Пожиратель Душ Орлов Антон

Огромный монстр остался далеко позади, даже мычания не слышно. Справа громоздятся темной массой Кермефские горы – мелковатые, не выше типовых советских девятиэтажек, слева – трава, туман, водянистые глаза болота.

Над костром жарится насаженная на вертел тушка птицы. Вокруг колышутся облака беспощадной мошкары; хорошо, что у Дэлги до сих пор не закончилась мазь, снимающая зуд от укусов.

– Оно не пыталось нас поймать.

– Ага. Ты бы сам, как миленький, бросился к нему в объятия, если бы храт не сделал тебя невосприимчивым. Храт – это вроде вакцины. Вытяжка из жизненных соков твари в истинном облике, поэтому одна его капля стоит, как средних размеров алмаз. Только не спрашивай, где я его взял, договорились? Если я что-то где-то спер, это никого не касается.

– А о другом спросить можно? – после нескольких минут размышлений осторожно поинтересовался Ник.

– Валяй.

– Как удается добывать эти жизненные соки для храта?

– Никак. Но кое с кем из тварей люди ведут дела, к обоюдной выгоде, и бывает, что заинтересованное существо снабжает своих партнеров снадобьем, которое позволяет переговорщикам общаться с ним без негативных переживаний. Этот самый храт доверенные лица получают от Короля Сорегдийских гор, потому и прошу тебя помалкивать. С меня же голову снимут…

Так вот чем будет заниматься Эннайп цан Аванебих!

Это неожиданное напоминание о той истории двухлетней давности, настигшее Ника посреди погруженного в теплые липкие сумерки Шанбарского болота, ошеломило его даже больше, чем многоглавая корова-переросток.

На другое утро он обнаружил, что подробности вчерашнего зрелища смазались, а то и вовсе стерлись. И кошмаров никаких не приснилось. Наверное, благодаря храту.

Катавасия началась вскоре после полуночи. Крики. Грохот. Звон бьющегося стекла – судя по его продолжительности, в этой сраной гостинице не осталось ни одного целого зеркала, ни одного окна, ни одного стакана.

Вначале Ксават думал отсидеться в номере за запертой дверью, но когда эту самую дверь ему вынесли – не с целью до него добраться, как решил в первый момент, а просто так, – он схватил припрятанный под подушкой кинжал и тоже выскочил в коридор. Четверть века назад, в Хасетане, Клетчаб Луджереф был не последним парнем в поножовщине!

Света нет. Всеобщая неразбериха. Ошалевший народ мечется, и вроде как все против всех. Клетчаб тоже кого-то полоснул впотьмах, потому что сам виноват, не подворачивайся под руку.

В обеденном зале на первом этаже столы вверх тормашками, зато половина газовых рожков все еще горит. Келхар цан Севегуст, бледный, как привидение (вряд ли от страха, у него всегда покойничий колер), дерется с оравой каких-то остервеневших индивидов обоего пола. В углу Донат Пеларчи, не такой верткий, как его молодой помощник, отбивается от насевших врагов, словно матерый медведь от своры собак.

Ревернух просек, в чем дело: оборотни с болота, которые ошиваются в Ганжебде, объединились и напали на охотников. А те, кто посмышленей, в общую свалку не полезли, пошли по номерам грабить под шумок остальных постояльцев. Может, грабежом занимаются не только твари, а еще и с улицы кто попало набежал – народ в Ганжебде ушлый, лакомого куска не упустит. Главное, что Ксаватовы деньги и ценности при нем, в нательном дорожном поясе, так что никакой катастрофы.

Возможно, это нападение подстроил Король Сорегдийских гор. Возможно, сам он тоже где-то здесь!

Отмахиваясь ножом от всякого, кто случался рядом, Ксават выбрался на задний двор. Там шел торг: хозяин гостиницы и предводитель отряда усмирителей (они здесь вроде цепняков, но не цепняки, работают по найму) спорили о цене. Хозяин давал слишком мало.

– Срань собачья, да наведите же вы порядок! – рявкнул на них министерский служащий господин цан Ревернух. – Человек спокойно выспаться по ночам не может!

– Десятка, – лениво процедил командир усмирителей. – И бесплатное угощение с выпивкой на всех ребят. Мы задарма своими задницами не рискуем.

