Ковчег спасения. Пропасть Искупления Рейнольдс Аластер
– Потери оказались чрезвычайно высоки, но мы добились успеха.
– А что задержало работу над прототипом на десять лет?
– К сожалению, контроль на микроскопическом уровне, пусть и чрезвычайно важный для фундаментальной науки, имел весьма небольшую практическую ценность. Но в последнее время мы шли от открытия к открытию и научились подавлять инерцию на обычном уровне. Этого достаточно, чтобы эффект отразился на динамике корабля.
– Ничего не скажешь, амбициозная затея, – произнес Ремонтуар, глянув на Фелку, а затем на Скади.
– Амбициозность – это то, что отличает нас от других людей.
– А другая фракция… у которой вы позаимствовали технологию? Почему она не добилась такого же результата?
У Ремонтуара создалось впечатление, что Скади формулирует мысли с чрезвычайной тщательностью, не желая сказать лишнего.
– Все предыдущие попытки обуздать инерцию были обречены на провал. К проблеме подходили не с той стороны. Инерция – свойство не материи, но вакуума, в который материя погружена. Сама по себе материя инерцией не обладает.
– То есть вакуум порождает инерцию?
– Не вакуум в привычном нам смысле, а то, что он представляет собой на квантовом уровне: кипящее море флуктуаций с непрерывно возникающими и исчезающими частицами и квантами – словно отблески солнца на волнах. Именно волнение, неспокойность вакуумного «моря» и рождает инерцию. И чтобы управиться с нею, нужно изменить свойства квантового вакуума, найти способ увеличивать или уменьшать энергию нулевых флуктуаций электромагнитного поля. То есть успокоить море в локальном объеме.
Ремонтуар присел на корточки:
– Если вы не против, дальше я не пойду.
– Мне тоже худо, – сообщила Фелка, опускаясь рядом. – Тошнит, и голова кружится.
Робот неуклюже развернулся:
– Вы ощущаете физиологические эффекты поля. Ваша инертная масса упала до половины прежнего значения. Внутреннее ухо дезориентировано уменьшением веса перилимфы. Сердце бьется чаще – оно приспособлено выбрасывать наполняющую его кровь с силой, определяемой инерцией этого объема. Инерция уменьшилась вдвое, и сердечные мышцы реагируют быстрее на импульсы от нервов. Если подойти ближе к генератору поля, начнется фибрилляция. Без медицинской помощи вы погибнете.
– К счастью, вам это не грозит. – Ремонтуар улыбнулся бронированному роботу.
– Поверьте, мои ощущения тоже будут очень неприятными.
– Так что же делает машина? Сводит всю инерцию внутри определенной области к нулю?
– В текущем режиме работы – нет. Радиус поля и эффективность подавления зависят от режима. Пока мы в области квадратичного затухания поля. Иными словами, если мы вдвое ближе, подавление вчетверо сильней. Подавление резко возрастает в ближайшей окрестности генератора, но до нуля не падает.
– А в других режимах?
– Мы их называем состояниями. Они возможны, но гораздо нестабильней этого. – Скади запнулась, внимательно посмотрела на Ремонтуара. – Вам плохо? Может, лучше вернуться?
– Пока терпимо. Расскажите еще о своем сокровище.
Скади улыбнулась – как обычно, высокомерно и сухо, но Ремонтуар без труда увидел: она гордится делом рук своих.
– Первое крупное открытие мы совершили, продвигаясь в абсолютно ином направлении. Создали область усиленных флуктуаций, увеличили инерцию. Назвали это «состоянием номер один». В области поля всякое движение прекращалось, инерция доминировала. Правда, увеличить ее до макроскопических размеров мы не смогли – «состояние номер один» оказалось нестабильным. Но при том открылось много перспективных направлений для исследования. Если сумеем затормозить всякое движение, увеличив инерцию на много порядков, получим идеальную ловушку, область стазиса – или непроницаемый силовой барьер. Однако создать «состояние номер два», квадратично затухающее поле подавляемой инерции, оказалось технически проще. Тогда-то все детали головоломки легли на должные места.
– Не сомневаюсь, – буркнул Ремонтуар.
– Существует и «состояние номер три»? – спросила Фелка.
– Это предсказанная вычислениями сингулярность. Думаю, физически она нереализуема. Вся материя в области поля превращается в кванты поля, в фотоны. Рождается пузырь, заполненный чистым светом. Но такое едва ли возможно, поскольку предполагает сильное локальное нарушение закона сохранения квантового углового момента.
– А за ним, по другую сторону сингулярности? Существует ли «состояние номер четыре»?
– Думаю, не стоит забегать вперед. Пока мы исследовали свойства в определенном, имеющем ясный смысл пространстве параметров. Что дальше – сказать трудно, и вряд ли стоит строить гипотезы. Пока почвы для них слишком мало.
