Письма с «Маяка»

Глава 1

– Грейс! – зовет меня мама из соседней комнаты. – Пожалуйста, иди сюда и помоги мне с этими вещами. Я уже дважды просила тебя об этом.

Я со вздохом отрываю взгляд от фотографий на стене. На них запечатлены места, где я никогда не бывала. А вот особа, которая смотрит на меня с этих снимков, там бывала, и, судя по всему, наслаждалась жизнью. Женщина на фотографиях так же незнакома мне, как и эти места. Но мне приходится тщательно просматривать ее имущество в надежде найти что-нибудь стоящее – таков уж абсурдный мир, в котором я обитаю вместе с родителями.

– О’кей, я здесь, – говорю я маме, появляясь на пороге гостиной.

– Давно пора. А теперь помоги отнести эти коробки в фургон, ладно? И, Грейс…?

– Да?

– Перестань грезить наяву. Сейчас определенно не время и не место. Нам нужно поторапливаться!

– Да, мама, – бормочу я и начинаю выносить из дома полные барахла картонки и грузить в наш потрепанный бледно-голубой фургон.

Антиквариат Харперов

Эта надпись, сделанная замысловатыми белыми буквами, гордо красуется на фургоне.

«Покупка. Продажа. Оценка. Распродажа.

4 Лобстер-Пот-Элли, Сэндибридж, Норфолк

02163 492445

Такова уж моя участь в уик-энды – помогать родителям обслуживать покупателей в их маленьком антикварном магазине. А сегодня мы занимаемся очисткой дома от вещей: именно таким образом магазин получает основную часть товара. Иногда мы отправляемся на аукцион, что немного интереснее. В общем, порой я бываю рада, когда наступает понедельник и школа избавляет меня от необходимости возиться со старым барахлом.

Но старье хорошо продается. Я не перестаю удивляться, что столько покупателей заглядывает в магазин моих родителей, чтобы купить чьи-то ненужные вещи. Это либо местные, которые хотят приобрести что-нибудь подешевле, либо туристы, заехавшие в Сэндибридж, чтобы провести день на взморье. Поток покупателей не иссякает, так что родители продолжают торговать. И слава богу: ведь они не из тех, кто делает деньги на бирже, прижимая к груди мобильники и органайзеры «Филофакс»[3]. Нет, мои родители не вписываются в стремительный мир восьмидесятых. Они предпочитают оставаться в прошлом.

– А теперь я могу идти? – спрашиваю я маму, когда мы грузим в фургон последнюю картонку.

– Куда?

Мама поворачивается ко мне, и я вижу удивление на ее лице.

Вот только не нужно сыпать мне соль на раны! Да, у меня не самая шикарная светская жизнь в Сэндибридже – пожалуй, и во всем Норфолке! Никто из подростков не живет такой скучной жизнью, я в этом уверена. Мне пятнадцать, и самым волнующим событием стал побег из школы, когда меня чуть не застукали. Но никто не поверил, что я действительно удрала. Учительница, увидевшая, как я захожу в магазин на углу, чтобы купить журнал «Всего семнадцать», решила, что если я не в школе, то заболела. Она достала из сумочки аспирин и предложила мне.

Мои отношения с противоположным полом тоже фактически на нуле. Единственный знак мужского внимания я получила, когда Уилл Грейнджер поджег над бунзеновской горелкой мой локон (нас с ним заставили вместе проводить опыты на уроке химии).

Другие подростки постоянно веселились на вечеринках, испытывая терпение своих родителей, а я сидела дома.

– Я же сказала, что позже пойду смотреть футбол с приятелями, – гордо заявляю я.

Это правда – но с большой натяжкой. «Приятели» на самом деле не были моими друзьями. Просто в пятницу утром это мероприятие обсуждалось «крутыми» ребятами, и меня вроде бы включили в число приглашенных. Такое редко случалось, и я исполнилась решимости воспользоваться шансом. И неважно, что я все лишь буду смотреть, как высокооплачиваемые футболисты девяносто минут гоняют мяч по полю и театрально падают.

– С каких это пор ты заинтересовалась футболом? – удивляется мама.

– Это же Кубок мира! Как же можно не интересоваться, когда только об этом и говорят?

Она прищуривается, глядя на меня с подозрением, и сует руки в карманы синих джинсов.

Я встречаю ее взгляд с самым невинным видом.

– Ну что же, приятно, что ты выходишь в свет, – в конце концов сдается мама. – А в чьем доме ты собираешься смотреть этот матч?

– У Дункана Брейтуэйта, – бормочу я, надеясь, что мама не расслышит.

Но у нее округляются глаза.

– Дункан Брейтуэйт? Но мне не хотелось бы, Грейс, чтобы ты якшалась с такими, как он. Я слышала, что он трудный подросток.

– Мама, туда приду не одна я, а целая компания. Со мной все будет хорошо.

Мама смотрит на меня с сомнением, но все-таки кивает в знак согласия.

– Если тебе хочется пойти, я не против. Но обещай, Грейс, что ты будешь осмотрительной. Пятнадцать – трудный возраст, особенно если рядом мальчики. Помню, когда мне было пятнадцать, я…

– Мама! – не выдерживаю я.

– Прости, солнышко. Ты же знаешь, что я о тебе беспокоюсь. Ты моя маленькая девочка, мой единственный ребенок. Мне позволено немножко поволноваться, не правда ли?

– Но только немножко!

Мама усмехается и говорит:

– Ну вот, в коттедже осталась всего одна коробка, и это пока что все. Я вернусь за остальным завтра, когда твой отец освободится и поможет мне грузить тяжелую мебель. Интересно, как у него дела на аукционе в Фейкенхеме? Жаль, что я не смогла поехать. Но меня попросили как можно скорее разобраться с этим домом. Я говорила тебе, что Мейбл настаивала, чтобы именно мы занялись распродажей ее имущества?

Мама с гордостью рассказывает мне это уже в третий раз.

– Да, говорила. Правда, это немного странно – делать распоряжения насчет распродажи твоих вещей, не так ли?

– По-видимому, она знала, что ее конец близок. Правда, она хорошо себя чувствовала, когда я с ней беседовала в последний раз. Пожалуй, это действительно немного странно. – Мама переводит взгляд с маленького коттеджа, которым мы занимаемся, на маяк рядом с ним. – Какая жалость, что на маяке больше не будет настоящих смотрителей! – говорит она, с нежностью глядя на цилиндр из белого кирпича. Кажется, будто он возносится ввысь, в облака, и исчезает за ними.

С тех пор как построили новый маяк на побережье, наш маленький маяк стал ненужным. Мейбл была последним смотрителем, жившим здесь, в коттедже «Маяк».

– Мир движется вперед, мама, – отвечаю я. – Прогресс означает перемены.

– Да, я знаю. Но я никогда не любила перемены. Может быть, поэтому мы с папой и занялись антиквариатом. Ведь таким образом мы можем удерживать прошлое, не так ли? – Она улыбается мне, затем переводит взгляд на огромный тюдоровский особняк, который высится на холме за нами. – Ты знаешь, что Сэндибридж-Холл тоже продают? – с грустью спрашивает мама. – Владельцам больше не по карману содержать особняк, и они вынуждены продать его и переехать. Увы, таково положение дел. Когда-то владельцам этого особняка принадлежал весь Сэндибридж – дома, магазины, даже маяк. Но шли годы, и им пришлось понемногу распродать все поместье. Единственное, что осталось, – этот дом, но теперь и он тоже продается. – Мама качает головой. – Я обеими руками за прогресс, Грейс, но если при этом гибнет историческое прошлое нашей великой страны, то я прекрасно обошлась бы без него.

Я взглядываю на Сэндибридж-Холл. Даже в этот пасмурный июньский день красный цвет кирпича и красивый золотистый оттенок отделки придают дому теплый и приветливый вид. Он окружен рвом, и к нему ведет длинная подъездная аллея, обсаженная деревьями.

– Держу пари, мама, тебе бы хотелось покопаться в старинной мебели и картинах, очищая этот дом! Ты была бы там в своей стихии.

– О нет, это невозможно. Интерьеры Сэндибридж-Холла слишком дорого стоят, чтобы пойти с молотка, – возражает мама. – Некоторые из картин представляют большую историческую ценность, а кое-что из мебели восходит к шестнадцатому веку. По слухам, у них даже есть гусиное перо, которым шотландская королева Мария писала письмо, когда гостила в этом поместье.

– А-а… – рассеянно произношу я: все это нисколько меня не интересует.