Его молодчики посмеивались, поигрывали дубинками, грызли жареные семечки и плевались шелухой. Покуда деньги не заплачены, их дело сторона. Не тупаки ведь – профессионалы!

– Соглашайся, срань собачья! – прикрикнул Ксават на хозяина, словно тот был его подчиненным. – Или ты, дармоед безответственный, хочешь улицу подметать? Ты у меня будешь улицу подметать, если не умеешь добросовестно делать свою работу!

Хозяин от этих речей потерялся, струхнул и обреченно промолвил:

– Ладно, парни, десятка и всем вам угощение.

Из оконного проема на втором этаже выбросили полуголого мужчину в приличных шелковых кальсонах. Тот ударился головой о каменную скамью, вкопанную в землю, да так и остался лежать на месте, разбрызгав мозги. Впрочем, это была последняя жертва ночного безобразия, потому что усмирители ринулись в дом, и силы порядка наконец-то восторжествовали над хаосом.

Охотники отделались поверхностными ранениями.

– Благодарение Пятерым, что вы, Келхар, не принимали сегодня вечером клюнс! – проворчал Донат. – Эта дрянь замедляет реакцию.

– Я уже вспомнил то, что хотел вспомнить, и в ближайшее время не буду принимать клюнс, – сухо, но учтиво ответил Келхар.

На левой скуле и на лбу у него чернели смазанные бальзамом порезы.

– Их натравил на нас тот, кого мы ищем, – высказал догадку Ревернух.

– Сомнительно, – не согласился Пеларчи. – Не его стиль. Я собрал о нем достаточно любопытных сведений. Он считает себя самым крутым в подлунном мире хищником и нападает в одиночку. Из-за этого даже бывали конфликты между ним и высокородными предателями, которые с ним сотрудничают. Они недовольны тем, что во время своих прогулок он рискует, и пытаются навязывать ему охрану.

– Так, может, это ихний гостинец? Взяли и навели на нас болотную срань!

– Возможно, – задумчиво протянул Донат. – Лучше нам отсюда съехать, снять частный дом… И с завтрашнего дня соблюдаем крайнюю осторожность.

– С сегодняшнего, – буркнул Ксават, поглядев на мокрое светлеющее небо за разбитым окном.

Этому болоту никогда не будет конца. Здесь не поймешь, существует ли до сих пор остальной мир, и сколько прошло времени, и было ли раньше что-то еще кроме плаунов и птиц, ковров из ряски, клубящейся, как дым, мошкары, непроницаемых водяных окошек, то черных, то, на закате, розоватых.

Ник смирился с тем, что они безнадежно заблудились. Ни в какой «внутренний компас» Дэлги он не верил. Ничего, можно жить и здесь.

Шанбар издавна считался краем нездоровым, где можно подцепить любую хворь, от лихорадки до наружных или внутренних паразитов, но Дэлги и Ник пока ни на что не жаловались.

– Обрадовался! – усмехнулся Дэлги, когда Ник заметил, что слухи преувеличены. – Я каждый раз добавляю в чай каплю целебного бальзама, поэтому зараза нас не берет. А вот когда он закончится, будет худо… Но мы доберемся до Слакшата быстрее, чем он закончится.

Им никогда не добраться ни до какого Слакшата. Значит, жизнь будет продолжаться, пока у Дэлги есть бальзам… Ник решил, что сойдет и такой вариант.

Этот финальный, видимо, отрезок его жизни оказался неожиданно приятным. Тепло, еды вдоволь. Дружелюбный и остроумный спутник, который вдобавок великолепно готовит и способен прогнать или прикончить любого агрессора. Немного печальная, но живописная природа. Даже девушка была… Как будто жизнь, спохватившись, решила напоследок отдать Нику все долги. И на том спасибо.

Дэлги напоминал ему персонажей американских приключенческих фильмов: обаятельный авантюрист-одиночка, бесстрашный, находчивый, немного легкомысленный. Неизменно жизнерадостный – один из тех благополучных, несмотря на все передряги, людей, для которых свое персональное солнце светит в любую погоду. Наверное, у него не случалось никаких серьезных потерь и катастроф, он их видел только со стороны, так что хорошо ему упрекать других в пессимизме!