– И насколько надежна новая технология?
– «Паслен» пока единственный корабль, где она применена. В первом его вылете я опробовала подавление инерции. Уменьшила ее на небольшую, внешне незаметную, но достоверно определяемую по расходу топлива величину.
– А сейчас?
– Сейчас поле гораздо сильнее, чем в первом вылете. Теперь эффективная масса корабля – лишь одна пятая от той, с какой мы покидали Материнское Гнездо. Совсем малая часть звездолета находится вне поля. Но простое облегчение корабельной массы – малая доля возможного. Мы можем достичь гораздо большего, просто увеличивая интенсивность поля. – Скрипнув броней, Скади хлопнула в ладоши. – Вдумайтесь, Ремонтуар: мы способны уменьшать массы наших тел в сто раз – и развивать ускорения в сотню g! Если окажемся целиком в области подавления, сможем приспособиться к малой инерции – и достигнем крейсерской околосветовой скорости за пару дней. Субъективное время путешествия между звездами сократится до пары недель. Исчезнет необходимость в анабиозе! Представляете возможности? Галактика вдруг станет куда меньше и уютней, чем прежде.
Ремонтуар встал.
– Но развили вы эту технологию не ради освоения Галактики, – пробормотал он, опершись о стену.
Голова кружилась, как у пьяного. Он очень давно не чувствовал себя так плохо. Экскурсия оказалась исключительно интересной, но сейчас хотелось одного – поскорей вернуться туда, где кровь в теле поведет себя, как ей предназначено природой.
– Ремонтуар, я не уверена, что понимаю вас.
– Эта технология – на случай появления волков. Создана по той же причине, что и эвакуационный флот.
– К чему вы клоните?
– Вы искали средство удрать, на тот случай, если не сможем отбиться.
Клавэйн пробудился от искусственно вызванного сна. Открывать глаза не хотелось – так заманчиво снова забыться, продолжить чудесную прогулку по шотландскому лесу под дождем. Но старые безжалостные солдатские инстинкты заставили взбодриться, разобраться, в чем дело. Засыпая, он наказал корвету не будить, иначе как при поступлении важных известий или возникновении угрозы. Быстрый анализ ситуации показал: налицо угроза. И какая!
Погоня. Требовалось разобраться, кто или что его преследует.
Он зевнул, почесал в пышной бороде. Увидел свое отражение в окне кабины и слегка встревожился: налитые кровью глаза, волосы колтуном – ни дать ни взять псих-отшельник в пещере. Приказал корвету выключить тягу на несколько минут, подставил ладони под кран, поймав крупные амебообразные капли. Искусно пришлепнул их к лицу, смочил волосы, пригладил бороду. Снова посмотрелся в окно. Облик выиграл совсем немного, но, по крайней мере, на свирепого маньяка Клавэйн уже не был похож.
Он отстегнулся, занялся приготовлением завтрака. Из опыта знал: приключающиеся в космосе неприятности делятся на две категории. Первая убивает на месте, и обычно без предупреждения. Вторая оставляет вдоволь времени поразмышлять над бедственным положением, даже если выхода нет в принципе. Разбудившая неприятность, пожалуй, может подождать, пока Клавэйн насытится и выпьет кофе.
Он включил музыку. Кабину наполнили звуки неоконченной симфонии Квирренбаха. Потягивая кофе, Клавэйн просмотрел бортовой журнал. С удовольствием, хотя и без удивления, отметил: на всем протяжении пути от кометы корвет функционировал безукоризненно. Топлива вполне хватит, чтобы добраться до Ржавого Пояса и выйти на орбиту Йеллоустона. Так что проблема не в корабле.
Как только бегство стало очевидным, из Материнского Гнезда полетели максимально сфокусированные сообщения. Корвет их записывал и расшифровывал.
Клавэйн надкусил гренок и приказал:
– Воспроизводи в порядке получения и сразу стирай.
Да, о содержании первых посланий можно догадаться без труда. Материнское Гнездо умоляет развернуться и лететь домой. Сочленители еще соблюдают вежливость, делают вид, что у него может быть уважительная причина для поступка, который однозначно выглядит попыткой дезертирства. Но ни искренности, ни надежды на успех не ощущалось. Затем уговоры прекратились и пошли угрозы.
Из Материнского Гнезда вылетели ракеты. Клавэйн поменял курс, сбил их со следа и решил, что с опасностью покончено. Корвет быстроходный, в пределах системы его ничто не догонит.
Однако новая серия посланий исходила не из Материнского Гнезда. Их источник находился невдалеке от Гнезда, всего в паре угловых секунд, и частоты сдвигались в синюю сторону – передатчик двигался, ускорялся.
Клавэйн прикинул ускорение: полтора g. Загрузил данные в тактический симулятор. Получил ожидаемый результат: корабль с таким ускорением не догонит корвет в пределах системы. Тогда позволил себе расслабиться, раздумывая, на что же надеется преследователь. Может, всего лишь хочет произвести впечатление, показать, что Материнское Гнездо не смирилось и прилагает все усилия? Но не в характере сочленителей растрачивать ресурсы попусту, тем более на бессмысленные жесты.
– Воспроизводи дальше! – приказал он машине.
Формат следующих посланий был аудиовизуальным. Посреди кабины возникла голова Скади, окруженная размытым овалом фона. Она говорила вслух. Понимала, что Клавэйн теперь не позволит ей прямого контакта с разумом.
– Здравствуйте, Клавэйн! Пожалуйста, выслушайте внимательно. Как вы уже могли догадаться, мы летим за вами на «Паслене». Должно быть, вы рассчитывали на невозможность догнать вас или приблизиться на расстояние выстрела. Расчет неверен – мы ускоряемся, причем постоянно. Равномерно увеличиваем тягу. Если сомневаетесь, определите доплеровский сдвиг наших сообщений.
Лишенная тела голова замерла, затем пропала.
Клавэйн изучил следующее сообщение, отправленное спустя полтора часа. Его сдвиг соответствовал ускорению в два с половиной g.
– Клавэйн, сдавайтесь немедленно, и я гарантирую вам справедливый суд. Вы не можете выиграть!
Качеством послание не отличалось: голос звучал странно, механически. Наверное, сжатие записи при декодировании сделало образ практически статичным, двигались только рот и глаза.
Следующее послание: три g.
– Клавэйн, мы видим выхлоп вашего корабля. Температура и частотный сдвиг излучения говорят о том, что вы ускоряетесь на предельной тяге. Хочу предупредить: мы еще вовсе не приблизились к своему пределу. «Паслен» – необычный субсветовик, он гораздо быстрее и опаснее. Мы способны догнать и перехватить вас. – Похожее на маску лицо перекосила жуткая гримаса. – Но еще есть время для переговоров. Я позволю вам выбрать точку рандеву. Малая планета, комета, открытое пространство – мне все равно.
Он стер сообщение. Конечно, Скади блефует насчет выхлопа. А послание – ловушка, попытка заставить беглеца выдать свое местонахождение, отправив ответ.
– Хитро, ничего не скажешь, – ухмыльнулся Клавэйн. – Так ведь и я не лыком шит.
Однако ситуация беспокоила его. Корабль Скади и в самом деле слишком уж энергично разгонялся. Правда, сдвиг в синюю сторону могли подделать, изменив частоту сообщения перед его отправкой. Однако интуиция подсказывала: преследователи не блефуют. Скади бросилась вдогонку на невероятно быстром корабле, и теперь дистанция стремительно сокращается.
Клавэйн съел гренок, еще послушал Квирренбаха.
– Воспроизводи остальное! – приказал корвету.
– Больше сообщений нет, – ответил тот.
Клавэйн изучал новости, когда корвет сообщил о новой серии посланий. Причем эти пришли не от Скади.
– Воспроизводи, – неуверенно распорядился Клавэйн.
Первое – от Ремонтуара. Его голова появилась среди комнаты, лысая, ухоженная. Ремонтуар выглядел гораздо живее, чем Скади, и в голосе слышалось куда больше эмоций. Старый друг наклонился вперед и заговорил чуть ли не умоляюще:
– Клавэйн, надеюсь, ты меня выслушаешь и серьезно подумаешь. Если получил сообщение от Скади, то уже знаешь: мы способны догнать тебя. Это не шутка и не уловка. Скади меня прикончит, если узнает об этом разговоре. Но я не сомневаюсь, что ты сотрешь это сообщение, не дашь информации попасть к врагам. Дело вот в чем. На «Паслене» стоит новая аппаратура. Ты уже в курсе: Скади проводит научные эксперименты, но чем именно занимается, до сего дня оставалось неизвестным. Теперь я знаю: у нее есть машина для подавления инерции. Я не претендую на понимание ее функций, но действие наблюдал собственными глазами. И ощущал внутренностями. В настоящий момент мы идем на четырех g. Если ты еще не убедился в этом самостоятельно, можешь проверить смещение передатчика. Мы ускоряемся. По словам Скади, можно подавить еще больше инертной массы субсветовика. – Ремонтуар сурово смотрел в камеру. – Мы засекли твой выхлоп, Клавэйн, и теперь приближаемся. Тебе не уйти. Прошу как друг: прекрати убегать. Я хочу снова видеть тебя, разговаривать с тобой, смеяться, как прежде.
– Следующее сообщение! – приказал Клавэйн.
Корвет подчинился, и на смену Ремонтуару пришла Фелка. Вот это да! Клавэйн не особо гадал, кто именно отправился за ним в погоню. Достаточно и того, что среди преследователей уж точно присутствует Скади. Она тщательно проверит исправность предназначенной для уничтожения дезертира ракеты и не сочтет зазорным лично отдать приказ о ликвидации. Ремонтуар полетел ради Гнезда, которое считает, что именно ему надлежит исполнить тяжелый долг, что лишь он достаточно квалифицирован для поимки старого друга.
Но Фелка? Ее Клавэйн уж точно не рассчитывал обнаружить среди охотников на человека.
Голос Фелки выдавал усилия, требующиеся для разговора и дыхания при четырех g.
– Клавэйн, ради бога, остановись… Тебя хотят убить. Непохоже, чтобы ты был нужен Скади живым. Конечно, она совсем не прочь сперва отомстить, ткнуть носом в сделанное…
– И что ж я такого сделал? – недоуменно спросил Клавэйн у изображения.
– Короче говоря, в ее руках ты долго не проживешь. Но если повернешь назад, уведомишь Материнское Гнездо, что сдаешься, у тебя будет шанс. Клавэйн, ты меня слушаешь?
Она протянула руку, пошевелила пальцами перед камерой, будто касаясь невидимого лица, изучая его черты в тысячный раз.
– Я хочу, чтобы ты вернулся домой живым и здоровым. Даже не осуждаю за побег. Я во многом сомневаюсь и не думаю, что сама бы…
Она запнулась, потеряв нить суждения, помолчала, собираясь с мыслями.
– Клавэйн, сейчас скажу тебе кое-что… Может, это покажется важным, повлияет… Я раньше не говорила, но теперь, кажется, подошло время. Думаешь, я циничная? Наверное. Я хочу, чтобы ты вернулся. Только по этой причине и обратилась к тебе. Надеюсь, ты меня простишь.
Клавэйн ткнул пальцем в стену корвета, веля уменьшить громкость музыки. Повисла горькая, щемящая сердце тишина.
Фелка вновь заговорила:
– Это случилось на Марсе, когда ты попал в плен к Галиане. Она продержала тебя пять месяцев и выпустила. Ты должен помнить, что тогда происходило.
Он кивнул. Конечно, для таких воспоминаний четыре века – пустяк.
– Гнездо Галианы обложили со всех сторон. Но она не сдавалась. Строила планы на будущее, хотела привлечь новых сторонников. Но Гнезду не хватало генетического разнообразия. Она хваталась за любую новую ДНК. Ты не занимался с ней любовью на Марсе, но получить образцы нетрудно. Донор и не заподозрит.
– И? – прошептал он.
– Когда ты перешел на нашу сторону, Галиана объединила твою ДНК со своей. Из этого генетического материала я и произошла. Хоть и рождена в искусственной матке, я дочь Галианы. И твоя.
– Следующее сообщение! – приказал Клавэйн корвету, не желая слушать дальше.
На него слишком много навалилось вдруг. Кое-что невозможно понять и принять сразу, хотя Фелка сказала лишь то, о чем он давно подозревал. И молился, чтобы это оказалось правдой.
Других сообщений не было.
Испугавшись, Клавэйн приказал отмотать назад, воспроизвести послание Фелки снова, но корабль, исполняя приказ, тщательно стер запись. Осталось лишь то, что сохранилось у самого Клавэйна в памяти.
Он долго сидел в тишине. Как же далеко его занесло от дома, от друзей. Летит к врагу, чтобы совершить то, в правильности чего не уверен. Вполне возможно, он скоро умрет и останется в памяти народа как предатель. Даже противник не окажет ему посмертного уважения. А еще слова, долетевшие сквозь космическую стужу, вонзились в сердце. Простившись с Фелкой, он убедил себя, что больше не думает о ней как о дочери. Но теперь услышал от нее правду. И если не повернет назад, больше ее не увидит. Никогда.
Но выбор сделан, и пути назад нет.
Клавэйн заплакал.
Глава шестнадцатая
Торн осторожно ступил на борт «Ностальгии по бесконечности». Вертел головой, осматривал все с лихорадочным интересом, не желая упустить ни единой детали, способной выдать подвох, обман, несоответствие рассказанного реальности. И моргнуть боялся: а вдруг не заметит мелочь, способную раскрыть колоссальную фальшь? Может, женщины – как фокусники, отвлекающие внимание публики? Может, им только того и нужно, чтобы Торн размяк и утратил бдительность?
Напрасные подозрения. Трудно подделать полет на шаттле, но даже если эта парочка и умудрилась, то звездолет уж точно настоящий.
Несомненно, Торн в космосе, на борту колоссального субсветовика, легендарного корабля триумвира. Тут и сила тяжести ощущалась по-другому.
– Да, вы бы сами не сделали этого и за сотню лет, – пробормотал он, шагая рядом с женщинами. – Даже с помощью ультра. И вообще, какой смысл втирать мне очки?
– Значит, вы уже готовы поверить нам? – спросила инквизитор.
– Вам удалось завладеть кораблем, с этим не поспоришь. Причем большим, судя по увиденному мною, никак не меньше «Лореана». Но и он вряд ли вместит двести тысяч «спящих».
– Ему и не потребуется, – сказала другая женщина. – Это же эвакуация, а не круиз. Наша задача – увезти людей с Ресургема. Самых слабых погрузим в криосон, а большинству придется бодрствовать в крайне стесненных условиях. Не бог весть какое удовольствие, но чертовски лучше смерти.
С этим тоже не поспоришь. Торн и сам отнюдь не планировал комфортабельного путешествия для населения целой планеты.
– Как думаете, сколько времени придется провести здесь людям до возвращения на Ресургем?
Женщины переглянулись.
– Боюсь, о возвращении даже речи быть не может, – ответила старшая.
Торн пожал плечами:
– Мы прилетели на голый камень. Если потребуется, все начнем сначала.
– Под вопросом само существование планеты. – Женщина стукнула кулаком о стену. – Но здесь мы сможем содержать людей весь необходимый срок: хоть годы, хоть десятилетия.
– Но мы можем перелететь в другую звездную систему, – заметил Торн. – Все-таки это субсветовик.
Женщины не ответили.
– Я по-прежнему хочу знать, чего вы так испугались.
Старшая, назвавшаяся Ириной, спросила:
– Торн, вас кошмары не мучают?
– Нет, сплю вполне нормально.
– Боюсь, это ненадолго. Раз хотите узнать, ступайте за мной.
Когда пришло сообщение, Антуанетта еще находилась на «Буревестнике», проверяла бортовые системы. Каботажник стоял в доке на «карусели» Новый Копенгаген. Ремонтники успели устранить большинство серьезных повреждений и нейтрализовать влияние оставшихся. Ксавьеровы помощники трудились не покладая рук, поскольку ни он, ни Антуанетта не могли задержаться в доке даже на один лишний час. Обезьяны согласились работать, несмотря на то, что прочие гиперприматы на «карусели» или забастовали, или поголовно слегли, подцепив таинственный вирус, в одночасье преодолевший с десяток иммунных барьеров.
Ксавьер заметил: приматы явно сочувствуют и хотят помочь. Они не любили Феррисвильскую конвенцию, а насмотревшись, как полиция преследует Ксавьера и Антуанетту, исполнились желанием нарушить профсоюзные правила. Конечно, недаром – Ксавьеру предстояло заплатить бригаде гораздо больше, чем ему хотелось бы. Однако отец Антуанетты частенько говаривал: «Скупой платит дважды». И она эту простую житейскую мудрость твердо усвоила.
Когда консоль запищала, Антуанетта проверяла установки распределения полей в токамаке, зажавши в зубах карандаш, а под мышкой – компад. Сразу подумала, что не туда ткнула и вызвала ошибку в судовой системе управления.
Заговорила, не выпуская изо рта карандаш. Знала: Зверь разберет и такое бормотание.
– Эй, Зверь, исправишь?
– Юная леди, это сигнал прибытия внешнего сообщения.
– От Ксавьера?
– Нет, юная леди, не от мистера Лиу. Насколько я могу судить, оно прибыло из-за пределов «карусели».
– Значит, от полиции. Забавные эти копы. Обычно же не звонят, просто появляются, будто какашка на пороге.
– Юная леди, похоже, это и не полиция. Осмелюсь предположить, что разумнее всего было бы просто прослушать сообщение.
– Ах ты, умная шестеренка… – Антуанетта вынула изо рта карандаш, сунула за ухо. – Зверь, перекачай его на компад.
Картинка с данными по токамаку отодвинулась, на ее месте возникло составленное из крупных пикселей лицо. Отправитель, несомненно, хотел обойтись минимальной шириной частотной полосы. Однако лицо это девушка узнала сразу.
– Антуанетта, это снова я. Надеюсь, вы благополучно добрались домой. – Невил Клавэйн замялся, скребя в бороде. – Я передаю это сообщение через пятнадцать ретрансляторов. Некоторые из них пережили эпидемию, а есть и еще древнее, из эпохи Американо. Так что качество может быть не ахти. Боюсь, возможности ответить у вас нет, а у меня нет возможности послать еще одно сообщение. В прямом смысле это мой последний шанс. Мне нужна ваша помощь. Очень. – Он смущенно улыбнулся. – Знаю, что вы думаете: ведь обещал убить, если встретимся снова. Я это сказал всерьез. Хотел, чтобы и вы приняли это всерьез и не ввязывались в неприятности. Искренне надеюсь, что вы поверите мне – и согласитесь исполнить мою просьбу.
– Вашу просьбу? – спросила она, ошеломленная, глядя в компад.
– Антуанетта, я прошу вас прилететь и спасти меня. Понимаете, я в большой беде.
Дальше послание не содержало ничего особенного. Клавэйн просил о несложном, Антуанетта вполне могла помочь. Он и координаты дал точные, искать не нужно. Конечно, времени в обрез и риск немалый, не говоря уже о рискованности общения с Клавэйном. Но все в пределах возможного, причем без особого труда. Сразу видно: Клавэйн заранее продумал детали, предвидел возражения, вероятные проблемы. Удивительно, как он обстоятельно все просчитал.
Но хоть придумано здорово, какая, к черту, разница? Это же письмо от Клавэйна, Фарсидского Мясника, в последнее время упорно вторгавшегося в кошмары Антуанетты, воплощая прежде безликий ужас паучьих камер обработки пленных. Он склонялся над нею, управлял блестящими машинами, погружающимися в ее обнаженный мозг.
И не важно, что он спас ей жизнь.
– Да ты шутишь, старик! – буркнула Антуанетта.
Клавэйн плыл в одиночестве сквозь пространство, глядя вслед уходящему на автопилоте корвету. Тот уменьшался медленно, но неуклонно, и вот уже его стрелообразный силуэт трудно отличить от далекой слабой звезды. Затем полыхнул главный двигатель, выдал струю яркого синего пламени, направленного в сторону преследующего «Паслена». Клавэйн полагал, что сумел определить его положение с достаточной точностью. Корвет разгонялся мощно. Если бы пассажир остался на борту, неминуемо был бы раздавлен. Клавэйн глядел вслед, пока голубой огонь не превратился в едва заметную искру на фоне звезд. Затем Клавэйн моргнул и уже не смог отыскать свет корабля.
Он остался в одиночестве, горше которого и не придумать.
Хотя теперь корвет выжимал из двигателей все мыслимое, он должен был выдержать и спустя несколько часов прибыть в точку, где его скорость и положение совпадут с ожидаемыми экипажем «Паслена». Тяга уменьшится до пределов, позволяющих нести пассажира-человека. Скади опять засечет выхлоп и отметит его неравномерность, указывающую на нестабильную работу двигателя. Клавэйн приложил все усилия, чтобы она расценила ситуацию именно так.
Последние пятнадцать часов он терзал двигатели, сознательно пренебрегал техникой безопасности, сняв ограничения. При всей лишней массе на борту – оружие, топливо, механизмы жизнеобеспечения – потолок ускорения ненамного превышал порог человеческой выносливости. Конечно, можно было разогнаться до пределов возможного, но Клавэйн хотел внушить Скади, что он уже и так достиг своего «потолка».
Он не сомневался, что Скади внимательно наблюдает за выхлопом корвета, ожидая возможной ошибки. Потому взломал систему управления двигателем и сымитировал признаки неизбежной скорой аварии. Заставил двигатель хаотично повышать температуру, позволяя не среагировавшим примесям загрязнять сопло, искажать струю выхлопа – показывать типичную картину приближения взрыва.
Через пятнадцать часов он спровоцировал стохастическую нестабильность, вызвавшую отказ реактора. Скади распознает произошедшее – такая авария описана во многих учебниках – и подумает, что Клавэйну не повезло. Мог бы умереть мгновенно, в яркой вспышке аннигиляции. А теперь его догонят, и смерть растянется, будет мучительной, страшной. Если Скади распознает тип аварии, она придет к выводу, что роботам корвета потребуется десять часов на ремонт. И то он окажется неполным – стопроцентное восстановление после таких аварий достижимо лишь в доке. Возможно, Клавэйн и сумеет снова запустить аннигиляционный процесс, но полной тяги уже не выжмет. Самое большее шесть g, и то недолго.
Как только Скади вновь обнаружит струю выхлопа и заметит нестабильность в работе двигателей, она решит, что удача в кармане. И не узнает, что десять часов дрейфа Клавэйн использовал не для ремонта, а для собственной высадки в подходящем месте.
Перед тем как покинуть корвет, он послал сообщение Антуанетте Бакс, позаботившись о том, чтобы сигнал не перехватила ни Скади, ни другие потенциально враждебные стороны. Сообщил, где будет дрейфовать и сколько времени сможет протянуть в легком скафандре без мудреной системы переработки отходов. По расчетам, она вполне успеет прибыть вовремя и вывезти его из зоны боевых действий до того, как Скади заподозрит неладное. Антуанетте следовало посетить указанный объем пространства, просканировать его радаром и заметить дрейфующего космонавта.
Все же это был огромный риск. Во-первых, она должна согласиться; во-вторых, безотлагательно вылететь. Если решит, что это блеф, или промедлит пару дней, Клавэйн умрет.
Теперь он целиком в ее власти.
Клавэйн сделал все возможное, чтобы увеличить автономность скафандра. Использовал крайне редко вызываемые нейропрограммы, замедляющие метаболизм, позволяющие обойтись минимумом кислорода и энергии. Не было смысла оставаться в сознании, разве что ради мучительных сомнений, надежд и страхов.
Вися среди пустоты, он приготовился заснуть. Подумал напоследок о Фелке, о ее послании, о том, что вряд ли они снова увидятся. Лучше бы ее слова оказались ложью. Хотя…
Клавэйн так и не решил окончательно, как отнестись к ее признанию. Надеялся, что она сумеет примириться с его дезертирством, не возненавидит, не разозлится за то, что не внял ее просьбам.
Четыре века назад он перешел на сторону сочленителей, веря, что это правильный поступок. Тогда почти не было времени обдумать последствия дезертирства. Настал момент, когда необходимо было делать выбор. Он знал: обратного пути нет.
Теперь случилось то же самое. Момент настал – и Клавэйн использовал его в полной мере, представляя себе возможные последствия, допуская, что совершил ошибку. Страхи могут оказаться самообманом, бредом, паранойей дряхлого, отжившего свое старца. Пусть. Он не сомневался: сейчас надо выполнять принятое решение.
Всю жизнь Клавэйн шел ва-банк. Делал выбор – и любыми путями достигал цели. И будет так поступать, пока жив.
Вспомнилось, как на Марсе он лежал в воздушном кармане под руинами. Тогда уже минуло четыре месяца с начала кампании на плато Фарсида. Клавэйн вспомнил кота со сломанной спиной. Он не давал твари умереть, делился едой и водой, хотя жажда, будто кислота, самому разъедала глотку и рот. И голод мучил сильнее, чем раны. Вскоре после того, как обоих вытащили из-под кучи щебня, кот околел. Может, гуманней и разумней было бы позволить ему умереть раньше, не растягивать наполненное болью существование на несколько дней. Однако Клавэйн не сомневался: если бы подобное случилось опять, он все равно не дал бы животному погибнуть. И дело не в том, что забота о коте отвлекала от боли и страха. За этим стояло большее. Что именно – описать словами он не мог, но чувствовал: это оно толкало сейчас к Йеллоустону, заставляло искать помощи у Антуанетты Бакс.
Одинокий, обуреваемый страхом, посреди холодной пустоты Невил Клавэйн погрузился в беспамятство.
Глава семнадцатая
Женщины привели его в рубку на борту «Ностальгии по бесконечности». Посреди помещения высился, будто огромное глазное яблоко, сферический дисплей. Торну казалось, что его изучают, рассматривают. И не только глаз-дисплей – весь корабль уставился с хищным интересом и немалой злобой. Но и Торн внимательно рассматривал окружающее и повсюду замечал следы повреждений. Даже сфера, очевидно, была отремонтирована недавно и наспех.
– Что здесь произошло? – спросил Торн. – Похоже на перестрелку.
– Вряд ли мы узнаем в точности, – ответила инквизитор Виллемье. – Ясно, что команда вовсе не так дружна во время вызванного Силвестом кризиса. По данным обследования можно заключить: на борту началась распря.
– Мы всегда это подозревали, – добавила женщина, назвавшаяся Ириной. – Подспудно в команде зрело напряжение. Кажется, случившееся у Цербера-Гадеса стало последней каплей. Наверное, вспыхнул мятеж и люди перебили друг друга, предоставив кораблю самому заботиться о себе.
– Как удобно для нас.
Женщины переглянулись.
– Может, приступим к делу? – предложила Виллемье.
Запустили видеоролик. В сфере-дисплее появилась голограмма. Торн догадался, что это результат обработки данных, поступивших от корабельных приборов. Получился вид сверху на всю систему звезды Дельта Павлина.
– Вы должны кое-что понять и твердо усвоить, – сказала Ирина. – Это трудно, но необходимо.
– Говорите.
– Человечество сейчас стоит на краю катастрофы. Ему грозит тотальное истребление.
– Сильно сказано. Надеюсь, вы сможете обосновать.
– Да, я обосную. Но прежде добавлю: истребление начнется отсюда, с Дельты Павлина. И не закончится, пока наша культура не будет полностью искоренена.
Торн не сдержал улыбку:
– Значит, Силвест был прав?
– Он не имел конкретного представления об угрозе, не знал, что надо предпринять. Но был прав в одном: цивилизация амарантийцев пала жертвой чужаков. А их приход был вызван тем, что амарантийцам удалось выйти в космос и овладеть техникой межзвездных путешествий.
– То же самое грозит случиться и с нами?
– Да. Нас хотят истребить по-другому – но те же самые пришельцы.
– И кто же они?
– Машины, – сказала Ирина. – Путешествующие в космосе неимоверно древние механизмы. Миллионы лет они ждут в пустоте, пока новый разум не нарушит галактическую тишину. Машины существуют единственно для того, чтобы отыскивать зародившуюся разумную жизнь и уничтожать ее. Мы зовем их ингибиторами.
– И теперь они здесь?
– Данные наблюдений подтверждают это.
Женщины показали голографический фильм о прибывшей с систему орде ингибиторов, занявшихся разборкой трех небесных тел. Ирина поделилась подозрением насчет Силвеста, который активировал ловушку. Возможно, сейчас к системе спешат новые орды, зарегистрировавшие волновой фронт сигнала.
Торн смотрел, как гибнут планеты: металлическая и другие, каменные. Машины роились, множились на поверхности лун, покрывали их корой индустриальных построек. С экваторов били фонтаны переработанной материи. У планет, словно у яблок, вырезали сердцевину. Выброшенное вещество направлялось в пасти трех гигантских перерабатывающих агрегатов, кружащих по орбитам умирающих небесных тел. Потоки обработанной материи, собранные в комки, выбрасывались в межпланетное пространство, где медленно, плавно выписывали параболы.
– Это лишь начало, – сказала Виллемье.
Видео показало, как три потока материи сойдутся в одной точке пространства, лежащей на орбите наибольшего газового гиганта системы – и он достигнет этой точки в тот же момент, что и потоки.
– Выяснив, куда летят три переработанные планеты, мы обратили внимание и на гигант, – пояснила Ирина.
Заметить ингибиторов было трудно. Но она не пожалела труда на поиски и обнаружила меньший рой машин близ гиганта. Долгое время этот рой висел неподвижно, ожидая прибытия сотен триллионов тонн сырья.
– Не понимаю, – сказал Торн. – Вокруг газового гиганта достаточно лун. Зачем лишний труд?
– Спутники гиганта – неподходящий материал, – объяснила Ирина. – Такая луна обычно состоит из небольшого каменного ядра, окруженного толстой ледяной или жидкой оболочкой. Ингибиторам нужен металл, вот и пришлось искать далекие спутники.
– И чем они намерены заняться сейчас?
– Еще кое-что соорудить, – ответила Ирина. – Огромное. Требующее сотен триллионов тонн материи.
– И когда это началось? – спросил Торн, глядя на дисплей. – Когда потоки достигли гиганта?
– Три недели назад. И конструкция уже принимает отчетливую форму.
Ирина ткнула пальцем в браслет, увеличивая изображение ближайших окрестностей гиганта.
Большая часть планеты оставалась в тени. Но над освещенным сектором – матово-белым полумесяцем, разлинованным светло-коричневыми и охряными полосами, – висела странная арка длиной, должно быть, в несколько тысяч километров. Ирина увеличила изображение.
– Насколько можно судить, это твердое тело, – заметила Виллемье. – Дуга круга радиусом в сто тысяч километров. Она находится на экваториальной орбите и удлиняется.
Ирина увеличила снова, сфокусировав на участке точно посреди дуги. Там виднелась припухлость, ромбовидный нарыв. Женщина повозилась с браслетом, и припухлость заполнила дисплей, предстала во всех деталях.
– Это вполне себе спутник, – пояснила Ирина. – Ледяной шар в несколько соткилометров диаметром. Машины вывели его на круговую экваториальную орбиту, при этом спутник не разлетелся вдребезги от приливных сил. Затем внутри что-то построили – видимо, перерабатывающий материю агрегат. Один из подходящих к гиганту потоков падает в отверстие на спутнике, вон там. А что делается внутри, трудно представить. Известно одно: из полюсов вдоль орбиты выступают тубулярные структуры. Отсюда они кажутся волосками, а на самом деле каждый в пятнадцать километров диаметром. Протянулись уже на семьдесят тысяч километров и растут со скоростью двести восемьдесят километров в час.
Ирина кивнула, заметив изумление и недоверие на лице Торна.
– Да, вы не ослышались. Видимая вами дуга – результат десяти последних стандартных дней. Мы имеем дело с силой, какую раньше и представить не могли. Наши машины могут превратить богатый металлами астероид в космический корабль за несколько дней, но это, по меркам ингибиторов, допотопная медлительность.
– За десять дней… – прошептал Торн растерянно, чувствуя, как по спине бегут мурашки. – Думаете, дуги будут расти, пока не соприкоснутся?
– Похоже на то. При сохранении нынешней скорости это случится через девяносто дней. Может, даже чуть раньше.
– Три месяца. Вы правы – нам не успеть. Мы бы не справились с эвакуацией за девяносто дней даже в лучшие времена. Но зачем это все? Какой смысл опоясывать кольцом газовый гигант?
Читать бесплатно другие книги:
