Испорченный король
Это началось с того, что он потребовал мой телефон, затем он захотел, чтобы я называла его по фамилии, затем, чтобы я извинилась.
Всякий раз, когда я говорю «нет», его нападение становится безжалостнее.
Беспощаднее.
Я провоцирую монстра.
Настоящего монстра.
За годы моей борьбы с хулиганами я научилась никогда не давать им того, что они хотят. Если я признаю их издевательства или покажу им, что мне не наплевать на их действия, это даст им стимул давить сильнее.
Эйден опаснее обычного хулигана, но все равно он хулиган.
Только ему не нужны ни эти извинения, ни мои мольбы, ни даже этот чертов телефон. Он хочет моей борьбы.
Он хочет моей беспомощности.
Моей слабости.
– Мне жаль, – выпаливаю я, пытаясь говорить искренне.
Он на секунду приостанавливает свои ласки, но не отпускает меня. Его взгляд встречается с моим, и его левый глаз подергивается, прежде чем он нажимает большим пальцем на мой клитор под тканью.
Мои ноги дрожат, и я ненадолго закрываю глаза, желая, чтобы это чувство ушло к чертовой матери. На меня не должно влиять то, что делает этот монстр.
– Почему ты это сказала? – спрашивает он.
– Ты сказал мне извиниться.
– Но ты не имеешь это в виду. – Он наклоняется ближе и шепчет горячим дыханием мне на ухо, в его голосе слышится веселье. – Ты серьезно думала, что я куплюсь на это, сладкая?
Сладкая?
Какая, к черту, сладкая?
Мне требуется вся выдержка, чтобы не дать своему гневу выплеснуться на поверхность. Мне так сильно хочется надавить на него, но я знаю, что это только даст ему преимущество.
Тип Эйдена любит сопротивление, крики. Это его движущая сила.
Я выравниваю свой тон.
– Я извинилась, как ты просил.
– В извинениях отказано, – он размышляет. – Из всех людей только ты не имеешь права играть со мной в игры.
Из всех людей? Что, черт возьми, это должно означать?
– Ты сказал, что отпустишь меня. Это несправедливо.
– Я разве говорил о справедливости, хм?
Как я должна победить, если он продолжает менять правила?
У меня в голове мелькает идея. Это то, чему я научилась из старых китайских военных книг.
Когда вы загнаны в угол, используйте механизм атаки вашего противника.
– Чего ты хочешь, Эйден? – Я смягчаю свой тон. – Скажи мне.
Должно быть, он чего-то хочет. Если он задал мне этот вопрос, значит, у него уже должен быть ответ.
– Дай угадаю. – Он невесело улыбается. – Ты воплотишь мое желание в жизнь?
– Если ты меня отпустишь. – Это опасная игра, и он может снова играть нечестно.
– Ты никогда не плачешь. – Он наблюдает за мной, скользя большим пальцем вверх-вниз по моему клитору.
Я сжимаю губы, сдерживая звук, пытающийся пробиться сквозь них. Я хочу, чтобы он остановился, но я также хочу чего-то иного.
Чего, я не знаю.
– Почему ты никогда не плачешь, Холодное Сердце? – спрашивает он почти нежным тоном.
Я хочу сказать ему, что я плачу, только не перед ним или кем-либо из его приспешников-хулиганов, но я держу эту информацию при себе.
Если я начну нервничать рядом с ним, игра будет окончена.
– Эти глаза должны быть наполнены гребаными слезами.
– Эйден, серьезно, в чем, черт возьми, твоя проблема?
– Поплачь, и я отпущу тебя. – Он невозмутим. – Но ты должна быть убедительна.
Мои губы приоткрываются. Он серьезно?
– Я не буду плакать.
Он крепче сжимает мою вульву, и я хнычу. Боль пронзает меня изнутри вместе с чем-то еще, о чем я не хочу думать.
– Хм. Я буду великодушен и дам тебе право выбора. Либо плачь, либо мы можем стоять здесь весь день, и я посмотрю, как далеко я смогу зайти в твоем заявлении о сексуальном насилии.
Я заглядываю ему через плечо, отчаянно пытаясь найти хоть кого-нибудь. Но я должна знать, что это бессмысленно. Ким целенаправленно выбрала это место, потому что никто не забредает так далеко в сад.
Когда я снова смотрю на Эйдена, он наблюдает за мной со странной смесью эмоций. Интереса? Любопытства? Ненависти? Я не знаю, что это такое, но мне нужно, чтобы этот долбаный психопат был как можно дальше от меня.
Если плач оттолкнет его, значит, так тому и быть.
– Тебе нужно, чтобы я сосчитал до трех? – спрашивает он.
– Слезы не приходят по щелчку пальцев. – Я не могу удержаться, чтобы не огрызнуться. Я слишком зла и взволнована, чтобы просто заплакать.
– Позволь мне помочь. – Все еще сжимая мою промежность, он использует мои сцепленные руки, чтобы оттягивать меня назад, пока мои груди не упираются ему в лицо.
Он смотрит на шрам так, как будто это человек, которого он ненавидит.
– Это должно было убить тебя. – Его теплое дыхание щекочет мою кожу, отчего по ней бегут мурашки. – Ты должна была умереть, Холодное Сердце.
У меня покалывает в носу, а за глазными яблоками нарастает давление.
Несколькими словами он вернул меня к моему детскому «я». К страху. Беспомощности. Неизвестности.
Он прав. Эта операция на сердце чуть не убила меня. Но не она причина моих непролитых слез.
Это воспоминания, связанные с операцией, точнее их отсутствие.
Причина, по которой я так сильно ненавижу шрам, заключается не в операции или неэстетичном внешнем виде.
Она заключается в том, что шрам – это напоминание о том, что все происходящее до него, – пустота.
Все, что у меня осталось, – это кошмары, фобии и отдаленное напоминание о родителях, которые у меня когда-то были.
Шрам олицетворяет ту недостающую часть меня.
Прежде чем я успеваю попытаться запереть эти эмоции в темную коробку, Эйден прикусывает мякоть моей груди. Я вскрикиваю, когда его зубы впиваются в кожу, а затем он сосет и покусывает шрам с такой враждебностью, что у меня перехватывает дыхание.
Я напугана.
Это выглядит так, будто он хочет содрать с меня кожу.
Дать волю воспоминаниям.
Кошмарам.
Дыму и пламени.
И крови… так много гребаной крови.
– Эйден, хватит.
Он не останавливается.
Он продолжает пировать на моей коже, как каннибал.
Он освободит их.
Все это.
Этого не может быть.
– Остановись! – Мои губы дрожат, когда слезы текут по моим щекам.
Эйден поднимает голову. Он смотрит на мое лицо, на слезы и выражение ненависти, которое, должно быть, выжжено на лице.
Черты его лица ничего не выражают.
Закрытые.
Бесстрастные.
– Хорошая девочка.
Наконец-то он отпускает меня. Воздух между моими ногами кажется каким-то странным, когда он убирает руку. Мои плечи болят от того, как крепко он держал мои запястья за спиной.
Я ожидала, что он отступит и оставит меня в покое.
Но Эйден никогда не ведет себя так, как ты от него ожидаешь.
Верхняя часть его тела наклоняется, и он высовывает язык.
Эйден слизывает слезы, стекающие по моей правой щеке. Моя кожа становится горячей и холодной одновременно.
Он перемещается к левой щеке, неторопливо пробуя мои слезы на вкус.
Когда он отстраняется, то не выглядит таким же шокированным, как я.
Однако его дьявольская маска сползает.
Я впервые вижу настоящего Эйдена.
Того, кого он прячет за улыбками. Истинную форму.
Если ухмылка на его лице и маниакальный взгляд в его глазах являются каким-либо показателем, то гребаному психу понравилось слизывать мои слезы.
По воздуху внезапно разносится звук звонка, выводя меня из ступора.
Он проверяет экран и вздыхает, как будто кто-то портит ему веселье.
Он бросает на меня последний нечитаемый взгляд.
– Будь умницей и перестань совершать глупости.
Еще больше слез катится по моим щекам, пока я смотрю, как его высокая фигура исчезает за деревьями.
Я поворачиваюсь в противоположном направлении и бегу.
Глава 5
От бега под дождем у меня перехватывает дыхание.
Разбивает его вдребезги.
Почти обрывает.
Когда я прихожу домой, моя промокшая одежда прилипает к коже. Мои ботинки хлюпают. Пальцы на ногах холодные и онемевшие.