Впрочем, иногда у Ника появлялось ощущение, что с Дэлги что-то не так. Трудно сказать, что именно, и в чем заключается это самое «не так». Как будто бродишь по большому дому с веселыми, просторными, залитыми солнцем комнатами, и вдруг начинаешь чувствовать, что есть тут искусно замаскированные пространственные нарушения, как на картинах Эсхера. Пытаясь понять, в чем дело, Ник всякий раз оказывался в тупике.

Возможно, Дэлги не хватало наглядно проявляющихся недостатков или хотя бы редких приступов плохого настроения? Он был настолько идеальным спутником, что казался придуманным.

Никаких следов современной цивилизации им не попадалось, кроме одного раза, когда наткнулись на чью-то покинутую стоянку.

Грязная отсыревшая палатка. Разбросанная посуда. Клочья изодранных сумок. Черное пятно кострища. Людей нет, только валяется в траве стоптанный сапог, и по нему ползают рыжие и красные паучки величиной с булавочную головку.

Дэлги обнажил меч и Нику велел достать оружие («ты эту острую штуку не для красоты на поясе носишь!»), но вокруг было тихо, и Спиридон вел себя спокойно.

– Их было трое или четверо, – осмотрев стоянку, заключил Дэлги. – Далеко забрались… Возможно, один из компании оказался оборотнем и заманил остальных в западню. Позвал их клад искать, обычная уловка… Разминулись мы с ними всего-то на несколько дней. Обследовать окрестности не пойдем, мы не охотники и не полицейские, нам бы поскорей до Слакшата доехать. Лучше займемся мародерством.

Порывшись среди остатков растерзанных неведомым зверьем сумок, он обнаружил целых три завинченных фляги, в которых что-то плескалось. Открыл первую, понюхал, скептически сморщил нос.

– Сигга! Настоянная на галлюциногенных болотных грибочках, вот ублюдки… После такой штуки долго будешь вспоминать, как тебя зовут, что ты делал вчера и где твои штаны, поэтому ну ее…

Он отшвырнул фляжку, и крепко пахнущая прозрачная жидкость выплеснулась на траву. Потом открыл следующую, повторил процедуру дегустации.

– А это пифлакко, дешевое сухое вино. Делают в Пифле, в Макиштуанском княжестве. Уже начало скисать.

Вторая фляжка отправилась следом за первой, на этот раз выплеснулась рубиновая жидкость.

– Цвет красивый, – заметил Ник, пытаясь совладать с напряжением.

– Вот-вот, его только для красоты наливать. Пифлакко вообще дрянное вино. Употреблять не рекомендую, изжога обеспечена.

Содержимое последней фляжки Дэлги одобрил.

– Полусладкая амахра! Это мы с тобой выпьем… С жареной дичью будет недурно, особенно если мясо тоже полить амахрой.

Аккуратно завинтив пробку, он подобрал лежавший рядом меч и выпрямился.

– Поедем? – спросил Ник с облегчением.

По-прежнему тихо, только где-то далеко-далеко лениво перекликаются птицы, а у него все нервы натянуты, как покрытые наледью провода.

Разоренная стоянка, хозяева которой непонятным образом исчезли – это так же страшно, как если бы они с Дэлги нашли трупы.

– Не стискивай так рукоятку, – поглядев на его руку, спокойно посоветовал Дэлги. – Аж костяшки побелели, куда это годится? Меч надо держать крепко, но не до судорог в кисти. Кто-то их слопал, это факт. А перед этим пойла своего крышеломного нажрались, чего нельзя было делать. Там еще пустых фляжек четыре штуки… Идем.

Заледеневшие нервы начали оттаивать, лишь когда Спиридон отбежал на порядочное расстояние от лесной опушки с выморочной стоянкой. Хотя, если подумать, разницы никакой, здесь повсюду опасно.

После этой находки у Ника вошло в привычку обращать побольше внимания на окружающие звуки. Во время очередной остановки на обед, услышав за кустарником с розовыми цветами-стрелками хриплые стоны, он вскочил первый… Нет, все-таки не первый. Когда он встрепенулся, Дэлги еще рылся в сумке с приправами, а когда оказался на ногах, тот уже стоял и держал меч. Дэлги опередил его, как всегда, и при этом даже свои мешочки и склянки не рассыпал.

