Чужой мир

© К. Власова, 2020

© ООО «Издательство АСТ», 2020

Глава 1

В этом мире мало что зависит от нас. Я часто слышу: «Все в твоих руках, прояви настойчивость и получишь желаемое».

Пустое бахвальство.

Мир не вертится вокруг конкретного человека. Мы находимся в непрерывном взаимодействии друг с другом, и зачастую успех зависит не от нас самих, что было бы логично, а от тех людей, которые даже не входят в наш круг общения. Случайные знакомые, мимолетные попутчики, чужаки, ураганом врывающиеся в нашу жизнь и смерчем покидающие ее, – именно они чаще всего оказываются на посылках у Судьбы, подтаскивая той кусочки пазла – будущей картины нашего успеха или поражения.

– Прости, что так долго. – Лиди поставила передо мной поднос с заказом, и я оторвалась от наладонника, на котором печатала все это время. Подруга плюхнулась на соседний стул. – Предупреждаю, кофе ужасен. Старый поставщик отказался с нами работать, а новый задрал цены до потолка. Теперь приходится покупать плохонький товар за те же деньги.

Я улыбнулась и придвинула к себе огромную пузатую кружку с дымящимся напитком. Рассеянно сделала глоток (мыслями я все еще была не здесь) и поперхнулась – кофе явственно горчил на языке жжеными зернами.

– А я говорила… – мрачно протянула подруга и устало откинула с высокого лба каштановую челку. – Надеюсь, это временно.

– Конечно, – кивнула я и, отодвинув кружку с кофе, потянулась к сэндвичу.

– Угу, если санкции снова не продлят.

Мы обе замолчали, понимая, что продолжать бессмысленно. С тех пор как ввели санкции, разговоры о них заводили постоянно, и эти бесконечные пересуды успели порядком поднадоесть. Правительство то делало послабление, то затягивало удавку потуже – все уже привыкли к дискриминации, она не вызывала протеста, только какую-то животную усталость и желание продержаться еще немного. До лучших времен. Единственная проблема – никто не знал, когда они наступят.

Я задумчиво надкусила сэндвич (на вкус он оказался на порядок лучше кофе), слизнула с губ кисло-сладкий соус и вновь уткнулась в наладонник. На этот раз пальцы не набирали текст, а, наоборот, удаляли. Можно было очистить экран одной кнопкой, но я предпочла удалять вручную, наблюдая за тем, как буква за буквой медленно исчезали слова.

Вот так. Мои героини не должны наводить уныние на читателя. Непростые времена требуют одного – надежды.

– О чем в этот раз пишешь? – Лиди заинтересованно заглянула через плечо, но я быстро погасила экран.

– Ты же знаешь, я не даю читать, пока не допишу до конца.

– Знаю, – разочарованно протянула та. – Просто думала, что для меня сделаешь исключение.

Лиди обиженно тряхнула челкой, и я снова улыбнулась. В такие моменты она напоминала мне пони – миленькая, крепенькая, с задорным нравом. Лиди редко дулась, но если это все же случалось, то в ее позе всегда было столько обаяния, что злиться в ответ было решительно невозможно.

Карие глаза с чуть загнутыми ресничками, грива каштановых волос с непослушной челкой, которую Лиди вечно сдувала со лба, – нет, подружка и правда напоминала очаровательного пони. Если я правильно помню, как они выглядят… Все-таки семнадцать лет прошло с того момента, как я гладила последнего.

– Сделаю, – мягко согласилась я и, дождавшись, когда подруга окинет меня победным взглядом, добавила: – Но в другой раз.

Лиди одобрительно хмыкнула – ей нравились люди, не поддающиеся манипуляциям, – и перескочила на другую тему.

– А что редактор сказал насчет твоей книги?

Я чуть не поперхнулась кофе: не вовремя сделала глоток. Нет, Лиди тоже умела показывать зубки. Знала, что наступила на больную мозоль!

– Я зайду к нему после обеда. Пока не было времени.

– Поня-я-ятно, – протянула та и быстро выпалила, словно ударила наотмашь: – Они никогда не опубликуют книгу землянки. Ты же знаешь.

Знаю, но какое-то глупое упрямство, свойственное всей нашей семье, толкало меня вновь и вновь подавать заявку на публикацию. Я уже сбилась со счета, сколько раз атаковала электронный адрес редактора своими рассказами, сказками, повестями, романами. Я давно перестала систематизировать свои работы – понимала, что причины отказов, скорее всего, носят политический характер, а потому работу над ошибками можно провести лишь условно. В хаотичном беспорядке я чередовала свои работы, настойчиво подсовывая различные жанры и стили, благо любила эксперименты в творчестве. Три раза я подходила к редактору лично – все-таки я работала в издательском доме и видела своего начальника каждый день, но ни одна моя попытка не увенчалась успехом. Впрочем, Данишевские, если уж закусили удила, то шли до конца. Победного.

«Или чужого конца. Смерть врага если не означает твою победу, то немного утешает в поражении», – как говорил мой брат.

Вспомнив жесткую улыбку Алекса, всегда сопровождающую эти слова, я вздрогнула, а по спине отчетливо пробежали мурашки. Пришлось покрепче обхватить горячую кружку с кофе – захотелось избавиться от холодка если не в душе, то хотя бы в теле.

– Майя, ты здесь? – Лиди защелкала пальцами перед моим лицом. – Снова связь с космосом словила?

Я очнулась и быстро моргнула.

– Прости, задумалась.

– Да ладно… Вам, творческим личностям, оно простительно. – Лиди отмахнулась, а затем замялась. – Ты же не обиделась на то, что я сказала?

– Нет, конечно нет!

– Просто… Знаешь, я не хочу, чтобы после очередного отказа ты неделю ходила как в воду опущенная.

– Я вовсе не… – но поспорить мне не дали.

– Что вообще эти эрийцы понимают в литературе? У них же отвратительно грубый язык!

– Он просто лаконичный, – по привычке поправила я. – В алфавите всего пятнадцать символов, но их комбинации…

– Избавь меня от лекции по лингвистике! – гневно фыркнула Лиди. На ее лице читалось отвращение к предмету дискуссии. – И не оправдывай тех, кто уничтожает наше наследие. Ты знаешь, что всеобщим запретили пользоваться на улицах?

До недавнего времени никто не покушался на родной язык землян, но, видимо, даже серая полоса осталась в прошлом, и началась новая эра, окрашенная в еще более мрачные тона. Я спрятала руки под стол, сложив их на коленях. Сейчас начну теребить браслет на правом запястье, а этого делать не стоит. Сестра Алекса Данишевского не может показывать свое смятение окружающим. Даже если эти окружающие – близкие друзья, которых она знает уже лет десять.

– Я в курсе, – по возможности спокойно ответила я. – Приказ проходил через издательский дом.

Лиди какое-то время сверлила меня взглядом, словно ожидая какой-то другой реакции, затем вздохнула и отвернулась. И в этом жесте мне почудилось разочарование.

Я сглотнула. Тяжело быть пятном позора в безупречном роду Данишевских.

«Пацифистка от рождения», – кажется, именно так отозвался Алекс обо мне в одной из наших бесед. Вряд ли это было комплиментом.

– Нам запретили пользоваться нашим языком, так что едва ли твою книгу опубликуют. Даже если ты напишешь ее на эрийском и возьмешь псевдоним. – Лиди вновь повернулась. В глазах уже не было горечи, только смирение – то, что я видела каждый день вокруг себя.

Это еще хуже.

– Я же Данишевская. Я не могу прекратить пытаться. – Фраза почему-то прозвучала не оптимистично, а почти трагично. Не умею я шутить по поводу собственной фамилии.

Но Лиди неожиданно улыбнулась, словно услышала нечто забавное, и уже открыла рот, чтобы что-то добавить, но я ее опередила. Не хотелось вступать в диалог касательно своей наследственности. Сыта этим по горло.

– Сегодня так тихо, – я демонстративно покрутила головой. В зале и правда было почти безлюдно. Двое мужчин торопливо доедали свой обед. Софи неодобрительно поглядывала на них поверх очков – мама Лиди не любила, когда ее стряпне не отдавали должное.

– Десять дней до зарплаты, – передернула плечами подруга. – Людям не на что даже чашку кофе купить.

Собственный заказ встал поперек горла. Чувство вины опалило щеки и уши. Далеко не всем землянам повезло с работой так, как мне. Впрочем, разве это моя заслуга? Алекс – как всегда, дело в нем…

Лиди не заметила моего приступа самоуничижения или сделала вид, что не заметила. Кажется, в ее голове бродили другие мысли.

– В любом случае пока так тихо, можно решить кое-какие проблемы. Отец поехал разговаривать с новым поставщиком, а мама, – кивок в сторону Софи, – пересчитывает наше меню. Надо каким-то образом снизить цены, иначе к нам просто перестанут заходить посетители. Ты же знаешь, у наших, со всеми этими санкциями, деньги испаряются, как роса в жаркое утро.

Под «нашими» Лиди подразумевала землян, наших соотечественников. Впрочем, а кого еще? Не эрийцев же. Те никогда не заходили в заведения землян – брезговали, видимо. Земляне тоже никогда не заглядывали к эрийцам, но дело тут было в другом – цены кусались. Уровень доходов первых и вторых был несопоставим.

