Пожиратель Душ Орлов Антон

– Я иллихейский полноправный гражданин, и по закону имею право на адвоката. Иначе имею право подать жалобу в имперскую прокурорскую коллегию.

Банхет ухмыльнулся.

– Где я тебе в море адвоката возьму?

– Как арестованный законопослушный гражданин, я настаиваю на соблюдении всех законных формальностей!

Уголовно-процессуальный кодекс Иллихейской Империи Клетчаб знал назубок. Это была единственная книжка, которую он прочел от корки до корки.

– Ты не арестован. Ты похищен. Какие тут могут быть формальности?

– Хочешь вернуть свои «лодочки»? – Клетчаб смиренно вздохнул, внутренне приготовившись к торгу. – Послушай, брат, ты сам виноват. Разве ты не догадывался, что дело нечисто? Почему тогда согласился на эту сделку?

– Я не догадывался, я знал, что ты меня одурачишь. И я заметил, как ты подменил шкатулку в том подвале в Пакляном переулке.

– Что же сразу не сказал? – с упреком спросил Клетчаб. – Нехорошо, брат, обманывать! Сказал бы, мы бы сразу полюбовно все решили…

– Видишь ли, мне хотелось сыграть в эту игру до конца и получить все впечатления, какие достаются жертвам мошенников. Это было по-своему интересно.

Банхет шагнул к нему, схватил за шиворот и поставил на ноги. Луджереф мельком удивился его недюжинной силе – и отметил, что суша находится в пределах видимости, справа по борту, а яхта полным ходом идет на юг. Впереди, на юго-западе, линия берега выдавалась в море и повышалась – там вздымались Сорегдийские горы.

– Кончено время игры, дважды цветам не цвести… – с непонятной усмешкой произнес Банхет. – Ты знаешь это стихотворение? Знаешь, что там дальше?

– Я университетов не кончал, – Клетчаб сплюнул за борт, стараясь сохранить достойный вид (это было трудновато, у него подкашивались затекшие ноги, и не придерживай Банхет его за ворот – он бы уселся на палубу) и в то же время внимательно изучая этого странного типа.

– Я, честно говоря, тоже, но я не настолько спесив, чтобы этим хвастать. Дальше так: тень от гигантской горы пала на нашем пути. Видишь, вот она, эта гора, маячит впереди. Когда мы до нее доберемся, для тебя все игры закончатся.

– Ты непонятно выражаешься, брат, – Клетчаб почувствовал усиливающуюся тревогу, но все еще был уверен, что сумеет уладить эту нелепую историю. – Раз ты знал, что тебя обманывают, и сам поддался, я не так уж сильно виноват. Ты косил под тупака, и я принимал тебя за тупака. Теперь нам нужно договориться по-свойски, чтоб никаких обид и непоняток не осталось. Какого откупа ты хочешь? Только учти, я вчера сильно потратился, ты же сам видел…

– Я собираюсь сожрать тебя без остатка, – негромко и мягко сообщил Банхет, когда он замолчал. – Но для этого я сначала должен принять свой истинный облик.

Клетчаб наконец-то понял, во что вляпался. В срань собачью.

Это выраженьице он слышал от высокородного Ксавата цан Ревернуха, которого обыграл в пирамидки, хотя пристало оно скорее деревенщине, чем высокородному.

Доходяга Банхет оказался пожирателем душ. Сорегдийская тварь, почти такая же древняя, как этот мир, и могущественная, как полубог.

На Луджерефа накатила паника, волосы на потной голове зашевелились, и он уже готов был закричать – отчаянно, обреченно, срываясь на фальцет… Но не закричал, потому что вспомнил: Король Сорегдийских гор, как называют этого монстра, могущественен только на своей территории. Сейчас это обыкновенный человек. Очень сильный, много чего знающий – да, верно, и все же просто человек, а Клетчаб Луджереф еще не встречал человека, которого не сумел бы обдурить.

– Ладно, ваша взяла. Я верну вам деньги.

– А оно мне надо? – хмыкнул Банхет.

Разговор с ним походил на попытки переступить через собственную тень. Пожиратель душ развлекался, выслушивая и отметая все доводы Клетчаба. Между делом он выправлял курс, менял положение паруса – ловко и умело, как заправский моряк. Последние обрывки того Банхета, которым он прикидывался в Хасетане, с него слетели, соленый ветер унес их в блестящую серо-голубую даль.

Луджереф сидел, привалившись спиной к выступающей над палубой надстройке, теряя по каплям и кураж, и надежду. Банхет развязал его, чтобы он смог справить за борт малую нужду, но потом опять связал.

К горлу подступали рыдания. Во всем виновата Марго. Охотница, а не раскусила затесавшуюся в человеческое общество тварь! Еще и дала этой твари. Оторва. Шлюха.

Когда он выругался в ее адрес вслух, пожиратель душ спокойно заметил:

– Не могу с тобой согласиться. Ты привык все что угодно измерять в денежных единицах… Распространенный в современном обществе порок. Так вот, если пользоваться твоей терминологией, Марго стоит намного дороже, чем ты.

– Дает всем подряд. Если б она за это брала по рикелю с каждого, стала бы самой богатой паскудой в Хасетане.

– Самоутверждение некрасивой девушки. Надеюсь, что в следующем рождении ей больше повезет с наружностью.

– Какая там девушка… – Клетчаб с трудом подавил всхлип. Ведь если Король Сорегдийских гор его сожрет, ему никакое «следующее рождение» не светит.

Банхет снисходительно усмехнулся.

– Я слишком много всякого повидал и перепробовал, чтобы придавать значение человеческим предрассудкам.

– Она убивает ваших собратьев, – напомнил Клетчаб.

Если удастся завести монстра против Марго, у него будет шанс удрать. Надо заставить Банхета вернуться в Хасетан, тогда появится крохотный, как золотая пылинка, шансик…

– А я питаюсь ее собратьями, так что мы квиты. К тому же эти существа, на которых Марго охотится, мне не собратья. Отвратительные деградировавшие твари, кто-то должен заниматься их истреблением, – Банхет присел напротив пленника, отбросил с лица растрепавшиеся волосы. – Я сам по себе. Люди мне нравятся больше.

– Тогда, может, вам бы взять Марго в компанию? – Клетчаб через силу осклабился, хотя по его лицу градом катился пот – и солнце припекало, и остатки выдержки вот-вот иссякнут. – С ней будет веселее. Наверное, скучно одному в этих горах?

Он мотнул головой в сторону Сорегдийского хребта, темнеющего вдали у горизонта. Пока еще вдали.

– Скучно – не то слово, – Банхет опять усмехнулся. – Понравившегося мне человека я бы не потащил в свои владения. Там можно свихнуться, тем более в моем обществе. Ты слышал о том, как я выгляжу в истинном облике? Говорят, кошмарно. Ну, да скоро сам увидишь.

Он легко вскочил на ноги, встал к штурвалу. Яхта отклонилась от курса, развернулась носом на восток, в открытое море, но Банхет снова направил ее на юго-запад, к своим горам.

– Раз в три года я на несколько месяцев становлюсь человеком, – бросил он через плечо. – Болтаюсь по свету, ввязываюсь в неприятности… Меня могут прихлопнуть, но до сих пор везло. А знаешь, что в моем положении хуже всего? Не торопись с ответом. Если угадаешь, я тебя отпущу.

– Сколько попыток я могу сделать? – осипшим от волнения голосом спросил Луджереф.

– Три, – не оборачиваясь, бросил Король Сорегдийских гор. – Классический вариант.

Ветер парусом надувал его просторную белую рубашку, рвал жидкие Банхетовы волосы.

Клетчаб прикрыл глаза. Зыбкое сверкание моря и в придачу недобрая тень на горизонте – это мешало сосредоточиться.

– Хуже всего потерять жизнь, так ведь? Когда вы превращаетесь в человека, вас могут убить или вы можете не успеть вернуться вовремя. Вы рискуете самым главным – жизнью.

– Рискую. Мне без этого нельзя, иначе я постепенно стану таким же, как худшие из тех тварей, на кого охотится Марго. Риск – профилактическое лекарство от деградации. Вторая попытка?

Клетчаб долго молчал, размышляя, и, кажется, нащупал то, что нужно.

– Пока вы гуляете по свету, вас могут ограбить. Кто-нибудь разузнает, что вы оборотились, шасть в горы – и унесет ваше добро, все там драгоценности, золото в слитках… Ищи-свищи потом.

– Достойный тебя ответ, но ты опять дал маху. Осталась еще одна попытка. Последняя.

В этот раз Луджереф думал несколько часов кряду. Ошибиться нельзя. Солнце почти добралось до суши на западе, когда он заговорил:

– Хуже всего – прогневать кого-нибудь из Пятерых, да не оставят они нас своими милостями.

И помертвел, когда Банхет отрицательно покачал головой.

– С Пятерыми я никогда не ссорился. Я им не мешаю, они меня не трогают, так было и так будет. Для меня хуже всего другое – то, что тебе даже в голову не пришло. Если я влюбляюсь в какое-нибудь человеческое существо, это неизбежно приносит страдания и проблемы, ведь человеком я могу оставаться в течение трех-четырех месяцев, а потом должен снова стать монстром.

Клетчаб зажмурился, чтобы не заплакать. Его обдурили, как тупака.

– Этак можно все что угодно сказать, – выдавил он, борясь с отчаянием (окаянные горы пока еще далеко, сдаваться еще рано). – Что я ни скажи – будто бы не угадал, а правильный ответ будто другой. Это жульническая уловка!

– Смотри-ка, тебе разонравились жульнические уловки?

Увидев ухмылку оборотня, он почувствовал и смертную тоску, и ярость. Наверное, бросился бы на него с кулаками, если бы не веревки.

– Я и не думал жульничать, – повернув штурвал не глядя, одной рукой, добавил Банхет. – Это был своего рода экзамен. Тест, как выражаются в мире Марго. Если бы ты ответил правильно, я бы тебя пощадил. Ты перебрал все, что имеет наибольшее значение для тебя: инстинкт самосохранения, страсть к наживе, боязнь перейти дорогу сильным мира сего… Ты годишься только на то, чтобы тебя съели, поэтому приговор остается в силе.

– Отпустите меня, – раза два стукнув зубами – от хасетанского воровского куража почти ничего не осталось – попросил Луджереф. – Может, я вам в чем-то буду полезен, а? Если там какие дела…

– Будешь. Как только до гор доберемся, – безжалостно улыбнулся его собеседник. – Что бы обо мне ни говорили, я очень разборчив в своем меню и не ем кого попало. Я питаюсь такими, как ты.

Клетчаб не удержался, заплакал. Пожирателя душ его слезы не тронули.

Он все-таки попытался перехитрить оборотня. Попросил поесть и попить, ведь даже в тюрьме приговоренных к смерти напоследок кормят. Банхет принес из каюты половину копченой курицы и початую бутылку вина, освободил его от веревок.

Луджереф ел медленно, чтобы в занемевшие руки-ноги успела вернуться сила.

Некрашеная палуба. Легкая качка. Светло-серый парус в свете заходящего солнца кажется розоватым. За сверкающим золотым морем чернеет на фоне розово-оранжевого неба контур берега. Тварь по имени Банхет сожрет Клетчаба, а все это по-прежнему будет существовать, никуда не денется… Если бы мир обречен был исчезнуть вместе с ним, было бы не так горько.

Руки тряслись – со стороны это должно выглядеть естественным, в его-то положении… Внезапно он хватил бутылкой о ребро надстройки, покрепче сжал «розочку» с острыми краями и кинулся на Банхета, целя в глаза.

Ничего не вышло. Только скулу этой твари слегка поранил. Банхет успел отклониться, а его бледные худосочные руки оказались сильными, как стальные клещи. А чему удивляться, если он даже с Марго сладил, с этой оторвой… Несколько мгновений – и Клетчаб снова сидит на палубе связанный, только теперь уже сытый (хотя оно ему совсем не в радость) и весь облитый вином.

– Это почти приятно, – Банхет с задумчивым видом потрогал расцарапанную скулу. – Драгоценные мимолетные ощущения… На два с половиной года я буду этого лишен.

– Вам не нужен агент среди людей? – немного выждав и убедившись, что он вроде не рассердился, осведомился Клетчаб. – Ну, доверенное лицо? Я ведь могу это, заманивать к вам людишек, чтобы вы могли пообедать…

На эту мысль его навели разлетевшиеся по палубе остатки курицы.

Банхет рассмеялся, словно смотрел выступление клоуна, и ничего не сказал в ответ.

Ветер почти стих. И от Луджерефа, и от запятнанной палубы разило вином, рубашка высохла, но все равно липла к телу. Веревки, стягивающие запястья и лодыжки, были слегка сырые, – когда Клетчаб разбил бутылку, они очутились в винной луже.

Парус обвис, яхта еле ползла, и ясно было, что к утру ей до Сорегдийских гор не добраться. Банхет не беспокоился, – видимо, у него в запасе было достаточно времени. В сумерках он причалил к островку с покосившейся халупой на песчаном берегу. Клетчабу перед этим заткнул рот, потому что халупа была обитаемая.

Рыбацкое семейство: тощий старик в драной широкополой шляпе, парнишка лет восемнадцати – урод с заячьей губой и перебитым носом, двое сопливых малолеток. Люди! Луджереф задергался и замычал сквозь кляп, стараясь привлечь к себе внимание. Все равно терять нечего.

Банхета он, однако же, недооценил – тот оказался не только пожирателем душ, но еще и пройдохой.

– У моего напарника белая горячка, – сообщил он обитателям островка. – Нажрался в Хасетане, теперь ему оборотни везде мерещатся. Пришлось связать, чтобы какой беды не натворил. Он за себя не отвечает, еще и богохульствует, поэтому я заткнул ему рот. Не трогайте его, от греха подальше.

Крепкий винный запах, исходящий от Луджерефа, подкреплял эти лицемерные объяснения.

Старик пригласил Банхета отведать испеченной на углях рыбы, тот вытащил из спрятанной под палубой каюты корзину с фруктами и бутылку дорогого вина.

– А это кто? – донесся его приглушенный заинтересованный голос.

– Селлайп, – отозвался старик. – Сноха. Старший мой, Кадоф, ушел в море и не вернулся, она вот с нами осталась.

Клетчаб, после серии судорожных телодвижений сумевший-таки сесть, в сиянии громадной луны, выползавшей из-за скалистой вершины острова, увидел Селлайп. Высокая, длинноногая, с покатыми плечами и текуче-плавными очертаниями бедер под ветхой тканью платья, она медленно шла по белой песчаной отмели, с сонным выражением лица, не глядя на гостя.

Клетчабу показалось, что он заметил, как вспыхнули глаза наблюдавшего за ней Банхета, который стоял рядом со стариком у кромки прибоя, вполоборота к яхте.

– Она согласится провести со мной ночь? – спросил пожиратель душ, еще больше понизив голос.

– Если денег дашь, отчего не согласится?

Вернувшись на яхту, Банхет бесцеремонно обшарил карманы связанного Клетчаба и выгреб все до последнего рикеля.

– Это ведь мои деньги, – улыбнулся он, блеснув зубами в лунном свете. – Ты получил их за «тафларибу», которые обманом забрал обратно, так что я имею право взять назад плату. Все равно тебе никакие «лодочки» больше не понадобятся, а людям удовольствие.

Ограбив Луджерефа, он отправился на островок развлекаться. Судя по доносившимся с берега возгласам, нежданно подвалившему богатству там очень обрадовались.

«Срань собачья!» – давясь слезами (из-за кляпа даже не сглотнуть), подумал Клетчаб.

Сколько-то времени он пролежал, жмурясь от молочного света полной луны и прислушиваясь к долетавшим с берега звукам, а потом услышал новые звуки. Близкие.

Тихие всплески. И еще – словно кто-то кидает в борт комочки теста, и те прилипают, но их тут же отдирают и снова кидают. Какое-то шевеление над фальшбортом. Потом на палубу полезли небольшие белесые создания, напоминающие слепленное из сырого теста печенье, еще не побывавшее на противне.

Цевтачахи. Клетчаб брезгливо содрогнулся, хотя бояться их не было причины. Они в отличие от Короля Сорегдийских гор не станут есть ни его душу, ни его настрадавшееся тело. Их привлекают винные пятна на палубе. И пахучая заскорузлая одежда. И пропитанные сладким красным вином веревки.

Преодолевая брезгливость, Луджереф заставил себя замереть, чтобы не спугнуть этих мерзавчиков. Ну же, грызите, питайтесь… Веревки вкусные!

Рассвет застал его в открытом море. Полуголый, исцарапанный, в лохмотьях, он сидел в украденной на острове утлой лодчонке и греб изо всех сил, как помешанный, не обращая внимания на кровавые мозоли на ладонях. На северо-восток. Сорегдийские горы остались на юго-западе – значит, надо двигаться в противоположном направлении. Чтобы Банхет не успел догнать сбежавшую жертву, он ведь должен вернуться в свои владения до истечения урочного срока… Чем дальше Луджереф уйдет, тем лучше.

Он переусердствовал. Лодку носило по волнам несколько суток, а потом полумертвого Клетчаба подобрала шхуна «Амогада», возвращавшаяся в Иллихею из дальнего плавания.

Первый помощник капитана «Амогады» был его заклятым врагом – Луджереф с год назад продал ему по подложным документам домик в пригороде Хасетана, а после объявился законный владелец недвижимости, вышел скандал. Мать первого помощника, глупая старуха, для которой тот покупал дом, из-за этого заболела и слегла. Обманутый тупак не раз говорил, что, если когда-нибудь встретит афериста, все что можно ему переломает и в таком виде сдаст цепнякам.

Оказавшись на «Амогаде», Клетчаб ожидал зверской расправы, но враг не обращал на него внимания. Смотрел – и как будто в упор не узнавал.

Клетчаб понял, в чем дело, когда поглядел в зеркало. Вместо прежнего двадцатисемилетнего брюнета с живыми нагловатыми глазами он увидел там какую-то седую образину. Воспаленная кожа. Морщины. Взгляд нервный, затравленный. Словно Король Сорегдийских гор все-таки откусил изрядный кусок от его души.

Он поступил умно. Не стал бегать по Хасетану и рассказывать всем подряд, что ему довелось пережить. У Сорегдийской твари есть агенты среди людей, и наверняка они получили приказ поймать ускользнувшую жертву – или вот-вот получат.

Нет, Клетчаб Луджереф прямиком отправился в Фазанье предместье, где у него был схрон в подполе глинобитной хибары с запущенным палисадником: заначка на черный день, да еще завернутое в кусок войлока, спрятанное в чемодане с двойными стенками зеркало-перевертыш.

Хорошо, что не продал. Самому понадобилось!

За хранение такой вещи полагается пожизненная каторга, за использование – смертная казнь. Луджерефа это не остановило. Он должен стать другим человеком. Пусть Король Сорегдийских гор поверит, что он сгинул в море, – только тогда он будет в безопасности.

Высокородный Ксават цан Ревернух был одного роста с Клетчабом Луджерефом, схожей комплекции, того же возраста. И цвет кожи одинаковый. Перебрав всех мало-мальски подходящих тупаков, Клетчаб остановился на нем.

Несколько дней спустя Ксават цан Ревернух, последний представитель захиревшего аристократического рода, покинул Хасетан, но отправился не к себе домой, а на север, в столицу. В Хасетане он проигрался в пух и прах, а теперь взялся за ум и решил поступить на государственную службу.

Труп седого, хотя еще не старого парня, в ночь перед его отъездом утопленный в море, съели крабы. Быстро съели, Ксават цан Ревернух еще до Раллаба не успел доехать.

У него не было ничего общего с Клетчабом Луджерефом из Хасетана. Разве что сложение, черные как смоль волосы (после трюка с зеркалом они опять стали черными), тембр голоса… Зато манера говорить другая: вместо напевных хасетанских интонаций – жесткая, отрывистая, ворчливая речь.

И принципы другие. Ксават цан Ревернух (он даже думал о себе, как о Ксавате, чтобы Король Сорегдийских гор не нашел его, если начнет ворожить на Клетчаба Луджерефа) никогда не плевал в окно или на пол. С уважением отзывался об имперской полиции, а если кто-нибудь в его присутствии называл полицейских «цепняками», делал замечание. Стоило ему услышать об афере или краже, сразу начинал негодовать и ругаться. Он тертый калач, он перехитрит окаянную тварь.

В противоположность Луджерефу, презиравшему ученость, он начитался школьных и университетских учебников и слыл образованным человеком. Жить захочешь – еще не на такие жертвы пойдешь.

Он устроился на службу в Министерство Счета и Переписи. Человек шальной удачи ни за что не пошел бы на государственную службу – это нарушение неписаных воровских законов.

Ну, разве кому-нибудь могло прийти в голову, что он и есть тот самый мошенник, сбежавший из Хасетана?

Король Сорегдийских гор, скорее всего, был в курсе, что он жив. Есть способы ворожбы, позволяющие определить, жив человек или умер. Для этого нужна кровь, пусть даже старая, засохшая, а цевтачахи его исцарапали, поедая испачканный костюм и веревки, так что на палубе, где он лежал, пятнышки крови наверняка остались. Клетчаб подозревал, что пожиратель душ не захочет смириться с проигрышем и будет его искать.

До Раллаба этой твари не добраться, слишком далеко, но Ксавату часто приходилось разъезжать по командировкам. К тому же теперь, получив доступ к закрытой информации, он уже не догадывался – знал, что Сорегдийский монстр ведет дела с людьми чуть ли не на официальном уровне. С торговыми компаниями, которые возят товар через горные перевалы, с промышленниками, которые добывают на его территории полезные ископаемые. И те, и другие вынуждены так или иначе с ним расплачиваться. Найдется, кого послать за Клетчабом Луджерефом.

Ксават (не существует на свете никакого Клетчаба!) все время был настороже, а если сослуживцы посмеивались над его «манией преследования», туманно намекал на старинную родовую вражду. К себе в помощники он брал только иммигрантов из сопредельного мира, даже два ихних языка худо-бедно выучил – русский и английский. Иммигранты иллихейской жизни во всех тонкостях не знают, поэтому меньше риска, что заметят какие-нибудь изобличающие его черточки. Марго вот тоже не распознала, с кем имеет дело, когда спуталась с Банхетом в Хасетане.

Кто безусловно выиграл в этой истории, так это Марго! Король Сорегдийских гор вернул ей деньги, одолженные Банхету, да еще прислал в подарок ожерелье, которое стоит как целое поместье на Кибадийском побережье. Но самое главное – Марго, считай, получила от него охранную грамоту: он ведь сказал, что отплатит добром за добро, если она когда-нибудь будет нуждаться в его милосердии. Ксават не ведал, воспользовалась она его милостями или нет. Может, при случае и воспользовалась. Кто знает, где ее, оторву, носит… А Гаверчи, бедняга, какое потрясение пережил, когда ему на глаза попалось приложенное к бандероли письмецо, которое Марго не успела припрятать! Через это он и спился окончательно, потому что не вынес позора.

В министерстве Ксават был на хорошем счету. Директор отделения, непогрешимый советник цан Маберлак, как-то раз даже похвалил его за «имперское мышление» и «творческий подход к делу». Еще бы, просчитывать хитроумные комбинации он всегда умел, и никто из тупаков… то есть из коллег, его не переплюнет.

И то сказать, если государственный человек может стать вором, почему вор не может стать государственным человеком? Иммигрантов послушать, так в ихнем мире это сплошь и рядом. Хотя, с другой стороны, они такие небылицы про свой мир рассказывают, что не всегда разберешь, где у них правда, а где брехня.

Двадцать четыре года спустя высокородный Ксават цан Ревернух в паршивой рифалийской гостинице, в грязном номере окнами на задний двор, встретился с Донатом Пеларчи, Дважды Истребителем пожирателей душ.

Донат был охотником, известным на всю Иллихейскую Империю, и пожирателей он прикончил сильных, опасных – не то, что хмырь из Кештахарского колодца, которого Гаверчи когда-то зашиб прикладом с одного удара.

Могучий, грузный, кряжистый, он напоминал грозовую тучу, которую одели в видавший виды охотничий костюм из клепаной кожи и кое-как запихнули в гостиничное кресло с высокой деревянной спинкой. Его смуглое одутловатое лицо, гладко выбритое, с большим лбом и отвислыми щеками, хранило такое вдумчивое, такое значительное выражение, что Ксават испытывал невольный трепет: словно ты на приеме у врача, который должен спасти тебя от смертельной болезни.

Если разобраться, так оно и есть. Вражда с Сорегдийской тварью – это мучительная болезнь, которая рано или поздно его доконает. Вся надежда на Доната Пеларчи.

Проблема заключалась в том, что и государственную, и деловую верхушку существующее положение вещей вполне устраивает. Особенно довольны торгаши: когда окаянная тварь пропускает по сорегдийским магистралям их поезда, охрана всю дорогу отдыхает – нападений можно не опасаться, никаких людей шальной удачи пожиратель душ в своих владениях не потерпит. Его власть распространяется на весь хребет, и это опять же «хорошо», потому что с ним можно договориться. А если он вдруг исчезнет, будет плохо: на ничейной территории заведется множество зловредных тварей помельче, ибо, как выражаются иммигранты, «свято место пусто не бывает». Ксават был шокирован, когда узнал, что все официально зарегистрированные охотники ознакомлены с пожеланием имперских властей: Короля Сорегдийских гор не трогать.

Донату Пеларчи на правительственные пожелания было накласть. Он был Охотником с большой буквы, настоящим, одержимым. Он хотел стать Трижды Истребителем. Хотел завалить самую крупную в Иллихейской Империи дичь, пусть даже после этого он попадет в опалу.

Пришлось рассказать ему о том, что однажды господин цан Ревернух столкнулся с Сорегдийским монстром, и с тех пор тот его преследует. Разумеется, без подробностей, не упоминая ни Хасетан, ни Банхета, ни Клетчаба Луджерефа.

Разработанный Ксаватом план предполагал широкомасштабную облаву – якобы на преступников, находящихся в розыске, а на самом деле на Короля Сорегдийских гор. Истинную цель мероприятия будут знать только трое посвященных: Ксават, Донат и помощник Доната Келхар цан Севегуст – разорившийся молодой человек из высокородных, который решил соригинальничать и подался в ученики к охотнику на оборотней.

Чтобы организовать облаву, Ксават превзошел самого себя. Пришлось интриговать, манипулировать, вводить в заблуждение, подделывать распоряжения… Но он все устроил в наилучшем виде, недаром непогрешимый советник цан Маберлак хвалил его за «имперское мышление»! Теперь цепняки-начальники на местах ждут только приказа сверху (а на самом деле – приказа от Ксавата), чтобы развернуть операцию «Невод». Название напоминало о «Серебряном неводе» в Хасетане. Единственная уступка прошлому, не удержался. Все равно никто не догадается.

– Ночью я ворожил, – сцепив на выступающем животе толстые пальцы, унизанные массивными ребристыми перстнями, заговорил Донат низким, слегка гнусавым голосом. – Дичь приближается к Рифалу с востока. С той стороны, откуда вы прибыли.

Срань собачья. Монстр идет по его следу!

– Ясно… – процедил Ксават.

– Ворожба также показала, что это не бесцельное странствие, – продолжил охотник. – Что-то его притягивает, он вожделеет что-то получить. Жаль, нет возможности определить, что это такое. Это может быть все что угодно. Какая-нибудь вещица старинной работы, бутылка редкого вина, ганжебдийские гладиаторские бои, жена рифалийского Столпа – бабенка, я слышал, вздорная и вредная, но красивая. Если бы мы знали, каков предмет его интереса, могли бы устроить засаду.

Ксавата раздражала его манера говорить – медлительная, старомодная, тягучая, как темная патока. Изнывай в ожидании, пока он завершит свою мысль! Зато на охоте Донат Пеларчи принимает решения и действует молниеносно, это примиряло с его словесным рассусоливанием.

– Тварь ищет меня, – сказал Ксават, когда охотник умолк.

– Надеюсь. Тогда он сам придет в западню. Но если его интересует что-то другое, мы напрасно потеряем время. Нужна приманка.

– Если на девку его приманить… – вспомнив Марго и Селлайп, предложил Ксават. – У меня есть помощница, девчонка из сопредельного мира, смазливая, смышленая, обходительная. Он падок на женщин.

– Он падок на все подряд, – охотник досадливо поморщился. – Каждый раз, когда подходит срок, он кидается в человеческую жизнь, как пьяница в загул. Какое развлечение он придумал себе на этот раз и как он выглядит – неизвестно. Он может принять облик любого, кто был им съеден.

Ксават недовольно фыркнул. Верно. Не годится Элизу использовать. Хорошо, если все пойдет по плану и на приманку попадется Король Сорегдийских гор, но если они подсунут ее какому-нибудь бездельнику – получится натуральный срам. Самому же будет обидно.

– Приманкой могли бы стать вы, господин цан Ревернух, – угрюмо и настойчиво произнес Донат.

Кресло под ним со скрипом пошатнулось, словно готовилось развалиться. В этой гостинице не мебель, а срань собачья. И обои наклеены криво, где отстают, где измазаны засохшим желтоватым клеем. Руки бы пообрывать тем, кто здесь в последний раз делал ремонт. Ксавата все раздражало.

Он желчно возразил:

– Я не имею права, господин Пеларчи. Мое столкновение с тварью произошло, когда я выполнял инкогнито секретное служебное задание. Я тогда назывался другим именем, это закрытая информация. Вы же понимаете: долг, подписка о неразглашении государственной тайны.

Пеларчи сумрачно кивнул, и кресло опять скрипнуло.

«Придумай что-нибудь, не будь тупаком! – со злостью взмолился про себя Ксават. – Ты же специалист!»

– Какие-нибудь постоянные признаки у него есть? – спросил он вслух.

– Если бы они были, если бы у него не хватало ума их скрывать, он бы не прожил так долго.

– Должны быть, он же обладает индивидуальностью. Он вроде как аристократ среди тварей, все равно что высокородный – может, попробуем плясать отсюда?

– Да какой там аристократ! – брезгливо процедил Келхар цан Севегуст, до сих пор молча торчавший в оконном проеме. – Отребье. Живет в глуши, якшается с кем попало, ест всякую дрянь… Истинное отребье.

Этот высокородный Келхар Ксавата раздражал даже больше, чем тягучая речь старого охотника или изготовленная халтурных дел мастерами гостиничная мебель. Неразговорчивый, но с гонором. На бледном костистом лице застыла презрительно-высокомерная гримаса, и содрать ее можно только вместе с кожей. Одет, как одеваются охотники, но с претензией на элегантность. Слова цедит, словно великое одолжение делает.

Казалось, он каким-то чутьем угадал в Ксавате цан Ревернухе не равного себе, а выскочку, незнатного, обманом занявшего чужое место, и держится с ним соответствующим образом. Заносчивый дегенерат, вот он кто.

– Пожиратель душ питается человеческими душами, – одернул молодого человека Донат.

– Я и говорю, дрянью, – не сдался Келхар. – По крайней мере, этот. Известно, что на протяжении последних тысячелетий он принципиально пожирает дрянных людишек, подонков, а чтобы съел что-нибудь приличное, я имею в виду приличного человека, таких фактов не зафиксировано.

– Пожиратель душ – это все равно пожиратель душ, поэтому он должен быть уничтожен, – веско объяснил помощнику старый охотник.

Ксават еле сдерживался. Если до сих пор Севегуст ему просто не нравился, то теперь это чувство переросло в острую, как зуд, неприязнь. Значит, Клетчаб Луджереф, едва не съеденный Королем Сорегдийских гор, по его мнению, дрянь?!

– Нам нельзя ошибиться, – раздумчиво добавил Донат. – Если мы ошибемся и вместо оборотня убьем человека, придется отвечать по закону. Поэтому, Келхар, оборотней обычно бьют вблизи их владений, когда есть уверенность, что дичь та самая.

– Что вы предлагаете? – взорвался Ксават. – Упустить его, чтобы не сделать ошибки?

– Я не сказал, что предлагаю упустить дичь, – холодно возразил Пеларчи. – Мы должны его найти и задержать до истечения урочного срока, чтобы он потерял человеческий облик. Если это произойдет за пределами его территории, сила будет на нашей стороне. Вот тогда мы его уничтожим. Главное – вычислить оборотня и не дать ему прорваться.

Ксават глубоко вздохнул. Операция «Невод». Все зависит от того, насколько надежным и крепким окажется сплетенный им невод… И еще от того, насколько Пеларчи искусен в своем ремесле. Он ведь не тупак, он Дважды Истребитель…

Охотники ушли. Ксават, конспирации ради, на полчаса задержался в дешевом полутемном номере. Это уже четвертая его попытка разделаться с Королем Сорегдийских гор. Первую он предпринял двенадцать лет назад. Окаянная тварь должна быть уничтожена. Если ее за столько веков не извели, это еще не значит, что она неуничтожима.

Если «Невод» не подведет, если Донат Пеларчи не подведет, Ксават (или Клетчаб) сможет поехать в Хасетан и прогуляться по его улицам, которые так часто, так настойчиво снятся. Сможет сдвинуть вместе обе половинки своего прошлого, безжалостно разорванного надвое… И наконец-то сможет распрощаться со страхом.

Во всяком случае, он на это надеялся. Он уже четверть века на это надеялся.

А что ему еще оставалось, кроме надежды?