Остров Локк Шервуд Том

Оставшиеся двое живых в ужасе отшатнулись к стене, подальше от залитого кровью стола. А к столу рыцарь подтащил уже начавшее дышать тело, но с перебитыми руками и ногами. Здесь он подсадил тело к краю стола, подняв его голову над столешницей, всунул ему в рот гвоздь, нанизал на него язык и, вытянув язык наружу, прибил гвоздь к столу. Тяжёлой оловянной кружкой.

Человек был в сознании. Девочка, качнув над полом тяжёлой грудью, села, скрестила белые, в коричневых сапогах, ноги, придвинула лицо к выпученным, обезумевшим от боли и ужаса глазам, к прибитому языку.

– Скажи: “со-бач-ка”, – ласково попросила она. – Скажи: “со-бач-ка”.

Рыцарь и мальчик тем временем подобрали с пола пистолеты, неторопливо зазвякали шомполами, прочищая и набивая новыми зарядами стволы.

– Маленький! – обернувшись, звонко проговорила девочка. – Сделай один пустой, один заряженный. Эти двое,– она вытянула палец в сторону уцелевших, прижавшихся к стене матросов, – очень, видишь ли, жребий любят.

Юнец пристально посмотрел на неё, понимающе кивнул. Вместе они подошли к оцепеневшим матросам.

– Сейчас возьмете себе по пистолету. Один заряжен, один нет. Потом приставите их друг другу к груди и по сигналу нажмёте курки. Один умрёт, второго отпустим. Выбирайте!

Девочка протянула два пистолета. Высокий, молодой парень поднял было руку, но его соперник вдруг перехватил её.

– Почему ты? Почему ты первый? – быстро зашипел он.

– Ах, да, – понимающе протянула девочка и встряхнула плотной волной волос. – У вас же первый – чья шестёрка. Вот ваши кости, только немножко в крови, ничего?

Схватив по кубику, матросы торопливо бросили. Два и четыре. Ещё бросок. Пять и один. Бросок. Пять и – шесть!

Один побледнел, вытер пот. Счастливчик дрожащей рукой хватает пистолет, а девочка успокаивающе говорит горестно закрывшему глаза второму:

– Не плачь раньше времени. Вдруг он выбрал пустой?

Тут соперник судорожно сунул назад выбранный им пистолет и схватил другой.

– Готовы? Так, друг другу в грудь, плотнее. Теперь ос-торожно взведём курки, пороха на полки… Теперь ти-хо. Нажимаем на счёт “три”. Раз. Два…

– Бей! – отчаянно взвизгнула девочка.

Судорожно дёрнулись пальцы. Слитно прогремели два выстрела. Матросы тихо легли у стены. Один умер сразу. Второй с трудом поднял голову, прохрипел:

– Вы же ска… зали… один пустой…

– Да? – удивился маленький. – Значит, я перепутал.

– Ты ведь не станешь сердиться на него за такой пустяк, верно? – примирительным тоном проговорила девочка, отдирая мертвеющие пальцы от рукояти пистолета.

– Охх… – донеслось вдруг из угла.

– А, хозяин, – повернулся в ту сторону рыцарь. – Вставай-ка и иди сюда. Вот тебе деньги за обед – и послушай меня.

Трактирщик, колотясь, как в ознобе, ступая одеревеневшими ногами, подошёл.

– Бери, бери деньги-то. Прячь. Вот что я хочу, чтобы ты понял. Никто не должен знать то, что здесь случилось. Никто.

– Я не… Я… Клянусь вам! Ни слова!

– Нет-нет. Немного не так. Нам важно, чтобы с полной уверенностью, понимаешь?

– О, Боже! Но вы ведь не убьете меня, ведь нет?!

– Ну вот, хозяин. Ну что ты. Я тебя и пальцем не трону. Веришь? Ну, давай обнимемся.

Трактирщик качнулся было к нему, но рыцарь вдруг отпрянул, показывая пальцем:

– Э-э, что это у тебя на груди? Ты меня испачкаешь!

– Нет ничего, – растерянно осмотрел себя трактирщик. – Не испачкаю.

– Нет ничего? – вызывающе проговорил рыцарь, продолжая указывать пальцем.

Вдруг из груди трактирщика выскочила короткая красная палочка, замерла, а он, как безумный, принялся ладонями сбивать, сбивать её, и рассёк ладони до костей, но всё хлопал по груди, медленно оседая. Опустился, скорчился, затих. Стоящая за его спиной девочка вытащила клинок, повела по нему, сгоняя кровь, белым платком.

– Нужно точно в сердце, – недовольно сказал рыцарь.

– Точно и ударила, – недоумённо ответила она. – Рука-то привычна, сама идёт.

– Сама, сама. Удар у тебя поставлен, это видно. Но ведь ставили-то его тебе во фронт, когда лицо в лицо. Не понимаешь? Ты за спиной стояла, а в этом случае сердце в другой половине груди. Поняла? Теперь помни.

Синеглазка смутилась чуть не до слёз, покраснела. Примерилась, сместила клинок, ещё раз пронзила вздрогнувшее тело.

– Вот теперь в сердце. Видишь, от лезвия пошёл пар?

Разговор ей был явно неприятен. Отвернувшись, она кивнула и быстро отошла к приятелю. А тот даром времени не терял. Сложив на залитой лавке заряженные уже пистолеты, он ловко и быстро выворачивал у убитых карманы. Девочка молча присоединилась к нему. Четыре проворно мелькающие руки выбрасывали на стол деньги, табакерки, ножи, нательные цепочки с крестиками и нехитрыми матросскими амулетами, трубки, табак, кольца. Затем всё это убогое, нищенское добро смели в чей-то шейный платок, связали узлом и швырнули в дорожную сумку. (Конечно же, не ради наживы, нет. Привычная и обязательная – после любого убийства – работа по созданию видимости ограбления.)

– Ну что же, дети мои, – медленно произнёс монах.– Никто не видел. Напились и сами себя перебили. Хозяин спрятаться не успел. Трактир можно не поджигать. Едем.

Распахнулась дверь, солнечный свет полыхнул по закопченному трактирному чреву. Вкатился клуб свежего воздуха, разбавляя тяжкую смесь запахов разлитого вина, горелого пороха, крови.

Но крови-то, как оказалось, было ещё мало. Рыцарь на этот раз был последним, он задержался. Пока его спутники у крыльца отвязывали лошадей, он подошёл к прибитому, ещё живому матросу, достал два коротких ножа, вдавил их лезвия с боков в шею и резко дёрнул руки к себе. Из-под ушей, в стороны, как из простреленной навылет бочки ударили две тёмные струи, тугие, круглые. Ослабли, подобрались и хлестнули опять, и снова опали. Когда сердце вытолкало всю кровь в разрезы, оно остановилось.

Сделавший это тем временем почистил ножи и погрузил их в скрытые под одеждой ножны. Потом он, ухватившись пальцами, выдернул гвоздь (тёплый ещё человек с костяным стуком сполз на пол), подошёл, аккуратно переступая через лужи, к стене, вдавил гвоздь в его гнездо, повесил сковороду и вышел.

Вышел, а в спину ему, сквозь щель в прилавке упал взгляд живых, но до полусмерти, до обморока испуганных глаз – маленьких, детских.

Рассыпалась, отдалилась, затихла неторопкая поступь копыт. В трактир пришла тишина. Из-под прилавка выполз маленький белоголовый мальчик, подошёл к телу трактирщика, сел рядом. Сел прямо в кровь, повернул личико в сторону открытой двери и стал смотреть на ясный и тёплый солнечный свет. Сидел и молчал. Не плакал.