– В любом случае мне некогда горевать об этом сейчас. – Мама вытирает лоб тыльной стороной ладони, и несколько белокурых прядей выбиваются из-под шарфа, которым она защищает волосы от пыли. – У меня будет дел по горло, когда я привезу все это домой. У Мейбл такие красивые вещи! Мы должны хорошо заработать на этой распродаже. – Она запрыгивает в фургон. – Грейс, будь добра, принеси, пожалуйста, последнюю коробку из коттеджа, а я пока закончу укладывать эти.

– Конечно, – отвечаю я, радуясь, что мне не нужно продолжать разговор о старых вещах. История и сохранение прошлого – мамин конек. Я вздыхаю с облегчением, когда она перестает ораторствовать и спускается с трибуны.

Маленький сад при коттедже окружен белым забором. Я вхожу в калитку, открываю деревянную парадную дверь и принимаюсь искать последнюю картонку. Но ее нет в гостиной, где мы сложили все остальные коробки, и приходится обойти все комнаты коттеджа.

В старой кухне нет ничего, кроме опустевших деревянных буфетов с облупившейся краской и плиты, которая явно знавала лучшие дни. Прихожая совсем крошечная, так что коробке здесь поместиться негде. Я взбегаю вверх по лестнице, скрытой снизу портьерой. В трех маленьких спальнях также ничего, кроме мебели, которую завтра заберет папа. В ванной тоже пусто: только старая белая ванна с откидным верхом, старомодный унитаз и раковина. Я возвращаюсь на первый этаж, чтобы в последний раз окинуть взглядом гостиную на случай, если что-то упустила. Но вижу только величественный камин из кованого железа в конце комнаты да кое-что из старой мебели Мейбл.

Этот маленький коттедж мог бы стать очень уютным, если бы кто-нибудь его купил и привел в порядок. Наверное, его продадут, и новый хозяин сделает ремонт, чтобы сдавать коттедж отдыхающим. Пару лет назад Сэндибридж полностью отреставрировали и начали вкладывать деньги в приморский бульвар. Сейчас наш город становится столь же популярным курортом, как в викторианские времена.

– Интересно, а там что? – спрашиваю я, поворачивая ручку маленькой двери в самом конце коридора; я ее заметила раньше. – Вот ты где! – восклицаю я.

Вероятно, эту крошечную каморку смотрители маяка использовали как кабинет. Тут книжные полки, на которых теперь ни книг, ни бумаг, и обшарпанный письменный стол. Прежде чем продать этот стол, мама с папой непременно сотворят с ним чудо, придав ему прежний блеск. Но в данный момент меня больше интересует то, что стоит на столе: потерявшаяся коробка.

Я сразу же направляюсь к столу и пытаюсь поднять ее.

Уф! Я поспешно опускаю коробку, почувствовав, какая она тяжелая. Интересно, что же положила в нее мама? Я отгибаю крышку и заглядываю внутрь.

– О, это всего лишь пишущая машинка, – сообщаю я пустой комнате.

Это одна из тех ужасно тяжелых старых черных пишущих машинок с круглыми клавишами. Такие вещи делались на века. Я уже собираюсь закрыть коробку и снова попытаться поднять, как вдруг замечаю на черной каретке лист бумаги. Там что-то напечатано, и, вынув лист, я читаю:

Дорогая Грейс!

Поздравляю тебя с тем, что ты меня нашла. Я знал, что это будешь именно ты.

Пожалуйста, возьми Реми (ему нравится, чтобы его так называли) к себе домой и хорошенько о нем заботься. Он очень поможет тебе в будущем, как помогал многим людям в прошлом.

Но я должен предупредить, что имеется несколько правил для тех, кому он принадлежит.

Ты не можешь писать на Реми письма – только читать их.

Советы, которые дает Реми, могут лишь направить тебя, но он не сообщает детали. Например, даты и имена – под запретом.

При желании ты всегда можешь проигнорировать его – такое случается. Но помни: он всегда принимает близко к сердцу твои интересы.

Когда придет время передать Реми новому владельцу, ты получишь инструкции относительно того, как это сделать.

Удачи тебе!

С любовью.

Я

– Какого черта? – бормочу я, перечитывая письмо. – Реми? С какой стати давать имя пишущей машинке, а тем более называть ее Реми? – Я смотрю на коробку. – О, «Ремингтон»! Теперь понятно. – Я вижу название марки, написанное сверху золотыми буквами. – Но все же… все это немного странно. И зачем адресовать письмо мне? – Я качаю головой. – Я никогда не знала, что бедная Мейбл немного не в себе! Что она имела в виду? Как может старая пишущая машинка давать советы? И зачем понадобилось печатать на ней письмо ко мне? Наверно, Мейбл знала, что я буду помогать маме очищать дом.

