Просто насыпано Буркин Юлий

Матрос-спасатель

Однажды мой друг, москвич, назовем его Миша Быков, познакомился с девушкой Наташей в питерском ресторане. Шел «Интерпресс», мы жили за городом в пансионате, и в тот же вечер он привез девушку туда. Девушка была симпатичная приятная, она как-то сразу «втусовалась» в нашу тусовку, пела с нами песни, пила вино и радовалась жизни. Потом они с Мишей на пару часов уединились, потом появились снова, и Мишка спросил, не составлю ли я ему компанию: он идет провожать Наташу. Я с удовольствием согласился, мы вышли на шоссе, посадили девушку на мотор и отправились обратно.

Неожиданно, двигаясь в пансионат, Миша стал хмурым и молчаливым.

– Что случилось? – осведомился я.

– Да-а… – неохотно протянул Миша. – Нехорошо получилось…

– Что нехорошо? – продолжал любопытствовать я.

– Понимаешь, – начал объяснять Миша, – я когда женился, на следующий день после свадьбы по-пьяни потерял обручальное кольцо. Я жене об этом, конечно, не сказал, а сразу же купил точно такое же. Но с тех пор у меня появилась привычка: стоит мне чуть-чуть выпить, я снимаю кольцо и прячу поглубже в карман…

– Ну и что? – продолжал я не понимать.

– Я когда в кабаке с Наташкой познакомился, кольцо уже снял. И забыл про это. А вспомнил только, когда мы уже сюда полдороги проехали. Получилось, как будто я ее специально обманул. Но если бы я вдруг вытащил из кармана кольцо и заявил, – «а я, между прочим, женат…» – вышло бы глупо…

– Да уж, – согласился я. – Но в чем, собственно, проблема? Что плохого в том, что она думает, что ты холостой?

– Она мне понравилась, я хочу продолжать с ней знакомство. И, по-моему, она в меня влюбилась. Она завтра сюда ко мне приедет. Я ей уже и свой домашний телефон сказал. Понимаешь, рано или поздно мне все равно придется ей рассказать, что я женат, что у меня дети… И чем позже я это скажу, тем ей будет больнее. Да уже завтра это будет нехорошо. Это нужно было сразу говорить, а еще лучше – колечко не снимать. Понимаешь, у нее будут моральные проблемы, ей будет тяжело сознавать, что я ее обманул, использовал. И ей будет трудно поверить, что я нечаянно…

Мы и сами не заметили, как добрались до мишиного номера пансионата, в котором с ним жил тогда еще малознакомый нам писатель из Николаева Гена Мовчанов. Гена был худощавый черный, загорелый, крючконосый, похожий на какую-то большую птицу типа коршуна или на Кита Ричардса из «Rolling Stouns». Вскоре мы уже втроем пили коньяк, Гена молчал, а мы с Васей все обсуждали, как же сделать так, чтобы у Наташи не возникло моральных проблем и комплексов…

Чем больше Гена нас слушал, тем больше мрачнел. А мы, переливая из пустого в порожнее, всё придумывали варианты. Я, например, предлагал:

– Миша, а давай я ей завтра об этом скажу. Скажу, мол, Наташа, Мишка мучается, что так нехорошо получилось… Понимаешь, когда он женился, он потерял колечко… Ну, и перескажу ей всю эту историю…

– Нет, – говорил Миша. – Нельзя. Она сразу поймет, что мы сговорились, и ей будет еще хуже…

– А может ей вообще ничего не говорить?! – предлагал я.

– Ага, – удрученно качал головой Миша. – Чтобы она приехала ко мне в Москву и там напоролась на мое семейство? Представляешь, какой это будет для нее удар?..

После третей или четвертой рюмки молчание нарушил Гена:

– А я знаю, как решить вашу проблему, – заявил он.

– Как? – уставились на него мы.

– Элементарно, – без тени улыбки сказал он. – Просто, когда она завтра приедет, надо ей по ебальнику надавать.

Сперва мы опешили. Потом мы стали хохотать, решив, что у Гены такой своеобразный юмор. Хохотали до слез. Но чем больше мы смеялись, тем мрачнее становился Гена. В конце концов, он рявкнул на нас:

– Чего вы ржете, дураки, я серьезно говорю!