Ник тоже достал из ножен меч. Не стискивать рукоятку, все делать правильно, как учили…

Обогнув кусты, Дэлги остановился, рассматривая что-то, не видное Нику за высокой травой.

– Переносим барахло! – бросил он, оглянувшись. – Шагов на двадцать, этого хватит. Оно ползет по прямой и сворачивать не собирается. Расслабься, ничего страшного.

– Что – оно? – спросил Ник.

– Оборотень, который не успел вернуться домой.

Дэлги затоптал только что разожженный костер, в десятке метров от него развел новый. Как ни в чем не бывало приладил вертел с тушкой добытого утром грызуна.

В кустах негромко, с завываниями, стонали, потом оттуда начало что-то выдвигаться. Странной формы голова (вытянутый череп, не прикрытая кожей кость), и за ней тянется, вихляясь, длинное туловище. С обеих сторон торчит множество хилых ручек, похожих на человеческие или, скорее, на кукольные; одни волочатся, словно перебитые, другие конвульсивно хватаются за землю, за торчащие из нее пучки травы.

Существо двигалось отчаянными рывками, но медленно, как будто у него почти не осталось сил. На белесой коже багровели нарывы и гноились раны. Некоторые из «ручек» заканчивались не пятипалыми кистями, а клешнями с тонкими, как иглы, шипами, но выглядели эти клешни болезненно хрупкими, и половина из них была раздавлена.

Ник снова вцепился в рукоятку меча.

– Если я сказал – расслабься, можешь расслабиться, – поглядев на него, произнес Дэлги. – Когда надо будет бояться, предупрежу. Или ты хочешь его убить?

– Н-нет, – выдавил Ник испуганно.

– Тогда оставь меч в покое и сядь. Твари этой несчастной не до тебя, она и рада бы с нами не встречаться… Проползет мимо, и будем обедать.

Существо уже полностью выбралось из кустарника. Хилое израненное тело, в длину около четырех метров, заканчивалось окровавленным обрубком – словно раньше был еще и хвост, но его оторвали или отгрызли.

Костяная голова с карикатурным человеческим личиком и бледными слезящимися глазами навыкате. Под полупрозрачной кожей на спине проступают набухшие узловатые сосуды. Из перекошенного безгубого рта вырываются хрипы и стоны.

Ник отвернулся.

– Что с ним случилось?

– Не успел вернуться домой до истечения урочного времени. Такая метаморфоза происходит с каждым оборотнем, который опоздает.

– И… – похолодевший Ник не смог выговорить имя.

– И с ней тоже, если она однажды не успеет. С кем угодно. Поэтому возвращаться в свои владения оборотни должны вовремя.

– Что с ним будет дальше?

Судя по звукам, истерзанное жутковатое существо ползло через поляну, но Ник не смел повернуть голову. Сидел, глядя прямо перед собой.

– Скорее всего, или свалится замертво, или его съедят. Но если ему очень-очень повезет, он доберется домой и тогда сможет принять свой истинный облик. Мизерная вероятность… но все-таки она есть, иначе я бы его прикончил из соображений милосердия, – Дэлги говорил задумчиво и невесело, таким Ник его еще не видел. – Представляешь, я, такой добрый, убью его, чтобы понапрасну не мучился, а его территория – вон за тем лесочком, и ему всего-то полшакра оставалось проползти! Он ведь на что-то надеется, раз ползет… Так что лучше его не трогать.

Ни отвращения, ни неприязни. Дэлги, похоже, искренне сочувствовал попавшему в переделку монстру. Немного странная для иллихейца реакция… Если бы такое случилось с Люссойг, Нику тоже стало бы ее жалко, но это ведь не Люссойг.

– Может, он вообще не в ту сторону направляется?

– Двигается он, куда надо, – сострадание к стенающей твари, которая медленно, пядь за пядью, тащилась вперед, не мешало Дэлги следить за мясом на вертеле. – Видишь ли, оборотень всегда знает, в какой стороне его дом. Базовый инстинкт. Он это чувствует и ошибиться не может. В старину, когда еще не изобрели навигационные приборы, их использовали мореплаватели.

– Каким образом?

– Охотники ловили оборотня живьем и после истечения срока продавали морякам. В этом состоянии оборотни беспомощны и физически очень слабы, хотя выглядят так, что впечатлительных зрителей вроде тебя бросает в дрожь. Кстати, хватит дрожать. Ты лучше представь, ему-то каково ползти мимо людей! Ну и вот, моряки брали такого бедолагу на корабль, и он был у них вместо компаса, пока не издыхал. Он чувствовал, где находится родной берег, и его постоянно тянуло смотреть и двигаться в ту сторону. По этой же причине болотные твари, которые отправляются гулять в Ганжебду, не рискуют на обратном пути заблудиться: они идут на свет своих собственных маяков, для всех остальных незримый. У оборотней никаких проблем с ориентацией в пространстве, даже в таком плачевном состоянии.

Существо, наконец, уползло, с трудом волоча по земле свое тяжелое вялое тело, скрылось среди высокой травы, но стоны еще долго были слышны.

Ник не мог есть, аппетит отшибло. Через силу разжевал и проглотил несколько небольших кусочков, и то лишь потому, что Дэлги пригрозил покормить его с ложки.

Когда они прятались под деревьями от ливня, заставившего болото бурлить и всхлипывать, снова зашла речь о тварях.

– Иллихейцам, да и всем людям нашего мира, несказанно повезло, что существуют твари. Иначе здесь было бы, как у вас.

– Но у нас тварей нет, и поэтому жизнь более безопасная, – растерялся Ник. – А здесь они могут кого угодно съесть, хоть на природе, хоть в городе.

– Ну, разве что… – Дэлги пренебрежительно прищурился, отбросив назад намокшие пряди. – Сожрать человека и у вас могут, не в прямом, так в переносном смысле. Не буду ссылаться на факты из твоей биографии… Зато, что такое геноцид, здесь никто не знает. Раньше, до Империи, когда шли войны между королевствами и княжествами, сражались армии, а мирное население не истребляли, как оно практикуется на вашей Земле. Грабили и насиловали – это само собой, но не убивали. У нас не бывает погромов из-за национальной розни, и вообще взаимоотношения между представителями разных этносов более терпимые. Можешь судить об этом хотя бы по своему личному опыту. Тебе часто приходилось сталкиваться с грубой дискриминацией? Ты иммигрант, у тебя чужой акцент и странноватые предрассудки, но для иллихейцев главное то, что ты – человек. В учебниках написано, это потому, что мы культурней, но там нет объяснений, с чего мы стали такими культурными. Все дело в тварях.

Ливень все сильнее лупил по листве над головами.

– Почему?

– Твари – враждебная человеку сила. Иногда неразумная, иногда разумная, но вполне реальная и при близком контакте смертельно опасная, не брать ее в расчет никак нельзя. Внешний враг, перед лицом которого различия между образованным северянином из Раллаба и, к примеру, полудиким туземцем из Макиштуанского княжества теряют значение. Благодаря присутствию тварей человеческое общество сохраняет сплоченность и стабильность, вот так-то.

– А как же Ганжебда? – поежившись (за шиворот скользнула холодная струйка) спросил Ник. – И истребление шан-баягов, о котором вы говорили – это разве не геноцид?

– Ганжебда – исключение, своего рода помойка цивилизации. Ты попал туда случайно, и мы еще выясним, кому ты должен сказать за это спасибо – не знаю, как тебя, а меня эта детективная история заинтриговала. Обычно в Ганжебду едут те, кто жаждет окунуться в такую жизнь. А что касается шан-баягов, так когда это было! Около семи тысячелетий тому назад… Шан-баяги сами широко практиковали геноцид по отношению к соседям, и всех этим достали, вот все и решили, что лучше без них. Хотя ковры у них были зашибенно красивые…

Когда ливень перешел в медленную морось, и путешествие в никуда продолжилось, лугурду пришлось бежать по сплошному водяному зеркалу, над которым поднимались кроны деревьев и травяные султаны. Тревожный запах болота пропитал и тяжелобрюхие облака, и свалявшиеся космы Спиридоновой шерсти, и волосы, и одежду; Ник чувствовал, что они с Дэлги понемногу превращаются в составную часть этого промозглого мира. Может, через некоторое время у них появятся жабры. Или они станут здешними оборотнями. Так или иначе, а болото их не выпустит. Не сказать, чтобы его это сильно расстраивало.