Непослушные пряди волос прилипают к вискам и лбу, вода стекает по всему телу.
Я стою в нашем маленьком саду, переводя дыхание, и прижимаю дрожащую ладонь к груди.
Сердцебиение становится неровным и сбивается с ритма, словно протестуя. Я закрываю глаза и откидываю голову назад, позволяя дождю лупить по мне.
Пропитывать.
Очищать.
Капли стучат по закрытым векам, и это чувствуется почти как успокаивающая ласка.
Я всегда любила дождь.
Дождь все скрывает.
Никто не видел слез. Никто не заметил ни стыда, ни унижения.
Были только я, облака и льющаяся вода.
Но в этом-то и фишка дождя, не так ли? Это всего лишь камуфляж, временное решение.
Им можно промыть только внешнюю сторону. Он не может просочиться под кожу и отмыть дрожащие внутренности.
Стереть мои воспоминания – тоже не вариант.
Прошел едва ли час с тех пор, как руки Эйдена были на мне – повсюду.
Я все еще чувствую это.
Его дыхание.
Его близость.
Его безумный взгляд.
Я запираю эту встречу глубоко в темноте своей головы и тащусь ко входу. Мне нужно переодеться, пока я не простудилась.
Наш дом расположен в уютном районе, принадлежащем к верхушке среднего класса. Он двухэтажный, и в нем больше комнат, чем нам нужно. Мы втроем приложили все усилия, чтобы сделать его как можно более домашним. Мы посадили апельсиновое дерево. Несколько кустов роз. Мы с дядей самостоятельно ухаживаем за садом, но в последнее время у него на это нет времени.
Мои движения деревянные, когда я набираю код и вхожу внутрь.
Дизайн интерьера был тщательно подобран тетей Блэр. Несмотря на минимализм, он стильный и современный. В гостиной зоне установлены темно-синие и бежевые диваны. Книжные полки также темно-синие с оттенком силы, который олицетворяет характер не только дяди Джексона, но и тети Блэр.
Не потрудившись открыть высокие французские окна, я тащу свои онемевшие ноги наверх.
Тетя и дядя не появляются до поздней ночи. Чем больше растет их компания, тем меньше я их вижу.
Иногда они работают всю ночь – будь то в офисе своей компании или у себя дома.
Иногда один из них возвращается, чтобы переночевать, но в большинстве случаев они этого не делают.
Я всегда была ответственной, так что я прекрасно чувствую себя одна.
В глубине души я знаю, что им не нравится оставлять меня в одиночестве – особенно тете Блэр. Когда я одна или с Ким, она звонит тысячу раз – даже с учетом расположения дома в безопасном районе и включенной системы сигнализации.
Боже. Я не могу поверить, что прогуляла школу.
Я просто не могла сидеть в одном классе с Эйденом и притворяться, что со мной все в порядке.
На протяжении двух лет я гордилась тем, что ходила по одним с ним коридорам с высоко поднятой головой, независимо от того, что говорили или делали со мной его приспешники. Сегодняшний день был слишком.
Слишком ненормальным.
Просто слишком.
Моя, как мне казалось, стальная воля рассыпалась в считаные минуты.
Я всегда слышала о переломных моментах у людей, но я была слишком глупа, чтобы думать, что у меня их не будет.
Я познала самый жестокий путь своего сопротивления.
У меня перехватывает дыхание, когда я вхожу в свою комнату.
Мое убежище.
Я всегда шутила с тетей и дядей, называя ее своим королевством.
Уютный декор выполнен в пастельно-розовых и черных тонах. У меня есть собственная библиотека, заполненная книгами по психологии и китайской войне, расположенными в алфавитном порядке. Компакт-диски свисают с потолка как занавеска, отделяющая мою кровать от письменного стола.
На стене напротив кровати висят два огромных постера моих любимых групп: Coldplay и Bastille.
Я бросаю рюкзак на пол и нажимаю кнопку воспроизведения на айпаде. «Hypnotised» группы Coldplay заполняет пространство.
Слезы наворачиваются на глаза, когда я снимаю с себя промокшую одежду и вхожу в ванную.
У меня чешутся руки. Необходимость счистить с них грязь делает меня одержимой.
Я останавливаюсь у раковины и мою, скребу и потираю руки друг о друга, пока они не становятся ярко-красными.
