьезна и до предела деловита:
– Ладненько, малыш, не напрягайся. Я не буду тебя насиловать, обещаю. А вот за гостей донны Рафаэлы не могу поручиться. Давай-ка повторим наши правила. Ты стоишь за спиной и смотришь… куда?
– Я смотрю в пол.
– И не подходишь, пока что?
– Пока не позовет донна Рафаэла.
– А если рядом будут девушки?
– Я не подниму глаз.
– Ты зря смеешься, котик. «Ирис» – это частное имение. Не владение, вроде какой-нибудь подростковой забегаловки, а имение. Тут вякнешь лишнего… Не хочу тебя пугать, котик, но, если донна захочет, тебя никогда не найдут.
«Как пить дать старая жирная сука с вонючим ртом и отвисшими сиськами! – заранее представляю я. – С пеленок ненавидящая мужчин, и все ее мечты, чтобы младенцев-мальчиков сразу кастрировала акушерка!»
Старая жирная сука оказывается сорокапятилетней, высокой и поджарой дивой, словно сошедшей с рекламы скандинавских курортов. У нее лицо верноподданной Третьего рейха, но, когда донна улыбается, уютные ямочки на щеках портят всю композицию. Хозяйку имения сопровождают две восхитительные модели кибердогов, кажется, это «тэ-девяносто» от «Мацусита». Шерсть «лунный отлив», морды на уровне моей подмышки…
Еще одна потешная нестыковка. Лига свободных гетер в сорок седьмом году добилась права на уличный выгул киберсобак, а лицензионная комиссия тут же загнала их габариты в рамки природной нормы. В ответ думские лоббисты подняли вой в защиту права личности на любые электронные приборы, если они не угрожают окружающим. «Мацусита» показала всей планете видеоролик, где отважная киберболонка спасает старушку-хозяйку от восьми вооруженных грабителей. Мир смеялся, глядя на улепетывающих дяденек, которым порвали штаны.
Спустя двадцать лет мне совсем не смешно. Я гляжу в оловянные глаза собак. Настоящие органы зрения роботов разбросаны по телу. Они предоставляют электронным мозгам панорамный обзор, и плюс к тому оба пса располагаются в помещении определенным образом. Каждый контролирует тыл товарища.
– Как здоровье, Клео? – бархатным голосом спрашивает донна и пожимает руку моей провожатой. – Я слышала, вы там увлеклись водными гонками?
Читать бесплатно другие книги:
