Политика (сборник) Козлов Владимир

Subway[18]

Перехожу с Охотного ряда на Театральную. Впереди мелькает спина девушки в куртке с нашитыми светящимися полосками, как у гаишников. У стен перехода продавцы трясут визжащими игрушками. Девушка ускоряет шаг, я тоже. Бегу вниз по ступенькам. Впереди меня падает тетка, у нее задирается пальто и юбка, мелькают трусы под колготками. Внизу девушка поворачивает в сторону Тверской. Мне – к Новокузнецкой.

На скамейке сидит пьяная старуха и тупо смотрит на меня. Я иду к середине платформы.

По полу вагона перекатываются жестянки от коктейля Hooch. Напротив меня спит, положив голову на обшарпанный дипломат, бухой мужик. У ободранного металлического поручня – тетка с морщинистым лицом. Рядом с ней на полу два набитых чем-то пластиковых пакета, один с рекламой «МТС», другой – «спасибо за покупку». Между теткой и мужиком втиснулась пьяная девушка. Она то открывает глаза и смотрит под ноги, на грязный пол с прилипшими обрывками бумажек, то опять вырубается.

На Кантемировской тетка выходит. Я пересаживаюсь на ее место, трогаю девушку за локоть.

– Извините…

Подъезжаем к Домодедовской. Я говорю:

– Вставай. Выходим.

– А какая станция?

– Домодедовская.

– Мне до Красногвардейской, вообще-то.

– Ничего, я тебя потом провожу.

– Ладно.

Я веду ее по переходу, потом вверх по ступенькам. «Галерея Водолей» светится синим, МакДональдс – красно-желтым. Два кавказца в цветочной палатке играют в нарды.

– Идти далеко?

– Минут десять.

– Давай на автобусе… Или что здесь, троллейбусы, да?

– И автобусы, и троллейбусы, но сейчас поздно, их не дождешься. Цветочники поднимают глаза от нардов и смотрят на нас. Я веду ее дальше. Молчим. По Каширке проносятся машины.

Возле скопления гаражей-«ракушек» сворачиваем к дому.

– Ну, скоро уже? А то я счас обписиюсь.

– Две минуты. Если так невтерпеж – сядь вон за гараж.

– Не, я так не хочу. Лучше потерплю.

Я часто вижу из окна, как за «ракушками» ссут малолетки – и девки и пацаны. Пацаны стоят, повернувшись к окнам спиной, их лиц не видно, а девки всегда смотрят на окна – видит их кто-нибудь или нет?

Первая дверь, кодовый замок – один, два, четыре, ноль, вторая дверь, лифт, шестой этаж. Черная железная дверь общего коридора, дверь квартиры.

Замок заедает, но со второго раза открывается. В прихожей она роняет сумку на пол и в пальто бежит к ванной, открывает дверь – не туда. Открывает туалет, жмет на выключатель. Закрывается изнутри. Шелестит одежда, льется струя.

Я снимаю ботинки и куртку, прохожу на кухню. В пепельнице воняет утренний бычок, рядом на столе – три арбузные корки и прилипшие семечки.

Звук смыва, шум воды. Я достаю из холодильника остаток арбуза – середина почти вся вырезана.

Она выходит из туалета, держа в руке пальто.

– Арбуз будешь?

– Давай.

Она бросает пальто на табурет и сама садится на другой. Я сую ей ложку.

– Лучше так, ложкой. Резать уже нечего.

– Ага.

– Пить будем?

– Так, если немножко.

Я достаю из холодильника бутылку водки – в ней еще половина – и начатый литровый пакет томатного сока G-7, беру с подоконника два стакана. Она аппетитно жует арбуз.

– Тебе с соком?

– Да, конечно.

Наливаю себе и ей водки и сока, поднимаю стакан.

– Ну, давай.

Она берет свой. Чокаемся. Я смотрю в окно. Красный джип Wrangler переезжает через разделительный газон и вкатывается на заправку.

Она выпивает водку с соком одним глотком, отставляет стакан и ковыряется ложкой в арбузе. Я пью медленно, разглядываю на плите темные пятна от кофе и присохшие макаронины. Она отрывается от арбуза и смотрит на меня.

Я говорю:

– Смой помаду.

– А?

– Смой помаду. Я не люблю.

– А некоторым нравится.

– Мне нет.

Я просыпаюсь первый. Возле дивана валяются ее скомканные трусы с колготками и джинсы, завязанный на узел презерватив со спермой, золотистая упаковка «VIZIT» и ее оторванный край. Мои шмотки лежат на кресле вместе с ее черным свитером и белый лифчиком.

Я сажусь на кровати, беру со столика пачку сигарет, закуриваю.

Она открывает глаза, улыбается.

– У тебя квартира ничего такая. Ты один живешь?

– Да.

– А кем работаешь?

– В издательском доме. Дизайнером.

– А-а-а.

– Наверное, зарплата хорошая, да?

– Ну, так, ничего. Хотелось бы больше, конечно. Денег много не бывает, сама знаешь.

– Еще как. Я вот все пыталась устроиться на работу, на собеседования ходила, а там везде нужно или компьютер знать или чтоб полный рабочий день. А у нас свободного посещения не дают, только одной девчонке дали, но у нее родители какие-то крутые, они ее и на работу сразу устроили в турфирму. Получает шестьсот или семьсот долларов, представляешь? Одевается классно, в салон красоты ходит…

– Сигарету дать?

– Нет, я не курю. Бросила. Денег столько на это уходит, да и пользы никакой. Курила на первом курсе, в общаге – там делать нечего было, вот и смолили все, а сейчас с подружкой комнату снимаем на Красногвардейской… Ой, сколько времени?

– Полдевятого.

– А, тогда все нормально. Мне к третьей паре сегодня. А тебе во сколько на работу?

– К двенадцати.

– А выходные когда?

– Как у всех, суббота и воскресенье.

– Слушай, а давай может, куда-нибудь сходим в субботу, а? Например в Б-2, девчонки говорили – классный клуб, новый еще, ничего такой.

– Посмотрим.

– Ну, я, наверное, пойду.

Она вылезает из-под одеяла, начинает одеваться. Я курю, прислонившись к ковру.

– Ты меня проводишь?

– Знаешь, тебе лучше вернуться к метро – и одну остановку до Красногвардейской.

– А в какую сторону метро?

– Давай покажу.

Я слезаю с дивана, натягиваю трусы, подхожу к окну.

– Вот смотри. Выйдешь из подъезда – и направо, потом – в арку, выйдешь вон туда, и потом прямо-прямо. Вон там метро.

– Хорошо. Где тебе написать мой телефон?

– Напиши на газете. Там и ручка где-то рядом.

Она пишет телефон, сует мне газету – старую «Антенну». 393 48 20. Оля.

Стою в прихожей, прислонившись к косяку. Она натягивает ботинки, берет с пола сумку.

– Ну, пока.

– Пока.

Я закрываю дверь на замок.

Последние года два я знакомлюсь только в метро. Часто по дороге от Театральной до Домодедовской. Иногда, если есть настроение, можно вернуться в центр. Раз катался так три часа – и все зря, в день Святого Валентина в том году. Тогда у меня был комплекс насчет праздника влюбленных.

У Берроуза читал про то, как они с приятелем грабили в метро алкашей. У них это называлось lushworking – обработка пьяных. Получается, что я делаю то же самое, только с бабами.

Вечером мне на мобильный звонит Колян из пятого подъезда. Мы с ним одно время вместе работали в «Коммерсанте» – я дизайнером, он – журналистом. Что он делает сейчас – точно не знаю. Он уже много где работал, но отовсюду выгоняли за пьянку. Познакомились с ним в метро – ехали вместе с работы. Я тогда только устроился в «Коммерсант». Оказалось, он снимает квартиру в моем доме. Он стал иногда звать меня на пиво, но что-то уже давно не звал, последний раз – полгода назад, а то и больше.

– Привет, слушай, тут такие дела – у меня писатель сидит из провинции. Бухаем, короче. Заходи пообщаться.

– А что за писатель? Известный? Как его фамилия?

– Фамилия тебе ничего не скажет. Он еще как бы начинающий. Сейчас вот первая книга выходит в Москве. Заходи, короче.

– Я еще на работе. Часа через полтора буду, не раньше.

– Поторопись, а то мы весь виски выпьем.

По дороге от метро захожу в магазин на углу дома, покупаю бутылку водки и пакет томатного сока.

Поднимаюсь на лифте, звоню. Открывает Колян в белой майке «Too Drunk To Fuck» и синих обрезанных джинсах. На майке – старые пивные пятна. Сую ему водку и сок, снимаю ботинки.

– Пока ты добирался, герой наш уже это… Отдыхает, короче.

Заходим на кухню. На столе – пустая литровая бутыль Jack Daniels и батарея бутылок от пива «Бочкарев». В углу сидит на полу коротко стриженый бугай в косухе. Глаза у него закрыты.

– Это что, он?

– Ага.

– Похож на скинхеда какого-то.

– Это все так, эпатаж. Ну, ты меня понимаешь. А вообще он – классный чувак.

– А откуда, из какого города?

– Точно не помню. Из Иркутска, что ли… А может, из Новосибирска.

– А как зовут хоть?

– Сергей Романов. Ладно, все это херня. Давай лучше выпьем.

Я тянусь к своей бутылке водки – она стоит на подоконнике. Колян говорит:

– Может, сначала пива? Там не все пустые, в некоторых еще есть.

– Нет, давай лучше водки. Раз вы, шакалы, все виски выжрали, мне не оставили.

– Виски он покупал – получил здесь аванс за книгу и проставился.

– Ага.

Я открываю бутылку, Колян ставит мне рюмку. Наливаю себе и ему, выпиваем. Я рукой беру с тарелки кусок нарезанной красной рыбы.

Бугай поднимает голову, открывает глаза.

– А мне?

– Ну, мы думали – ты спишь. Вот, знакомьтесь. Это – Сергей, начинающий беллетрист, а это – Олег, один из лучших газетных дизайнеров города Москвы.

Мы с бугаем жмем друг другу руки. Колян наливает всем троим, выпиваем.

– Колян, а почему мы без музыки сидим? – спрашивает бугай.

– Магнитола вчера накрылась. Стояла здесь на холодильнике, и я ее нечаянно зацепил.

– Это плохо. А то бы послушали что-нибудь. Я вообще-то больше по панку. Мне тридцать лет все-таки, что мне еще слушать, кроме панка?

– А какой ты панк слушаешь? – спрашиваю я.

– Самый разный. От «Красной плесени» до Ramones. А вот сегодня купил Cure восемьдесят девятого года – Disintegration. Такой альбом – просто супер.

– Так это же не панк никакой.

– Ну и что, что не панк? А вот и панк. Все, что классное, все панк. Понял?

– Ага.

Мы добиваем бутылку, и бугай опять вырубается.

Спускаюсь в метро на Новокузнецкой. Выпили с Кузьмой по бутылке пива, и он попер куда-то по своим темным делам. Вагон до отказа набит пьяными пролетариями и серыми унылыми тетками. Свободных мест нет. В углу сидит бухая девка в косухе – лет девятнадцать или двадцать. Ее голова мотается в разные стороны, потом она закрывает глаза и вырубается.

На Каширской седой бородатый дед выходит, и я сажусь на его место – прямо напротив девки. Она открывает глаза, смотрит перед собой, наклоняется и начинает тошнить. Несколько капель блевоты попадают на размазанные по лицу волосы. Тетка рядом с ней вскакивает и отходит подальше. Девка перестает тошнить, вытаскивает из кармана косухи смятый платок, вытирается. На полу у ее ног красноватая лужа блевоты, она топчется в ней своими «гриндерсами».

Домодедовская. Я поднимаюсь и трогаю ее за руку.

– Пошли.

– Куда?

– Домой.

– А какая это станция?

– Домодедовская. Пошли.

Я волоку ее по подземному переходу. Бабка продает семечки, поставив стакан на деревянный ящик из-под бананов.

Дома я сразу тащу ее в комнату, швыряю на кресло.

– Пить будем?

– Мне по хер.

– Ну, как хочешь.

Приношу из кухни водку, тарелку с нарезанными помидорами и огурцами – осталась от вчерашнего. Она спит, откинувшись на спинку кресла. Трясу ее за плечи – бесполезно. Наливаю себе рюмку, выпиваю.

Включаю ЭфЭм. «Наше радио». Я его ненавижу, но лень копаться в дисках, что-нибудь выбирать. Все уже переслушал по сто раз, все надоело.

Я расстегиваю пуговицу и молнию на ее джинсах, лезу в трусы. Тампон. Shit! Можно, конечно, вытащить его и устроить кровавую оргию, но сегодня нет настроения.

Я перетаскиваю ее на диван, сам сажусь рядом – чтобы дотягиваться до бутылки и рюмки. Беру пульт, включаю MTV без звука – не потому, что боюсь ее разбудить, а потому что от их песен меня тошнит. Наливаю водки.

Просыпаюсь в одежде. Она копается ящиках письменного стола – ищет money. Пускай. Я знаю про такую фишку, и всегда закрываю квартиру изнутри, а ключ прячу.

– Доброе утро.

Она оборачивается.

– Доброе утро.

– В рот возьмешь?

– Нет. Давай так.

– Тебе ж нельзя.

– Уже можно.

– Ладно, только надень сначала косуху.

– Зачем?

– Так просто.

– Ну, как хочешь.

Играет «Гражданская оборона». Мы пьем пиво,

Она лазит по моим полкам с дисками.

– У тебя столько «Гражданки» – охереть. Я не знала, что такие, как ты, ее слушают.

– Какие такие?

– Ну, как бы старые.

– Это все херня – старые, молодые.

– Ну, вообще да. Только непривычно как-то. А на концерты «Гражданки» ты тоже их ходишь?

– Не-а, уже лет десять, как не хожу.

– А мы вот недавно были с девчонкой в «Улан-Баторе». Классно было, просто супер. Хотели потом к ним в гримерку зайти, но охранники не пустили.

– А зачем в гримерку?

– Ну, не знаю… Поговорить.

– Про что?

– Не знаю.

– А ты бы еблась с Летовым?

– А почему такой вопрос?

– Обычный вопрос. Еблась бы или нет?

– Спрашиваешь всякую херню.

– А сосала бы у него?

– Хватит, задрал меня своими вопросами. Дай лучше диск переписать – «Звездопад».

– Не дам. Я диски из дома не выношу. Если хочешь, приноси кассету – запишу.

– Ага.

Она одевается в прихожей.

– Оставишь телефон?

– Говорю же, нет у меня телефона. Живу в общаге. Сама позвоню, если захочу.

– А если не захочу?

– То не позвоню.

– Ну, ладно.

– Пока.

Дверь захлопывается.

Я иду на кухню. На Каширке – пробка. Троллейбусы, фуры, мерседесы.

Я зажигаю газ и ставлю чайник.