Хутор Дикий Дан Виктор

Сцена ссоры в доме ничего нового не дала, чувствовалась какая-то натяжка. Все повторялось, как в первый приход Алевтины. На улице, рядом с домом Щуров, после показа первого удара, Гавриленко вдруг неожиданно уставился в окна дома Щуров и кому-то пригрозил кулаком. Михаил проследил его взгляд и увидел как лицо Прасковьи отпрянуло от окна.

– Прасковья видела? – спросил Михаил у Гавриленко.

– Да!

Михаил попросил милиционера привести на место убийства Щуров. Старики пришли испуганные, готовые разрыдаться.

– Вы видели момент убийства? Почему молчали?!

– Он грозился нас убить!

– Вы поедете с нами.

Старики запричитали, шмыгая носами, растирая слезы по лицу. Они были очень жалкими, но Михаил испытывал только досаду. Их трусость стоила жизни соседке. Подними они шум, Гавриленко, наверное, остановился бы. Не говоря уже о том, что своевременная медицинская помощь позволила бы сохранить пострадавшей жизнь.

– Успокойтесь! Успокойтесь! Скоро вернетесь. Дадите показания и вернетесь

– А нас не засудят?

– Вот этого я не знаю, – проявил жестокость и свою неприязнь Михаил, хотя об осуждении за сокрытие свидетельских показаний не могло быть речи, если Гавриленко им действительно угрожал.

Позже Гавриленко подтвердил это странной фразой:

– Да грозился… Потом хотел убить, думал, донесут… Даже однажды ночью ходил вокруг дома, но видать Бог определил через меня смерть только Алевтине…

Михаил не выдержал:

– Божьей волей можно оправдать любое преступление. Вы сильно заблуждаетесь! Истинно верующий должен знать, что Бог не вмешивается в земные дела. Каждый волен выбирать между добром и злом, Богом и дьяволом свободно, иначе Божий суд потерял бы смысл…

Гавриленко опять начал свои невнятные причитания. Сообщения сотрудников следственного изолятора давали основания предположить, что Гавриленко пытается симулировать невменяемость из-за психического заболевания.

– Мы вас направим на психиатрическую экспертизу в любом случае, – не выдержал Михаил.

Но Гавриленко сделал вид, что не слышит.

– У меня есть предположение, что второй раз Алевтина Петровна вошла в ваш дом без вашего разрешения, неожиданно. Если бы вы в этом признались, это могло бы послужить серьезным смягчающим вину обстоятельством… – попытался соблазнить Михаил подследственного, не оставляя надежды раскрыть истинную картину разыгравшейся трагедии.

И на этот раз Гавриленко не отреагировал… Михаил уже подал запрос на розыск бывшей жены Гавриленко и ждал ответа, чтобы поехать и встретиться с ней.

Через день после следственного эксперимента, позвонила Мария:

– Мне сообщили, что бабушку убил Гавриленко. Где-то шестым чувством я подозревала, что это он…

– Почему сразу не поделились своими подозрениями?!

– Вы представляете, какая это ответственность! Я вам благодарна, что вы сняли с души огромный камень!

“Если она имеет в виду, что Музыченко не убийца, тогда правда, – подумал Михаил, – этот камень он снял, но есть другой, пусть гораздо меньше, но раздавить может с таким же успехом”.

– Спасибо! Есть моменты, которые не позволяют мне быть удовлетворенным до конца.

– Какие? Это, наверное, то, о чем я собиралась с вами поговорить?!

– О чем вы собирались говорить?

– Вы почему-то ударили Эдика! За что? Что он вам плохого сделал или сказал?! Потом, он что-то говорил о какой-то Лидии, об алиби. Я ничего не поняла…

– Если вы настаиваете, я объясню… Но только при личной встрече.

– Настаиваю! Категорически! Я могу приехать к вам в прокуратуру.

– Завтра мне нужно заехать на хутор, чтобы уладить кое-какие формальности со Щурами… Вы знаете, что они видели, как Гавриленко убивал вашу бабушку?

– Да! Не знаю, как смогу забыть, тем более простить… Когда вы будете на хуторе?

– С одиннадцати до часу дня.

– Если вы уделите мне внимание, обязательно приеду!

– Думаю, что смогу, – сказал Михаил и подумал: “Лучше покончить с этим частным определением следствия как можно скорее”.

Вечером у калитки его дома, Михаила ждала группа негодующих односельчан:

– Миша! Ну, ты и удружил нам! Наобещал с три короба, а получили пшик!

– Давайте, по порядку! В понедельник я отдал свой отчет Сафонову и, каюсь, больше вашим делом не занимался…

– Это и есть твой отчет?! – кто-то нервным движением сунул ему листок почти в лицо.

Михаил прочитал: “На вашу жалобу сообщаем, оснований для возбуждения уголовного дела нет. Изложенные вами проблемы должны разрешаться в рамках Устава колхоза”. Ответ был подписан Сафоновым.

– А приложение какое-нибудь к этому письму было?

– Мы тоже тебя хотели спросить, где ответ? Это называется отписка…

– Завтра разберусь, почему вам не прислали копию моих материалов. Хотя догадываюсь! Видите ли, прокурор имеет право их вам не дать и мне не разрешить…

Толпа зашумела недовольно…

– Криком здесь не поможешь! Пишите законы не вы! Наберитесь терпения и выслушайте! На собрании колхозников вы можете выразить недоверие правлению и создать ревизионную комиссию, а я этой комиссии расскажу, как уже на законном основании получить копии нужных документов. И только потом, я помогу подсчитать все цифры, которые дал Сафонову… Понятно?!

– Погнали зайца дальше!

– Быстрее не будет! Мне нечего добавить, даже если вы меня будете вешать вот на этом суку…

– Извини, Миша, что набросились на тебя! Накипело…

– Да я не обижаюсь! Понимаю вас прекрасно…

Утром позвонили из следственного изолятора: от второго инфаркта умер брат Гавриленко. Пускать Гавриленко на похороны или не пускать?

Михаил сказал, что оформит разрешение. В связи с этим он приехал на хутор только в полпервого.

– Вы задержались и не сможете со мной поговорить?

– Нет, почему же?! На это уйдет не много времени. Пока я улажу дело со Щурами, вы все узнаете…

– Хотела еще спросить, сколько могут дать Гавриленко?

– Трудно сказать! Неясны до сих пор мотивы… От семи до двенадцати лет.

– Так мало!

– Он признался сам. Не выдержали нервы… Если бы не это, доказать его вину было бы почти невозможно. Думаю, что молчание Щуров было бы почти гарантировано. После дачи ложных показаний милиции при первом расследовании, они стали заложниками своей трусости… Потом, не хочу ничего сказать обидного о вашей бабушке, но некоторые жители хутора дали показания, что она была зловредной старухой…

– И кто же это способен оболгать мертвого, да еще зверски убитого человека?!

– Узнаете на суде… Соберитесь с духом, возьмите себя в руки – ваши испытания и неприятности еще не кончились…

– Ладно, выкладывайте ваши неприятности! Кажется, я сама на них напросилась…

– Вы крепкий человек, надеюсь в бабушку! Вот диктофон, вот конверт с фотографиями. Когда за мной закроется дверь, нажмите эту кнопку и прослушайте документальную запись, потом посмотрите фотографии… У вас полчаса. Чур, вернуть все в целости и сохранности! Договорились?!

– Договорились! Только мне уже страшно, прямо ноги не держат…

– Сядьте на мягкое, – неудачно пошутил Михаил.

Щуры дрожащими руками подписали все бумаги, правда, после того как читали долго и внимательно. Прасковья Прохоровна держалась лучше, а Николай Федорович совсем раскис. В конце он заплакал и стал оправдываться:

– Не знаю, бес попутал. Смерти не боялся, покойников столько видел, что пересчитать невозможно. Было тринадцать лет, а я в голодном тридцать третьем похоронной команде не боялся помогать. Нас так мало в селе осталось, что хоронить солдат присылали. Они боялись, а я нет… А в войну санитаром полевого госпиталя служил. Такого насмотрелся… И бомбежка и артобстрел, а ты ножовкой ногу пилишь, врачи не успевали… А тут на глазах в мирное время человека убивают палкой, не поверите, ноги от страха отнялись…

Михаил поторопился уйти, догадываясь, что его ждут новые слезы…

Мария сидела за столом, положив голову на руки. Она подняла заплаканное лицо, только когда за Михаилом сквозняком громко захлопнулась дверь в комнату.

Он подошел, чтобы забрать со стола конверт и диктофон. Она зарыдала вновь и в отчаянии упала ему на грудь. Михаил ее не отстранил, нежно погладил по голове и попытался успокоить:

– Все будет хорошо! Мы еще так молоды, у нас еще будет много неприятностей в жизни… И радостей тоже…

Она обнимала его за шею, он чувствовал ее прелестный запах: чуть-чуть духов, чуть-чуть здорового теплого женского тела… Его руки помимо воли заскользили по ее спине… Еще немного, и они бы действительно оказались на ее крепких ягодицах…

“Тьфу! Вот наваждение! – выругался мысленно Михаил. – Этот тип меня просто закодировал. Что бы она обо мне подумала?!”

Она тоже почувствовала двусмысленность ситуации и отпустила шею.

– Как вы были правы! Сколько грязи! Сколько неприятностей! И-и-и… – она тоненько зарыдала вновь, но быстро успокоилась.

– Мы можем вас подвести до развилки, – предложил Михаил.

– Нет, я останусь!

– Только без глупостей!

– Он этого не стоит! Вы не представляете, как он лгал! Наверное, не знал о пленке и фотографиях…

– Вот это ответ женщины, которая вчера была только красивая, а сегодня еще и поумнела…

– Да я вся зареванная, помада даже на лбу…, – Мария невольно поискала глазами зеркало.

– У вас действительно все в порядке! Если женщина ищет зеркало, то о ней можно больше не беспокоиться…

– О женщине нужно беспокоиться всегда!

В четверг Михаилу сообщили адрес бывшей жены Гавриленко. Он в тот же день разыскал ее буквально через дорогу. Она работала в районной библиотеке и жила здесь же в райцентре в нескольких кварталах от прокуратуры.

Он увидел сорокалетнюю женщину крепкого сложения с увядшим привлекательным лицом. Что-то в этом лице напоминало лицо Гавриленко. Это что-то можно было бы назвать тип: такое же широкое большелобое лицо, прямой нос и крупный рот с четким рисунком губ. Только глаза были не серые, а карие и волосы темнее, но уже с заметной сединой.

Они разместились на стульях по обе стороны письменного стола в углу книгохранилища.

Михаил не успел объяснить причину своего прихода, как она его упредила:

– Я знаю, что произошло с Виктором. Вы по этому поводу?

– Да. Разве вы поддерживали связь?

– Нет, но часто кто-то из хутора или Рябошапок встречается мне или моим знакомым на рынке, в магазине… Мир тесен!

– Мы до сих пор не представляем мотивов его поступка. Не могли бы вы рассказать о нем, о причинах развода… Как вы познакомились?

– Если вам это поможет, я расскажу все… Он несчастный человек. Сначала исковеркал мою жизнь, а теперь и сам сядет на большой срок, если не расстреляют.

– Не расстреляют, есть несколько смягчающих вину обстоятельств… Часть из них он, вероятно, скрывает.

– Догадываюсь! Он угрожал и меня убить, если кому-либо скажу…

– Обещаю, что наш разговор останется между нами… Так как вы все-таки познакомились?

– После первого курса института я ехала на каникулы к родителям сюда, в райцентр. А он только демобилизовался и тоже ехал домой, на хутор. Мы оказались рядом в автобусе. Он в форме моряка, большой, загорелый, красивый… Можно сказать, что это была любовь с первого взгляда. Он попросил адрес, и через неделю приехал свататься… Это были самые счастливые месяцы в моей жизни, а потом как обухом по голове… Об этом даже говорить неудобно…

– Мне не нужны детали, достаточно в общих чертах…

– Мы были неосторожны и у нас должен был появиться ребенок. Он настоял на моем переводе на заочный факультет. Жили мы на хуторе, он работал на базе, а я еще не успела куда-либо оформиться… Зимой вдруг купил двух коз. Говорит, тебе нужно молоко. Я говорю, что не умею с ними обращаться. Мои родители никогда их не держали. Он сказал, что сам будет ухаживать. Я вскоре привыкла к парному молоку и ничего не подозревала… Однажды он был в хлеву и зачем-то мне понадобился. Дверь в хлев из сеней была заперта и я пошла через сеновал, где на мою беду он забыл закрыть дверь…

– Мне все понятно, не нужно продолжать! Он вас бил?

– Нет. Я заперлась в спальне. Он угрожал убить, если кому скажу. Тогда я убежала через окно к соседке. Потом соседка переправила меня к родителям. Я никому ничего не сказала… Вам говорю первый раз в жизни… От всех волнений ребенок мой родился мертвым… Он его убил… Теперь вот его брат не пережил позора, тоже умер… И моя жизнь не сложилась, что-то во мне надломилось…

Михаил уходил от этой несчастной женщины, все несчастье которой заключалось в непроходимой дремучести в вопросах секса. Очевидно, Гавриленко любил эту женщину и, найди она правильный подход к этой проблеме, они бы ее могли разрешить, по крайней мере, сделали бы попытку…

Психиатру даже под гипнозом ничего не удалось добиться от Гавриленко. Как только врач приближался к сексуальным вопросам, тот самопроизвольно выходил из состояния гипноза. По этой причине Михаил не стал нарушать данное им слово и не сообщил никому свою версию о мотивах преступления.

Однажды вечером, несколько дней спустя после суда над Гавриленко, Михаил упомянул в разговоре с Анастасией, что собирается посетить хутор Дикий.

– Зачем? Заскучал по Марии?!

– Сообщили, что растаскивают дом Гавриленко, нужно разобраться на месте… – Михаил пропустил мимо ушей последние слова Анастасии, приняв их за шутку.

– Ты собираешься опекать всех своих бывших подследственных или тебе нужен повод для поездки на хутор?!

– Как жена работника прокуратуры ты должна знать, что перед законом все равны и собственность Гавриленко мы обязаны защищать так же, как и любого другого человека. Через десять лет он вернется, и будет там жить еще лет тридцать как полноправный гражданин…

– Сколько громких слов для прикрытия мелкой интрижки!

– Что с тобой?! Что тебе влили в уши? Объясни толком!

– Я свои источники информации не выдаю.

– Они тебе лгут.

– А ты святая невинность и ничего не ведаешь?

– Невинностью меня назвать трудно, но грешу только с тобой…

– А мысленно?! Сегодня буду тебя исповедовать! Моли Бога, чтобы я была милосердной…

– За мысленные преступления и казнь должна быть мысленной.

– Глубочайшее заблуждение! Мысленно ты мне все-таки изменил?! Отвечай! Казнь будет реальной…

– У тебя все равно нет детектора лжи.

– Я тебя вижу насквозь и без детектора? Так ты ответишь?!

– Чем больше я встречаю красивых несчастных женщин, тем больше мне хочется тебя любить и сделать счастливой.

– Ты угадал ответ и спас себе и мне жизнь… Поцелуй!