– Грейс! – Мамин голос доносится из прихожей. – Я нашла ту последнюю картонку. Пора ехать.

Но…? Я с подозрением смотрю на стоящую на письменном столе коробку, затем поспешно засовываю письмо внутрь и закрываю крышку. С огромным усилием подняв коробку, я тащу ее в фургон.

– Что это у тебя? – спрашивает мама, когда я с трудом помещаю коробку в фургон. – Я думала, мы все забрали.

– Я нашла это в кабинете. Это пишущая машинка.

Мама заглядывает в картонку и морщит нос.

– Хотя эти старые машинки красивы – а этой, пожалуй, лет сорок-пятьдесят, – мы просто не сможем ее продать. В наши дни люди помешаны на компьютерах. Ну, знаешь, «Армстад», «Коммодор» и все такое.

Да, знаю. В моей школе недавно установили компьютер, которым мы должны пользоваться раз в неделю. Даже ходят слухи, что скоро у нас будет «Синклер»[4]. Но меня поражает, что мама вообще что-то знает о компьютерах, да еще называет ведущие бренды.

– Что же мне с ней делать? – спрашиваю я. – Она уже в фургоне.

– Хочешь оставить машинку себе? – спрашивает мама. – Может быть, когда-нибудь она будет что-то стоить. Прими ее в знак благодарности за твою помощь.

– Но только не вместо моего жалованья. Возможно, она еще работает, и я могла бы печатать на ней домашние задания.

– Конечно, не вместо твоего жалованья! – Мама обнимает меня за плечи. – Ты же знаешь, Грейс, как мы с папой ценим твою помощь! Без тебя мы бы не могли заниматься нашим бизнесом. – Она целует меня в макушку. – Ты хорошая девочка. И всегда была такой.

Да, но чего это мне стоит! Однако вслух я ничего не произношу.

– Ну что же, поехали. Отвезем все это в магазин, – говорит мама, направляясь к водительскому месту. – А потом ты сможешь подготовиться к своей сегодняшней вечеринке.

– Это не вечеринка, – возражаю я. – Просто схожу к приятелю посмотреть футбол.

– Да-да. – Мама усаживается на свое место. – Но никогда не знаешь, кого встретишь.

Глава 2

На длинном приморском бульваре полно сувенирных лавок, и во всех продается одно и то же: открытки с видами Сэндибриджа, фарфор, пластмассовые ведерки и лопатки, а также ярко раскрашенные, игрушечные ветряные мельницы. Когда я прохожу по бульвару сегодня вечером, они шумно вертятся под морским бризом. Еще здесь имеются мини-гостиницы «Кровать и завтрак», на которые всегда есть спрос, и два кафе. Но одно из них сейчас закрыто, и я замечаю объявление в витрине: «Новый владелец. Скоро откроемся». Есть и очень хорошая лавочка, где продается жареная рыба с чипсами. Сейчас перед ней выстроилась длинная очередь, которая, выплескиваясь из дверей, тянется по тротуару. Почуяв запах жарящихся чипсов, я чуть не присоединяюсь к ней.

«Нет, Грейс, – сурово одергиваю я себя. – Тебе нужно худеть, иначе ты никогда не влезешь в те джинсы. К тому же ты уже съела днем шоколадный батончик».

Я всегда переживала из-за своего веса, как и большинство девочек в моем классе. Вообще-то я не толстая, но слишком уж пухленькая. Поэтому мне постоянно приходится сражаться с любовью к вкусненькому.

Под бурчание в животе я прохожу мимо лавки с чипсами, направляясь к дому Дункана Брейтуэйта. Чтобы отвлечься от мыслей о еде, я думаю о Сэндибридже. Интересно, почему люди приезжают сюда на каникулы, когда в мире так много соблазнительных мест? Правда, у нас два роскошных пляжа. Один из них, песчаный, выходит за черту города. Он находится рядом с маяком, и чтобы попасть туда, нужно перейти через мостик: отсюда и название нашего города[5]. Другой пляж, на который я сейчас смотрю, тянется вдоль длинного бетонного променада и полностью покрыт серой, белой и коричневой галькой.

Никогда еще у нас не бывало так оживленно. До реставрации Сэндибридж был тихим приморским городком – слегка захолустным, но по-своему очаровательным. Теперь же в телепрограммах о путешествиях его называют «оживленным маленьким морским курортом».