Когда я поднимаю глаза к зеркалу, мои губы приоткрываются.
Это я. Колдовские платиновые волосы. Детские голубые глаза. Но в то же время я не вижу в отражении себя.
Там внутри пустота.
Там… оцепенение.
Я собираюсь пойти в душ, когда что-то еще останавливает меня.
Мой шрам.
Несколько карминно-красных отметин окружают его. Этот псих оставил долбаные засосы вокруг моего шрама?
Что, черт возьми, творилось в его ущербном мозгу?
Я отрываю взгляд от зеркала и принимаю самый долгий и обжигающий душ в истории.
Когда я возвращаюсь в комнату, песня меняется на «Good Grief» группы Bastille. Я позволяю музыке плыть вокруг меня, когда забираюсь в постель, все еще завернутая в полотенце, и закрываю глаза.
Я борюсь со слезами и проигрываю.
Я вздрагиваю и просыпаюсь.
Мои волосы прилипли к лицу от пота.
Тепло окутывает тело, и мои груди напрягаются под полотенцем.
Но это еще не все.
О боже.
Моя рука лежит у меня между ног, и я… мокрая.
Я отдергиваю руку, как будто меня поймали на воровстве.
Я даже не помню свой сон, так что, черт возьми, должна означать эта реакция?
Окружающее пространство возвращается в фокус. Мягкий свет от лампы. Музыка, которую я оставила включенной. Припев из песни «Grip» группы Bastille проникает глубоко в меня. Что-то о Дьяволе, схватившем за руку и утащившем в ночь.
Неоново-красные цифры на тумбочке показывают семь вечера.
Я соскальзываю с кровати, желая, чтобы температура моего тела вернулась к норме.
Глубоко вздохнув, я надеваю пижамные шорты и футболку, собираю волосы в пучок и сажусь за стол.
Мой первый день в выпускном классе начался с катастрофы, но ничто не отнимет у меня Кембридж.
Я достаю свои книги и задания, организованные по методу Эйзенхауэра, и погружаюсь в учебу.
В течение тридцати минут мой разум остается настроен на обучение. Затем я начинаю дрейфовать.
Ручка задевает мою нижнюю губу, когда мысли по спирали сворачивают в направлении, которое им не следует брать.
Даже если я хочу забыть, у моего тела есть своя собственная память. Мое тело все еще помнит, как Эйден держал меня. Как он был жесток, потому что я боролась.
Мои глаза до сих пор помнят ту темную, бездонную пустоту и пренебрежение.
Если бы я не заплакала, что бы он сделал?
Дрожь пробегает по мне при этой мысли.
В старых китайских военных книгах говорится, что лучший способ понять кого-то – это посмотреть на вещи с их точки зрения. Думать, как они.
Ни за что на свете я не стану делать этого с Эйденом.
Развратные хулиганы не заслуживают, чтобы их понимали.
После того как меня окрестили изгоем, я думала, что однажды карма укусит таких ублюдков, как Эйден, за задницу, и он перестанет мучить меня своим существованием в школе.
Я лишь обманывала саму себя.
Эйден, может, и псих, но он умный. Он знает, когда нажимать на кнопки, а когда отступать.
Сегодня он застал меня врасплох.
Ха, преуменьшение века.
Он напугал меня.
Он перевернул мой мир.
Он заставил усомниться в себе.
Поскольку он держался на расстоянии в течение двух лет, я никогда не думала, что он приблизится. Так близко.
Я все еще слишком смущена тем, что чувствовала. Что я чувствую. И тем сном – или кошмаром, – что мне приснился.
Я точно знаю – он взял то, на что не имел права, и я чертовски ненавижу его за это.
Но еще сильнее я ненавижу себя за то, что позволила ему забрать это.
Раздается стук в дверь. Я вздрагиваю, прикусывая ручку и тубу.
Ой.
Я расслабляю выражение лица.
– Входите.
Тетя и дядя заходят внутрь, оба все еще в своих рабочих костюмах.
Когда тетя Блэр наклоняется, чтобы обнять меня, я встаю и остаюсь в ее объятиях слишком долго. Под вишневыми духами скрывается мамин аромат. Что-то напоминающее сахарную вату и лето.
Читать бесплатно другие книги:
