Око воды Зелинская Ляна

Глава 1. Именем Ирдиона!

– Ну расскажи ещё! Ну, пожа-а-луйста! Ну, Лея! Ты теперь через год снова приедешь, а старая Дезире не рассказывает нам сказок! – младшие дочери семьи Милгид сложили руки в умоляющем жесте.

Они сидели полукругом на большой кровати, ускользнув под покровом ночи из своих спален в комнату старшей сестры, которая приехала к ним в гости из самой Рокны.

– Вы не отстанете, да? – со смехом спросила Лея. – Уже полночь! А ну брысь из моей постели!

– Ну пожа-а-алуйста! Ну сестрица, ещё одну, ну после-еднюю?!

– Сами напросились, – прищурилась она, – будет вам на сон грядущий страш-ш-шная сказка о… лаарском Звере! Очень страшная!

– Нет-нет, только не о Звере! – девочки быстро юркнули под одеяло и потянули его на себя, пытаясь спрятаться.

А Лея знала: сказка о лаарском Звере – единственное, что сможет выставить за дверь ватагу соскучившихся по её рассказам сестёр. Вот только страшные истории о Звере здесь, в Милгиде, никто не считал сказками. Слишком уж близко их поместье от границы с Лааре, чтобы не знать кровавых подробностей.

Разумеется, рассказывать всех ужасов сёстрам Лея не собиралась, просто знала, что сейчас они сразу же притихнут, а потом попросят её проводить их в свои комнаты – спасибо няньке Дезире, которая так запугала детей лаарским чудовищем, что при одном упоминании о нём они становились послушными, как овечки.

Но в этот раз девочки слишком соскучились по старшей сестре и тянули время, как могли. Лея посмотрела в тёмное окно, в котором отражалось тусклое мерцание горящей свечи, и подумала, что сегодняшняя ночь как никогда подходит для страшных сказок.

Буря разыгралась нешуточная. Ещё после полудня их матушка, леди Милгид, посмотрев на небо, покачала головой и велела запереть ставни в нижних комнатах. В таких вопросах чутьё у хозяйки поместья было хоть куда. Ненастье, пришедшее со стороны мрачных лаарских гор, бесновалось за окном с раннего вечера. Буря гнала по небу низкие косматые тучи, и к ночи они пролились холодным косым дождём. Уже давно стемнело, и время приближалось к полуночи, а ветер всё не унимался, хлестал по стеклу ветвями старого вяза, и слышно было, как его корявые сучья, словно костлявые пальцы, натужено скребут по черепичной крыше над окном.

– Ну что? Готовы? Это будет очень-очень-очень страшная сказка! У вас кровь застынет в жилах, и вы даже не сможете дышать. Ну? – Лея обвела сестёр торжествующим взглядом и, видя, что они всё ещё сомневаются, продолжила зловещим шёпотом: – Тогда слушайте… Жил-был далеко в лаарских горах в страшном мрачном замке прекрасный принц. И звали его…

– Именем Ирдиона! Откройте ворота! – неожиданно послышалось со стороны окна. Раздался гулкий стук, доносившийся даже сквозь вой ветра, и сёстры Милгид, все как одна, взвизгнув, с головами нырнули под одеяло. – Именем Ирдиона! Немедленно откройте ворота!

Откуда-то снизу, со стороны воротных башен, донеслись многочисленные глухие удары, и замковые псы зашлись в безудержном лае. И казалось, что это не просто кто-то стучит в дверь, а её осаживают огромным кузнечным молотом, и тот, попадая на ржавые железные скобы, рождает ужасный звук, разносящийся волнами по всем коридорам и закоулкам старого поместья Милгид.

Именем Ирдиона? Мирна-заступница! Что могло понадобиться рыцарям Ордена здесь, ночью, да ещё в такую погоду?!

Лея вскочила с кровати и бросилась к окну. Выглянула – темно хоть глаз коли. Она безуспешно пыталась рассмотреть всадников, но увидела лишь маячившие пятна света на мосту – наверное, фонари приезжих, ну а что ещё разберёшь в непроглядном осеннем мраке? Босые ступни обжигало холодом – камин давно угас, а ветер выдул из комнаты последние остатки тепла и теперь торжествующе надрывался в трубе. Лея вернулась к камину и, привстав на цыпочки, наощупь задвинула заслонку. Надо было раньше это сделать! Дуть меньше не стало, но хотя бы завывание чуть утихло. Она вприпрыжку добралась до кровати и, схватив огниво, поспешно зажгла ещё две свечи.

– Кто там, Лея? – из-под одеяла выглядывали четыре пары испуганных глаз.

– Просто путники. Заблудились, наверное, в такой-то дождь, – попыталась она успокоить сестёр.

– Именем Ирдиона! Откройте ворота! – разносился зычный голос с улицы.

Старые воротные башни подхватывали его и усиливали многократно, рождая раскатистое эхо. В Милгиде такие уж певучие стены, недаром же говорят, что в старом замке живут привидения. И хозяева не спешили разубеждать в этом заезжих гостей. Когда живёшь в такой глуши на границе с Лааре, дурная слава иной раз играет только на руку, храня от лихих людей лучше, чем стрелы, мечи и рвы. Так что приезжих леди Милгид частенько селила именно в этих комнатах у воротных башен, а уж остальное довершали ветер, скрипучие половицы, мрачные рассказы кухарки и бутылочное горлышко в каминной трубе.

Лея натянула туфли, набросила халат и, схватив свечу, направилась к двери, шикнув сёстрам:

– Сидите и не высовывайтесь!

Замок ожил. Слышно было, как захлопали двери, как чьи-то ноги прошаркали по коридору, кто-то ругнулся, загремели ключи. Такие нетерпеливые поздние гости – это не к добру. А уж с именем Ирдиона на устах – не к добру вдвойне.

Лея осторожно выглянула в коридор. Из холла слышались незнакомые голоса: зычный мужской и ещё один потише, а поверх спокойный голос леди Милгид вопрошал о том, по какому делу явились достопочтенные рыцари. Лея проскользнула по коридору к лестнице, ведущей вниз, прислонилась к полуоткрытой створке двери и, прикрывая пламя рукой, прислушалась.

– Беглую ищем, преступницу и ведьму. Вот читайте! А где барон Милгид?

Прошелестела бумага, и следом снова послышался спокойный голос матери: леди Милгид никогда никого не боялась – ни Тайной стражи, ни ирдионских рыцарей, ни медведей, ни даже лаарского Зверя. И тут не растерялась:

– Так в Лиссе он. На ярмарке. Там и заночевал, непогода-то видите какая. А у нас тут посторонних нет, командор. Молодая женщина? Тёмные волосы, тёмные глаза, красивая, по обыкновению носит мужское платье, владеет любым оружием… – зачитала с бумаги леди Милгид. – Нет, у нас таких не было. Мы бы знали, и уж поверьте – не стали бы укрывать никаких беглых, помилуй нас Всевидящий от такой глупости! Здесь только мы и наши слуги. Да и погода видите… какие беглые сюда заглянут? В нашу-то глушь! К нам в Милгид и в хорошее-то время не доедешь!

– Приведите сюда всех женщин! Да поторопитесь, – оборвал леди Милгид командор и бросил своим людям: – Обыскать замок!

– И слуг тоже привести?

– Я же сказал – всех. От младенцев до старух!

– Разумеется, командор, – мягко ответила Аберта Милгид. – А пока не угодно ли согреться? Сюзанна! Сделай нашим гостям огненный грог из фесского! Погода-то ужас просто. И принеси сыр и хлеб. Да камин разожги!.. Располагайтесь, господа. Обсохните пока.

Лея даже удивилась. В холле топтался десяток вооружённых мужчин, которые ходили взад-вперёд, оставляя за собой лужи и грязь. С их плащей стекала вода, и седельные сумки они бросили прямо посреди комнаты и уж точно изгадили матушкин зафаринский ковёр, что лежал у большого окна. А за такое непотребство леди Милгид осадила бы любого, пусть даже и рыцаря. Заставила бы слуг принять у господ плащи и велела бы скатать ковёр, не стесняясь никого обидеть. И не стала бы потчевать их грогом, да ещё из фесского! Таким сойдёт и кружка эля.

Но леди Милгид переменилась столь внезапно, что сердце у Леи ёкнуло. Таким мягким и умиротворяющим голос её матери бывал лишь тогда, когда какую-нибудь корову или овцу вели на убой. Или собирались прирезать лошадь, сломавшую ногу. Вот в такие моменты леди Милгид становилась ласкова и даже давала несчастному животному корку хлеба с солью. В остальном же со слугами и детьми, да и с мужем, хозяйка поместья была холодна, строга и справедлива. И уж Лея прекрасно знала, что этот вкрадчивый заботливый голос матери означает только одно – случилось что-то плохое.

В Рокне Лея, конечно, видела рыцарей в белых плащах и, как и остальные разумные люди, обходила их стороной. Но там ничего удивительного: Ирдион близко, и отряды рыцарей то и дело сновали по южной дороге. А на Потровой площади иной раз случались и казни. Но чтобы они посреди ночи наведались на край мира… С чего бы вдруг? А учитывая, как странно повела себя леди Милгид…

Не прячет же её мать и впрямь какую-то беглую ведьму?!

У Леи по спине пробежал холодок. Что могут сделать белые плащи за укрывательство ведьмы, ей довелось видеть своими глазами.

– Кэдок? Позови оставшихся слуг и покажи командору всё здесь, а я приведу детей, – спокойно скомандовала леди Милгид подоспевшему слуге и, подхватив юбки, неторопливо направилась по лестнице.

– Матушка? Что случи…

Рука леди Милгид зажала рот Лее так быстро, что она едва не задохнулась от испуга.

– Живо на чердак! И сиди тихо, пока они не уедут! – почти прошипела она в ухо, заталкивая Лею обратно в коридор и отбирая свечу. – А если найдут тебя – притворишься больной или блаженной! Поняла?

Но на чердак Лея не успела: раздалась тяжёлая поступь со стороны лестницы – рыцари принялись осматривать замок не мешкая. В холл согнали всех слуг и детей четы Милгид – четырёх девочек и двоих мальчиков. Не было лишь Фины, старшей дочери барона Милгида – она на прошлой неделе вышла замуж и уехала в Лисс, и, собственно, по этому поводу Лея и приехала в гости из Рокны.

Их выстроили у камина, и Лея чувствовала, как у неё от страха похолодели руки и ноги, она мысленно сосчитала до десяти и обратно, пытаясь себя успокоить. Больше всего её пугало, что она не знала, чего именно нужно опасаться. Они ведь ничего не сделали!

Или… сделали?

И она успокаивала себя лишь тем, что раз ищут беглую ведьму, то мать, скорее всего, просто испугалась, что Лею могут принять за нее. Она исподтишка разглядывала главного, того, кого мать назвала командором. Он бродил по комнате, заложив руки за спину, пока остальные рыцари обыскивали замок. Здесь же в холле стояли наизготовку двое арбалетчиков, и это тоже пугало. Столько вооружённых мужчин против одной женщины, пусть и ведьмы…

Командор был среднего роста и одет не как остальные рыцари: варёная кожа, короткая тёмная кольчуга и поверх длинный чёрный плащ, подбитый мехом выдры. Заострённое к подбородку лицо, большие уши, за которые он заправил чёрные кудри, и манера держать большие пальцы за поясом так, что плащ натягивался на локтях, придавали ему сходство с огромной летучей мышью.

Он прислушивался к тому, как в замке идёт обыск, и когда сверху раздалось короткое «Всё чисто!», обернулся и махнул арбалетчикам, чтобы они опустили оружие.

Кэдок с факелом увёл рыцарей на хозяйственный двор, а командор повернулся и подошёл к семейству Милгид. И только в этот момент Лея заметила поверх кольчуги медальон аладира. Голова сокола в золотом круге. Перед ней стоял не просто рыцарь, а один из Старших Стражей Ирдиона. А раз он сам сподобился явиться посреди ночи, да ещё в такую непогоду сюда, в Милгид, это могло означать только одно – та ведьма, которую они ищут, будет, видимо, пострашнее даже лаарского Зверя.

Командор прошёлся вдоль вереницы людей, переминавшихся с ноги на ногу, и остановился возле Леи, отчего у неё сердце рухнуло в пятки.

– Как зовут тебя, красавица? – командор тронул её пальцами за подбородок, заставляя поднять голову.

Его перчатки, влажные от дождя, пахли лошадиным потом и дымом, но Лея даже не поморщилась. В её голове мгновенно всплыли наставления матери, она чуть скосила глаза к переносице, сдавленно покашляла и посмотрела в лицо незваному гостю. Пусть думает, что она малость блаженная. И больная к тому же.

– Это моя дочь, Каталея, – охотно ответила за неё леди Милгид. – Она нездорова, как видите.

– Не похожа она как-то на других ваших дочерей, – командор кивнул на ватагу светловолосых младших сестёр.

– Так это дети от барона, а Каталея от первого мужа, да пребудет он в светлых садах Миеле! – вздохнула леди Милгид, трагично закатив глаза.

– Что с ним случилось?

– Красная лихорадка, командор. И ей, как видите, тоже досталось, – вздохнула леди Милгид, глядя искоса на Лею.

Командор убрал руки за спину, постоял некоторое время, глядя на безучастное лицо старшей дочери, и спросил:

– Как звали вашего первого мужа?

– Барон Рюмон из Индагара.

– Рюмон… Рюмон… Не слышал. Младшие дома?

– Да, – ответила с готовностью леди Милгид, – не слишком известный дом, но мы любили друг друга.

– Любовь… – усмехнулся командор, отхлёбывая грог из кружки.

Усмешка сделала его лицо совсем хищным. Он постоял напротив Леи некоторое время, словно колебался. Перебросился ещё парой незначительных фраз с леди Милгид и, наконец, снял плащ, сел в кресло и вытянул ноги к камину.

Обыск шёл долго. И всё это время хозяева и слуги томились в большом холле замка, не произнося ни слова. Пробило полночь. Рыцари вернулись ни с чем, перевернув вверх дном всё поместье от каретного сарая до чердака. Командор молча их выслушал, коротко кивнул и отправил к лошадям. А сам поднялся, отряхнул плащ и, набросив на плечи, застегнул пряжку с головой сокола.

– Что ж, нам пора ехать, – он стянул перчатку и, подойдя к леди Милгид, склонился и поцеловал её руку, – благодарю за грог и гостеприимство, миледи. В этих края такое попадается нечасто. Если встретите особу, которую мы ищем, сообщите командору Ордена в Лиссе или в Брохе. Орден заплатит за такую информацию золотом. И немало. Эта ведьма может использовать любые обличья, любые имена, может даже представиться рыцарем Ордена и показать медальон, но вы – умная женщина, распознаете обман. И не буду вам напоминать, что укрывательство ведьмы – преступление, а у вас большая семья.

– Не нужно напоминать, командор. Я дорожу семьёй и всегда готова помочь достопочтенным господам из Ордена бороться против всякой мерзости, – ответила мягко леди Милгид и чуть склонила голову.

Командор подошёл к Лее.

– Надеюсь, вы поправитесь, миледи Каталея Рюмон. – Он совершенно неожиданно склонился и поцеловал и её руку.

Лея вздрогнула от этого прикосновения, как от ожога. Пальцы командора без перчаток были холодными и какими-то жёсткими, словно крючья из металла. Отпуская её руку, они скользнули по ладони, будто оцарапали. В этом внезапном поцелуе и столь неуместном внимании было что-то очень неприятное, и на мгновенье, может быть, совсем краткое, но достаточное для того, чтобы её обман раскрылся, их взгляды пересеклись. И Лее показалось, что тёмные глаза командора выжгли на ней клеймо. Он замер, как будто хотел сказать что-то ещё, покачнулся с носков на пятки, раздумывая, но так и не сказал. Лишь покосился на окно, за которым шумел дождь, развернулся и, не мешкая, покинул холл.

Поднялась суматоха. За нежданными гостями спешно заперли ворота, и слуги бросились вытирать воду и грязь. Леди Милгид зажгла особую свечу, обошла помещение, сотворив пламенем охранные знаки, и трижды вымела веником за порог, чтобы гости уж точно больше не вернулись. А Лея наблюдала за этим, забравшись с ногами в большое кресло, натянув на замёрзшие ноги медвежью шкуру и отхлебывая из кружки уже остывший грог. Ей было холодно и страшно. Она ощущала, как внутри у неё страх плещется, как прибой – то накатывая, то отпуская. И никак не могла понять – почему её так испугало прикосновение командора? Как будто от него по её венам потёк холод, добравшись до самого сердца, и от этого оно теперь колотилось так сильно, словно пыталось заново разогнать кровь.

Грог постепенно согрел, волнение в крови начало стихать, и вернулась способность рассуждать здраво. А когда слуги закончили, и леди Милгид отправила их спать, Лея выскользнула из кресла и подошла к матери.

– Матушка, – спросила она шёпотом, – что всё это значит?

– Вот уж принесла нелёгкая этих кровопийц, – прошептала в ответ леди Милгид. – Надеюсь, боги смилостивятся над нами и на этот раз.

– Так что это значит? – переспросила Лея, беря мать за рукав.

– Ничего это не значит. Какие-то рыцари ищут беглую ведьму! Мало ли что это значит! – буркнула Аберта Милгид, отводя взгляд. – Не нше дело.

– Какие-то рыцари? Мама, ты знаешь, кто это был?! Этот командор Ордена – у него на груди была печать аладира! Это один из Старших Стражей Ордена! – прошептала Лея, склоняясь к уху леди Милгид.

Но в глазах матери она не прочла удивления.

– Это Рошер. Страж Севера, – леди Милгид устало опустилась в кресло и, посмотрев на Лею, добавила: – А теперь иди спать.

Глава 2. Враг моего врага

Ветер рвал ткань шатра так сильно, словно хотел выдрать её вместе с вбитыми в землю кольями. Генерал задёрнул полог, продевая верёвку в петлю, которую едва удержали заледеневшие руки. Спасибо Барку – его адъютанту, который хоть и оказался бестолочью во всём, что касалось расторопности, но по части хозяйственных дел равных ему не было. Он утеплил шатёр медвежьими и волчьими шкурами, как обычно делают тавраки, и теперь внутри было достаточно тепло, чтобы не коченели за депешами пальцы и не застывала чернильница.

– Проклятый дайкан! – шептал себе под нос Барк, возившийся с походной печью. – Дует и дует, когда же это только закончится…

Весной закончится. Если они доживут, конечно, до весны… А может, всё закончится и раньше, если их всех перебьют при штурме перевала клятые лаарцы.

– Когда закончится? – устало ответил генерал, протягивая руки к огню. – Пёс его знает… Как говорят горцы, дайкан дует три дня. Считай, послезавтра будет ясно.

Подготовка к штурму шла полным ходом. Прибыли почти все обозы и ещё два колдуна, а с ними проводник из Туров. И вчера люди Урлаха Белого с отрядом самых ловких бойцов тайно отбыли к Большому Седлу вместе с айяаррским проводником. Колдуны, правда, остались здесь – отсиживались в пещере чуть ниже по склону, жгли костёр да пили вино, дожидаясь, когда стихнет ветер. Но так даже лучше – меньше наблюдателей.

Все эти дни генерал тянул время до штурма, стараясь при этом не вызвать подозрения королевских соглядатаев. С утра до вечера ходил по лагерю, слушал доклады разведчиков, проверял оружие, снаряжение, рвы, которые готовили на случай отступления. Проверял и лютовал, наказывая за каждую мелочь, заставляя переделывать и напоминая своим людям, что в этот раз проиграть они не могут.

Кто бы знал истинную причину столь тщательной подготовки! Он и Урлаха направил с отрядом уже только тогда, когда тянуть дольше стало невозможно.

И теперь в запасе оставалось дня три-четыре, не больше – ровно столько, как обещал проводник от Туров, займёт дорога в лаарский тыл. Дозорные не спускали глаз с вершины, на которой должен запылать сигнальный костёр. Так что всем оставалось только ждать: кто точил оружие, кто травил байки, кто спал.

А генерал спать не мог. На душе скребли кошки, и лишь одна мысль не покидала его головы: только бы у Дарри всё получилось… Хотя в успех этой вылазки в стан врага Арджент Альба верил очень слабо. Слишком дикие эти горы и слишком они враждебны к чужакам. Да и времени у его капитана в обрез.

Так что клятый дайкан был просто благословением небес: северный ветер принёс им небольшую отсрочку штурма, а для генерала теперь важен был каждый день. Но и тянуть дальше, не вызывая подозрений, стало уже невозможно. Зима в горах подбиралась быстро, день за днём отвоёвывая себе понемногу занятые солдатами высоты. Выше шатров уже лежал тонкой коркой первый хрустящий снег. Королевский астролог не соврал: зима в этом году наступила рано и, по приметам, оттепелей не предвиделось. Так что если в итоге генерал проиграет в этой битве – штурм придётся оставить до весны. Ведь кто такой генерал Альба против зимы в горах? Даже королева понимала, что против этой напасти он бессилен. И только Биржил, кузен королевы, торчал целыми днями с подзорной трубой у кромки снегов, разглядывая далёкие остроконечные вершины и лаарских дозорных на них. Но и он видел, как мало могут лошади и люди генерала против снежных заносов. Биржил строчил депеши королеве, генерал писал отчёты, и раз в два дня адъютант раскладывал карту, чтобы прочертить на ней новую линию, показывающую, куда сдвинулась граница снегов. А она неумолимо спускалась вниз.

С датой штурма, наконец, определились. Отряд Урлаха должен быть на той стороне хребта аккурат к полнолунию, и после того, как снимет лаарские заставы, подаст сигнал. А генералу оставалось только молиться всем богам и надеяться на чудо. И на своего лучшего разведчика Дарри Абалейна.

И чудо случилось.

Барк выгреб золу в таз, но только вышел за полог шатра, как снаружи раздалось зычное:

– Смотри куды прёшь, дубина! Разуй глаза! Вечно путаешься под ногами! – и генерал без труда узнал раскатистый голос Бёртона.

В тот же миг кто-то отдёрнул полог, и в шатёр вместе с холодным воздухом ввалились четверо мужчин.

– Вот каналья! Дарри?! Жив?!

Генерал вскочил, едва не перевернув жаровню, и бросился навстречу своему капитану, порывисто обнял и тут же отстранился, глядя на его красное от холода лицо. В тепле шатра снежинки, осевшие на волосах, сразу превратились в капли, и Дарри, стянув перчатку, вытер лоб тыльной стороной ладони.

– Да жив я, жив! Что мне сделается-то?! – ответил капитан с усталой усмешкой.

Рядом с ним из полумрака появился Бёртон, а затем Ард и Терри затащили внутрь какой-то тюк с поклажей и бросили прямо у порога.

– А это что? – спросил генерал. – И… где Кайя? Она с вами?

– Тут такое дело, ваша милость, – пробормотал Дарри, – не для чужих ушей… Отошлите охрану, надо бы потолковать с глазу на глаз…

Дарри обернулся, махнул своим людям, чтобы они вышли и, сняв с себя тяжёлый плащ из валяной шерсти, положил его на походный сундук. Затем подошёл к огню и протянул руки, а у генерала внутри всё похолодело – он снова бросил взгляд на тюк, оставленный у порога, и только сейчас отчётливо разглядел, что никакая это не поклажа.

На полу лежал связанный человек. И, судя по хорошим сапогам и полам камзола, расшитого серебром, это был не простой лаарский солдат.

Генерал выглянул из шатра, быстро распорядился отослать охрану и людей капитана, и даже Барку велел ближайший час на глаза не показываться.

– И кто это? – спросил, вернувшись в шатёр и разглядывая пленника.

– Это Дитамар Сколгар, князь Лааре, – произнёс Дарри, стоя у огня и не оглядываясь. – Наш трофей. И тот самый Зверь, которого я искал все эти годы. Его я и привёз вместо вашей дочери.

– Вместо? – голос генерала прозвучал хрипло.

Он подошёл ближе и остановился по другую сторону жаровни, не сводя с Дарри напряжённого взгляда. И вопрос, который он хотел задать, но не решался, казалось, просто звенел поверх горящих углей.

– Она жива, – Дарри сжал и разжал руки несколько раз, разгоняя кровь в пальцах, – и более того, теперь она жена верховного джарта Лааре – Эйвера Сколгара. И никто её теперь не тронет. – Дарри поднял тяжёлый взгляд и посмотрел на генерала в упор.

– Жена?! Проклятье! Да как он посмел?! Он дал слово! – вскипел тот, указывая рукой на связанного человека у входа и всё ещё не веря услышанному.

Генерал взял свечу, подошёл к пленнику, лежавшему на боку, толкнул его носком сапога, чтобы он перевернулся на спину, и вгляделся в его лицо. Сомнений не осталось – на устланном шкурами полу шатра лежал младший брат верховного джарта Лааре. Увидев генерала, он дёрнулся, но кляп надёжно удержал его попытку что-то сказать.

– Но… Как тебе это удалось? – генерал вернулся к жаровне.

– Ну это… Это длинная история. И я бы сначала выпил, а то, кажется, моё терпение уже на самом краю, – усмехнулся Дарри, пододвигая к огню грубый деревянный табурет и усаживаясь спиной к жаровне. – Быть капитаном Абалейном столько дней – та ещё пытка!

Генерал озадаченно посмотрел, не понимая, что он имеет в виду. Слишком трудный переход? Судя по их трофею, у отряда капитана выдались тяжёлые дни. Но взятый в плен лаарский князь – это дорогого стоит! На такое не способен больше ни один из его людей. И если они выживут в предстоящей мясорубке, то генерал пообещал себе, что Дарри станет его правой рукой. Капитан Абалейн точно заслужил повышение. Пора ему уже перестать бегать по горам в поисках Зверя – генералу нужны смелые и толковые люди подле себя.

– Рассказывай всё! – он протянул Дарри кубок с вином, а сам расположился напротив.

– То, что ты сейчас услышишь, наверное, тебя удивит… Но эту историю нужно рассказывать с самого начала, – произнёс Дарри, отхлебнув вина, вынул кинжал и положил его на колено. – Историю о том, как спустя столько лет мы оказались здесь, ты и я, друг напротив друга.

Это слова прозвучали очень странно…

И генерал внезапно осознал, что капитан вообще ведёт себя как-то странно… Так неожиданно перешёл на «ты»… Не поклонился, как всегда… Прежде, чем отпить из кубка, понюхал вино… Стряхнул с табурета крошки, да и сидел сейчас на нём слишком уж… вальяжно? Дарри обычно падал прямо на волчью шкуру на полу, не особенно заботясь о том, достаточна ли она чиста.

«Как спустя столько лет мы оказались здесь, ты и я, напротив друг друга…»

Что-то неприятно заныло в груди, и так некстати подумалось, что, кажется, зря он отослал охрану.

– Вижу, ты начинаешь понимать… Ну да… Я просто устал таскать эту личину, не самую приятную, надо сказать, – усмехнулся Дарри. – Изображать из себя кого-то другого – то ещё удовольствие.

– Ты не Дарри Абалейн, – хрипло произнёс генерал, ощущая, как сдавливают сердце отчаяние и злость.

– Угадал! Я и в самом деле не капитан Дарри Абалейн. Твой капитан лежит связанный у порога и… – кинжал молниеносно оказался в руке «лжекапитана», – только дёрнись, генерал, и этот клинок войдёт тебе в горло, ты даже глазом моргнуть не успеешь. Я о-о-очень хорошо метаю ножи.

Генерал напряжённо всматривался в лицо человека, сидящего напротив, и отчётливо видел, как постепенно оно меняется. Будто тает туман, и сползает с него клочьями. И вот спустя пару мгновений перед ним уже тот, чьего появления здесь он даже и представить не мог.

Тёмные волосы, карие глаза, отливающие янтарной желтизной, и кажется, что в них отражаются языки пламени из горящих углей жаровни, надменная ухмылка…

– Проклятье! Так ты… Ты – Дитамар Сколгар! – голос генерала сорвался на хрип.

– Я. Собственной персоной, – его гость хищно улыбнулся и чуть склонил голову набок, будто в приветствии. – Сказал бы, что рад тебя видеть, генерал, но это не так.

– Проклятая айяаррская магия! – генерал сплюнул. – Ну и что теперь? Ты убьёшь меня? Думаешь остановить этим штурм?

– Убью? Ну… если только ты будешь очень на этом настаивать. Хотя я мог бы убить тебя сразу, едва вошёл в этот шатёр, – Дитамар поставил кубок на край походного стола и, закинув ногу на ногу, продолжил неторопливо: – Я мог бы вырезать половину твоего лагеря под покровом ночи, включая даже всех тех, кого ведёт сейчас айяаррский предатель-проводник через Большое Седло. Я мог бы… Но, как видишь, я не сделал этого. Я даже твоего капитана не тронул, хоть он и порядком выбесил меня за эту дорогу. Так что цени моё терпение.

– И почему же ты всего этого не сделал? – прищурился генерал, напряженно думая, к какому оружию успеет дотянуться, если понадобится.

Но в то же время он понимал: что бы ни привело князя Лааре сюда – это было что-то из ряда вон выходящее.

– Почему? Потому что я дал слово твоей дочери, Альба. Что я не убью тебя и твоих людей. Ну, если, конечно, ты сам не нарвёшься. Так что не провоцируй меня.

– Ты дал ей слово?! И в это я должен поверить?

– Как бы ни смешно это звучало, но… в нынешнем противостоянии на Оленьем Роге нет ничего крепче моего слова. Хотя… ты вряд ли поймёшь всю иронию этого выражения.

– И с чего бы тебе давать слово моей дочери? – спросил генерал, скользнув взглядом по рукояти сабли, лежащей на походном сундуке справа. – Ты и твой брат похитили её и хотели вырвать ей сердце. А теперь с чего вдруг волки и овцы поменялись местами?

– Она меня спасла, – Дитамар взмахнул кинжалом. – Меня, моего брата, весь Лааре. И, собственно, поэтому я здесь. Чтобы спасти ещё и тебя.

Генерал смотрел на своего врага, не понимая, что всё это значит. Это звучало как полный бред, выглядело как полный бред, и генерал даже покосился на жаровню – не принёс ли Барк случайно вместе с дровами серых гнилушек? Бывало, что дым от таких грибов играл с рассудком человека злую шутку. Генерал ущипнул себя за запястье, но всё осталось на своих местах. И лицо Дитамара было всё таким же серьёзным.

А значит… Он что, снова хочет что-то выменять у него так же, как в прошлый раз с Кайей? Выторговать новую отсрочку?

– Спасти меня? И от кого же меня спасать, кроме клятых лаарских собак?

Дитамар прищурился, разглядывая генерала, а потом пересел на край походного сундука, так, чтобы быть чуть выше своего заклятого врага. Он взял саблю, лежащую здесь же, вытащил её из ножен и задумчиво повертел, разглядывая лезвие в пламени свечей.

– Сейчас я расскажу тебе историю, Альба. Историю об одной женщине, обо мне и моём брате. И о тебе. А после этого мы поговорим о том, почему я пришёл тебя спасать. Надеюсь, ты никуда не торопишься? – он отложил саблю и скрестил на груди руки…

Когда Дитамар закончил свой рассказ, даже в полумраке шатра было видно, как изменилось лицо генерала.

– Ты же не думаешь, что я во всё это поверю? – спросил он хрипло, пытаясь совладать с голосом. – Моя жена, зверь, королева… Вы придумали эту байку, чтобы задеть меня за живое, внести смуту и выиграть себе ещё немного времени, так? Я слышал, что лаарские колдуны умеют копаться в душах!

– А ведь ты уже сомневаешься, не так ли? – с кривой усмешкой спросил Дитамар. – И почему? А может, потому что и сам видел какие-то знаки, только отмахивался от них? А теперь уже не отмахнёшься. Но если хочешь удостовериться – давай! Поезжай к своей жене и спроси о той встрече с Карриганом в саду её отца. Спроси о ведьме из Рокны, которой она подарила голубое платье. Спроси, зачем она к ней ездила и что у неё просила, – Дитамар потянулся, взял бутылку вина и отхлебнул прямо из горлышка. – Мне даже жаль тебя. И это странно, потому что я давно ни к кому не испытывал жалости. А ещё, знаешь, я всегда хотел спросить у тебя… Когда ты подобрал эту гадюку у перевала Кахиа и спустил на меня собак, что она сказала тебе? Что я хотел её обесчестить? Убить? Ограбить? И почему ты ей поверил?

– Она… она была напугана… беззащитна… искренна…

– Искренна! Ну-ну! Хотя… Я ведь тоже ей поверил. Мы едва не отдали ей Источник… Обвести мужчину вокруг пальца – это она умеет!

– Она не сразу мне всё рассказала. Уже потом в Рокне призналась, кто она на самом деле и просила хранить её тайну, – негромко произнёс генерал, и казалось, мыслями он где-то далеко. – Она сказала, что приехала тайком к священной Каменной Деве, чтобы просить о милости. Она была больна. Ну а ты воспользовался её беззащитностью. Убил её слуг…

– Ты был идиотом, Альба, – перебил его Дитамар. – И я был идиотом. Но я излечился от этого. Надеюсь, и ты излечишься. Как говорят горцы, мудрость приходит к нам с опытом. А опыт порождает наша глупость. Ты можешь мне не верить. Но подумай вот над чем… – Дитамар встал, снова подошёл к жаровне и стал говорить медленно, не сводя взгляда с пылающих углей: – Допусти хоть на мгновенье, что всё сказанное мною – правда. Во что сразу же превращается твоя жизнь? – он криво усмехнулся. – Ты служишь убийце своей первой… любимой жены. И женат на той, кто это убийство оплатила. Ты сам убиваешь лаарцев, на которых нет никакой вины. Ты собираешься штурмовать Олений Рог, зная, что принесёшь смерть и разрушение в новый дом своей дочери. И к тому же зная, что вы все погибнете в этом сражении – мы теперь сильны, как никогда раньше. Обрушить Олений Рог вам на голову нашим Заклинателям ничего не стоит. Ну и как тебе такое? Даже если ты выживешь в битве, как скоро груз этой вины раздавит тебя? Уж поверь, я знаю, что такое жить с камнем на шее.

– Что тебе нужно от меня? – хрипло спросил генерал и резким движением руки ослабил шейный платок, словно тот его душил. – Зачем ты явился сюда, рискуя жизнью? Просить отсрочки?

– Я хочу убить её, – резко ответил Дитамар, будто разрубил мечом воздух между ними. – Убить королеву.

– Убить?!

– Именно. Я убью эту гадину, и тем самым решу все мои проблемы. И твои, кстати, тоже. Это остановит войну, спасёт твою дочь, моего брата и Лааре. И всех тех, кого ты собираешься отправить послезавтра на штурм. И это правильно. Конечно, скорее всего, ты перестанешь быть генералом, но… думаю, после всего, что ты узнал, ты и так не сможешь ей служить. А она казнит тебя за это знание. Но я могу помочь избежать ненужных жертв. Конечно, не за просто так… – Дитамар прошёлся по шатру, посмотрел на связанного капитана, который наконец-то обрёл своё настоящее лицо, и добавил, задумчиво: – Королеву не так-то просто убить. Она окружена ашуманскими колдунами. Но ты можешь мне помочь, Альба.

– И чем же? Что, по-твоему, я могу против ашуманских колдунов? Я не колдун, я солдат.

– От тебя мне нужно только одно – расскажи о её слабых местах.

– У неё нет слабых мест.

– У всех они есть. Твоё же я нашёл, – усмехнулся Дитамар. – Зеленоглазая Кайя… Прелестная маленькая веда… Это была, пожалуй, моя лучшая находка!

– Как ты смеешь?! – генерал поднялся, но тут же наткнулся на направленное в грудь остриё сабли, вмиг оказавшейся в руке Дитамара – реакция у его врага была молниеносной.

– Угомонись. Твоя дочь абсолютно счастлива с моим братом. Скажи мне спасибо за то, что она не вышла замуж за пузатого купца из Гидэльина. И кстати, у меня есть для тебя письмо от неё. И не только письмо, – Дитамар снял с шеи серебряную цепь с жёлтым кулоном и бросил её в руки генералу. – Зажми этот камень в кулаке и сможешь увидеть свою дочь. Камни хорошо умеют хранить память. Теперь, когда у нас есть ещё один Источник, мы можем создавать и не такие чудеса. Давай же, не бойся, чего тебе бояться теперь, когда я здесь? – Дитамар усмехнулся и добавил тише: – Сожми его в кулаке и подумай о дочери. Я подожду. И, кстати, письмо…

Он достал из внутреннего кармана свиток в кожаном кофре и протянул его генералу, отводя саблю в сторону.

Некоторое время в шатре было тихо, лишь слышно, как снаружи бесновался ветер и потрескивали в жаровне угли.

– Это может быть просто наваждением… Вы мастера создавать миражи. А письмо… вы могли заставить её написать эти слова, – произнес генерал устало, разжимая кулак.

Казалось, то, что он увидел в этом камне, совсем лишило его сил и состарило лет на десять.

– Может быть, конечно, и так. Но где-то в глубине души, Альба, ты уже сложил эту мозаику и сам всё понял. А теперь решай. Что бы ты ни решил – дело, конечно, твоё. Я клещами тянуть из тебя это не буду. Поможешь – не поможешь, мне на самом деле без разницы. Я в любом случае поеду своей дорогой и всё равно убью эту гадюку. А здесь я только потому, что обещал твоей дочери тебя спасти. Вот и спасаю. Но если ты поможешь мне, думаю, это будет правильно по отношению к… Рие.

Это имя, прозвучавшее из уст Дитамара, ударило по генералу словно бичом. Это имя всколыхнуло в душе что-то далёкое и очень болезненное, как будто удар пришёлся по старому сросшемуся перелому, сломав кости заново.

Генерал бросил кулон с жёлтым камнем на сундук и встал. Нервно прошёлся вдоль дальней стены шатра, засунув за ремень большие пальцы рук, а потом сказал:

– Допустим, в твоих словах есть доля правды, но это не отменяет всего того, что совершил Зверь…

– Как и того, что совершили люди королевы под твоим командованием, – закончил за него Дитамар.

– Если это правда – её нужно судить… Только суд рыцарей может судить королей. Суд чести. Нельзя пойти и убить её просто так. Это бесчестно.

– Судить? – глухо рассмеялся Дитамар. – Не слышал ничего глупее! Нет, генерал, я сам буду её судить. Судом чести не судят тех, у кого её отродясь не было. Она украла несколько лет моей жизни, она украла жизни моих братьев и сестёр, и я не доверю суд над ней кучке каких-то болванов в доспехах. Она утопит вас в сладких речах, как щенят в пруду. А потом повесит на Портовой площади. Как ты дожил до седины, будучи таким благородным? Хотя именно благородство часто бывает у подлости на посылках, – усмехнулся Дитамар, но быстро погасил усмешку и снова спросил: – Так ты мне поможешь? Или мы будем говорить о благородстве, достоинстве, чести и рыцарях?

– Я не знаю её слабых мест, – устало ответил генерал, глядя перед собой.

– Тайны? У неё есть тайны? – не унимался Дитамар. – У женщины с таким прошлым не может не быть тайн. Ну или хотя бы назови её злейших врагов. Как известно, враг моего врага – мой друг.

– Враги? – генерал задумался. – Ирдионский Орден. Некоторые Старшие дома… А насчёт тайн… Да. Кажется, есть у неё одна тайна. Но узнаешь ты её не раньше, чем я проверю, правдив ли твой рассказ.

Глава 3. «Живи незаметно»

– Рошер? Ты знаешь в лицо Старшего аладира Ордена? – с удивлением спросила Лея. – Но… откуда?

– Тише! – Аберта Милгид приложила палец к губам. – Не буди лихо, пока оно тихо. Не стоит даже упоминать вслух это имя. Иди спать. А я помолюсь богам, чтобы эта чума миновала наш дом, и он больше не вернулся.

– И это всё? – на лице у Леи появилось упрямое выражение, и леди Милгид встала и тоже прищурилась в ответ, сцепив руки замком.

Мать и дочь умели противостоять друг другу.

– Чего же ещё ты ждёшь?

– Ответов! Почему ты велела мне притвориться больной? – твёрдо спросила Лея. – Почему соврала про отца?! Почему назвала чужое имя? Я Лафорт, а не Рюмон! И я никуда не пойду, пока ты всё мне не расскажешь!

– Ты упрямое и глупое дитя, – не менее твёрдо ответила леди Милгид. – Меньше знаешь – крепче сон. Помолись и иди спать. Надеюсь, боги нынешней непогодой как следует утомят этих господ в белых плащах. И не забивай голову всякими пустяками, матери виднее от чего нужно оберегать своих дочерей. – Леди Милгид поправила выбившийся локон из тугой косы светлых волос. – Да мало ли чего могло показаться этим рыцарям?! Они ночью посреди бури рыскают по Предгорью, да ещё во главе со Старшим стражем! И уж точно они не рады такому путешествию под дождём! А ты, как назло, точь-в-точь подходишь под описание той ведьмы. Темноволосая, стройная, красивая, таскаешь мужское платье! Владеешь оружием и языкастая не в меру! Много ли надо, чтобы послать тебя на костёр, глупая?! И за меньшее сжигали! Потому я и соврала. Иди спать.

Леди Милгид потуже затянула пояс домашнего платья. Камин давно угас, и по полу вовсю гуляли сквозняки.

– У меня глаза синие! А у ведьмы карие, я слышала, как ты зачитывала описание вслух, – ответила Лея упрямо.

– Глаза! – фыркнула леди Милгид. – Нашла за что цепляться! Кто там смотрит ведьмам в глаза! Уж коли сам аладир прискакал на край света сюда к нам, значит на эту ведьму облава по всему Предгорью, а то и по всей Коринтии! И поверь, ради такого дела могут и всех похожих девиц прихватить, чтобы уж наверняка. Бросят в темницу, да будут разбираться потом. А может, и не будут, сожгут на всякий случай. Говорю же, ты ещё дитя! Не видела, что бывает. Иди спать, не стой тут на сквозняках!

Леди Милгид развернулась, подхватила канделябр и собралась уже было удалиться, но Лея забежала вперёд и преградила ей путь на лестницу.

– Я не дитя, матушка! И я уже давно не дитя. Я живу в Рокне. Одна! А это большой город, и в нём много разных людей. И учусь я прилежно, так что я вовсе не глупая. И глаза у меня есть! Не говори, что я ничего не видела. Я знаю, кто такие господа в белых плащах и, может, даже получше тебя, и знаю, что бывает за ложь им! И ты знаешь, – Лея понизила голос. – А раз ты, не побоявшись костра, соврала им в нашем доме, значит на то была очень важная причина. И касается она меня. Думаешь, я не знаю, какое у тебя бывает лицо, когда тебе страшно? И голос… Так что лучше расскажи мне правду, так ты убережёшь меня от опасности лучше, чем этой ложью.

Пламя свечей трепетало от сквозняка, и сквозь закрытые ставни было слышно, как на улице усиливается дождь. Лея смотрела в глаза матери и видела её колебания. С дочерью леди Милгид никогда не бывала откровенной и сейчас не собиралась, но в этот раз что-то изменилось. Она оглянулась, словно хотела удостовериться, что их никто не услышит, а потом покачала головой и произнесла жёстко:

– Всё горе от твоего ума, Лея, да простит меня Мирна-заступница! И от упрямства! А от него даже больше! Нет ничего хуже упрямой и умной женщины! – леди Милгид подбоченилась и добавила, понизив голос: – Вот ума бы тебе поменьше боги даровали, да побольше покорности – было бы куда лучше. Вот ты бы и послушалась меня, вышла замуж за барона из Броха, который к тебе сватался. Или за ирмелинского князя Ройгарда Лардо, да пребудет он теперь в светлых садах Миеле. Или за купца из Лисса. Да мало ли партий подходящих?! К тебе вон каждый день с намёками гости наведывались. Была бы ныне замужней уважаемой женщиной, а не горбилась над книгами у парифика Сирда! Никакие бы рыцари не страшны были.

Леди Милгид говорила так яростно и взмахнула канделябром так сильно, что горячий воск полился на пол, и две капли попали Лее на руку. Лея никогда её такой не видела и от неожиданности даже попятилась, шагнув на ступеньку выше.

– О чём ты, мама? – спросила с удивлением. – С чего бы мне бояться рыцарей? И при чём здесь моё замужество? Не хочу я замуж барона из Броха! И за купца не хочу! А Ройгарда Лардо вообще медведь задрал, и была бы я уже вдовой! Я хочу учиться! Мне это нравится! И потом, ты сама же говорила, отец хотел, чтобы я училась. Он так тебе наказывал перед смертью и даже денег на это оставил. Разве нет? Так в чём ты меня упрекаешь?

Лея даже растерялась. Отец погиб в восстании Чистой крови, защищая короля. Он всегда хотел, чтобы его дочь была образованной, и мать раньше этому не противилась, да и замуж её не гнала. Конечно, с шестнадцати лет она постоянно устраивала ей всякие смотрины, но какая мать не желает выгодного брака для своей дочери? Так с чего вдруг она взялась попрекать её учёбой в университете?

– Вот и училась бы языкам! Танцам или игре на дзуне и клавесине! Да хоть поэмы сочинять! Всему, что пристало приличной женщине. Но уж никак не сидеть со студиозусами в фартуках и смешивать в склянках всякую грязь и мерзость! – леди Милгид снова махнула канделябром. – Но и то ладно, раз такова была воля твоего отца, я смирилась. Хочешь научиться превращать свинец в золото – что же, молодость на то и дана, чтобы делать глупости… – Леди снова Милгид провела рукой по волосам, заправляя выбившийся локон, как обычно делала от безысходности, и на её лице вдруг появилось скорбное выражение. – Да только поверь, девочка моя, ты была бы счастливее, будь за твоей спиной сильный мужчина, его семья, имя и дом. Я бы знала, что ты под защитой. А будь у тебя дети, не думала бы ты о том, как смешивать терпкий аммиак с… чем там ты его смешиваешь. У меня сердце кровью обливается, когда от тебя нет писем. Ты там совсем одна…

– Мама! Не начинай старую песню! Я не одна! Со мной Рут и Коннор, они меня никому в обиду не дают. И парифик Сирд. И танцам я давно уже выучилась – чему там учиться?! – Она шагнула вниз, забрала у матери канделябр и потянула её за рукав к креслу. – Присядь. И расскажи мне, зачем ты соврала про то, что отец умер от лихорадки, и мне велела притвориться блаженной? Почему скрыла моё настоящее имя? Ты же знаешь, я не болтливая.

Леди Милгид опустилась в кресло и устало вздохнула. Для своих лет она всё ещё была очень красива, но сейчас Лея впервые заметила на лбу у матери чёткие линии морщин.

– Знаешь, что написано в Каноне, в наставлениях для благочестивой женщины? «Живи незаметно!» Запомни, моя девочка, – произнесла леди Милгид, накрыв своей ладонью руку дочери, – это верно не только для женщин. Для всех. В этом мире маленькому человеку всегда нужно быть незаметным. Нужно быть в тени сильных, чтобы они со своей высоты не могли тебя рассмотреть. И нужно быть проворным, чтобы они тебя случайно не растоптали. Нужно сливаться с травой, с деревьями, с другими людьми… И чтобы такие люди, как этот аладир, тебя не замечали, нужно и выглядеть, как тысячи таких же, ничем не примечательных мелких дворян. Ведь кто такой барон Рюмон из Индагара, который умер от красной лихорадки? Он и припомнить не смог. Кому интересны Младшие дома? Бароны, у которых пятеро слуг, три лошади да надел земли вдоль речки до моста? И ренты кот наплакал. Вот и хорошо, что никому нет до нас дела…

– Мама! Это – не ответ. Мой отец пал в бою, защищая короля во время мятежа! Почему я должна это скрывать?

– Да потому что твой отец пал в бою, не защищая короля! Он был схвачен вместе с другими баронами-мятежниками и казнён на Портовой площади в Рокне, – выдохнула леди Милгид, расправляя складки на платье и не глядя на дочь. – А я забрала тебя и бежала к сестре в Индагар, потому что семьям мятежников грозила королевская кара. Я взяла фамилию своей бездетной тётки – Лафорт – и сказала, что мой муж умер от красной лихорадки. А вскоре я вышла замуж за Вальду Милгида и уехала в эту глушь.

– Так мой отец… Если он не барон Лафорт… Вернее, барона Лафорта вообще никогда не было, то…

– «Живи незаметно». О чём я и говорю. Никто здесь не знает всех мелких баронов Индагара. Так что никто не знает, что его никогда и не было.

– Но мой отец тогда… он мятежник?! И… кто он на самом деле? – совсем тихо спросила Лея.

Ноги у неё совсем заледенели в лёгких туфлях. А может, это мороз пошёл по коже от открывшейся внезапно тайны. Дождь за окном усиливался, будто небо разверзлось над Милгидом, и ветер стучал открывшейся где-то ставней, всякий раз заставляя вздрагивать, когда этот стук раздавался особенно громко.

– Я не стану тебе говорить. Он был бароном и мятежником, и если узнают, что ты его дочь… Надеюсь, ты понимаешь, что о таком нельзя говорить вслух? И никогда меня больше об этом не спрашивай.