Я вздохнула. Вот так всегда. Даже в мыслях я называю эрийцев – эрийцами, а своих соотечественников – землянами. Я редко думаю такими категориями как «свои», «чужие», «мы» и «они». Может быть, в этом все дело? Поэтому я словно неприкаянная в этом мире?

Я покосилась в сторону Софи. Уткнувшись в экран старенького нетбука, видимо, привезенного еще с Земли, она задумчиво тарабанила пальцами по столешнице. Грива таких же роскошных, как и у дочери, волос, правда, ярко-рыжего цвета, была забрана в аккуратный пучок на макушке и оставляла открытым лоб, на котором пролегла глубокая складка – Софи хмурилась. Она резким движением сняла с носа очки и, похоже, хотела отбросить их, но в последний момент передумала. Вместо этого лишь устало потерла переносицу. Я поспешила отвести взгляд: быть непрошеным свидетелем чужой слабости мне казалось неприличным.

Я всегда уважала семью Лиди за упорство и смелость (чтобы вести дела с эрийцами, одного упорства было бы мало), но, похоже, даже у них заканчивалось терпение.

– Перемен требуют наши сердца, – пробормотала я полузабытую строчку из старой песни.

– Что?

– Да так, мысли вслух, – проговорила я и, посмотрев на часы, загромыхала стулом – скрип ножек по чисто вымытому кафелю заставил меня поморщиться. – Спасибо за кофе, я побежала. До завтра!

Я чмокнула Лиди в щечку, помахала рукой Софи и заспешила к выходу, нервно накручивая длинный ремешок сумочки на запястье – опаздывать не хотелось, а время уже поджимало. Со мной вечно так. Я никогда не просыпала, но вот заболтаться, задуматься, увлечься чем-то и забыть, где находишься, – это было в моем стиле.

Хорошо еще, что работа находилась в паре минут ходьбы от кафетерия Лиди.

– Беги, но не упади с таких огромных каблуков!

Привычное напутствие не вызвало даже улыбки. Хорошо ей шутить! У нее-то рост метр семьдесят три. Не то чтобы слишком большой, но, во всяком случае, он позволяет не чувствовать себя козявкой рядом с двухметровыми эрийцами.

Мне с моими метром шестьдесят об этом оставалось лишь мечтать.

На улице было привычно пасмурно. Я подняла воротник пальто, хотя дождя не было. На грязно-сером небе среди многочисленных туч холодно поблескивали два светила – бледно-оранжевое и тускло-желтое.

Я тут же вспомнила, что забыла с утра принять таблетки, и чертыхнулась.

Толку от наличия у планеты сразу двух звезд было чуть: света они давали мало. Мне, как и всем землянам, приходилось принимать мультивитаминные комплексы, без которых появлялась острая нехватка витамина D и сопутствующая ей депрессия. Интересно, а ведь идея бесплатной раздачи лекарств принадлежала эрийцам, то есть поначалу о санкциях никто и не думал. Когда же начались притеснения и явная дискриминация землян?

Задумавшись, я ловко перепрыгнула через лужу и, балансируя на тонких каблуках, чуть не упала на эрийца. Тот развернулся и хотел было сказать в мой адрес что-то нелестное, но я быстро пролепетала извинения и юркнула за угол. Угнаться за мной было невозможно – я в совершенстве освоила искусство бега на каблуках.

Уже зайдя в здание, вспомнила о серой руке с длинными тонкими пальцами и невольно задалась вопросом: если мы проживем на этой планете один век, будет ли у наших следующих поколений такая же серая кожа? Впрочем, что за глупость! Расовые особенности индивида нельзя путать с приобретенными. Вот если бы произошло смешение генов…

Возможно, будь перспектива общего потомства реальной, я бы рано или поздно узнала ответ на этот вопрос, но гены землян и эрийцев оказались несовместимы друг с другом.

«Так же, как и их владельцы», – хмыкнула я и постаралась как можно незаметнее проскользнуть в кабинет корректоров. Это мне удалось, и, усаживаясь на свое рабочее место, я с облегчением выдохнула: «Успела!»

Раздавшийся сигнал по внутренней связи заставил меня подпрыгнуть. Я поспешно активировала окно на панели рабочего стола своего компьютера.

– Дани… – Я терпеливо переждала бульканье, обозначающее у эрийцев звук «ш». В памяти всплыла недавняя пародия Лиди на эрийцев, неспособных в силу строения речевого аппарата воспроизводить шипящие, и я с трудом подавила улыбку: лицо редактора на экране не располагало к шуткам, – ая, – с трудом закончил начальник. – Зайдите ко мне.

Экран мигнул и погас. В душе так же мигнул на мгновение свет и воцарилась темнота. Я не обладала экстрасенсорными способностями, но и без них могла сказать, что мне не стоило ждать ничего хорошего.

Я медленно встала, по возможности незаметно вытерла вспотевшие ладошки о собственный пиджак и направилась в кабинет к редактору.

– Садитесь, – приказным тоном распорядился он, как только я перешагнула порог его святилища.

Назвать эти владения иначе у меня не поворачивался язык: везде, куда падал взор, были развешены награды и фотографии моего начальника с известными людьми. Все это напоминало алтарь для поклонения самому себе. Кажется, вон в том углу висит награда за лучший костюм на карнавале в начальной школе. Впрочем, отсюда слишком плохо видно, не могу говорить наверняка.

Я молча опустилась в кресло для посетителей и сложила руки на коленях. Пальцы слегка подрагивали, так что пришлось сжать их в кулачки.

– Я ознакомился с файлами, присланными вами. Со всеми десятью, – недовольно добавил он. Начальник говорил подчеркнуто нейтрально, опуская обращение по фамилии, что можно было трактовать как проявление неуважения или даже скрытой агрессии, но я уже давно не обращала на такие мелочи внимания. – К сожалению, ни одна из работ не может соответствовать понятию «эрийской литературы». Это обычный ширпотреб, не более. Издательский дом отклоняет вашу заявку.

Сердце ухнуло куда-то в колени, а затем поднялось и застряло где-то в горле: еще ни разу мне не отказывали так жестко.

– Возможно, если вы поясните, что именно не устроило вас в работах, то их изменение позволит исправить ситуацию, – я тоже опустила обращение по фамилии, предписанное по законам этикета. Сделала это осознанно, и, судя по дернувшейся щеке собеседника, мой маневр не остался незамеченным.

Не знаю, зачем это сделала. Видимо, вскипела горячая кровь Данишевских.

– Ваши работы, даже переписанные заново, не могут претендовать на высокое звание эрийской литературы. Уж вы, с вашей-то фамилией, должны это понимать.

Эта ремарка настолько выбила меня из колеи, что несколько мгновений я тупо смотрела на побледневшее (хотя куда уж больше бледнеть!) от гнева лицо начальника и совершенно не к месту размышляла, почему при относительной внешней схожести эрийцы и земляне имеют столько внутренних противоречий? Ведь сидит же передо мной классический представитель эрийской расы – двухметровый мужчина с серой тонкой кожей, изящным, даже хрупким строением тела, с удлиненными по сравнению с параметрами землян руками и ногами. Да, у него немного иное, чем у меня, строение ушных раковин, а волосяной покров отсутствует в принципе (включая и ресницы на глазах), но ведь в остальном он не так уж отличается от землянина. Почему же с ним невозможно договориться? Неужели враждебность идет еще на генном уровне из-за несовместимости ДНК?

– Я понимаю, – слова даются с трудом, но на ноги встаю я достаточно уверенно. – Но если вдруг я напишу что-то достойное…

– Не трудитесь. Вы можете принести пользу обществу на ниве корректуры. У вас идеальный эрийский, будто вы родились на нашей планете.

– Благодарю.

– Не стоит. Знание языка не делает вас обладателем тех сокровищ, которые он хранит. Я про культурное наследие. Вы же понимаете? Что вы, землянка, можете предложить нашей высокоразвитой расе? Ничего.

Я мысленно насчитала три оскорбления в этой короткой речи, после чего перестала ее анализировать. У меня была задача поважнее – не разреветься и не вспылить. Я даже не знала, чего мне в данный момент хотелось больше.

– Я могу идти?

– Конечно. И впредь не беспокойте меня по пустякам. Вы хорошо работаете, но на ваше место много претендентов. Не позволяйте себе отвлекаться.

Все-таки вспылить хочется больше. Пришлось больно укусить себя за язык, чтобы промолчать, а затем, кивнув на прощание, покинуть кабинет начальника.

– На вашем месте я бы подумал о том, чтобы сменить фамилию, – эти слова нагнали меня уже в коридоре, и у меня возникло чувство, что сделано это было специально: чтобы невольные зрители, если таковые найдутся, услышали, как ловко их начальник ставит на место зарвавшуюся землянку.

Я проигнорировала столь многозначительное напутствие, но перед глазами поплыл белесый туман. Медленно переставляя ноги, доковыляла до своего рабочего места и буквально упала на стул. Открыла первый попавшийся документ и уткнулась в него, не видя абсолютно ничего.

Впервые мне настолько открыто отказали, ссылаясь на мою расовую принадлежность. Впервые мне завуалированно угрожали. Впервые намекнули, что от моей фамилии сплошные беды.

Мне надо было подумать.

«Алекс, что же ты затеял на этот раз?!»

Остаток рабочего дня прошел спокойно. Я настолько увлеклась корректурой рассказов двух совершенно бесталанных, но неимоверно популярных сейчас авторов, что забыла о времени. Даже мысли о брате удалось выкинуть из головы. Наверное, я действительно люблю свою работу.

В метро, как всегда, было людно и шумно, но мне по счастливой случайности удалось прошмыгнуть на освободившееся сидячее место – в небольшом росте есть и свои преимущества. Во всяком случае, поднырнув под высокого эрийца, я опередила того в погоне за желанным местом.

Устроившись поудобнее и проигнорировав недовольного соперника, коршуном нависшего надо мной, я уткнулась в наладонник. Желания творить не было совершенно (хотя я частенько печатала в метро, если вдохновение настигало в дороге), поэтому я открыла новостную строку.

С детства мне внушалось, что знание – сила. В моей семье был целый ритуал, когда за утренним кофе просматривались все доступные новости. Отец тщательно анализировал разные источники, где одно и то же событие преподносили под разным соусом.

Я была еще мелкая, поэтому со мной новости не обсуждали, но вот Алекса отец нередко звал к себе в кабинет и экзаменовал на предмет того, сколько же тот сумел понять, собирая разрозненные кусочки пазла.

Иногда отец одобрительно хмыкал, но чаще я, прижавшая ухо к двери папиного кабинета, слышала совсем иное:

– Алекс, ты разочаровываешь меня. Как ты мог позволить манипулировать своим сознанием? Посмотри, если сравнить информацию здесь и здесь, становится очевидным…

Что именно становилось очевидным, я редко дослушивала. Это было уже неинтересно. Почему-то для меня имела значение только победа брата в этом словесном поединке, и если такого не происходило, я, разочарованная, уходила к себе.

Все-таки хорошо, что Алекс старше меня на десять лет. Уверена, я бы не ответила ни на один вопрос отца. В каком-то смысле даже лучше, что он так рано покинул нас.

Я вздохнула. Мне никогда не хватало собранности, чтобы изучать новости за завтраком (да и завтрака у меня как такового не было, вместо этого я вечно как бешеная носилась по квартире в попытке собраться поскорее), но читать новости по вечерам или перед сном вошло у меня в привычку. Возможно, это была дань уважения памяти отца.

Первый же новостной сайт выдал мне огромную пафосную статью, посвященную семнадцатой годовщине со дня спасения землян от ужасной смерти:

«В тот момент, когда раса Земли погибала, достигнув своего техногенного кризиса…»

«Ядерная катастрофа, спровоцированная землянами по собственной недальновидности…»

«Непоправимый экологический ущерб…»

«Взрыв, превративший обитаемую планету в безжизненную пустыню…»

«Эрийцы, благородно предоставившие кров нескольким тысячам спасенных землян…»

«Эскадрилья эрийцев, взявшая себе на борт беженцев…»

И прочее бла-бла-бла. Каждый год одно и то же. Хоть бы обновили штампы.

Я заскользила пальцами по экрану, пролистывая бесполезную пропаганду и выискивая действительно важные новости. И нашла.

Правда, пришлось воткнуть наушники и включить видео. Текстовой информации на этот счет почему-то не было.

Эриец на чистом эрийском, настолько чистом, что даже я едва успевала анализировать его речь, лишенную характерной растянутости звуков, говорил о найденных на севере залежах полезных ископаемых, которые считались полностью использованными пару десятилетий назад. Он с излишним пафосом перечислял те преимущества, что подарит эта находка его соотечественникам, а заодно, между делом, упомянул, что тела эрийцев не могут выдержать столь аномально низких температур. Роботы, к сожалению, тоже оказались непригодны к этой работе: слишком несовершенны, а потому почетная миссия по эксплуатации новеньких шахт возложена на землян. Рабочие группы будут сформированы в ближайшее время. Естественно, всем добровольцам правительство снизит количество санкций и…

Дальше я не слушала. Рывком выдернула наушники и резко выключила наладонник.

Первой, о ком я подумала, была Лиди. Ее парень, Макс, наверняка попадет в разряд «добровольцев». Физически развитый, не имеющий проблем со здоровьем и законом, он попадет в первую же волну. Конечно, возможно, правительство пойдет менее агрессивным путем и будет добиваться своего экономическим давлением: исчезнут все вакансии, прокатится волна сокращений, люди останутся без работы. А ведь налог на тунеядство никто не отменял. Если ты не работаешь – плати штраф. Если не в силах это сделать – добро пожаловать в тюрьму. Ну а оттуда уже в колонию, поближе к залежам ископаемых, чтобы обществу польза была от твоей персоны.

Я закрыла глаза. Прав был Алекс, когда говорил, что введение подобного налога – это последний гвоздь в крышку гроба землян.

«Теперь у тебя не будет даже иллюзии права выбора. Ты будешь соглашаться на любую работу».

Я тогда испугалась, но предпочла об этом не думать. Как и большинство. Возможно, стоило воспротивиться уже тогда?

Шагая по темным улицам, я думала о Максе, о Лиди и не знала, как им помочь. К беспокойству примешивалась еще и борьба с маленьким отвратительным червячком – с чувством облегчения. У меня-то парня нет, мне не придется провожать его на север и бояться, что он не вернется, ведь если бы там было безопасно, эрийцы и сами бы занялись разработкой.

У меня же только Алекс. Ну, этот и сам сможет за себя постоять.

Последнюю фразу я чуть не произнесла вслух, когда после долгой возни с ключами оказалась в маленькой прихожей собственной квартиры.

Прихожая вела в гостиную, которая была одновременно и спальней, поэтому незваного гостя я увидела сразу – в полутьме, озаряемой лишь светом раскрытого нетбука и парой ночников в углах, на стареньком кресле уютно расположился Алекс и, скрестив стройные ноги в лодыжках, копался в уже упомянутом нетбуке.

Моем нетбуке.

– Добрый вечер, Майя, – спокойно откликнулся этот негодяй. – Ты опаздываешь. – Он бросил демонстративный взгляд на наручные часы. – На пятнадцать минут.

– В городе пробки, – мрачно буркнула я, скидывая верхнюю одежду и переобуваясь в домашние тапочки.

– Ты на метро, – педантично поправил тот.

– Ты кто, чертов Мерлин?! – Наверное, день выдался слишком тяжелым. Обычно я не позволяю так быстро вывести себя на эмоции. Впрочем, это же Алекс…

– Мерлин? – заинтересованно переспросил братец и даже оторвался от экрана нетбука. – Тот, что из легенды про короля Артура?

– Тот, что из мультика «Меч в камне», – мрачно отрезала я и выдернула из рук брата свое сокровище, весьма пафосно захлопнув при этом крышку устройства. – Тебе не говорили, что копаться в чужих вещах неприлично?

– Я помню эту лекцию. Кажется, она шла сразу после «веди себя хорошо, иначе попадешь в ад». Я счел ее нецелесообразной.

Я злобно посмотрела на Алекса, восседающего с ленивой грацией принца, и промолчала. В такие моменты мне безумно хотелось позаимствовать у него волос и сдать на анализ ДНК, чтобы проверить наши родственные связи. Снова. Предыдущих двух иногда мне мало.

– Впрочем, ты зря злишься, Майя. Нетбук лежал открытым. Если ты хотела сохранить что-то в тайне, не стоило оставлять его без пароля, да еще и в спящем режиме.

Я чертыхнулась сквозь зубы. Действительно, с утра я убегала в такой спешке, что забыла выключить нетбук, на котором работала полночи – писала рассказ для субботней встречи нашего литературного кружка. Хорошо, что утром мне не пришла в голову идея погладить пиджак – спалила бы весь дом.

– Ладно, ты прав. – Мне всегда было легче уступить Алексу, чем спорить с ним. Сложно спорить с тем, у кого IQ превышает твой собственный показатель интеллекта сразу на пару десятков пунктов. – Кофе будешь?

– Конечно, – мягко улыбнулся брат, давая понять, что конфронтация подошла к концу и мою строптивость простили.

– А его нет, – мстительно откликнулась я, но тем не менее отправилась на кухню. – Я ждала тебя только через неделю.

Алекс навещал меня раз в месяц, и к его приходу я всегда покупала хороший кофе. В обычные же дни предпочитала более бюджетный вариант – черный чай. Зеленый по стоимости равнялся кофе, и меня душила жаба приобретать его за эту цену.

– Посмотри на верхней полке шкафчика, – невозмутимо донеслось из комнаты.

Распахнула дверцы, зависла на пару секунд, потаращилась на банку элитного кофе, а затем молча достала ее.

– Мог бы просто оставить на столе.

– Во всем должен быть порядок, – равнодушно заметил Алекс, появляясь в дверях кухни с нетбуком в руках. Видимо, снова взял его, когда я вышла из комнаты. – К тому же иначе это бы выглядело как подарок. А я не делаю подношений.

Я пожала плечами. Часто я не успевала за логикой Алекса, поэтому просто принимала как неизбежное зло большинство его привычек.

Вода закипела мгновенно, и я бросила в турку пару ложек перемолотых в порошок зерен из банки, пожадничав и захватив даже больше, чем нужно. Почти сразу по маленькой кухне поплыл божественный аромат свежесваренного кофе.

– Так интересно? – Я кивнула на все еще открытый нетбук.

– Неплохо, – сдержанно похвалил тот. – Интрига имеется.

Я удивленно приподняла бровь.

– Раньше ты не отзывался столь тепло о моих работах.

– Раньше я их не читал.

– Это многое объясняет. – Несмотря на смущение, мне было приятно, что Алекс прочитал хотя бы один мой рассказ. Его мнение было важно для меня.

Я никогда не обижалась на то, что он не интересуется моим творчеством. Как вообще можно предъявлять такие претензии Алексу Данишевскому – главе земного совета, представителю оппозиции в составе парламента эрийцев? Хорошо, что у него есть время навещать младшую сестру и спать хотя бы четыре часа в сутки.

Я искоса посмотрела на брата: залегшие тени под ярко-синими глазами говорили о том, что он снова пренебрегает ночным сном. И дневным заодно. И вообще снова испытывает себя на прочность.

Сердце сжалось – я переживала за Алекса. Несмотря на все наши разногласия, он был моей семьей. Он был тем, кто заботился обо мне: квартира, пусть небольшая, в не самом престижном районе, но своя – немыслимая вещь для одинокой землянки; работа – та, что приносила мне деньги и чувство удовлетворения. По сравнению со многими я была хорошо устроена. Насколько это возможно в моей ситуации.

Алекс был не просто братом для меня, он… Наверное, легче рассказать с самого начала.

Мне было десять, когда в результате техногенной катастрофы большая часть землян погибла и лишь нескольким тысячам удалось спастись. Тогда на помощь пришли эрийцы – союзники, недавно обнаруженные в космосе. Они предоставили убежище выжившим на то время, которое понадобится планете на восстановление ресурсов. То есть на очень-очень долгий срок.

Я мало что помнила из детства. В памяти не осталось паники, ужаса или отчаяния. Только огромный желтый взрыв, пронесшийся по планете – так выглядела катастрофа в окне иллюминатора космического корабля. Мой отец, известный политик, позаботился о том, чтобы спасти всю свою семью – маму, брата и меня. Я не знаю, страшно ли мне было, наверное да, но в воспоминаниях навсегда отпечаталось мертвенно-бледное лицо мамы и стеклянный взгляд Алекса. По его щекам тогда катились слезы, но вряд ли он понимал это. Больше я ни разу не видела брата плачущим.

По прилете на новую родину отец развил бурную деятельность. Конечно, вся его энергия была направлена на политику. Он уходил рано утром, приходил поздно вечером и постоянно что-то говорил о совете землян и общем парламенте. Но я так и не успела разобраться в его идеях – он умер, когда мне было одиннадцать.

Мама стойко перенесла случившееся несчастье, но и ее несгибаемость оказалась лишь маской.

В тринадцать лет я осталась фактически сиротой – у мамы случился срыв, последствия которого оказались непоправимы. Вот уже четырнадцать лет она лежит в палате реанимации, находясь между жизнью и смертью. Каждый год мы с Алексом подписываем прошение о продлении систем жизнеобеспечения. Этот год станет последним. Если мама так и не придет в себя, врачи отключат аппараты.

При мысли об этом мне почти не больно. Я уже давно похоронила ее. Еще тогда, в тринадцать лет.

У меня остался только Алекс.

Наверное, ему было страшно остаться с младшей сестрой на руках. В двадцать три года такие вещи пугают. Да даже в двадцать семь, в моем возрасте, такая ответственность заставляет испуганно сжиматься сердце, что уж говорить про брата. Но если он и боялся, то ни слова не сказал об этом.

Я училась в пансионе закрытого типа, вместе с эрийцами – немыслимое дело для землянки. Брат забирал меня лишь на выходные и тогда уделял мне столько внимания, сколько мог.

Он подолгу разговаривал со мной, ведя пространные беседы о политике, подсовывал книги по психологии и затем со сдержанным интересом узнавал, как много я подчерпнула из них. Он проверял мои домашние задания с пугающим рвением, и зачастую его беспощадная оценка моих способностей заставляла обиженно глотать слезы. Его холодные слова, привычка держаться отстраненно и нежелание высказывать одобрение моим действиям ранили сильнее, чем чьи-то чужие хлесткие комментарии, и вскоре я отрастила толстую шкурку, позволившую относиться к любой критике весьма флегматично. Я никогда не спорила с братом – сначала попросту не находила в себе сил для отпора, а потом поняла, сколько всего на него свалилось, и не хотела стать еще одним его разочарованием.

Он упорно работал, до полной потери рассудка, до состояния, когда приходил и падал на кровать (я сама это видела). Я смутно понимала, чем он занимался, знала только, что продолжает дело отца. Этого было достаточно.

Я уважала, любила брата до беспамятства и в то же время боялась – знала, мне никогда не стать такой, как он. Уже тогда я догадывалась, к чему это приведет – к разрыву наших отношений. Эта мысль причиняла мне боль. Я старалась. Ох, как же я старалась соответствовать!

