Город, которым мы стали
Поначалу Бронка не видит на небе ничего, кроме безупречной голубизны. Утро кажется типичным для июля, и теперь, когда рассвет уже занялся, солнце почти что выпрыгивает из-за горизонта. Вот только… Бронка хмурится, оглядываясь по сторонам, и замечает, что все на земле словно оказалось в тени. Под деревьями и людьми тени тоже есть, но они едва различимы и почти сливаются с общим отсутствием света. А утро сейчас светлое, точнее, должно быть таким. На небе ни облачка. Свет солнца должен заливать все вокруг, делая тени резкими. Но этого не происходит.
И Бронка внезапно начинает подозревать, что если она заберется повыше, то увидит, что тень накрыла весь город. Словно что-то повисло над ним – что-то обширное и ужасное, но пока видимое лишь по тому, как оно влияет на мир. Однако скоро…
Венеца тоже выбралась из машины. Бронка замечает, что она решительно не смотрит наверх. Боится снова увидеть что-то, чего видеть не стоит.
– Н-да, в общем, – сдавленным голосом говорит она, – вам, ребята, стоит сделать все, что можете. И, эм-м-м, поскорее.
Да уж. Это Бронка уже поняла.
Они находят вход старой станции – незаметный, выкрашенный в зеленый цвет, с нелепой вывеской: «Метро “Брод-стрит”, входа нет» и с опущенными снаружи жалюзи. Там их ждет беспокойного вида юноша. В глазах Бронки он еще совсем подросток, поэтому она решает, что это, скорее всего, стажер, которого взяли на лето.
– А, советница Томасон, – говорит юноша, когда они подходят, улыбаясь и пожимая Бруклин руку. – Мы получили ваше сообщение, спасибо. Вам понадобится экскурсовод? К сожалению, наши штатные сейчас подъехать не смогут, но я могу сам…
– В этом нет необходимости, директор, – спокойно отвечает Бруклин. – Благодарю вас. Я уже была здесь прежде и со всем справлюсь сама. Вот только мы не взяли с собой фонарь.
– О, так возьмите мой. – Юноша – точнее, директор, Бронка изумлена, чертовы дети в наши дни уже повсюду, – передает Бруклин свой фонарик. Это одна из тех машинок для выживальщиков, в которую нельзя вставить батарейки и вместо этого нужно крутить ручку, однако она полностью заряжена. – И долго вы там пробудете?
– Недолго. Я прослежу, чтобы вам завтра же утром вернули ключи. – Бруклин протягивает руку.
Директор недоуменно хлопает глазами.
– Вы… Я не думал, что… – Теперь он оглядывает всех остальных. Гадает, наверное, зачем член городского совета заявилась на заброшенную станцию метро с компанией избитых, грязных, усталых людей. – Эм-м.
– А еще я прослежу, чтобы мой друг из совета директоров Бруклинского музея узнал, насколько вы были любезны и профессиональны, – с совершенной, самодовольной улыбочкой говорит Бруклин. Бронка почти начинает испытывать к ней восхищение. И директор, который явно хочет повышение, не может перед ней устоять. Он вздыхает, передавая Бруклин ключи. Они еще недолго обмениваются любезностями, слушать которые невыносимо, ведь город тем временем меркнет все больше. Бронка уже не может различить во всеобщем сумраке собственную тень. Наконец дитя-бюрократ уходит, и Бруклин какое-то время возится с замком. Вскоре они оказываются внутри. Спускаются по ступенькам, сворачивают за угол… а затем все разом останавливаются, потрясенные.
На изогнутой платформе, прямо под аркой, выложенной великолепной плиткой Гуаставино, лежит разодранный, искореженный труп биомеханического чудовища. Его туша отчасти свисает с платформы метро. Глядя на нее, Бронка понимает, что заднюю ее часть составляет самый настоящий поезд, последний вагон которого все еще стоит на рельсах. Однако все передние вагоны с них сошли. Самые первые вообще забрались на платформу и превратились в нечто, больше похожее на кольчатого червя, чем на неодушевленное средство передвижения. У него даже есть крошечные толстые ножки, выросшие из искореженных частей двигателя. Еще он покрыт белыми сияющими отростками, уложенными плотно, как мех… но Бронка с облегчением видит, что все они мертвы и рассыпаются в ничто прямо у нее на глазах. Впрочем, пока они обходят останки поезда, она все равно старается держаться от ростков подальше.