«Когда я вырасту, то уеду отсюда и посмотрю мир», – каждый раз говорю я себе, проходя по променаду и глядя на нескончаемый горизонт, туда, где небо сходится с морем. Хотя многих привлекают прелести моего города, я ни в коем случае не хочу навсегда застрять на побережье северного Норфолка. Не хочу вечно смотреть на линию горизонта, как это делали всю свою жизнь жители Сэндибриджа. Мир большой, в нем полно интересных, странных и волнующих вещей, и мне хочется увидеть и испробовать всё.

Но что же может быть более странным, чем пишущая машинка из дома Мейбл?

Когда мы вернулись в антикварный магазин, я, как обычно, помогла маме выгрузить коробки из фургона. Затем я слонялась снаружи, а мама обсуждала с Дорис (леди, работающей у нас неполный день), как идут дела в магазине и продано ли сегодня что-нибудь.

Я никогда не задерживалась в магазине дольше, чем требуется. Меня не привлекают старые вещи, поскольку интересует не прошлое, а будущее. Да, в нашем магазине есть свое очарование, если вы любите старинные вещи. Когда в местной газете поместили статью о нашем магазине, написали, что он «причудливый и уютный». Но в пятнадцать лет меня не привлекало «причудливое» и «уютное». Пока мама пребывала в магазине, я лакомилась на улице шоколадным батончиком «Виспа».

Когда мама закончила свои дела с Дорис, мы забрались в фургон и поехали домой. Потом она помогла мне отнести тяжелую пишущую машинку в мою спальню. Я поставила ее на комод, предварительно сбросив на пол барахло, до которого у меня никак не доходили руки. Надо сказать, мама даже не поморщилась. Хотя она поддерживает безукоризненный порядок в нашем доме, мне она позволяет устраивать помойку в моей спальне, и я благодарна за это.

После того как мама вышла из комнаты, я немного повалялась на кровати. Я изучала постеры фильмов «Назад в будущее»[6] и «Клуб «Завтрак»[7], которые взяла в нашем местном кинотеатре, а также фотографии «А-Ha»[8]. Таким образом я отчаянно искала намека у Майкла Джей Фокса[9] или Мортена Харкета[10] относительно того, что надеть сегодня вечером. Хотя, как я сказала маме, это не вечеринка, мне все равно хотелось хорошо выглядеть. Вероятно, там будет Дэнни Лукас, так как он дружит с Дунканом. А мне, как я ни противлюсь этому, нравится Дэнни.

Да, противлюсь. На самом деле Дэнни совсем не мой «тип» – если у меня вообще он есть. Мы никогда не встречаемся на занятиях, поскольку я в продвинутой группе, а у него успеваемость ниже. Таким образом, я вижу его только на уроках физкультуры. Там я всегда предстаю перед Дэнни в ужасном виде: красная, запыхавшаяся, с растрепанными волосами. Я пытаюсь не отставать от спортивных девиц, которым все дается без труда. Но, когда я вижу Дэнни, у меня сразу же пересыхает во рту. А если бы он посмотрел в мою сторону, я бы залилась краской. Итак, сегодня у меня редкий шанс. Скорее всего Дэнни на меня и не взглянет. Но я буду счастлива, если он улыбнется мне или двусмысленно подмигнет – как спортивным девицам, которые хихикают и ломаются в его обществе.

Приняв душ и вернувшись в свою комнату, я собираюсь переодеться перед вечеринкой. И тут я замечаю на машинке новый отпечатанный лист.

– Но как… что это…? – запинаясь, произношу я. Прекратив вытирать мокрые волосы, я подхожу к комоду и читаю первую строчку:

Дорогая Грейси!

Что? Я быстро выдергиваю лист из машинки и читаю:

Дорогая Грейси!

Ты даже не поняла, что это я обращаюсь к тебе, не так ли?

Ведь все называют тебя Грейс. Но очень скоро тебе встретится тот, кто будет называть тебя «Грейси», и тебе это понравится.

Дорожи этим человеком, так как он сделает тебя счастливой и всегда будет рядом, что бы ни случилось.

С любовью.

Я

Я перечитываю письмо три раза.

Как такое возможно? Каким образом машинка печатает, когда никого нет в комнате?

Я роняю на пол полотенце, надеваю халат и спешу вниз по лестнице.

– Мама!

Когда я вхожу в кухню, то вижу на столе записку.

Выскочила в магазин за молоком.

Вернусь через пару минут. Мама.

Странно… Я несусь вверх по лестнице и, схватив лист бумаги, снова перечитываю его. Как же такое может быть? И почему меня назвали «Грейси»? Это какой-то дурдом. Пишущие машинки не могут печатать сами. Если первое письмо напечатала Мейбл, то кто же напечатал это?

Я качаю головой и говорю себе: «Грейс, сейчас у тебя нет на это времени. Да, конечно, это странно – но тебе пора одеваться». Бросив отпечатанный лист на ночной столик поверх плеера, я начинаю рыться в шкафу. Что бы такое надеть, чтобы заставить Дэнни Лукаса взглянуть на меня?

Завернув за угол Уэнделл-Клоуз, где живет Дункан, я замечаю парня, который направляется в ту же сторону, что и я. На нем тугие черные джинсы из грубого денима, куртка из той же ткани и рубашка в черную и красную клетку. Деним сейчас в моде у мальчиков, и при обычных обстоятельствах я бы не имела ничего против. Но дело в том, что, к моему неописуемому ужасу, он одет точно так же, как я! Единственная разница заключается в том, что вместо джинсов на мне короткая черная юбка из денима и темные колготки, а вместо кроссовок «Адидас» – лакированные лодочки.

Я уже собираюсь повернуть назад, лихорадочно соображая, успею ли зайти домой и переодеться до начала матча, как вдруг парень кричит мне через дорогу:

– Привет! Ты идешь к Дункану смотреть футбол?

Мне приходится ответить:

– Да, а ты?

Ты идиотка, Грейс! Ну, конечно же, он туда идет, иначе бы не спрашивал.

– Иду, – отвечает он, нервно улыбаясь. – Ты случайно не знаешь номер дома? Я здесь недавно.

Я перехожу через дорогу и приближаюсь к нему.

– Это недалеко, за углом. Я тебе покажу, если хочешь.

– Спасибо, буду признателен, – говорит мальчик, и мы идем рядом. – Между прочим, приятно познакомиться. – Он протягивает руку, затем смотрит на нее в ужасе, словно сделал невероятную глупость.

Сразу же исполнившись сочувствия, я поспешно пожимаю ему руку.

Он благодарно улыбается мне, затем замечает мой наряд:

– Симпатичный прикид.

– Спасибо, э-э… У тебя тоже.

– Да, недурной. Не так ли, близняшка? – усмехается мальчик. – Подумать только, я чуть не надел майку с футбольной символикой! Но подумал, что это уж слишком.

– Значит, ты любишь футбол? – Ну и дура же ты, Грейс! Что за тупые вопросы? Конечно, любит, раз у него есть такая майка!

– На самом деле нет. Я просто собирался одолжить ее у брата, а в последнюю минуту передумал. Между нами, я терпеть не могу футбол. Но когда меня пригласили вчера, я подумал, что это хороший шанс поближе познакомиться с ребятами.

Значит, не я одна воспользовалась шансом проникнуть в компанию крутых ребят.

– Ты только что переехал в Сэндибридж? – Кажется, я не видела его раньше.

– Да, примерно неделю назад. Мои родители купили кафе на приморском бульваре.

– Я видела, что там идут работы. Похоже, будет мило, когда закончат.

– Да, я тоже подключился, как всегда. Ну, знаешь, семейный бизнес.

– Мне ли не знать: у моей семьи антикварный магазин на Лобстер-Пот-Элли.

– Вот как? Кажется, я его не видел. Как-нибудь схожу взглянуть.

– О, там ничего особенного. В Сэндибридже есть гораздо более интересные вещи, на которые стоит посмотреть.

– В самом деле? – Он поднимает темно-рыжую бровь.

– Да нет, вообще-то здесь ужасно скучно, – говорю я.

– Тогда хорошо, что я познакомился с тобой!

Его веснушчатое лицо заливается краской, и он опускает глаза.

– Ну вот мы и пришли! – от смущения слишком громко объявляю я.

Мы останавливаемся напротив дома Дункана Брейтуэйта, к которому ведет короткая подъездная аллея. Это один из двух домов, имеющих общую стену. Я звоню в дверной звонок, и мы в неловком молчании ждем на крыльце.

Наконец Дункан Брейтуэйт открывает дверь. Он одет в футболку с надписью на спине «Линекер»[11].

– Э-э… Грейс, – с трудом вспоминает он мое имя. – Я не знал, что ты придешь. И ты привела с собой друга?