В институте, куда поступила тоже благодаря влиянию брата, я изучала те дисциплины, которые выбирал он. У меня была явная склонность к языкам, поэтому я выбрала специальность лингвиста. Конечно, с подачи Алекса. Сама я боялась и шаг сделать в сторону без его согласия.

Я не спорила, когда после окончания учебы он пристроил меня работать в межрасовый центр сотрудничества, но сбежала оттуда уже через полгода. Я просто не могла и дальше шпионить, юлить, участвовать в интригах и находиться в клубке змей, называемом политикой./p>

Тогда Алекс не поверил, что я могу отказаться от места в его команде. Он даже не сразу прибег к манипуляциям, уверенный, что одной его просьбы будет достаточно.

Несмотря на все его ухищрения, я так и не вернулась в центр. Напрасно братец взывал к чувству долга, к памяти предков, к ответственности, которую накладывает фамилия Данишевских…

Впервые в жизни я проявила упорство и отстояла право на жизнь. На свою собственную жизнь, какой бы бессмысленной она ни казалась.

Пожалуй, это единственный поступок, которым я горжусь. И, как мне иногда кажется, единственный, вызывающий пусть капельку, пусть совсем немного, но уважения у Алекса. Забавно, да?

Задумавшись, я упустила момент, когда кофе вскипел пенкой и ринулся на плиту. Торопливо сняла турку с огня и под неодобрительным взглядом брата разлила кофе по кружкам. Достала сахар и демонстративно положила себе два кубика. Алекс понимающе поднял уголок губ, но на провокацию не поддался – он никогда не подслащивал напитки. Эстет.

– Как мама?

Я ждала этого вопроса, но все равно вздрогнула. Поспешно пригубила из кружки, обожглась и, поморщившись, ответила:

– Все так же. Не приходит в себя. Я поменяла в вазах цветы и повесила в палате новые шторы – старые выглядели непрезентабельно.

Алекс кивнул. Я уверена, он осведомлен о состоянии мамы не хуже моего, но не подает вида. Такие расспросы стали нашим ритуалом – способом напомнить, что я тоже часть семьи Данишевских. Только я никогда не знала, кому Алекс таким образом освежает память: себе или мне?

– У отца истерлась табличка на надгробном камне. Хорошо бы поменять.

– Пришли мне счет, – тут же предложил Алекс. – Я оплачу.

В этот раз кивнула уже я, потому что если на цветы и шторы я могу найти деньги, то на новую табличку буду копить пару-тройку месяцев. Металл снова подорожал.

– Ты слышал новость об открытии месторождения на севере?

Обычно я избегаю всяких разговоров о политике, во всяком случае с Алексом, но в этот раз не удержалась: слишком сильно я беспокоилась о Лиди.

Мне думалось, братец улыбнется своей жесткой улыбкой и заверит, что у него все под контролем, возможно, выскажет два-три варианта развития событий, но вместо этого он кивнул и кратко откликнулся:

– Да, я в курсе.

Я подождала еще немного, но Алекс задумчиво пил кофе и не намеревался продолжать разговор. Вот тут я уже занервничала по-настоящему.

– И что ты думаешь предпринять? Ты же будешь что-то делать?

– Откуда вдруг такой интерес к «грязной закулисной игре»? – Алекс по памяти процитировал мое определение политических интриг и криво усмехнулся: – Ты и без меня понимаешь, что происходит.

Так, не теребить браслет, не теребить!

– Это начало конца, Майя, – он произнес это спокойно, даже обыденно, как будто делился прогнозом погоды на завтра.

Я не заметила, как в его руках появилась монетка, обычная железная монетка, привезенная с Земли и оставленная в качестве памятной вещички. Она не стоила абсолютно ничего, но Алекс бережно хранил ее. Я предполагала, что для него этот маленький кусочек металла нечто вроде талисмана. Зачем на самом деле ему эта монетка, я не могла сказать – никогда не спрашивала.

Алекс крутанул монету, и она завертелась на месте. На мелькающей серебристой стороне можно было увидеть выбитую дату выпуска – две тысячи сорок пятый, год техногенной катастрофы на Земле.

– Когда что-то запускают, Майя, остается всего два варианта: либо оно остановится само, выполнив свою задачу, либо его остановят. – Алекс резко накрыл монетку ладонью, и та замерла, застыв между его пальцами.

– Интересная лекция по движению физических тел в пространстве, – осторожно заметила я, с опаской поглядывая на Алекса. Братец к чему-то вел, и, судя по долгому предисловию, мне точно не понравится то, что он задумал.

– Тебе нужно уехать.

Вот так просто. Я исподлобья посмотрела на Алекса, тот встретил мой наверняка настороженный взгляд совершенно невозмутимо. Монетки в его руке уже не было – спрятал во внутренний карман пиджака.

– Далеко?

– Достаточно, на Цинф. Язык не забыла?