Более того, Бронка видит, что это чудовище не просто умерло – его убили. Разорвали на части. Кусок первого вагона, смятый, лежит на противоположной стороне платформы, куда его отшвырнула некая невообразимо мощная сила. Вторая часть забита в боковой коридор станции. И прямо за застрявшим там куском Бронка слышит чье-то тяжелое дыхание.
– Есть тут кто? – зовет она.
Раздается португальское ругательство, и в узкой щели за вырванной будкой кондуктора появляется Паулу.
– Слава богу, – говорит он, и в его взгляде читается облегчение. – Статен-Айленд с вами?
Они начинают перелезать через обломки. Бронке стыдно за то, что ей приходится опереться на Куинс, но у нее получается перебраться.
– Нет, – говорит Бруклин. – Мы ей понравились ничуть не больше тебя. Женщина в Белом уже…
Она замолкает. Бронка протискивается через оторванный кусок метро-чудовища и, проследив за ее взглядом, видит Мэнни, привалившегося к стене. Это он тяжело дышит и к тому же весь перемазан кровью и явно выбился из сил. А еще он совершенно голый, хотя его поясницу прикрывает пиджак Паулу.
– Что?.. – ошалело спрашивает Бронка.
– Поезд-монстр, – отвечает Мэнни.
– Эм-м, ну да, но я спрашиваю…
– Статен-Айленд, – резко прерывает их Паулу. Он недоверчиво качает головой. – Вы говорите, что она все же перешла на сторону Врага? Окончательно? Она хоть понимает…
– Она все понимает. – Куинс подошла к Мэнни, чтобы помочь ему встать. Выглядит он так же жалко, как Бронка себя чувствует, – поднявшись на ноги, Мэнни сутулится и старается двигаться поменьше, чтобы ничто вдруг не заболело. Пиджак он прижимает к своему достоинству, и Бронка думает, что Паулу вряд ли захочет его забрать. – И она вышвырнула нас с острова. Мы, э-э-э… Мы, кстати, не знаем, куда подевался Конг.
Паулу смотрит на всех, потеряв от ужаса дар речи. Мэнни вздыхает, затем поворачивается и, спотыкаясь, идет куда-то к нише в стене.
– Значит, сделаем все, что сможем.
– А если этого окажется недостаточно? – спрашивает Бруклин.
– Должно оказаться достаточно. – Мэнни явно настолько больно, что Бронка подходит к нему, чтобы попытаться помочь. Однако стоит ей нагнуться, как у нее прихватывает спину. Венеца качает головой, подбегает к ним обоим и сердито сверлит Бронку взглядом, пока та не отходит. Затем Венеца подставляет Мэнни плечо.
– Мы хотя бы свои боро сможем защитить? – Бруклин страдальчески улыбается, и становится ясно – она прекрасно понимает, насколько это мерзкий вопрос. Впрочем, Бронка ее не винит.
– Я-то откуда знаю? – Но затем, чтобы не казаться совсем уж бессердечной, она мягко прибавляет: – Они успели уехать? Твой отец и дочка?
– Надеюсь. – Бруклин отворачивается и быстрым шагом уходит к нише.
Бронка хромает вслед за ней и в нише видит главного аватара. Он такой же, как на портрете: слишком худой, слишком молодой, слишком беззащитный в тающем свете города.
– Он точно сможет нас съесть или только понадкусывает? – шутит Бронка. Никто не смеется.
Подходит Паулу, берет Венецу за руку и, к огромному облегчению Бронки, отводит ее назад.
Остаются лишь они и главный. Четыре звезды из пяти – хорошо, но не отлично. Бронка затаивает дыхание и ждет, стараясь не бояться. Она смотрит на Мэнни, который, похоже, лучше других понимает, что нужно делать теперь.
Однако Мэнни с обеспокоенным видом смотрит на главного.
– Ничего не изменилось, – говорит он. Протянув руку к обритой стороне головы главного, он замирает в нескольких дюймах, как будто боится прикоснуться. Он хмурится от досады, и Бронка внезапно видит происходящее совсем по-другому. Это не Мэнни остановил руку, а ее что-то остановило. Что-то, чего она не видит.
– Что… – Есть лишь один способ узнать. Бронка собирается с духом. «Пусть я погибну как Тундееви Лоосоксквью, – думает она. – Как Женщина, в Которой Полыхает Пламя, как член клана Черепахи. Как воительница, которой меня всегда считал Крис». И она тоже протягивает руку к голове мальчика.
Что-то ее останавливает. Поначалу Бронка ничего не ощущает, просто ее рука замедляется, а затем замирает и отказывается двигаться дальше. Куинс вздрагивает, затем протягивает дрожащую руку. Та тоже повисает в воздухе. Все смотрят на Бруклин, выражение лица которой посерело. Она уже понимает, что это бессмысленно. Но поскольку так нужно, она тянется к главному. И ее рука тоже упирается в незримый барьер.
Над ними дневной свет, проникающий через световой фонарь, меркнет еще больше. «Похоже на затмение», – думает Бронка, вспоминая тот странный, зловещий сумрак, который она видела несколько раз за свою жизнь. «Р’льех приближается». – Она вздрагивает от этой мысли, которая рассекает ее сознание, как удар хлыста.
– Она приближается, – зачем-то произносит Паулу. Вид у него мрачный. Он смотрит наверх. Они все смотрят наверх.
– Значит, она и правда это сделает, – говорит Куинс полным отчаяния голосом. – Она просто… разместит город оттуда здесь. Прямо поверх нашего. Что же тогда будет?
– Очень многие погибнут, – говорит Бруклин. – Ты ведь ее слышала. Если тот город окажется здесь, вся наша вселенная обрушится.
– Но как? Я этого вообще не понимаю, – стонет Куинс, проводя рукой по волосам.
– Тебе тоже стоило уйти, – говорит Бронка Паулу. Это бессмысленно, но она никогда не могла упустить возможности сказать: «Я же тебе говорила». Наверное, это главная причина, почему она теперь одна.
Паулу делает глубокий вдох.
– Что бы ни случилось, меня, скорее всего, просто отбросит в мой родной город. Так что я ничем не рискую. По крайней мере, пока вселенная не обрушилась.
– Так ты все же думаешь, что Конг…
– Э-э-э, Старушка Би?
Все удивленно поворачиваются. Венеца говорит так, словно она не в себе. Тяжело дыша, девушка поднимает голову; ее лицо покрыто испариной. Но она не выглядит больной или словно вот-вот потеряет сознание – и Бронка этому рада, ведь она даже думать не хочет, могло ли то чудовищное создание ужалить ее, укусить или отравить чем-нибудь неземным. Наверное, глупо так беспокоиться о жизни одного человека, когда космическая сила вот-вот впечатает в асфальт целый город, но так уж устроено человеческое сердце.
Так что она подходит к Венеце.
– Да, детка? Что…
И тогда она останавливается. Венеца резко делает шаг назад. Бронка тоже замирает. Выпучив глаза, они смотрят друг на друга.
Она грязная и маленькая, вынужденная бороться за жизнь в тени величия, но гордая собой. Потенциал – вот что у нее имеется в избытке. Она протягивает свои коротенькие пирсы, выпячивает впалую грудь давно исчезнувших производств и поднимает выше голову, увенчанную короной из новеньких аляповатых небоскребов, как бы заявляя: «Давай же, нападай! Подумаешь, громадина какая – я тоже крутая, ничуть не хуже тебя…»
– Не может быть, – потрясенно выдыхает Бронка.
– Эм-м, – произносит Венеца. Она немного дрожит. Но при этом широко улыбается. – Народ, что за фигня?
– Что происходит? – Мэнни переводит взгляд с Венецы на остальных и обратно. Куинс озадачена не меньше него.
– Это уже неважно, – бормочет Бруклин. Опустив голову, она оплакивает свою семью.
Однако Паулу смотрит на Венецу с широко распахнутыми глазами. Он все понял. По его лицу пробегает странное выражение. Он быстро обегает груду газет и хватает Венецу за руку с такой силой, что девушка вскрикивает. Бронка сразу же реагирует и хватает за руку уже его.
– Эй, ты чего творишь вообще…
– Живые города определяются не политикой, – отвечает Паулу. Он говорит так спешно, что почти кричит. – И не границами между округами. Они сотворены из того, во что верят люди, которые живут в них и в окрестностях. Есть лишь одна причина, по которой она могла прямо сейчас стать одной из нас… – Затем он прекращает попытки объяснить и снова тащит Венецу к груде газет. На этот раз Бронка понимает. Ее рука немеет. Она отпускает Паулу, затем спешит следом.
В маленьком помещении становится темнее. У фонарика директора уже заканчивается заряд, да и солнце только что скрылось окончательно. Когда Бронка смотрит наверх, она видит синее небо – темно-синее, словно на нем вот-вот появятся звезды. Прищурившись, она замечает, как из ничего начинает обретать очертания нечто материальное, неземной фундамент, возникший высоко в небе прямо над Нью-Йорком…
Венеца упирается, не давая Паулу утащить себя, и испуганно смотрит на Бронку.
– Би! Би, мне страшно. Что за…
Бронка колотит Паулу, пока тот не отпускает Венецу, а затем сама втягивает девушку в круг, к главному аватару.
– Все жители Джерси-Сити, которых я знаю, всегда говорят, что они из Нью-Йорка, – торопливо, но негромко произносит она. – Не ньюйоркцам, конечно, потому что мы сволочи и просто засмеяли бы их, но всем остальным. И остальной мир просто принимает это как данность. Верно? Потому все, у кого есть здравый смысл, видят, что этот город расположен в двух шагах от Манхэттена, ближе даже, чем Статен-Айленд, а значит, почему бы ему и не быть частью Нью-Йорка. Верно?
Вокруг и над ними нарастает какой-то звук; он разносится по всему городу. Это не рокот – он бы исходил от земли, – а нечто, больше похожее на низкий вой сирены, на хор десяти тысяч голосов, вопящих одновременно. Или… нет. На завывания ветра, дующего с такой силой и скоростью, что воздух накаляется. Бронка не слышала ничего подобного со времен разрушительного урагана «Сэнди», а то, что происходит сейчас, гораздо хуже. Р’льех надвигается.
Но остальные уже все поняли. Даже Венеца, которая теперь глядит на них. На ее глаза навернулись слезы. Она улыбается, ликует – и Бронка запоздало осознает, что именно на это Венеца и надеялась. Ведь она была с ними с самого начала, все видела и хотела помочь. Наверное, понимала достаточно, чтобы позавидовать. И город Нью-Йорк, заглатывающий всех приезжих глупцов, которые желают стать его частью, с готовностью принял ее.
Даже сейчас, накануне конца света, невозможно не ответить Венеце такой же улыбкой. Радость есть радость. Бронка берет ее за руку, не скрывая своей любви. Теперь они семья. Мэнни с сосредоточенным видом берет Венецу за вторую руку.
– Кто ты, Малышка Би? – с широкой улыбкой на лице спрашивает ее Бронка.
Венеца смеется, словно опьяненная, запрокинув голову назад.
– Я Джерси-Сити, черт возьми!
Лицо Мэнни наконец разглаживается. Он облегченно выдыхает, и странные механизмы его психики переключаются, позволяя сосредоточиться на дальнейших шагах.
– А кто мы? – спрашивает он у остальных, и в ту же секунду в крохотном помещении становится совсем темно.
Совсем, если не считать тот свет, что окутывает главного аватара, который лежит на постели из таблоидных сказок и недосказанностей. Они наконец видят, что он сияет. И свет всегда исходил только от него.
Прямо у них на глазах он делает вдох, потягивается, переворачивается на спину и открывает глаза.
– Мы – Нью-Йорк, – говорит он. И улыбается. – О да.
Они – Нью-Йорк.
Они – оглушительный грохот, рвущийся из каждого сабвуфера, из каждого круга стальных барабанов, что вечно раздражают пожилых соседей и будят малышей, тайно давая при этом каждому повод улыбнуться и пуститься в пляс. Этот звук, эта необузданная ударная волна чистейшей силы, вырывается из тысячи дверей ночных клубов и из оркестровых ям, взмывает ввысь и расходится в стороны, накрывая весь город. Произойди это в мире людей, многие бы оглохли. Но это происходит в мире городов – там, где нахальная Р’льех осмелилась посягнуть на место Нью-Йорка. «Ну уж нет», – огрызаются они и отталкивают незваную гостью прочь.
Они – зеленое метановое пламя из канализации, проносящееся по улицам, ненастоящее, но межпространственно-жгучее, очерчивающее отмостки и поребрики и выжигающее каждый незваный атом из иной вселенной, поселившийся на городском асфальте. Каждая башня и каждое белое сооружение замирают, а затем рассыпаются, превращаясь в ничто. Офисные работники, все утро опутанные усиками, останавливаются и хлопают глазами, когда волна начисто сшибает с них паразитов. Им не больно. Может быть, они чувствуют слабое покалывание на коже. Некоторые вздыхают и мажутся кремом от раздражения, а затем продолжают заниматься своими делами.
Но они уже превратились в охотничьи стаи многоруких безликих биржевых брокеров, идущих по следу с той же алчностью, с какой они вынюхивают инсайдерскую информацию. Они ползут по стенам города, перепрыгивают на его плоские крыши и довольно, необузданно скалятся. Они – вооруженные грабители в переулках, одетые в подделанные «барберри», таящиеся в тенях и поджидающие свою жертву. Они – визжащие «яжматери» из Ассоциации родителей и учителей, со стандартизированными тестами в одной руке и острыми как бритва когтями на другой.
Их цель – Женщина в Белом, которая мчится по городу, спасаясь бегством. Теперь они видят, что у нее несколько дюжин воплощений: множество тел, несчетные обличья и одна сущность – все вместе они целиком посвятили себя той войне, ради ведения которой она была создана. Но она, в конце концов, город – прекрасная Р’льех, где улицы всегда прямые, а здания – извилистые, вознесшиеся из темных бездонных глубин, что пролегают меж вселенных. И ни один город не может оставаться в границах другого, если ему там не рады.
С каждым своим воплощением, пойманным и разорванным на безликие единообразные частички ур-материи, Р’льех все больше дрожит от страха. Она беспомощно застряла между мирами, ее вторжение уже зашло слишком далеко, и вернуться в промежуточное измерение она не может. Башни служили одновременно адаптерами и направляющими «рельсами» для тех ее частей, что уже перенеслись сюда, и когда очищающая волна нью-йоркской энергии прокатывается от Манхэттена к Уэстчестеру, Кони-Айленду и Лонг-Айленду, все башни оказываются уничтожены. Лишившись якоря, Р’льех может затеряться в бесформенных эфирах, лежащих за пределами самого бытия. Ей нужно найти хоть какую-то точку опоры. Подойдет все что угодно. Она мечется, отчаянно ища спасения. Любую возможность…
Вот она.
Такая крошечная. Ее недостаточно, чтобы вместить целиком огромный город… но, возможно, целый боро сможет послужить своеобразным якорем. У Р’льех не получится пройти, но с помощью Статен-Айленда она сможет удержаться. Она может закрепиться здесь, в этом новом самостоятельном пригороде, наладить связь с жителями, подпитаться ресурсами и таким образом сохранить жизнь – по крайней мере, пока что. И в то же время эта маленькая озлобленная часть Нью-Йорка, так давно стремившаяся к свободе, наконец получит то, что желала.
Но что же они? Оставшиеся воплощения Нью-Йорка вместе с их новым почетным боро Джерси-Сити? У них все просто прекрасно.
У нас все в порядке, спасибо, что спросили. Мы – Нью-Йорк. Добро пожаловать на вечеринку.
Эпилог
Яживу городом. Чертов город.
Мне никогда не нравился Кони-Айленд. Летом здесь толчется слишком много людей. А в любое другое время года здесь слишком холодно. Да и делать тут нечего, если у вас нет денег и вы не умеете плавать. И все же. Я стою на дощатой дорожке, чувствуя, как дерево дрожит под моими ногами, когда ему передается кинетическая энергия тысяч идущих взрослых, бегущих детей и скачущих собак. А еще я чувствую, как нечто неотделимое от моего существа резонирует с пятью другими душами. Моя душа тоже там, вместе с ними. Теперь мы стали едины, превратились в эдакий спиритический цирк уродов, которому самое место на Кони-Айленде, – именно это, кстати, и означала та ерунда с «поглощением». Если не можешь кого-то съесть, присоединяйся к ним.
Несмотря ни на что, я наслаждаюсь днем. Сегодня девятое июля. Не четвертое. Этот день кое-что значит для нас, поскольку Нью-Йорк провозгласил свою независимость от Англии именно девятого июля тысяча семьсот семьдесят шестого года. Как всегда, решил модно опоздать. Еще сегодня прошло почти три недели с тех пор, как мы превратились в города, и мы решили, что самое время отпраздновать. Все еще живы, ура-ура, передайте-ка косячок.
Паулу кладет трубку и подходит к перилам, на которые я облокачиваюсь. За нами раскинулся песчаный пляж, где дочь Бруклин, Жожо, плещется в воде. Она играет в Марко Поло с Куинс и Джерси. Делает их, как детей, потому что она ловкая и умная, как ее мама. Куинс явно развлекается, позволяя другим ловить себя, а Джерси слишком боится воды – она не умеет плавать и всякий раз, поймав теплое течение, думает, что это кто-то поссал, а задев комок водорослей, считает, что наступила на медузу, – так что в игре от нее толку мало. На берегу, сидя на разложенных полотенцах, воркует над своим малышом тетушка Айшвария, в то время как ее муж, невысокий мужчина с огромными усами, склонился неподалеку над переносным хибати. Судя по запаху, он готовит что-то невероятно вкусное. Бронка дремлет на солнце, похожая на огромное бронзовое изваяние, распластавшееся на полотенце. Я не знаю, где бабуля нашла такое большое бикини, но от нее исходит столь мощная волна пофигизма, что хоть хватай доску для серфинга и катайся. (Уж не знаю, почему почти все мои части оказались женщинами, но меня это устраивает. На меня это так похоже. А я – это они.)