Он надеялся, что Миури потом найдет способ вернуть свой кулон.

Правда, некоторые вещи его все-таки продолжали удивлять. Например, то, что Спиридон скользит по водной глади, как по ледяному катку.

– У него ноги по-особенному устроены, – объяснил Дэлги. – Обратил внимание, какие они пухлые внизу? Там у него полости с воздухом, поэтому лугурды не проваливаются.

– Вроде воздушной подушки?

– Не вроде, посложнее. О воздушной подушке я читал в вашем журнале, у лугурдов не совсем то.

Затопленную территорию сменил лес луковичных деревьев. Как будто тебя уменьшили, и ты бродишь среди громадных, в три обхвата, рыжевато-коричневых луковиц, увенчанных пучками головокружительно длинных ярко-зеленых побегов – те покачиваются, перечеркивая низко нависающее пасмурное небо.

При близком знакомстве заметны отличия: эти луковицы покрыты не кожицей, а корой, и какие-то существа, которые предпочитают людям на глаза не показываться, прогрызли в них множество норок и прячутся внутри.

Привал сделали на опушке. Дэлги взял дротик и отправился «за обедом», но вскоре вернулся с пустыми руками.

– Ник, пошли со мной. Ты должен это увидеть.

– А что там?

– Идем.

В овраге, окруженном потемневшими и разбухшими старыми «луковицами», лежал то ли свернутый ковер, который за ненадобностью отвезли черт-те куда и выкинули, то ли уснувшая толстая змея. Ник почему-то не мог как следует рассмотреть эту штуку. Что касается остального – каждый травяной стебель, каждого копошащегося на поверхности мокрой земли червяка он видел отчетливо, а это по сравнению с окружающими предметами выглядело размытым. Словно сфотографировали не в фокусе, только ведь это не фотография…

– Это хадда, – дав ему возможность поломать голову над загадкой, сказал Дэлги. – Вероятностная личинка. Смотри!

Он подобрал черный, в муаровых разводах, плод величиной со сливу (их тут много валялось, они высыпались из белесых коробочек, созревающих на верхушках зеленых побегов луковичных деревьев) и бросил в овраг. Плод пролетел сквозь хадду, словно та была сгустком тумана.

– Это вроде миража?

– Какой там мираж… Бери выше. Хадда нереальна. Появиться-то она может где угодно, однако, если место занято другими высокоорганизованными существами, вроде людей, она скоро исчезнет, словно ее и не было. А вот если место ничье – птицы, рыбы и улитки не в счет, тогда из нее может что-нибудь вылупиться.

– А что вылупится?

– Тварь. Именно таким образом появляются на свет твари. Местечко тут подходящее, так что разродиться она может в любой момент и сразу кушать захочет, поэтому посмотрели – и пойдем-ка отсюда.

Дэлги взял Ника за плечо, мягко развернул и подтолкнул вперед.

Значит, и Люссойг родилась таким образом? И у нее никогда не было ни семьи, ни подружек… Король Сорегдийских гор тоже, видимо, появился из хадды, зато у него территория огромная… и к тому же красивая – залитые солнцем горы с ледниками, водопадами, альпийскими лугами и минеральными озерами. Если Сорегдийские горы Ник вспоминал как приятный сон, то мысль о затянутом ряской черном озерце, куда Дэлги бросил ожерелье, вызывала у него болезненное чувство потери и протеста. Люссойг ведь не виновата, что родилась оборотнем… Ник надеялся, что она вернулась к себе в озеро вовремя, не опоздала.

На тренировках Дэлги все чаще бывал недоволен, хотя у Ника вроде бы все получалось правильно.

– Пластика у тебя стала получше. И раньше была неплохая, а теперь просто загляденье – двигаешься раскованно, красиво, плавно… И это единственное, чем я могу гордиться. Я же не танцевать тебя учу, а драться!

– Я стараюсь, – хмуро произнес Ник.

– Ты не стараться должен, а выкладываться полностью! Имей в виду, я недолго смогу давать уроки. Месяца через полтора мы расстанемся, так что пользуйся, пока можно. У тебя есть хоть капля спортивной злости?

– Не знаю, – он пожал плечами.

Дэлги мученически закатил глаза к облачному своду.

– Ты не первый, кого я учу. У меня бывали разные ученики, и одними я горжусь, другими не очень, но такого подарка судьбы еще не было! Послушай, представь себе, что я грабитель и убийца, и дерись так, словно от этого зависит твоя жизнь.

– Но я же знаю, что вы не грабитель и убийца, – возразил Ник беспомощно.

Свою жизнь он ценил недорого. Если бы она имела какую-то ценность, с ним не случилось бы все то, что случилось.

– Ты меня достанешь, – процедил Дэлги сквозь зубы.

Кто-то еще удивляется, с чего он охрип! Попробуй-ка, поругайся с утра до вечера – понятное дело, сорвешь голос, никакой луженой глотки не хватит. А как не ругаться, ежели народ вокруг подлый и бестолковый?

Расплачиваться за ночной кавардак пришлось Ксавату. Хозяин гостиницы, рассчитавшись с усмирителями, затребовал компенсацию с охотников. Мол, это они виноваты, потому что приехали в Ганжебду – и давай направо и налево насилие чинить, вот местный народ и возмутился. Мало ли что твари… Для него это не твари, а платежеспособные клиенты, которые номера снимают, еду и выпивку заказывают; сколько он держит свое заведение, с ними никогда неприятностей не было. Они же не на халяву жрут, а деньги платят, не хуже людей!

Донат угрюмо поинтересовался: как он думает, откуда у оборотней деньги?

А хозяин на это: не мое дело, откуда; я не обязан у каждого клиента декларацию о доходах спрашивать, в Ганжебде отродясь не бывало таких порядков. Нечего дразнить местный народ, да еще и банки с отрезанными головами в гостиничной кладовке держать, поэтому возмещайте убытки, господа хорошие, и после уматывайте. А не заплатите, так я потолкую с людьми и всю Ганжебду против вас подниму, не уйдете отсюда живыми!

Ксават вмешался и тоже поругался с хозяином. Перекричал его, но пристыдить не смог. А потом Донат заявил, что господин Ревернух должен взять расходы на себя – ежели, конечно, хочет, чтобы они с Келхаром и дальше охраняли его от Короля Сорегдийских гор.

Деваться некуда, срань собачья, пришлось раскошелиться. Хорошо, что так и не собрался отдать помощникам ихнее жалование за последние месяцы – словно чувствовал, что эти деньги самому понадобятся.

Да только зря он уступил. Позже, когда переселились из гостиницы в тесную дощатую хибару в донельзя загаженном переулке, выяснилось, что Короля Сорегдийских гор давно уже след простыл из Ганжебды, и Клетчаб Луджереф, стало быть, получил отсрочку, можно передохнуть. По результатам ворожбы, Сорегдийская тварь находится далеко, аж на юго-западе Шанбарской низменности.

– Выходит, он прошел окаянное болото из конца в конец? – недоверчиво переспросил Ксават. – И до сих пор жив? Разве это возможно, если он не из местных?

– Не имеет значения, – мрачно возразил Донат. – Чары тварей на тварь не действуют.

– Срань собачья! Почему вы только сейчас об этом узнали?! Охотники, называется!

Тут уж Ревернух отвел душу, обругал Доната и Келхара, а те в ответ сдержанно огрызались. Перепалка не прекращалась, пока собирались в путь, пока грузили в машину уцелевшие после ночного налета банки с головами, пока меняли колеса (кто-то изрезал шины охотничьего внедорожника, наверняка проделки тварей!), пока петляли по грязным и вонючим, как сточные канавы, ганжебдийским улицам, постепенно погружавшимся в зеленовато-сиреневое сумеречное марево.

Когда прибыли в Эвду, Ксават несколько часов кряду распекал Вилена с Элизой – они без него бездельничали, порученную работу не выполнили.

И по дороге в западные края, где, по расчетам Пеларчи, должен вскорости объявиться Сорегдийский оборотень, он не переставал ругать и тех, и других, потому и сорвал голос. Пострадал, как говорят иммигранты, за свою активную жизненную позицию.