Мы остановились. Я, продолжая считать, что он нас разыгрывает, все-таки спросил:

– А за что ей-то по ебальнику? Поясни…

– Не «за что», а «зачем», – поправил Мовчанов. – Миша надает ей по ебальнику, она решит, что он – гондон, каких мало, и уедет без всяких моральных проблем. Только радоваться еще будет, что вовремя его раскусила.

С нами случилась очередная истерика смеха. Потом, отдышавшись, мы еще немного поговорили и убедились, что Гена действительно не шутит. Потом мы осознали, что определенная логика в таком рассуждении имеется. Миша спросил:

– Гена, откуда у тебя такой подход? Ты случайно не хирургом работаешь? Отрезать – и всё…

– Я работаю мотросом-спасателем, – сказал Гена с достоинством. – Когда кто-то тонет, мы подплываем к нему и первое, что делаем, – бьем по башке веслом, чтобы спасать не мешал. А потом уже вытаскиваем…

… Самое удивительное, что где-то в глубине души я всегда подозревал о наличии такого универсального рецепта. Но, за отсутствием теоретической базы, никогда им не пользовался.

Темная половина

Костя Фадеев, с которым мы написали книгу «Осколки неба, или Подлинная история «Битлз» – милейший человек. Он любит простые радости, – например, баню, рыбалку, он любит простые разговоры, и он очень любит все смешное. Я не слышал, чтобы он когда-нибудь на кого-то повысил голос. Только один раз. И это довольно занятная история.

Позвонил телефон, я взял трубку и услышал Костин возбужденный голос:

– Юля, ты почему еще дома?! – похоже, он был навеселе.

– А почему нет?

– Так ведь у меня День рождения!

Я стал извиняться, объясняя, что никогда не помню дат дней рождений, но он перебил меня:

– Ладно! Приезжай в люксарню (помещение театра «Люкс», с которым он тогда сотрудничал), мы все тут!

Я быстро собрался, захватил в качестве подарка коробку компьютерных дискет (Костя на днях купил компьютер) и помчался в названное место.

В люксарне сидело человек пять костиных друзей по театру, его подруга Светка с сестрой Веркой, и вот еще и я приехал. Другими словами, самые близкие ему люди, уж с кем, с кем, а с ними он должен был чувствовать себя прекрасно.

И так оно и было. Все весело гомонили, пили водку и пиво, пели, травили анекдоты, поздравляли Костю, и он просто сиял.

Потом развеселою толпою мы вывалили на улицу. Стоял прекрасный летний вечер, и мы двинулись по улице в поисках места, где бы можно было присесть. И мы нашли такое место: открытое кафе на берегу Томи возле ресторана «Славянский базар».

Снова закупив пива, водки, пиццы и чего-то еще, мы расселись за пластмассовые столики под разноцветными зонтами. Нас обдувал теплый ветерок, с обрыва взорам открывался живописный вид на поблескивающую темную реку, и мы все болтали и болтали…

Тут я заметил, что уже давно молчит Костя. Покосился на него. Он сидел насупившись и как будто бы что-то изучая внутри себя. Я не придал этому значения и снова включился в радостный гомон…

Вдруг раздался грохот, и со столика во все стороны на асфальт полетели наши бутылки, стаканы и тарелки. Это Костя неожиданно грохнул по пластмассовому столу кулаком. Мы ошарашено примолкли, а он, оглядев нас тяжелым взглядом, весомо произнес:

– Не нравится мне эта компания.

Амнезия

Впрочем, с кем не бывает? Наверное, во всякой выпившей компании возникает разговор о том, что «представляете, сам-то я этого не помню…» Вот и я хочу рассказать одну такую.

В Томск приехал француз Бертран Лавор. Приехал он по научным делам, но тут познакомился с музыкантами, стал репетировать с ними, и даже дал пару концертов в клубе «Ку-ку-шка», исполняя современный французский шансон. Я побывал на его концерте, пение его мне очень понравилось, и я решил сделать с ним интервью. Остался после концерта, поговорили… А потом я попал на какую-то пьянку, и дома появился часа в четыре утра.