Манхэттен тоже сидит на одеялах. Он искупался, но уже почти обсох и просто наблюдает за другими, наслаждаясь их радостью. Как и все приезжие, он дивится тому, как это солнечное, песчаное место могло оказаться на самой окраине величайшего города в мире. Впрочем, он уже расслабился и принял это как данность. Манхэттен у нас такой, ко всему относится философски.
Затем я вижу, как мышцы его спины слегка напрягаются – он почувствовал, что я на него смотрю. Большинство людей не обратили бы внимания, но только не этот парень. Он поворачивается, чтобы посмотреть на меня в ответ, и я отвожу глаза, потому что не могу выдержать его пристального взгляда. Я никогда не просил о… рыцаре? Телохранителе? Кем бы он там себя ни мнил. Но я знаю, что из всех именно ему предначертано… служить мне. Черт, по-моему, это уж слишком попахивает БДСМ, и я даже не знаю, что думать. Он готов убивать ради меня. Он готов и любить меня, если я ему позволю. На этот счет пока ничего не решено, поскольку я никогда не хотел больного на всю голову светлокожего парня из Лиги Плюща. Ну, то есть… он вроде бы симпатичный? Но его надежды на большее… Я ведь не просто так уже давно не ввязывался ни во что «большее», а только притворялся.
Он чуть опускает глаза. Они все меня понимают, мы понимаем друг друга, но Мэнни лучше других чувствует мои настроения. Он понимает, что я нервничаю из-за него. (А еще понимает, что я не хочу в этом признаваться.) Так что пока он держится на расстоянии. Ждет, когда я ко всему привыкну. А потом мы уж как-нибудь разберемся.
Я вздыхаю и тру глаза. Паулу издает что-то похожее на смешок.
– Все могло быть и хуже.
Да, нас всех могли разорвать на куски неевклидовые «Динь-Хо». Я это понимаю. И все же.
– Все равно дичь какая-то.
– Это – ты. Хочешь ты того или нет. – Он вздыхает, со слишком уж самодовольным видом глядя на остальных. Теперь, когда я отторг ту часть себя, которая пыталась прогнать Паулу, ему стало лучше, ведь он перестал быть в Нью-Йорке нежеланным гостем. Впрочем, он подошел, чтобы поговорить о серьезных делах. – Другие города Совета потрясены. Все считали, что с вами все закончится трагедией, как и в Лондоне, но, возможно, думать так было глупо. Я не могу представить себе двух более разных городов, чем ты и Лондон.
– Да я понял, понял. – Он все еще слишком много болтает. Я выпрямляюсь и немного потягиваюсь. (Мэнни секунду пожирает меня взглядом, а затем отворачивается. Какой воспитанный.) – Твой китайский парниша в порядке?
– Конг не «мой парниша». Но да. Оправившись от неожиданного возвращения в свой родной город, он созвал остальных на встречу в Париже. Нью-Йорк тоже приглашен, поскольку вы наконец стали полноценным городом. Совету нужно будет поговорить с вами и обсудить… – Он вздыхает и обводит рукой пляж, небо, высотки позади нас. А потом смотрит через воду.
Мы в той части Кони-Айленда, куда почти не заходят туристы, поэтому, несмотря на великолепный летний день, здесь не слишком людно. Формально мы уже в Брайтон-Бич, просто пляж все равно называют Кони-Айлендом. Смысла в этом столько же, сколько в названии Кони-Айленд – ведь он уже лет сто как не остров. Ну да ладно. Видите ли, мы пришли сюда не просто так. Отсюда видна длинная полоска Статен-Айленда. Интересного там почти ничего нет – остров в этой части в основном плоский, поросший деревьями и застроенный домами на сваях, а его низкий профиль прерывается редкими строительными кранами или вышками сотовой связи. Хорошенький. Скучный.
Все это, однако, окутано глубочайшей тенью. Над островом нет облаков. Нет ни спутников, ни затмений. Никто не сообщал об этом в новостях, хотя в социальных сетях мы все же нашли несколько комментариев, в которых люди упомянули это любопытное явление, – но не более того. Только мы видим его, мы и жители, которым был дан дар или проклятие видеть то, что видит город. Ничего страшного. Просто тень над Статен-Айлендом, огромная и идеально круглая, – Бруклин пролетела на вертолете над гаванью и рассказала нам об этом.
Да уж. Все так. Статен-Айленд предала нас окончательно и бесповоротно.
Паулу, оттолкнувшись от перил, выпрямляется.
– Мой самолет вылетает через несколько часов. Мне пора в аэропорт.
Неожиданно. Я, конечно, понимал, что это произойдет, ведь он приехал сюда лишь для того, чтобы помочь мне пережить перемены. Самый молодой город обязан помочь новенькому, и теперь его долг выполнен. И все же. Я прикусываю щеку и стараюсь не показывать, насколько мне больно.
– Моя квартира проплачена до конца месяца, – продолжает он. – Если хочешь, можешь пожить там. Просто оставь ключи и закрой дверь, когда будешь уходить. И постарайся не устроить там бардак.
Я вздыхаю.
– А потом что? – Снова на улицу. Хорошо еще сейчас лето.
– А потом, – говорит Паулу, многозначительно переводя взгляд с меня на тех, кто сидит на пляже перед нами, – у тебя есть целых пять воплощений, которые могут позаботиться о тебе вместо меня.
Он тактичен. Бывали у меня расставания и похуже. Хотя это, наверное, и расставанием не назвать. И все же. Я кладу руки на перила и опускаю на них подбородок, стараясь не сердиться на свои другие воплощения. «Позаботятся» они обо мне, ага.
– Ты им нужен, – говорит Паулу. Снова очень мягко.
– Чтобы жить.
Он качает головой.
– Чтобы быть великими. Увидимся в Париже.
Затем он достает сигарету, закуривает ее и уходит. Вот так просто.
Я смотрю ему вслед и не скучаю по нему, а потом смотрю на других и не хочу быть с ними. Но мы все – Нью-Йорк. Нью-Йорк, который порой врет как дышит, и никто не понимает этого лучше, чем он сам.
Куинс подбегает ко мне первой, прямо из воды, смеющаяся и мокрая. Она хватает меня за руку и жалуется, что я воображаю себя слишком крутым и не хочу ходить по песку, как все остальные. Наконец я сдаюсь и позволяю ей стащить меня с досок. А потом Джерси-Сити – ей больше нравится, когда мы зовем ее Венецей, поэтому мы так и делаем, но она ведь и Джерси-Сити тоже – подбегает, протягивает мне завернутый в фольгу сэндвич и говорит:
– Мне надоело чувствовать, какой ты голодный. Тебе нужно больше есть. – Она тащит меня по песку к одеялам. (Бутерброд, кстати, вкусный. С курицей-кебаб. Паулу говорил, что я больше не должен испытывать голод, но Нью-Йорк всегда голоден.) Когда Жожо плюхается в воду, обрызгав всех, Бруклин с кривой усмешкой протягивает мне бумажное полотенце, чтобы вытереть лицо. Потом Бронка говорит, чтобы я, скотина такая, лег поскорее и не загораживал ей солнце. Она, видите ли, пытается впитать достаточно света и тепла, чтобы пережить следующую зиму, хотя до нее еще полгода. Когда я сажусь, Мэнни отодвигается, освобождая мне место, – но все равно держится рядом. Как телохранитель. Достаточно близко, чтобы я мог прикоснуться к нему, если захочу. Когда буду готов.
– С возвращением, – говорит он, протягивая мне «Снэппл» из сумки-холодильника. Розовый лимонад. Мой любимый вкус – наверное, он случайно угадал. – Хорошее место, да?
– Во всем мире лучше не найти, – говорю я, и мы все улыбаемся этой волшебной истине.
Благодарности
Для меня стало неожиданностью (хотя, возможно, ожидать это все же стоило), но для того, чтобы написать историю, действие которой разворачивается в настоящем месте (даже в том, которое я хорошо знаю), мне пришлось изучить больше материала, чем для всех остальных фэнтезийных романов, которые я написала, вместе взятых. По большей части так получилось из-за того, что в настоящем мире живут настоящие люди, и моя обязанность – изобразить их так, чтобы никого не оскорбить и никому не навредить. А еще, поскольку многих из этих людей я знаю лично, они бы нещадно занудствовали, опиши я неправильно, скажем, Шораккопоч. Ребята, оставьте меня в покое. Нью-Йорк огромен. Я и так старалась, как могла.
