Мальчик девочку искал... Крапивин Владислав

Три кита и бесконечность

Всякий знает, что экзамены связаны с тревожными чувствами. У одних появляется внутри (в душе или в животе) замирание. У других бегают по коже щипалки. Еще у кого-то кусается в носу или чешутся пятки. Последнее особенно неприятно – попробуй почесать, если ты в башмаках. А босиком на экзамены, как известно, не ходят.

Четвероклассник Авка из императорской школы номер два ничего такого не испытывал. У него была другая особенность. При всякой опасности (а экзамен, сами понимаете, опасность) начинал Авка икать. Не очень громко, но без остановки и равномерно.

Он опасался, что и сейчас будет так же. Хотя, казалось бы, чего бояться-то? География – это ведь не занудная арифметика с ее дурацкими задачками про бассейны, из которых вытекает вода, и про двух рыцарей, которые издалека скачут навстречу друг другу…

Арифметика была уже сдана. И еще два экзамена – по родному языку и по древнетыквогонскому – тоже. Причем оба вполне успешно, с оценкой "десять", что означало "достойно одобрения". География – последний экзамен, после которого прощай начальная школа, и здравствуй, императорская гимназия. А поскольку он последний, решили провести его особенно торжественно. Не в классной комнате, а в актовом зале.

В зал вызывали по одному. Школьный сторож дядюшка Вува (по причине важного события одетый в желтый мундир со шнурами) открывал дверь и важно читал по списку:

– Маргарита Амба!.. Розалия Батонус!.. Томас Вавага!..

Красавица Марго и длинная конопатая Розка вскоре вышли из класса с задранными носами. Оно и понятно – отличницы. Ничего, кроме "двенадцати" (то есть "выше всяких похвал"), они никогда не получали. Интересно другое – Томчику Ваваге тоже присудили "дюжину". Ему просто повезло: вытащил билет с заданием рассказать про путешествия адмирала Фердинанда Турнагеля. Кто про них не знает! Маленький, похожий на скромного второклассника Томчик тихо сиял от счастья. Авка со вздохом порадовался за него, икнул первый раз и услышал:

– Август Головка!

За узкими высоченными окнами сиял июньский полдень, но в зале стоял торжественный полумрак. Такой, что под сводчатым потолком горели масляные лампы. В дальним конце зала за длинным столом сидела Комиссия: две полные дамы из Управления императорских школ и председатель – профессор Императорского университета господин Кантонелий Дадан. У господина профессора была козлиная бородка, похожие на донышки стаканов очки и вишневая шапочка академика.

Авка на ослабевших ногах пошел по черно-белым плитам к столу. В трех шагах остановился – руки по швам, голова в таком поклоне, что подбородок уткнулся в грудь.

– Ученик… ик… четвертого класса Август… ик… Головка явился для проверки знаний по гео-ик-графии…

Сбоку от комиссии сидел господин Укроп, Авкин классный наставник. Худой, как шест голубятника. Он проткнул ученика Головку взглядом: "Прекрати немедленно!" А как Авка (ик!) мог прекратить?

Комиссия, однако, смотрела на четвероклассника Августа доброжелательно. Ну, икнул разок, с кем не бывает от волнения. Зато поклонился как надо, внешний вид тоже заслуживает похвалы. Подстриженные ниже ушей волосы старательно расчесаны на две стороны, лицо умыто до свежей розовости, синяк на подбородке припудрен и еле виден. Правда черный костюмчик тесноват (видать, служит не первый год) и бархат его местами потерт, а у плеча даже заплатка, но откидной воротник и кружева на обшлагах и у колен светятся снежной чистотой. Башмаки надеты на босу ногу, однако начищены до лакового блеска и украшены белыми бантиками…

Дама, сидевшая слева от профессора, сказала медовым голосом.

– Очень хорошо голубчик. Готов ли ты взять билет?

– Готов, ик-сударыня…

– Подойди и возьми… Какой тебе нравится?

"Никакой мне не нравится…"

– С вашего позволения, вот этот…

– Бери же, – улыбнулась дама справа от председателя. – Смелее, мой мальчик.

Мальчик икнул еще раз и взял.

– Ну, читай! – нервно сказал господин Укроп. И, кажется, подумал: "Если этот балбес не перестанет икать, я его убью".

Но Авка перестал!

Потому что бывает же на свете везение! Не только для Томчика Ваваги!

– Садись вон туда, у края стола, и обдумывай ответы, – строго велел господин Укроп. – Имей ввиду, у тебя пять минут.

– Простите, а можно сразу? Без обдумывания? – это Авка спросил уже без икоты, звонким голосом.

– О-о-о! – одобрительно сказали дамы, а председатель посмотрел на смелого четвероклассника с любопытством. Лишь господин Укроп поерзал опасливо, но возражать комиссии не посмел.

Первый вопрос был: перечислить главные вершины хребта Большой Ящер, что отделяет Тыквогонскую империю от Диких областей на юге. Авка не только перечислил, но и показал их на карте, которая висела позади стола, ниже портретов. И ни разу не ошибся. Потому что такая карта была у него и дома, над кроватью (только поменьше).

Второй вопрос был еще пустяковее: какие ветры дуют над Тыквогонией в разные времена года? Это знает каждый, кто хоть немного в жизни занимался запуском воздушных змеев. А кто этим не занимался?

Самая главная трудность заключалась, конечно, в третьем вопросе. Но Авка огласил его отчетливо и бесстрашно:

– Рассказать про общее устройство мира!

– Ну-с, ну-с… – Профессор Дадан глянул из-за очков с любопытством. Он был географ и философ.

– Весь наш мир состоит из четырех главных частей, – храбро сообщил Авка. – Это земля, мировой океан, небесная твердь и светила, которые расположены между небесной твердью и землей. Светила бывают неподвижные и подвижные. К неподвижным относятся звезды. Они состоят из сгустков негаснущей огненной материи и поэтому кажутся с земли горящими искрами и фонариками. А подвижные светила – это планеты, Солнце и Луна. Планеты – бывшие звезды, которые какими-то природными силами были сорваны со своих мест и теперь блуждают в пространстве. Луна – большой шар, наполненный легким светящимся газом. Одна половинка шара непроницаема для света, а другая – прозрачная. Шар медленно вращается, поэтому мы видим в течение месяца разные фазы Луны…

Авка шпарил целыми фразами из учебника. Но не только. Порой он говорил подробнее, потому что успел к своим десяти годам немало прочитать об устройстве вселенной.

– Самое главное светило – Солнце. Оно своими лучами согревает землю и дает ей жизнь. Каждое утро Солнце встает из океана, а вечером снова уходит в глубины… Среди ученых нет одинакового мнения на этот счет. Одни считают, что из океана каждый раз появляется новое Солнце, которое только что родилось. Другие пишут в своих книгах, что Солнце всегда одно и то же, только всякий раз оно появляется из океанской воды свежее и умытое… А еще есть третья точка зрения…

– Ну-ка, ну-ка… – Профессор Кантонелий Дадан воздвигнул на лоб очки и взял в кулак бородку. Он был сторонником как раз третьей точки, которая не упоминалась в школьных учебниках.

– Есть ученые которые говорят так: Солнце всегда одно и то же и все-таки каждое утро оно совсем новое. Это, кажется, называется "единство противоречий", только мы это еще не проходили… – здесь четвероклассник Головка умело вплел в свой голос нотки смущения. Я, мол, знаю, что выбрался за рамки школьной программы, но не хочу показаться нескромным. – Этими вопросами занимается наука философия, которую в начальных классах еще не изучают…

– Так-так… – с удовольствием покивал профессор. – Но где же вы, молодой человек, получили такие сведения?

– В журнале "Всё вокруг". Папа его выписывает, ну и… я тоже читаю… иногда.

Профессор Дадан, который был одним из редакторов этого популярного журнала, расцвел. Дамы тоже улыбались одобрительно (хотя ничего не понимали в устройстве мира). Мало того! Даже два императора с больших, в полный рост портретов смотрели на четвероклассника Головку милостиво и с поощрением.

На одном портрете был основатель империи Канаттон Первый – худой, бородатый, с косматыми бровями (он давным-давно помер). На другом – румяный, усатый и молодой Валериус Третий, ныне здравствующий монарх Тыквогонии, которого любили. Оба императора – в парадных латах, алых мантиях и коронах, похожих на позолоченные тыквы.

Слева от Канаттона висел еще один портрет, с баронессой фон Рутенгартен. Это была представительная дама со значительно поджатыми губами. В правой руке она держала что-то вроде тонкой указки и как бы похлопывала ею по левой ладони. В отличие от императоров, она смотрела на четвероклассника Головку без всякой ласковости. Взгляд ее говорил: "Сейчас тебе повезло, но это не значит, что мы никогда не встретимся".

Классный наставник господин Укроп тоже был настроен сдержанно. Он не любил философию и опасался, что его питомец сболтнет что-нибудь не то.

– Если почтенная комиссия не возражает, пусть ученик Головка теперь спустится с небес и поведает нам о земле… хе-хе…

Авка уверенно поведал:

– Земля, если представить ее в уменьшенном виде, напоминает макушку тыквы, погруженной в мировой океан. Однако, на самом деле это не тыква, а, скорее, плоский каравай, который своей нижней частью лежит на спинах трех китов. Киты эти – громадные живые существа, которые были и будут всегда. От них зависит прочность и спокойствие всей земной жизни…

– А скажи-ка, дитя мое, – ласково перебил Авку дама справа от председателя (видимо, наиболее умная), откуда люди знают про китов? Какие есть доказательства их существования?

– Доказательств много. Во-первых, мы иногда ощущаем колебания земной коры. Это значит, киты слегка пошевеливаются, потому что устают от неподвижности. Во-вторых, у песчаных берегов Дикой области раз в несколько лет возникают громадные водовороты и волны – это киты разгоняют хвостами всякую морскую живность, чтобы она не щекотала им пузы… то есть животы… А еще известно, что двести лет назад мореплаватель капитан Даниэль Гургон с морского отдаления видел приподнятый край земли, а под ним громадные китовые глаза и раскрытые пасти, из которых извергалась вода… Ну и, кроме того, про китов есть много народных сказаний, а ученые доказали, что легенды не возникают на пустом месте… – Это Авка опять ввернул фразу из статьи. И добавил уже от себя: – В разных сказках у китов есть даже имена: Мудрилло, Храбрилло и Хорошилло. Наверно, это не совсем по-научному, но зато говорит, как жители Тыквогонии и других стран любят китов…

– А скажи-ка, что киты кушают? – вдруг задала вопрос улыбчивая дама, что сидела от профессора слева.

Авка не растерялся и здесь.

– По этому вопросу ученые тоже спорят. Одни говорят, что китам вообще не нужна пища, это ведь не обычные животные, а о с н о в а м и р а. А некоторые считают, что киты заглатывают в огромном количестве океанских рыб и водоросли…

– Но где же напасешься столько рыб на таких громадин? – игриво подначила Авку дама.

– Но ведь океан-то беспределен!.. Если вы окажетесь на океанском берегу, то увидите, будто небо вдали сливается с водным простором, и эта граница слияния называется горизонт, но это лишь обман зрения, потому что на самом деле никакого слияния нет. Небо и океан совершенно бесконечны и не соединяются нигде и никогда… – И дальше Авка опять не удержался: – Хотя некоторые ученые утверждают, что в бесконечности есть какая-то своя конечность, только не простая, а… ну, она как бы сливается с бесконечностью. Это, кажется, называется "диалектика", только мы ее тоже еще не проходили…

Господин Укроп сморщился, но профессор Дадан был в восторге:

– Браво! Браво!.. Господин наставник, вы можете поздравить себя с такими глубокими знаниями своих питомцев! Это уже четвертый ученик подряд, который заслуживает оценки "выше всяких похвал"! Причем я бы особо отметил его интерес к вопросам мироздания, а также умение образно и ярко излагать свои мысли.

Авка скромно разглядывал свои башмаки, в которых отражались лампы. И так же скромно сказал:

– Ваша высокоученость, мои знания ничуть не больше, чем у других учеников нашего класса. У нас все любят географию. – Он слыхал, что академиков принято называть именно так, "ваша высокоученость".

Господин Укроп опасливо ерзал на стуле и бросал на Авку, в з г л я д ы. И Авка понимал, что ох как рискует. Но он понимал и то, что профессору и дамам не очень-то хочется несколько часов сидеть в этом скучном зале и одного за другим допрашивать несчастных четвероклассников.

Председатель и академик Кантонелий Дадан спросил четвероклассника Головку вкрадчиво:

– Вы утверждаете, коллега, что любой ваш одноклассник мог бы ответить не хуже вас?

Авка украдкой глянул на своего учителя.

– Ну… если говорить совсем честно, ученик Минутка, наверно, мог бы слегка сбиться. Недавно он путался в названиях рек. Но, возможно, к экзамену он подтянулся, ваша высокоученость…

Председатель торжественно обратил очки к Авкиному наставнику.

– Господин… э-э-э… Укроп. То, что мы слышали, свидетельствует о весьма похвальных успехах вверенных вам учащихся. Полагаю, что нет смысла подвергать ваш класс дальнейшему испытанию. Будет разумно, если все получат те же оценки, что четыре опрошенных ученика, и отправятся на вполне заслуженные каникулы…

– Вы очень добры, ваша высокоученость. Однако, что касается ученика Минутки, то я все-таки…

Комиссия сдвинула головы и начала совещаться вполголоса.

Потом Авке велели пойти в коридор и пригласить в зал всех, кто ждал экзамена.

И четвертому классу было объявлено, ч то каждый удостоен оценки "двенадцать". Кроме ученика Минутки которому поставили "десять", что значило "достойно одобрения".

Чопки

Ух как ликовал четвертый класс! Как радостно лупили находчивого Авку ладонями по спине, как наперебой угощали лимонными леденцами и пахучей жевательной смолкой!

Конечно, весь этот гвалт был уже не в зале, а на школьном дворе.

Больше всех радовался большой и пухлый Тит Минутка, который никогда не путался в названиях рек, поскольку сроду не знал ни одного. До этого часа он с тоской ждал экзамена, трескучего провала и унылых летних занятий. А потом – осенней переэкзаменовки. А еще – объяснения с папашей, водителем грузового тыквоката, который (папаша, а не тыквокат) был скуп на слова и скор на поступки. Теперь Тит, в жизни не получавший больше "шестерки" (то есть "средне с натяжкой"), одарил Авку дюжиной разноцветных стеклянных шариков и костяным шахматным рыцарем.

Разбегаться по домам не хотелось. Надо было вместе отпраздновать неожиданную радость. И вот кто-то крикнул:

– Бежим на озеро!

– Ура, на озеро! Купаться! – весело завопили все, даже отличницы Марго и Розка. Даже смирный Томчик Вавага, который плавал, как оловянная ложка и за ним нужен был глаз да глаз.

– Буль-буль-кувыркуль! – Это был у здешних мальчишек и девчонок особый "купальный" клич. -

И пестрая ватага ринулась от школы вниз по улице Стекольщиков.

На бегу отдирали от рукавов, штанов и подолов осточертевшие кружева, совали их в карманы. Срывали с башмаков бантики. Кое-кто скинул и башмаки, потому что на дороге еще не везде просохли лужи, которые оставил ночной дождик. Башмаками хлопали друг о дружку, как ладонями, а иногда и приятеля по спине.

Озеро лежало от школы не близко. Сперва бежали, скакали и топали через Сад Синих рыцарей, среди столетних дубов и тополей. Потом по улице Принцессы Анны-Терезы, где стояла мраморная статуя девчонки с облупленным носом (принцесса жила двести лет назад и чем прославилась – никто не знал). Затем – через площадь Императорского кота Клавдия (или просто Кошачью), которая с трех сторон была окружена остатками древней колоннады…

На площади ватагу обогнал скрипучий грузовой тыквокат – всех обдало запахом прокисшей тыквенной каши. Два уличных стражника в старинных касках запереглядывались – у колымаги явно были не в порядке фильтры на выхлопных воронках. Но тыквокат лихо свернул в один из переулков Козьей слободы, а догонять его стражникам было лень.

Ватага, фыркая и заживая носы, устремилась в тот же переулок, он вел к Городскому берегу. А тыквокат притормозил! Из кабины высунулся широченный лысый дядька с императорскими усами.

– Тит! А ну стой, босяк! Ты почему носишься, как пьяная коза? А экзамен?!

Выпускник императорской начальной школы Минутка бесстрашно шагнул к кабине и показал папаше две растопыренные пятерни.

– Чего-чего? – не поверил тот. – Ладно, дома я пропишу тебе не одну десятку, а несколько…

Но приятели Тита наперебой подтвердили, что он сдал экзамен с оценкой "достойно одобрения". Старший Минутка засиял, как зеркальный щит рыцаря Лабудана.

– Прыгайте в кузов! Раз такое дело, отвезу вас, куда хотите!

Они хотели на другой берег озера, где можно купаться вдали от взрослых. И тыквокат, скрипя плетеным кузовом, повез шумную компанию по кольцевой дороге. Мимо желтых песков и широкой синей воды. Мимо хутора Зеленая Пятка. Мимо черного замка маркиза Грогуса. Этот сумасшедший маркиз сотню лет назад для пущего страха выкрасил свое жилище масляной сажей. Глядеть на такие стены и башни и впрямь стало жутко. Но природа не потерпела этого безобразия. Черные камни раскалялись под солнцем, а потом трескались от ночного холода. Скоро по всему замку пошли трещины и он стал рассыпаться. С горя маркиз бросил обветшавшую твердыню, уехал куда-то на безлюдное побережье и там сгинул в безвестности. А замок с той поры стоял пустой и мрачный, как легенда о Всеобщей Погибели. Конечно, теперь в нем водилось множество призраков. Даже ясным днем и в большой компании бродить по замку решались далеко не все…

Впрочем, очень скоро черный замок остался позади. Дорога обогнула Приозерную рощу, и тыквокат стал на границе травы и песка, недалеко от воды. Путешественники с хохотом посыпались из кузова. Тыквокат погудел медной трубой, дунул из воронок еще раз кислым запахом и укатил.

У рощи стояла полуразвалившаяся сторожевая башня. От башни тянулась к берегу и уходила далеко в воду невысокая каменная стена. Это были остатки старинного укрепления. Стена делила песчаную полосу и прибрежное водное пространство пополам. Будто нарочно для мальчишек и девчонок.

Вообще-то столичным школьникам полагалось плавать и нырять в купальных костюмах. У мальчиков они были похожи на длинные полосатые майки, сшитые между ногами. У девочек – разноцветные безрукавки и юбочки с оборками. Посудите сами, что за удовольствие плескаться в воде в таких вот нарядах! Все равно что лизать варенье через стеклянную крышку. Поэтому при каждом удобном случае школьный народ удирал на загородные берега.

Здесь, по разные стороны стены, можно было раздеться отдельно друг от друга. И в воде каменная кладка надежно разделяла купальщиков и купальщиц. Только слышны были тем и другим смех и визг, да иногда через камни перелетали брызги. Были в камнях узкие дыры – остатки бойниц, – но в них никто ни за кем не подглядывал. По крайней мере, мальчишки за девчонками – никогда. Ходили слухи, что среди больших парней есть такие любители, но нормальные люди (то есть Авкиного возраста) подобными глупостями не занимались. Во-первых, больно надо! Во-вторых, такие дела считались бесчестными. Они были из тех поступков, которые назывались "гугнига".

Тот, кого уличали в "гугниге", получал стыдную кличку "бзяка". Это, если один раз. А за несколько "гугниг" – виноватый делался "бзяка с отпадом". От такого звания избавиться было почти невозможно. Разве что уехать далеко-далеко. Или совершить геройство. Например, ночью пробраться в черный замок Грогуса и принести оттуда доказательство – кусочек от старинной мозаики со стены главного зала (картин из такого стекла больше не было нигде). Или сделать вредному учителю такую пакость, после которой неминуема встреча с баронессой фон Рутенгартен…

Песчаное дно у берега было твердое и пологое, без опасных ям и коряг. Даже для тех, кто плавал еле-еле, не было риска. Правда бестолковый

Томчик Вавага ухитрился-таки залезть на глубокое место и пустил было пузыри, но Авка и Тит Минутка вовремя ухватили его за уши. Вытащили на отмель и пинками прогнали на берег. Томчик не обиделся – понимал, что это для его же пользы.

Бултыхались, ныряли и гонялись друг за дружкой недолго. Вода в начале июня была не очень-то теплая. Скоро, посиневшие и в пупырышках, стали выбрасываться на теплый песок – на свои разделенные старинными камнями половины пляжа. И оказалось, что на мальчишкином участке теперь не только четвероклассники второй школы. Были и еще несколько ребят. В общем гвалте они втесались в компанию и купались, а теперь вместе со всеми грелись на солнышке.

Во-первых, это был Данька Белоцвет, младший паж из императорского дворца. К Даньке относились хорошо. Он был славный, любил возиться с малышами и никогда не задирал нос из-за того, что служит при дворе. За некоторыми другими, кто имел отношение к императорской свите, водилось такое: "Мы придворные, вы нам не компания, в нас благородная кровь". Но Данька-то понимал, что все люди одинаковые и кровь ни при чем. Да к тому же, если разобраться, у кого она не благородная?

В битве с коричневыми герцогами Капаррура, что случилась четыреста лет назад на Горьком поле, участвовало все мужское население Тыквогонии, и после победы император Тит Многомудрый всем уцелевшим и погибшим пожаловал рыцарское достоинство. И теперь любой сапожник или дворник мог вытащить из домашнего сундука хрустящий пергамент с бледно раскрашенным дворянским гербом и девизом.

В Авкиной семье тоже был такой документ. Сверху там виднелась витиеватая надпись на старотыквогонском: "Тружусь для новых всходов". А на рыцарском щите – изогнутый садовый нож и лопата. Потому что Авкин пра-пра… (уже не сосчитать, сколько этих "пра") …дедушка Серебран Головка в мирной жизни был садовником. А его потомок, Авкин папа, несмотря на благородный титул, работал старшим счетоводом в императорской конторе по учету тыквенных семян.

Кстати, не надо думать, что слово "императорский" означало в Тыквогонии какую-то особую важность. Просто все, что было не в частном, а в государственном владении, называлось именно так. "Императорская школа номер два", "Императорские пивные ларьки", "Императорский детский парк с каруселями", "Императорская фабрика соломенных шляп" и (простите уж!) даже многоместная казенная уборная на краю площади Цветоводов именовалась "Императорский общественный туалет". И тот песок, на котором сейчас валялись ребятишки, был "Императорский дикий загородный пляж".

Да, но мы отвлеклись от рассказа. Речь-то шла о Даньке Белоцвете. Даньку приветствовали как своего. Тем более что сейчас, без придворного (и без всякого) костюма, он ничем не отличался от остальных.

Кроме Даньки в компании появились два императорских гимназиста-первоклассника (на год старше Авки и его приятелей) и второклассник второй начальной школы Гуська Дых.

Гуська был костлявым глазастым существом с головой, похожей на остроконечное яйцо, к которому приклеили прямые волосы из соломы. Со своей мамой – портнихой тетей Анилиной – он жил по соседству с Авкой. Взрослые считали, что мальчики дружат. Но, конечно, это была не равноправная дружба. Просто получилось так, что год назад Авка спас Гуську от бродячего пса. Пес гавкал и наскакивал на семилетнего пацаненка, который ничего плохого ему не сделал, а, наоборот, вздумал по доброте душевной угостить собачку пирожком с тыквенной кашей. Со стороны пса это была "гугнига". Авка выдернул у забора репейный стебель и огрел зверя комлем по морде. Раз, другой! Тот наконец удрал. А Гуська с той поры считал Авку великим храбрецом и героем. Не знал, что при своем "подвиге" Авка чуть не напустил в штаны и потом икал до вечера.

И вот уже целый год Гуська был предан Авке всей душой. Однако без назойливости. Готов был выполнить любую просьбу, но не липнул, не таскался следом, если Авка не звал его. Как говорится, знал свое место. И за это Авка слегка уважал Гуську. Даже почти никогда не называл его хлястиком, хотя именно так у мальчишек было принято именовать подобных приятелей-оруженосцев.

Была для их приятельства и еще одна причина – похожие имена. По-настоящему Гуську звали "Густав". По вечерам, когда матери из окошек скликают домой сыновей, не поймешь, что разносится в воздухе: "Густав, Густав, Густав!" или "Август, Август, Август!" Получается: "Ав-гус-тав-гус-тав-гус-тав!.."

Сейчас у Авки было прекрасное настроение, и он обрадовался Гуське:

– Гусенок, ты как тут оказался?

– Услыхал, что вы столкнули географию и укатили сюда. И бегом за вами, короткой дорогой.

Короткая дорога была не та, по которой добирались на тыквокате, а слева от озера. По ней до города совсем недалеко.

Авка подарил Гуське три стеклянных шарика: желтый, лиловый и зеленый. Гуська порадовался, поразглядывал их на свет и спрятал в карман широченных белых брюк – подвернутых и с красной заплатой на колене. Они валялись рядом с ним на песке.

– Авка, этими шариками можно играть в чопки?

– Конечно! Каждый стоит пять чопок, не меньше…

Их разговор услыхали те, кто по соседству, и сразу понеслось:

– А давайте играть в чопки!

– Ура, в чопки!

– Давайте! У кого что есть?

Чопки – азартная игра. Конечно, учителя ее запрещали. Раз-другой поймают, и пожалуйте к баронессе фон Рутенгартен. Но здесь, на "Императорском диком пляже", была вольная воля!

Вообще-то чопка – это жестяная крышка от пивной бутылки. Если простая, то и цена у нее самая малая, "одна чопка". Если золотистая – две чопки. Если с картинкой – три. Но играли и на всякую другую мелочь: на стеклянные шарики, шестеренки от часов, шпульки от ниток, брошки, огрызки цветных грифелей. В общем, на то, что найдется в карманах. Заранее договаривались, какая штучка сколько стоит. Про Авкиного шахматного рыцаря решили, что двадцать чопок. Про шарики – семь.

Императорский паж Данька Белоцвет вежливо спросил через стену:

– Девочки, будете играть с нами в чопки?

На него зашикали: вот дурень, придется же залезать в костюмы, а кому охота. Впрочем, девочки ответили из-за камней, что они такими глупостями не занимаются, у них нормальная игра. Слышна была считалка:

И тут же всегдашний спор: за сколько слов считать "ни гу-гу? За одно, за два или даже за три? (Потому что некоторые считали: «гугу» надо писать через черточку.)

Мальчишки тоже начали считаться, встали в круг.

Это хором. И при последнем слове каждый выкидывал перед собой пальцы – кто сколько задумал (а можно и нисколько, нолик из пальцев).

А дальше – сложный расчет: какая сумма сложилась из торчащих пальцев, где грудка чопок с таким номером, кто ее должен расшибать… Конечно, тут случалось немало споров. Но до драк не доходило. Драться во время игры – "гугнига", а после игры уже неохота…

Нынче особенно везло кучерявому Бастиану Каталке. Он изрядно обчистил всех остальных. Даже Авкиного рыцаря выиграл (правда Авка выкупил его за три шарика). Неплохо играл и серьезный, обстоятельный Кир Очкарик. А пострадал больше всех Данька Белоцвет. Он вошел в азарт, ставил чопку за чопкой и проигрывал все подряд. Продул даже любимую медную звездочку от шпоры конного гвардейца. И так ему хотелось отыграть эту звездочку!

Данька не выдержал. Оторвал от своих придворных штанов две золоченые пуговки. Каждая – аж по сорок чопок!

– Попадет тебе, – сочувственно сказал Гуська.

– Отыграюсь!

И не отыгрался. Пуговки тоже ушли к кучерявому Баське.

Императорский паж сел на песок и заплакал. Через час ему полагалось явиться во дворец, на дежурство. А как в таком виде?

Все насупленно замолчали. Баська посопел, подполз по песку к Даньке, сунул ему в кулак пуговки.

– На, не реви…

Данька благодарно шмыгнул носом.

– Ты не думай, я потом отдам. Все восемьдесят…

– Да не надо. Только больше не играй на казенные… Эй, у кого есть нитки-иголки?

У мальчишек, разумеется, не было. Штаны и пуговицы бросили через стену девочкам.

– Пришейте побыстрее! А то во дворце Даньке оторвут не пуговки, а голову!

Девчонки поворчали, но работу сделали быстро. Перекинули штаны обратно. Данька замахал ими, стряхивая песок. Штаны были очень узкие, похожие на рыцарский стяг с двумя длинными косицами. Одна косица желтая, другая красная. Данька влез в них торопливо и со скрипом. Потом натянул зеленую бархатную курточку с пуфами у плеч, сунул ноги в лаковые полусапожки с кружевами на отворотах. Нахлобучил зеленую шапочку с перьями. Кружевным обшлагом вытер щеки.

– Девочки, спасибо! Ребята, я побежал! – И замелькал разноцветными ногами.

Стали собираться домой и остальные. Кое-кто отправился немедля, другие поныряли напоследок и тоже двинулись к дороге. По двое, по трое.

Скоро на мальчишечьей половине остались только Авка и Гуська. А за стеной, кажется, вообще никого.

Авка не спешил, дома делать нечего. Разве что заставят перекладывать поленницу для просушки, но в этом интересного мало. Но и в воду ему не хотелось, накупался до озноба. А Гуське хотелось. Он, такой тщедушный на вид, совсем не боялся холода. Готов был плескаться в озере часами, хотя плавал не многим лучше Томчика Ваваги.

– Авка, я окунусь разок, можно?

– Только не лезь на глубину.

– Нет, я рядышком! – И умчался.

Авка лениво поглядывал, как незагорелый еще и костлявый Гуська плещется недалеко от берега, грелся под солнышком и размышлял. О том, что сегодня что-то не так. Какой сбой-то в нормальном течении событий. Нет, ничего плохого не случилось, наоборот. И с экзаменом великая удача, и на тыквокате прокатились (Авке такой случай привалил впервые в жизни), и… Данькина неприятность закончилась так неожиданно и по-доброму.

Досадно, что Данька пустил слезы. Реветь (даже потихоньку) из-за проигрыша – дело недостойное, даже если тебя ждет нахлобучка. Конечно, бзякой за это не назовут, но и сочувствовать не будут. А сегодня вот – все Даньку пожалели, это же видно было.

Пуговки ему бы в любом случае отдали, но под клятву, что завтра же вернет долг, причем с наценкой. Да еще и похихикали бы. А сейчас вон как вышло! Кучерявый Каталка вроде бы не из самых добреньких, а поступил прямо как рыцарь Татан Великодушный из книжки "Тыквогонские легенды". Все это как-то непонятно.

Сбой привычных правил вызывает в душе напряжение (даже если это хороший сбой). Не страх, но какое-то ожидание. Будто за одной необычностью случится ч т о – т о е щ е. Авка по опыту знал, что часто так и бывает. Например, прошлым летом он отвел в стадо Матильду, вышел на опушку рощи и увидел в небе тройную, небывалой яркости радугу! Полюбовался, подумал "к чему бы это" и почти сразу наткнулся в траве на Мукку-Вукку (она и сейчас живет у него в доме). А осенью было такое: с утра в Авкиной голове придумалась глупая песенка -

а в полдень качнулась земля – киты, видать, и впрямь чего-то не поделили. Правда землетрясение было слабенькое, ничего не разрушилось, только целых полчаса звонили колокола городских часов да в Императорском детском парке сами собой крутились карусели…

Вот и сейчас, после всех нынешних событий, Авке казалось – вот-вот ч т о – т о произойдет. Порой делалось вокруг тихо-тихо. И загадочно. Как во сне. Это было приятно и… страшновато. Авка наконец тряхнул головой.

– Гусенок! А ну вылезай! Весь уже синий! – (Хотя с берега было не разглядеть, синий он и ли еще какой.)

Гуська послушно выскочил на песок. Запрыгал, захлопал себя по ребристым бокам. Авка, ворча для порядка, растер его своей рубашкой.

– Одевайся живо!

Гуська прыгнул в широченные штаны, натянул их до подмышек. Авка со вздохом стал натягивать школьный костюм. Было немного жаль, что ничего так и не случилось. И, видимо, уже не случится…

Но…

Что-то на миг закрыло солнце. Свистнуло над головами. Пронеслось, замедлило полет. Зависло над берегом в сотне шагов от мальчишек. Круглое, большущее, сверкающее выпуклым стеклом.

– Ложись, – быстро сказал Авка. И они с Гуськой зарылись подбородками в песок.

Какая форма у Земли?

Полукруглое ч т о – т о лежало неподвижно. Частью в воде, частью на песке. Может, это Луна раскололась надвое и прозрачная половина плюхнулась сюда, на Императорский дикий пляж?

Если так, это будет великое открытие. Авка прославится на всю Тыквогонию и окрестные страны (ну, и Гуська заодно). Надо пойти и посмотреть.

Только почему-то не очень хотелось вставать.

Авка посмотрел на а Гуську. Тот смотрел на Авку с испугом, но и с готовностью выполнить всякую команду. "Что ж, пошли", – хотел уже сказать Авка. Но в этот миг в блестящий купол бесшумно разъехался. В темной щели возник мальчишка. Он уперся в края ладонями, раздвинул щель пошире и шагнул на песок.

И сразу пошел к Авке и Гуське.

И чем ближе подходил, тем понятнее делалось: не мальчишка это, а девочка.

Да, одежда была мальчишечья – такие же, как у Авки узкие брючки до колен (только не бархатные, а, кажется, кожаные), тесная серая безрукавка со шнуровкой на груди, тупоносые башмаки на босу ногу. И стрижка короткая, и никаких сережек, брошек и бус. Но по легкой походке, по чуть заметной плавности движений все же можно было угадать девочку.

Гуська, видимо, тоже угадал. Извернулся и быстро сменил лежачую позу на сидячую, обхватил колени. Авка тоже торопливо сел. А потом встал. Сообразил: девочка-то незнакомая, неизвестно откуда и, скорее всего, без всякой вредности и склонности к дразнилкам. А он – житель здешних мест. Можно сказать, хозяин на этом берегу. Значит, надо вести себя как подобает.

– Привет, – сказала девочка.

Она стояла теперь в двух шагах. На лбу ее, отжимая назад светлые прядки, сидели большущие очки. Вернее, прозрачная полумаска. Странная такая. И слово "привет" прозвучало тоже странно: слегка растянуто ("приве-ет") и с незнакомой ноткой (лишь после Авка вспомнил, что это называется "акцент").

Авка сдвинул босые пятки и наклонил голову:

– Здравствуйте, сударыня…

Она сморщила похожую на изгиб кукольного ботинка переносицу.

– Давай без церемоний, ладно? – (Без "церемо-оний" – получилось у нее.) – Тебя как зовут?

– Август… Авка. А это Гуська.

Гуська стоял рядом и смущенно отряхивал песок с широченных штанин.

– А меня Звенит.

– Где у тебя звенит? В ухе, что ли? – сумрачно от стеснения спросил Гуська. И глянул исподлобья.

Она не обиделась. Показала в улыбке большие редкие зубы.

– Имя такое – Звенит. А можно – Звенка. Так меня мой дед зовет. И ребята…

Авка пошвыркал ступней о песок и сказал опять:

– А это Гуська.

– Ага, – согласился Гуська. – То есть Густав.

– Вот и хорошо, – еще шире улыбнулась она.

– Что хорошо? – подозрительно спросил Гуська.

– То, что познакомились. Вы ведь первые, кого я здесь увидела… Как называется этот берег?

– Это… Императорский загородный дикий пляж, – отозвался Авка. Он был удивлен.

Удивилась и Звенит:

– Значит, у вас тут империя?

– Что значит "у вас"? – Авка слегка обиделся. – Ты сама-то откуда. Из Диких областей, что ли?

– Тогда почему ты не черная? – придирчиво спросил Гуська. – И даже ничуточки не коричневая.

– У нас в Никалукии нету никого черных и коричневых. Разве что сильно загорят. Но это лишь к концу лета… И никакой империи тоже нету. У нас давно уже самая республиканская республика с выбранным президентом.

– В какой это еще Никалукии? – возмутился Гуська. Авка остановил его взглядом (все-таки с гостьей говоришь) и с достоинством возразил:

– Во всем мире, который расположен под небесной твердью, страны под названием Никалукия нет. Вы, видимо, шутите.

– Ничего себе шуточки! Тогда откуда же я, по-вашему? – Протяжные интонации у нее совсем исчезли.

– Не знаю. Только не из этой… не из Никалукии. Я, к вашему сведению, только сегодня сдал экзамен по географии, причем весьма неплохо. И карту мира помню назубок… вот, – Авка большим пальцем ноги уверенно изобразил на песке неровный круг. Расчертил его несколькими линиями. – Вот наша Тыквогония, она занимает главное место. Вот хребет Большой Ящер, а за ним Дикие области, которые раньше вели с нами войны, но теперь заключен мир. Вот здесь Северный Тыквореп, это в самом деле республика, с президентом, но она вовсе не Никалукия. А тут вот было еще герцогство Караутана, но в прошлом веке оно соединилось с империей, хотя герцог там есть до сих пор…

Звенит слушала Авку без улыбки. Потом уперлась ладонями в перемазанные чем-то черным колени и склонилась над песочной картой.

– Ну и что? Ты ведь нарисовал только свой материк…

– Чего-чего? – опять не очень дружелюбно встрял Гуська.

– Ну, здесь только ваша часть земной поверхности. А наша Никалукия совсем на другом материке. К западу от вас. Называется Большая Элефанта. Потому что есть еще Малая Элефанта, там действительно живут темнокожие племена, но не черные и не коричневые, а лиловые…