Просыпаюсь, вижу на столе записку одного из сыновей: «Папа, тебе звонил француз Бертран, просил, чтобы ты позвонил ему». Набираю номер:

– Алло, это Бертран?

– Да-да, это он.

– Это вас беспокоит Юлий Буркин. Я брал у вас вчера интервью, домой вернулся поздно, а сейчас увидел на столе записку, что нужно вам позвонить…

– Ви мне уже звонить.

– Когда?!

– Ночью.

Та-ак… Я слегка смущен. Но работа есть работа.

– Бертран, извините, пожалуйста, но вчера я был немного пьян…

– Я замечать.

Хм-м…

– И, понимаете, я не помню, что вы мне говорили, не могли бы вы мне это повторить?

– Хорошё. Я говорить, что кое-что из того, что я вам вчера говорил, публиковать не стоит… – ну, и так далее.

Прилежно записав пожелание француза, выхожу из своей спальни, ловлю одного из сыновей, спрашиваю:

– Слушай, вчера не ты мне открывал?

– Я.

– Ты слышал, как я звонил кому-нибудь?

– Конечно, слышал. Ты этого француза полчаса грузил: «Бертран, не ссы! Всё будет заебись! Ни хуя не бойся!..» И дико хохота при этом…

Вот так. Надо отдать должное дипломатическим качествам нашего французского гостя.

Камыш и дельфины

Я тут, помнится, рассказывал, каким идиотом был в начале своей журналистской карьеры. Но, между прочим, бывают олухи и похуже моего. Несколько девчонок из моей группы на практику поехали в Одессу, в газету «Одесский рабочий». А, вернувшись, рассказали следующую историю.

Приехали, взялись за работу. Трудятся, как пчелки – репортажи, корреспонденции, интервью… Прошло уже полмесяца, вдруг в редакцию приходит девушка и говорит редактору: «Здравствуйте, я такая-то, я прибыла к вам на практику. Из Москвы». «Что-то поздновато», – говорит редактор.

«Понима-аете, – делает девушка большие глаза, – моя мама пошла в отпуск и уехала на курорт, и папа очень не хотел, чтобы я куда-то уезжала, он хотел, чтобы я побыла с ним дома. А вы знаете кто у меня папа? Папа у меня…» И она называет должность отца. Оказывается он – большая ЦК-овская шишка. И становится ясно, что никаких претензий к девочке быть не может.

«Ладно, – говорит редактор, – если вы возьметесь за работу прямо сейчас, вы еще все наверстаете». «Понима-аете, – снова тянет девушка, – мама уже приехала, и в отпуск пошел папа. Он будет жить в пансионате, под Николаевом, и он очень хотел, чтобы я была с ним…»

Становится ясно, что девочка намекает на то, что практику ей надо зачесть за красивые глаза и фамилию папочки. Но редактор не был бы хохлом, если бы тут же не придумал розыгрыш. «Под Николаевом?! – воскликнул он. – Это большая удача! Как раз недалеко от Николаева, в каком-то поселке, название не знаю, работает студенческий отряд! Найдите его и сделайте материал на всю газетную полосу. И практика у вас будет отличная! У вашего папы будет возможность свозить вас на машине туда-обратно?»

– Конечно! – обрадовалась столичная дива и исчезла.

Следующие полмесяца наши девчонки продолжали вертеться аки пчелки… И вновь появилась давешняя посетительница. Хлопая глазами, она сообщила редактору: «Мы с папочкой объездили весь район на машине, но так и не нашли ваш отряд… Что же делать?»

Редактор, уже готовый к этой ситуации, вскричал: «Вам невероятно везет! Жаль, конечно, что вы не побывали на месте, но командир отряда сейчас в Одессе! Вам даже не нужно никуда ехать! Я наберу его номер, вы поговорите с ним с часик по телефону, он все расскажет вам, вы напишете полосный материал, и практика будет вам засчитана!

Он набирает номер соседнего кабинета и говорит своему же журналисту: «Але, Саша? Слушай, а Воронов сейчас у тебя?» «Какой Воронов? – удивленно спрашивает журналист, узнав в то же время голос своего редактора. Но девица этого, конечно, не слышит. «У тебя? Вот и отлично! – радуется редактор. – Дай-ка ему трубочку, с ним сейчас поговорит наша практикантка. Ну, та самая, у которой папа такой-то, я рассказывал… Сейчас найдете? Но он точно где-то у вас?»

Журналист Саша смекает, что редактор что-то придумал и трубку не кладет. А тот дает девушке стопку бумаги, ручку, садит на свое место и говорит: «Его пошли искать по главку. Сейчас найдут, и он с вами поговорит. Постарайтесь все записывать как можно подробнее. Ну, не буду вам мешать…»

Он выскочил из кабинета, влетел в соседний и дальше разговаривал с девушкой уже по телефону от лица командира мифического отряда… Проговорили они действительно около часа. Еще часа три девушка обрабатывала материал и к концу дня сдала его. Редактор материал прочел, подписал, девочку похвалил и сказал ей, что на этом ее практика закончена, а документы и газету со статьей пообещал выслать почтой.

Несколько дней статья эта ходила по рукам журналистов редакции, и от хохота буквально тряслись стены. Оказывается, студенческий отряд, работающий под Николаевым, занимается не чем-нибудь, а сбором камыша, так необходимого народному хозяйству… (Для чего камыш народному хозяйству, папочкина дочка спросить не удосужилась.) Все бойцы отряда – спортсмены-аквалангисты, так как работать приходится под водой…. Весь заработок от прошлого года они пустили на освоение передового метода: закупили у японцев специально надрессированных дельфинов, к хвостам которых пристегиваются косилки для уборки камыша…

Работа у студентов не только трудная, но и опасная: в прошлом году, один из бойцов погиб, запутавшись в камышах, и на комсомольском собрании отряд решил весь заработок этого лета истратить на памятник погибшему… Памятник будет установлен тут же – под водой, в камышах, чтобы увидеть его мог только настоящий подводник…

И вот, всю эту ахинею, сдобренную «подробностями» и героическим пафосом, москвичка и изложила в материале объемом в газетную страницу… Ходил-ходил этот материал по коридорам редакции, а когда редактор уехал в очередную командировку, какой-то журналист подсунул его в секретариат. Ответственный секретарь, не читая (подпись-то редактора есть), поставил его в номер…

Читатели «Одесского рабочего» содрогнулись. Материал с соответствующими рекомендациями был отправлен в Москву. Но девушке досталось, наверное, все же меньше, чем редактору. Над ней всего лишь деканат, а над ним – Обком партии…

Гениальный роман

Эту историю мне рассказал Антон Молчанов (Ант Скаландис).

«В издательском деле рукописи, направляемые на редактуру, обозначаются тремя цифрами и тремя буквами. Например, «318 ББЛ» или «412 АМР»… Но я потом только об этом узнал.

Как-то раз был в одном московском издательстве. Там у меня редактор знакомый. Вот, захожу я, а он с какой-то толстенной рукописью возится. Мы начали разговор, но вдруг его куда-то позвали. От нечего делать я полюбопытствовал, как называется редактируемый им роман. И аж вспотел, увидев. На первой странице было четко напечатано: «286 ЖОП».

Много я думал про этот роман. Представлял персонажей, коллизии. Позавидовал, что не я его написал… Про то, что он должен был стать бестселлером, не стоит и говорить. Когда пришел товарищ, я осторожно спросил, показывая на рукопись: «Пелевин?» Тогда-то он и объяснил мне про буквенно-цифровое обозначение…

Добрый Ларионов

Фэн и книготорговец Володя Ларионов, сделал со мной интервью для газеты «Ex Libris». Вопросы отправил е-мейлом, а я ему назад – ответы. Он – еще вопросы и уточнения, я – еще ответы и добавления. Короче, добротно поработали, текст был на полосу, фото я ему хорошее отправил… Выхода этой газеты ждал с нетерпением, все-таки всероссийский уровень… И вот он кидает мне письмо: «Юля, покупай завтрашний номер».

Назавтра я бегу к ларьку «Роспечати» с намерением купить десяток номеров, чтобы дарить друзьям. Но купил только один. В архив. Объясняю, почему.

Я открываю газету и действительно вижу полосный материал с моей фотографией… И заголовок: «Липедоптерист». «Липедоптерист», понимаете! В начале материала дано объяснение, что «липедоптерист», это ученый-энтомолог, специализирующийся на бабочках. В связи с повестью «Бабочка и василиск» и романом «Цветы на нашем пепле», в котором действуют разумные теплокровные бабочки, лепидоптеристом окрестили и меня… Но кто же это будет читать?! Да каждый сразу решит, что «Липедоптерист» это какой-то особо хитровыебанный педераст! Попробуйте это словечко на вкус сами, и вы почувствуете то же…

Не стал я никому дарить эту газету.

Ты был моим любимым писателем детства, Гаррисон…

На «Интерпресскон-99» я приехал на костылях. Ногу сломал. Сопровождал меня Костя Фадеев. Бедняга. Помню, утром, проснувшись в поезде, я сказал: «Пора вставать», и Костя, бормоча: «Ненавижу носки», полез под полку-кровать…

Так вот, я приехал на костылях. Оказалось, это очень вредно для здоровья. Потому что каждый приходит к тебе в комнату и настаивает на том, что ты должен с ним выпить. Делают они это из жалости и искренней симпатии к тебе… И ты никуда не можешь убежать от них.

Я не спал всю ночь. Под утро, когда поток паломников к моим мощам, наконец, иссяк, я доковылял до лифта и спустился в фойе: решил выйти на улицу подышать свежим воздухом, так как мой номер паломники прокурили насквозь.

Надо добавить, что на «Интерпресскон» должен был приехать Гарри Гаррисон.

И вот я выхожу из лифта, пьяный, с цельнозагипсованной ногой, на костылях, с безумными глазами, и вижу ими благообразного седого старичка с чемоданами и хорошенькой девушкой рядом с ним. Я сразу понял, что это Гаррисон.

Я смело подхожу к ним и, ткнув старичку в грудь пальцем, сообщаю:

– Ю ар Харри Харрисон!

– Йез, – соглашается старичок, – ай эм.

Я указываю на девушку и заявляю:

– Ю ар хиз дотэ.

– Нет, – отвечает она на чистейшем русском языке, – я переводчица.

– Прекрасно! – обрадовался я. – Переведите тогда ему, что вот я, первый человек, которого он тут повстречал, торжественно заявляю: он – один из моих любимых писателей детства.

Девушка перевела, Гаррисон пролопотал что-то благодарственно-вежливое, и тогда я решил форсануть и поблагодарить его на его родном языке. Сделав это, я засмущался и вышел-таки из фойе на улицу. От волнения даже закурил.

За мной вышла и девушка-переводчица. Тоже закурила. Потом мрачно спросила:

– Вы английский хорошо знаете?

– Совсем не знаю, – признался я.

– А фильмы американские часто смотрите, – продолжила она скорее утвердительно, нежели вопросительно.

– Бывает, – признался я, не понимая, к чему она клонит.

– Вот-вот, – покачала она головой. – То-то вы, вместо «сэнк ю», «фак ю» говорите…

Зоя

У моего друга музыканта Марата отобрали права, и он попросил меня:

– Юля, через неделю Танька (его тогдашняя возлюбленная) с подружкой приезжают из Питера. Я пообещал встретить их, поезд ночью приходит, в Юргу… Съездим туда на твоей машине, встретим их?

Я согласился. Но через пару дней вел свой «Форд» пьяный и разбил рулевое. Сообщил об этом Марату. Тот расстроился. «Что же делать?.. Давай, тогда поедем на моей машине, ты будешь за рулем, а я буду рядом. Если гаишники остановят, все нормально…» На том и порешили.

Ехать на маратовской копейке было непривычно и страшно. После «Форда» было такое ощущение, что ты – в игрушечной машинке, которая, к тому же, плохо тебя слушается.

Болтали о разном. Я, например, рассказал о женщинах. Марат неодобрительно хмыкал. Танька его мне не очень нравилась, ее подружка Зойка, тоненькая девочка, совсем ребенок, и то казалась мне интереснее.

До Юрги добрались вовремя. Долго искали нужный путь, он оказался у черта на куличках. Машину пришлось бросить. Почти сразу, как только мы все-таки нашли путь, на горизонте появился поезд. Стоянка три минуты. Две девушки выпали из вагона и стали перепуганно озираться. Увидели нас. Танька бросилась на шею Марату. Зойка как-то странно смотрела на меня:

– А вы тут откуда, Юлий Сергеевич?! Мы только вчера о вас говорили…

Уселись в машину и поехали. Болтали черт знает о чем. Уже в городе, расставаясь, Зоя вдруг попросила меня написать ей в блокнот мой телефон. Я подумал, что ей, только что поступившей на первый курс филфака, наверное, нужно от меня что-то, касающееся учебы, и телефон написал.

Потом она позвонила, и мы договорились встретиться на остановке. Пришли ко мне. Она быстро огляделась и заявила:

– Мне нравится эта комната. Эта старинная мебель, это зеркало…

Подошла к окну.

– Мне нравится, что у вас за окнами базар. Мне все тут очень-очень нравится, и вы мне тоже очень нравитесь… Я, наверное, вас люблю. Я потому и пришла. Извините, я не умею кокетничать. Опыта мало.

У меня екнуло сердце. Все-таки приятно, когда тебя любят…

Мы пили вино и разговаривали. Потом была музыка, и мы танцевали. Потом мы разделись и стали заниматься любовью. Позднее она призналась мне, что все время, пока мы болтали, она недоумевала: да будет он меня трахать или нет? Это при том, что опыта у нее действительно было кот наплакал. В постели она оказалась тоже совсем еще ребенком. Но очень благодарным и старательным. Потом сказала: «Мне нравится…». Я млел.

У нас было очень странное начало романа. Мы оба простыли, болели, по очереди температурили, кашляли, чихали и не вылезали из постели. Это был какой-то инвалидный секс, но мне было хорошо, и ей, по-моему, тоже…

Однажды, засыпая, я попросил ее:

– Зоя, почеши мне, пожалуйста, жопу.

Зойка, добрая душа, стала почесывать ее… Я уснул… И проснулся с диким криком:

– Колхозники!

– Какие колхозники?! – удивилась Зоя.

И я рассказал ей, что мне приснилось. Мне приснилось, как будто бы моя жопа – величиною с небо, и она висит над землей. А зоина рука чешет ее. А внизу, на земле стоят колхозники и, задрав головы, смотрят на это. Мне стало невыразимо стыдно. В особенности, что они видят этот процесс почесывания. Вот я и закричал. От того и проснулся.

Из каких недр подсознания вылез этот сон? Вообще-то я ничего не имею против колхозников. Хотя и любви особой к ним тоже не испытываю. Ну, колхозники и колхозники, дальше-то что?

Казалось бы эпилог

Плоха или хороша прочитанная вами повесть, если это, конечно, повесть? Не мне решать. Да и никому. Ведь этого не скажешь, как не скажешь ни о каком поступке, хорош он или плох, пока не известно, чем все кончится и кончится ли всё. Вообще, ум – это хорошо или плохо? На этот вопрос можно было бы ответить, только зная, к чему человеческий ум приведет мир – к уничтожению Земли и всего живого на ней или к освоению космоса, продвижению жизни в пустоту и прочим благорастворениям воздухов. Да и то при условии, что мы примем жизнь за благо. А сегодня нет никаких оснований уверенно говорить, к чему приведет мир человеческий ум. А значит нельзя сказать и что есть добро, что зло, что хорошо, а что плохо. Это знает только Бог.

Меня никогда не мучают абстрактные угрызения совести. Конкретные – да: если я сделал кому-то больно, или если я недодал любви близкому, например, кому-то из сыновей или женщине. А вот угрызений совести по поводу того, что моя книга недостаточно хороша, недостаточно глубока, у меня не будет никогда. Не нравится, не читайте.

Куда ехать?

Недавно мы с Зоей сочинили маленький рассказик. Почти хоку. «По весне, когда наступает течка, северные лайки принимаются трахать друг друга прямо в упряжках… И уже никто никуда не едет».