К несчастью, по разным причинам (в том числе из-за произошедших в мире событий) во время написания книги я не смогла посетить ни Гонконг, ни Сан-Паулу. Прописывая характеры и способности персонажей, я основывалась на тех крупицах информации, которые подсмотрела в книгах или узнала из разговоров с друзьями, которые там бывали, однако, в конце концов, оба героя были описаны мной довольно вольно. Надеюсь, что когда-нибудь я все же встречусь с этими городами (и их жителями!) лично, но я не знаю, получится ли у меня съездить туда до того, как я закончу трилогию. Мне остается лишь восхищаться ими на расстоянии – пока что.
Перехожу к благодарностям, а их немало. Вдобавок к той помощи, что мне предоставляют мой редактор и агент (спасибо вам!), для этой работы мне понадобилась небольшая армия советчиков и вдохновителей. Во-первых, позвольте мне поблагодарить писателя Джона Скальци за фразу «расист, сексист, гомофоб и придурок». Она оказалась очень полезной. Также спасибо творческому гению Жан Грей за стихи, которые зачитывает Бруклин во время своей рэп-битвы; написаны они были мной, но она их поправила. Отдельное спасибо моему чтецу, пожелавшему остаться неназванным, за проверку текста на политкорректность, за помощь с языком ленапе, за культурные отсылки и за ленапское имя Бронки! Также хочу поблагодарить племя Нантикок Ленни-Ленапе за материалы с их веб-сайта (простите, что пропустила пау-вау). Также спасибо за советы и наводки другому консультанту, тоже представителю коренных народов Америки, который также пожелал остаться неназванным и помог мне найти моего ленапского консультанта. Огромное спасибо писателям Мэри Энн Мохарандж за вычитку культурных тонкостей тамильского происхождения Падмини и Мими Мондал за вычитку культурных особенностей и нюансов касты неприкасаемых, к которой Падмини принадлежит, а также бывшему стажеру издательства «Orbit» Стути Таливдера за общие замечания и помощь. Спасибо Даниэль Фридман за контекст о выживших во время Холокоста. Спасибо «Crash Override Network» за подсказки по организации кибербезопасности – к сожалению, мне уже несколько лет приходится пользоваться подобными средствами, чтобы обезопасить свою жизнь. Также спасибо корректорам Кевину Уайту за проверку математических формул, Ананде Феррари Оссанай за заметки по Бразилии и божественно вкусные бригадейро, а также редактору «Orbit UK» Дженни Хилл за британизмы Бела и за то, что помогла сделать эту книгу более понятной для тех, кто никогда не был в Нью-Йорке. Математические выкладки о гипоциклоиде в седьмой главе взяты из статьи с интернет-ресурса «Math World» (http://mathworld.wolfram.com/SpherewithTunnel.html). Огромное спасибо моей коллеге, писательнице Женевьеве Валентайн, за редактуру и общие советы по развитию истории, а также за то, что она неумолимо расправилась с наиболее вопиющими нью-йоркскими жаргонизмами в моем тексте. Спасибо давней подруге по писательской группе К. Темпест Брэдфорд за то, что познакомила меня с парком Инвуд-Хилл и Инвудом в целом. Также спасибо художественному руководителю «Orbit» Лоурен Панепинто за то, что развеяла многие мифы и предрассудки о Статен-Айленде. Сердечное спасибо моему отцу, Ною Джемисину, за то, что посвятил меня в мир нью-йоркского искусства, в его чудеса и политические хитросплетения.
А еще отдельное спасибо самому Нью-Йорку. Я считаю себя ньюйоркцем примерно наполовину. Большую часть детства я провела в Алабаме, но на каждое лето и каникулы уезжала в Бруклин. На постоянной основе я живу в городе с 2007 года, но как личность я в основном сложилась в те ранние, фрагментарные моменты нью-йоркской жизни. Я ходила по флаконам из-под кокаина, прыгала через две скакалки (примерно три четверти попыток заканчивались ударами по лицу, но когда у меня все же получалось, я чувствовала себя богиней), каталась на «Циклоне», пока меня не переставали пускать на него, пробегала под струями сломавшегося пожарного гидранта, обливалась потом в жару без кондиционера, усыновила бездомного кота, пинала уличных крыс, когда они на меня бросались. Благодаря Нью-Йорку я люблю хип-хоп и боюсь копов. У него я научилась мужеству и авантюризму. И благодаря ему я научилась решать любые проблемы.
Я ненавидела этот город. Я любила этот город. Я буду сражаться за этот город до тех пор, пока он от меня не устанет. Это – моя ода ему. Надеюсь, она у меня получилась.
Читать бесплатно другие книги:
