Кровь и золото Райс Энн

Авикус произнес эти слова на латыни, правда говорил он на этом языке с легким акцентом.

Маэл не стал дожидаться моего согласия.

– Мы отвели тебя в рощу, – обратился он ко мне, – потому что так повелел наш Бог Рощи. Он обгорел и пребывал на грани смерти, хотя не пожелал объяснить, почему так вышло. Бог хотел, чтобы ты поехал в Египет, но не говорил нам зачем. В общем, не сообщив нам никаких причин, он заявил только, что нужен новый Бог Рощи...

– Успокойся, – прервал его Авикус. – Просто расскажи, что у тебя на душе.

Голос древнего вампира звучал негромко, но внушительно. Даже в обносках Авикус сохранял достоинство. Чувствовалось, что ему любопытно выслушать нас обоих.

Маэл буквально вцепился пальцами в ручки кресла и бросил на меня исполненный ярости взгляд. Длинные светлые волосы упали на его лицо.

– «Для совершения древнего ритуала нужно найти идеального человека», – сказал нам Бог Рощи. Мы знали, что так гласили легенды: когда старый бог слабеет, пора возвести нового, но занять место Бога Рощи может только идеальный мужчина...

– И ты нашел римлянина! – вмешался я. – Римлянина во цвете лет, счастливого, богатого! И обманом, насильно притащил его к Богу Рощи. Неужели среди твоих соплеменников не нашлось подходящего человека, отвечавшего всем требованиям вашей религии? Почему ты явился ко мне со своими жалкими верованиями?

Маэл и не думал уступать.

– «Приведите мне достойного человека, знающего наречия разных земель!» Вот что повелел Бог Рощи. Ты даже не представляешь, как долго пришлось нам скитаться, пока мы не нашли тебя.

– Я что, должен испытать к тебе сочувствие? Может, еще и пожалеть? – вырвался у меня язвительный вопрос.

Маэл, словно не услышав, продолжал:

– Как и было велено, мы оставили тебя перед дубом и ты вошел внутрь его ствола. А когда перед совершением главного обряда жертвоприношения ты появился вновь, мы увидели перед собой сияющего бога с мерцающими глазами и волосами и пришли в смятение.

А ты, ни словом не выразив протеста или неудовольствия, поднял руки, подавая знак начать великий праздник Самайн. Ты выпил жертвенную кровь. Мы сами видели! К тебе перешла божественная сила. И мы, вообразив, что впереди нас ждет эпоха процветания, собрались сжечь старого Бога Рощи, ибо так предписывали поступить легенды.

А ты сбежал...

Утомленный столь длинной речью, Маэл откинулся на спинку кресла.

– Сбежал и не вернулся, – после паузы с отвращением произнес он. – Ты узнал все наши тайны. И не вернулся.

Наступила тишина.

Они ничего не знали о Матери и об Отце. Не знали о древних египетских верованиях. Я почувствовал такое великое облегчение, что долго еще не мог заставить себя произнести хоть слово. Внутри разлилось удивительное спокойствие. Действительно, о чем мы спорим? Наши разногласия и ссоры – полный абсурд, ибо, как справедливо заметил Авикус, главное, что мы бессмертны.

Но в каждом из нас по-прежнему оставалось что-то человеческое.

Наконец я вернулся к действительности и увидел, что Маэл продолжает смотреть на меня потемневшими от злости глазами. Он выглядел бледным, голодным, обуреваемым страстями.

Оба гостя явно ожидали от меня каких-то слов или действий. Понимая, что придется выполнять тяжкую обязанность, я наконец принял решение, показавшееся мне неплохим способом расплаты и возможностью восторжествовать.

– Ты прав, я не вернулся, – заявил я. – Потому что не хотел становиться Богом Рощи. Мне не было дела до его почитателей. Я не верил в ваших богов и считал бессмысленными жестокие жертвоприношения. Меня больше привлекало путешествие сквозь века. А ты чего ожидал?

– Ты унес с собой магическую силу нашего бога.

– У меня не было выбора, – сказал я. – Если бы я ушел от старого бога, не получив от него магическую силу, вы бы меня убили, а я не хотел умирать. Чего ради было мне умирать? Да, я принял дарованное им могущество, да, я присутствовал при совершении ритуала жертвоприношения, а потом сбежал – но так поступил бы любой на моем месте.

Он долго смотрел на меня, словно пытаясь понять, хочу ли я продолжать спор.

– И что я вижу теперь? – спросил я. – Разве ты сам не сбежал от приверженцев своей религии? Скажи, как ты оказался в Риме?

Маэл помолчал, прежде чем ответить.

– Наш бог, – наконец заговорил он, – наш старый сгоревший бог говорил о Египте. Он просил привести к нему того, кто сможет отправиться в Египет. Ты исполнил его просьбу? Нашел Добрую Мать?

Я постарался как можно надежнее запереть свой разум и с напускным выражением строгости на лице принялся размышлять, стоит ли открывать гостям правду и насколько я могу быть с ними откровенным.

– Да, я поехал в Египет, – после небольшой паузы ответил я. – Поехал, чтобы отыскать источник огня, уничтожившего богов в северных землях.

– И как? Нашел что-нибудь? – напряженным тоном поинтересовался Маэл.

Я перевел взгляд на Авикуса и увидел, что тот тоже с нетерпением ожидает моего ответа.

– Ничего я не нашел, – отвечал я. – Ничего, кроме обгоревших богов, размышляющих над той же загадкой. Услышал древнее предание о Доброй Матери. И все. Добавить мне нечего.

Поверили ли они мне? Я не мог понять. Каждый, казалось, хранил в душе какую-то тайну и давным-давно решил для себя проблему выбора.

Я заметил, что Авикус чуть-чуть волнуется за своего спутника.

Маэл медленно поднял глаза и гневно произнес:

– Глаза бы мои тебя не видели! Лучше бы мне никогда не встретить тебя, мерзкий римлянин, сладкоречивый богач, купающийся в роскоши.

Он обвел взглядом картины, кушетки, столы, мраморный пол.

– О чем ты?

Несмотря на все мое презрение, я искренне пытался понять его, но ненависть застилала мне глаза.

– Когда я взял тебя в плен, – снова заговорил Маэл, – когда я старался научить тебя нашим стихам и песням, ты хотел меня подкупить. Что, забыл? Ты говорил о красивой вилле на берегу Неаполитанского залива. Обещал отвезти меня туда, если я помогу тебе бежать. Помнишь свои поганые речи?

– Помню, – холодно ответил я. – Но что в том удивительного? Ты же силой увез меня в свои леса, к друидам, и держал там в плену! А если бы ты дал мне возможность вернуться в родные края, я отвез бы тебя в дом на берегу Неаполитанского залива и заплатил бы выкуп. Семья заплатила бы. Впрочем, какой смысл обсуждать все это теперь? Глупо!

Я покачал головой, чувствуя, что чересчур взвинчен. Мне вдруг захотелось вновь оказаться в одиночестве. «Скорее бы в комнате воцарилась привычная тишина! – мелькнула в голове мысль. – Зачем мне эта парочка?»

Но тот, кого звали Авикус, безмолвно, одними лишь глазами и выражением лица, молил меня потерпеть еще немного.

Кто же он все-таки – этот странный вампир? Я снова терялся в догадках.

– Пожалуйста, успокойся, – уже вслух обратился ко мне Авикус. – В его мучениях виноват только я.

– Нет, – поспешно возразил Маэл, бросая мимолетный взгляд на своего спутника. – Неправда.

– Правда. Истинная правда. Твои мучения начались с той самой ночи, когда я передал тебе Темную Кровь. Найди же наконец в себе силы решить, остаешься ли ты со мной или уходишь. Так дальше продолжаться не может.

Авикус чуть подался вперед и положил ладонь на руку Маэла.

– Ты встретился с нашим странным соплеменником – Мариусом, ты рассказал ему о последних годах своего служения старым богам и о том, как утратил веру, и тем самым облегчил свои страдания. Но не стоит совершать новые глупости. Ты не должен ненавидеть Мариуса, обвиняя его в том, что произошло. Он был вправе искать свободы. А что до нашей прежней веры... Она умерла. Ее уничтожил Великий Огонь – и здесь ничего уже не поделаешь.

Маэл выглядел чрезвычайно удрученным.

А я тем временем размышлял, и мое сердце билось все чаще, пытаясь поспеть за рассудком.

«У меня в гостях двое бессмертных, но мы не можем предложить друг другу ни утешения, ни дружбы. Можем только наговорить гадостей и разойтись. И я опять окажусь в одиночестве. Останусь гордым Мариусом, который покинул Пандору. Буду сидеть в красивом доме и наслаждаться изысканной обстановкой – один, всегда один...»

Авикус не сводил с меня пристального взгляда, явно стараясь проникнуть в мой разум. Но, несмотря на поразительную силу Мысленного дара, он не смог прочесть мои мысли.

– Почему вы живете как бродяги?

– Потому что не можем иначе, – ответил Авикус. – Мы никогда не пробовали жить по-другому. Мы сторонимся общества смертных и приближаемся к ним только в часы охоты. Мы боимся, что нас обнаружат. Боимся огня.

Я кивнул.

– А в чем вы нуждаетесь, кроме крови? К чему стремитесь?

На лицо Авикуса набежала мрачная тень. Он страдал от боли, но всеми силами старался скрыть свои мучения – а может быть, заставить боль уйти.

– Похоже, мы не хотим ничего больше, – ответил он. – И ни к чему не стремимся. Просто потому, что слишком мало знаем.

– Хотите остаться со мной? – спросил я. – И многому научиться? – Я понимал, что мой вопрос прозвучал самонадеянно и дерзко. Но сказанного не воротишь, и потому я продолжил: – Вы увидите римские храмы: огромные сооружения, дворцы, в сравнении с которыми моя вилла покажется весьма скромным жилищем. Я могу показать, как держаться в тени, чтобы смертные вас не заметили; как быстро и бесшумно взбираться по стенам; как обойти весь город по крышам, ни разу не коснувшись земли.

Авикус пришел в изумление и бросил взгляд на Маэла.

Тот сидел сгорбившись, не говоря ни слова. Потом выпрямился и негромко, без прежнего напора, продолжил обвинительную речь:

– Если бы ты не рассказывал мне про всякие чудеса, я был бы сильнее. А теперь ты снова предлагаешь нам вкусить тех же удовольствий – сладкой жизни римлянина?

– Мне больше нечего предложить, – ответил я. – Впрочем, решать тебе. Поступай как знаешь.

Маэл покачал головой и заговорил снова, хотя трудно судить, кому он на этот раз пытался что-то объяснить – мне или в большей степени себе самому:

– Когда стало ясно, что ты не вернешься, выбрали меня. Я должен был стать новым богом. Но прежде всего следовало найти Бога Рощи, не погибшего в Великом Огне. Ведь мы по глупости уничтожили нашего доброго бога! Того, кто передал тебе силу.

Я сделал жест, означавший: да, действительно очень обидно.

– Мы бросились на поиски и известили о случившемся всех, кого могли, – продолжал Маэл. – Наконец пришел ответ из Британии. Там выжил один бог, очень древний, очень сильный.

Я взглянул на Авикуса, но в его лице ничто не дрогнуло.

– Однако нас предупредили, что обращаться к нему не следует, и советовали вообще отказаться от задуманного. Послания сбили нас с толку, но в конце концов мы решили, что стоит все-таки попытаться.

– И что ты почувствовал, узнав о своем избрании? – задал я жестокий вопрос. – Ведь ты знал, что будешь навеки заперт под корнями дуба, что больше не увидишь солнца, что будешь пить кровь только на великих празднествах в полнолуние.

Маэл долго смотрел прямо перед собой, словно не мог придумать достойного ответа, а потом заметил:

– Я же объяснил: ты меня развратил, перевернул мою душу.

– Ах вот как? – усмехнулся я. – Значит, ты испугался, почитатели культа вечных богов священной рощи тебя разочаровали, а я виноват.

– Не испугался, – возразил он сквозь зубы. – Я же говорю, ты меня развратил. – Маленькие, глубоко посаженные глазки яростно сверкнули. – Ты хоть знаешь, что значит ни во что не верить, не иметь бога, не знать истины?!

– Конечно знаю, – ответил я. – Я сам ни во что не верю. Считаю, это мудро. Я и в смертной жизни ни во что не верил. А тем более сейчас.

Авикуса передернуло.

Я был готов наговорить еще много грубых слов, но заметил, что Маэл собирается продолжать.

Уставившись, как и раньше, прямо перед собой, он вновь приступил к рассказу:

– Мы отправились в путешествие. Пересекли узкий пролив и поехали на север Британии, в зеленые леса, где встретились со жрецами. Они распевали наши гимны, соблюдали наши законы, знали нашу поэзию – в общем, были такими же друидами, как и мы, приверженцами Бога Рощи. Мы заключили друг друга в объятия.

Авикус внимательно следил за Маэлом.

Должен признаться, я с интересом слушал бесхитростное повествование Маэла, хотя на лице моем, уверен, застыло выражение безразличия.

– Я пошел в рощу, – рассказывал Маэл. – Деревья там были огромными и очень древними. Любое из них могло оказаться Великим Дубом. Наконец меня привели к цели. Я увидел дверцу, запертую на множество железных засовов, и догадался, что именно за ней живет бог.

Внезапно Маэл с тревогой взглянул на Авикуса, но тот жестом велел ему продолжать.

– Расскажи Мариусу, – мягко добавил он. – А вместе с ним узнаю обо всем и я.

Его тон был необыкновенно доброжелательным, и я почувствовал, как по моей безупречной коже пробежали мурашки.

– Жрецы предупредили, – сказал Маэл, – что если он заметит неискренность или какой-либо изъян, то просто убьет меня, сделав обычной жертвой. «Подумай хорошенько, – предостерегали они, – ибо бог видит все. Бог силен, но поклонению предпочитает страх и мстит, если видит в том необходимость, с величайшим наслаждением».

Готов ли был я увидеть столь странное чудо? – Глаза Маэла метали молнии. – Я все обдумал. Вспомнил твои слова, красочные описания: прекрасная вилла на берегу Неаполитанского залива, богато украшенные комнаты, теплый ветерок, шум разбивающихся о берег волн, великолепные сады... Помнишь, ты рассказывал про сады! «Смогу ли я выдержать вечную темноту, пить кровь, голодать между жертвоприношениями?» – спрашивал я себя.

Он сделал паузу и взглянул на Авикуса.

– Продолжай, – спокойно велел Авикус. Голос его звучал глухо.

Маэл повиновался.

– Потом ко мне обратился один жрец. Он отвел меня в сторону и сказал: «Маэл, наш бог зол. Наш бог просит крови даже тогда, когда не положено. У тебя хватит мужества предстать перед ним?»

Возможности ответить не представилось. Солнце садилось. Повсюду зажглись факелы. Вокруг собрались приверженцы Бога Рощи и жрецы, прибывшие вместе со мной из Галлии. Все подталкивали меня к дубу.

Уже возле самого дерева я потребовал, чтобы меня отпустили. Я прижал руки к стволу, закрыл глаза и, как в родной роще, начал молча молиться этому богу: «Я почитатель единственного истинного культа вечных богов священной рощи. Дашь ли ты мне Священную Кровь, дабы я смог вернуться домой и исполнить волю моего народа?»

Маэл снова замолчал. Как будто увидел нечто ужасное, сокрытое от моих глаз.

Авикус еще раз повторил:

– Продолжай. Маэл вздохнул.

– Из недр дуба до меня донесся безмолвный смех. А потом в мою голову проник исполненный злобы голос: «Сначала принеси мне кровавую жертву. Только тогда у меня хватит сил превратить тебя в бога».

Маэл опять умолк.

– Конечно, ты помнишь, Мариус, – через некоторое время заговорил он, – как добр был наш бог. Передавая тебе свое могущество, беседуя с тобой, он не испытывал ни гнева, ни ненависти.

Я кивнул.

– Но этот бог пылал злобой. – Маэл тяжело вздохнул. – Я передал жрецам его слова, и они в испуге отпрянули, неодобрительно качая головами.

«Нет, – сказали они, – он и так просит слишком много крови. Ему столько не положено. Он должен голодать между полнолуниями, ждать ритуалов и выйти из чрева дуба истощенным, ненасытным, как мертвые поля, дабы напитаться жертвенной кровью и набухнуть, как почки в весеннем лесу».

Что я мог сказать? Я попробовал переубедить их: «Чтобы сотворить бога, нужна сила. А ваш Бог Рощи обожжен Великим Огнем. Кровь помогает ему исцелиться. Почему бы не даровать ему еще одну жертву? Уверен, в ваших поселениях есть те, кто нарушил закон, – выберите кого-нибудь и приведите к дубу».

Они отступили еще дальше и в страхе молча уставились на дерево, на дверь и запоры.

Потом случилось ужасное. Из-за двери повеяло такой враждебностью, что я физически почувствовал на себе взгляд чьих-то злобных глаз.

Бог, обитавший внутри дуба, вложил в этот взгляд столько ожесточения, что мне показалось, будто он поднял меч, чтобы сразить меня наповал. Конечно, он использовал все свое могущество, чтобы я в полной мере ощутил силу его ненависти. И бог добился своего: он окутал меня такой яростью, что я напрочь утратил способность думать и действовать.

Жрецы тоже ощутили исходившие из дуба ненависть и злобу и убежали. Но я словно прирос к месту, не в силах пошевелиться и сделать хоть шаг. Завороженный древним волшебством, я не сводил взгляда с дерева. Бог, стихи, песни, жертвоприношения вдруг стали пустыми словами. Я твердо знал лишь одно: внутри дуба скрывается могущественное существо. И не пожелал убежать от него прочь. Вот тогда-то и родилась моя коварная заговорщицкая душонка!

Маэл умолк, тяжело вздохнул и обратил на меня пристальный взгляд.

– О чем ты? – спросил я. – Какие заговоры? Ты и раньше беседовал с добрым богом вашей рощи! Ты видел, как он каждое полнолуние принимает жертву – и до Великого Огня, и после. Ты видел меня после перерождения. Ты же сам говорил. Чем же тебя так потряс тот бог?

Маэл выглядел растерянным, чувствовалось, что он необычайно взволнован. Наконец, все так же глядя прямо перед собой, он заговорил:

– Бог не просто злился, Мариус. У него был собственный замысел!

– Тогда почему ты не испугался?

В комнате повисла тишина. Я действительно пребывал в недоумении.

Я взглянул на Авикуса в надежде получить подтверждение своей догадке: тем богом был Авикус? Но задать вопрос напрямую казалось мне непозволительным. Но ведь именно Авикус, как было сказано раньше, передал Маэлу Темную Кровь. Оставалось одно – ждать.

Наконец Маэл хитро посмотрел на меня и ядовито усмехнулся.

– Бог хотел выбраться из дуба. И я знал, что в обмен на помощь он передаст мне Темную Кровь!

– Вот как? – Я не смог сдержать улыбку. – Хотел выбраться? Ну конечно.

– Я вспомнил, как сбежал ты, – сказал Маэл, сверкая глазами, – всемогущий Мариус, цветущий, переполненный жертвенной кровью. Я вспомнил, как быстро ты умчался! И подумал, что смог бы сбежать так же, как ты! Да-да, именно так. Пока я размышлял, из глубины дуба снова донесся голос – он обращался только ко мне, тихо и вкрадчиво: «Подойди поближе...» Я прижался лбом к дереву. «Расскажи мне о Мариусе, – продолжил голос, – о том, как он сбежал. Расскажи. А взамен я передам тебе Темную Кровь, и тогда мы уйдем вместе».

Маэл задрожал.

Но Авикус, казалось, смирился с неизбежным – видимо, он много об этом размышлял.

– Теперь ясно, – сказал я.

– Все так или иначе связано с тобой, – ответил Маэл. Он совсем по-детски погрозил мне кулаком.

– Сам виноват, – сказал я. – Ты похитил меня из прибрежной таверны в Галлии. Ты связал наши судьбы. Не забывай, это ты держал меня в плену. Но рассказ помогает тебе успокоиться. Тебе нужно выговориться. Продолжай.

Мне показалось, что еще секунда – и он в припадке гнева набросится на меня. Но Маэл лишь еще больше нахмурился, покачал головой и заговорил:

– Предложение, сделанное богом, предрешило мою судьбу. Я тотчас велел жрецам привести жертву. Времени на споры не оставалось. Нужно было проследить, чтобы приговоренного преступника передали богу. А я должен был войти вместе с жертвой внутрь дерева. Я не боялся. И велел всем поторопиться, поскольку нам с богом понадобится вся ночь.

Они потратили чуть ли не час в поисках обреченного, но в конце концов привели его ко мне, связанного и рыдающего, и с превеликим опасением отперли дверь.

Я всем существом ощущал гнев, переполнявший бога. Я ощущал, насколько он голоден. Сжав в руке факел, я подтолкнул вперед приговоренного к смерти беднягу и переступил порог. Мы очутились в полом стволе.

Маэл перевел взгляд на Авикуса.

А я кивнул, слегка улыбнувшись, показывая тем, что мне известно, как мог выглядеть дуб изнутри.

– Передо мной стоял Авикус. – Маэл по-прежнему смотрел на своего спутника. – Должен признать, с тех пор он внешне почти не изменился. Бог, точнее Авикус, стремительно бросился на смертника и быстро, тем самым проявив своего рода милосердие по отношению к жертве, выпил всю его кровь и отбросил труп в сторону.

Потом Авикус выхватил из моих рук факел и повесил его на стену в опасной близости от деревянной стенки. Крепко держа меня за плечи, он приказал: «Расскажи мне о Мариусе, расскажи, как он сбежал из священного дуба. Рассказывай! Или я тебя убью!»

Маэл невидящим взглядом уставился в пространство.

Но в лице Авикуса не дрогнул ни один мускул. Он лишь кивнул, подтверждая, что именно так все и было.

– Мне было больно, – сказал Маэл. – Уверенный, что еще немного – и бог сломает мне плечо, и зная, что он может прочесть мои мысли, я заговорил: «Дай мне Темную Кровь, и мы с тобой сбежим, как ты обещал. Никакой тайны я не знаю. Мы убежим по кронам деревьев».

«Но ты повидал мир, – ответил он. – Я же ничего не знаю, ибо веками сидел взаперти. Египет я помню смутно. И смутно помню Великую Мать. Ты должен меня направлять. Поэтому я поделюсь с тобой своей силой».

Он выполнил обещание: сделал меня могущественным. Потом мы прислушались к звукам, доносившимся снаружи, где собрались жрецы и почитатели Бога Рощи. Обнаружив, что они не ожидают никакого подвоха и совершенно не готовы к нашему побегу, мы объединили усилия и выбили дверь.

Вспомнив о тебе, Мариус, мы взобрались на верхушки деревьев. Преследователи остались вдалеке, и перед рассветом мы уже охотились в поселении, расположенном за много миль от священной рощи.

Маэл откинулся на спинку кресла, как будто исповедь оставила его совершенно без сил.

Ни терпение мое, ни гордыня не позволяли мне уничтожить его на месте, но я подивился, как ловко он приплел меня к своей истории. Я посмотрел на Авикуса, бога, веками обитавшего в дереве, и тот ответил мне спокойным взглядом.

– С тех пор мы не расстаемся, – понизив голос, продолжил свою повесть Маэл. – Мы охотимся в крупных городах, потому что так проще и потому что гибель римлян, которые пришли завоевывать наши земли, не вызывает у нас сочувствия. Мы охотимся в Риме, потому что это самый большой город.

Я ничего не ответил.

– Иногда мы встречаем себе подобных. – Маэл стрельнул в меня взглядом. – Бывает, и драться приходится – иначе они не оставляют нас в покое.

– Отчего же? – спросил я.

– Они были Богами Рощи, так же как Авикус. Они обгорели, но выжили и теперь жаждут получить сильную кровь. Ты, конечно, тоже с ними сталкивался. Они наверняка к тебе приходили. Не думаю, что тебе удавалось столько лет от них скрываться.

Я вновь промолчал.

– Но мы умеем защищаться, – продолжал он. – У нас есть укрытия, а охота на смертных – увлекательное развлечение. Что еще сказать?

И в самом деле, добавить ему было нечего.

Я подумал о своем существовании, о жизни, заполненной чтением, странствиями, поисками ответов на множество вопросов, и испытал по отношению к Маэлу жалость, смешанную с презрением.

Покосившись на Авикуса, я был удивлен и тронут выражением его лица. На Маэла бывший кровавый бог смотрел с задумчивым состраданием, но при взгляде на меня его лицо оживилось.

– А ты, Авикус, каким ты видишь мир? – спросил я. Маэл вскипел от злости, вскочил с кресла и бросился ко мне, выставив вперед руку, словно собрался ударить.

– И это все, что ты можешь сказать, выслушав мою историю? – вопросил он. – Ты обращаешься к нему и спрашиваешь, каким он видит мир?

Я не ответил. Я сознавал, что совершил ошибку, но сделал это непреднамеренно, хотя в душе, несомненно, мечтал его оскорбить. И вот, добился своего.

Авикус поднялся на ноги и отвел Маэла в сторону.

– Успокойся, мой дорогой, – ласково произнес он, усаживая своего младшего соплеменника в кресло. – Давай еще поговорим, прежде чем расстанемся с Мариусом. До утра далеко. Прошу тебя, уйми свой гнев.

И тогда я понял, почему Маэл так разъярился. Отнюдь не из-за отсутствия, по его мнению, внимания и интереса с моей стороны. Маэла не проведешь. В нем говорила ревность. Он решил, что я хочу увести у него спутника.

Как только Маэл опустился в кресло, Авикус посмотрел на меня почти с теплотой.

– Мир полон чудес, Мариус, – безмятежно сказал он. – Я чувствую себя как внезапно прозревший слепой. Я ничего не помню из смертной жизни – знаю только, что провел ее в Египте. Но родом я из других стран. Я боюсь туда возвращаться. Боюсь, что там затаились старые боги. Мы путешествуем по всей империи, но в Египет не заглядываем. А там столько интересного!

Маэл еще не избавился от подозрений. Он завернулся в грязный, разорванный плащ, всем своим видом показывая, что в любой момент готов встать и уйти.

В отличие от него Авикус, такой же босой оборванец, чувствовал себя, казалось, совершенно комфортно.

– Мы редко сталкиваемся с теми, кто пьет кровь, – сказал Авикус, – но каждый раз, когда это случается, я опасаюсь, что они узнают во мне бога-отступника, покинувшего тех, кто в него верил. – Он говорил с такой силой и уверенностью, что я даже удивился. – Однако этого не происходит. Иногда они упоминают о Великой Матери и древних верованиях, о далеких временах, когда боги пили только кровь преступников. Но на самом деле им известно меньше, чем мне.

– А что известно тебе, Авикус? – напрямую спросил я. Он поразмыслил, словно не был до конца уверен, стоит ли говорить правду. И все же сказал, обратив на меня невинный взгляд широко раскрытых глаз:

– Кажется, меня к ней водили.

Маэл резко повернулся, как будто собирался ударить его за откровенность, но Авикус продолжал:

– Она была красавицей. Но я не смел поднять глаза и плохо ее рассмотрел. Кто-то произносил речи, слышались жутковатые распевы. Я точно знаю, что был уже взрослым мужчиной и подвергся унижениям. Обещанные почести обернулись оскорблениями. Остальное мне, должно быть, приснилось.

– По-моему, мы засиделись в гостях, – неожиданно сказал Маэл. – Я пошел.

Он поднялся, и Авикус неохотно последовал его примеру. Между мной и Авикусом неожиданно возникла безмолвная тайная связь, и Маэл ничего не мог с этим поделать. Думаю, Маэл все понимал и едва сдерживал бешенство, но что сделано, то сделано.

– Благодарю за гостеприимство, – сказал Авикус, протягивая руку с почти веселым выражением лица. – Иногда я припоминаю смертные обычаи. Кажется, люди пожимают друг другу руки?

Маэл побледнел от гнева.

Конечно, мне многое хотелось сказать Авикусу, но я понимал, что в данный момент беседа совершенно невозможна.

– Как вы могли видеть, – обратился я к обоим гостям, – я веду образ жизни, присущий смертному, и пользуюсь всеми удобствами. В моем доме всегда есть книги, я занимаюсь исследованиями. Когда-нибудь я отправлюсь в путешествие по империи, но сейчас предпочитаю оставаться в Риме, моем родном городе. Меня интересуют только знания и то, что я вижу своими глазами.

Я перевел взгляд с одного на другого.

– Если хотите, можете жить точно так же, – сказал я. – И непременно возьмите у меня чистую одежду. Я с удовольствием обеспечу вас всем необходимым. И наденьте удобные сандалии. Если захотите найти дом, уютное жилье, где можно проводить часы досуга, я помогу его купить. Прошу вас, не отказывайтесь.

В глазах Маэла сверкала ненависть.

– Еще бы! – От злости его голос не поднимался выше свистящего шепота. – Что же ты не предложишь нам виллу на берегу Неаполитанского залива, с мраморными балюстрадами и видом на синее море?

Авикус посмотрел мне в глаза. Было видно, что в его сердце нет зла и он искренне тронут моими словами.

Но что это могло изменить?

Я замолчал.

Спокойствие, порожденное гордостью, дрогнуло. Вернулся гнев, а с ним и слабость. Я вспомнил гимны друидов, и мне вдруг нестерпимо захотелось наброситься на Маэла и разорвать его, как это ни противно, в клочья.

Придет ли Авикус ему на помощь? Скорее всего. А если нет? А если я, испивший крови царицы, окажусь сильнее их обоих?

Я взглянул на Маэла. Самое интересное, что он меня не боялся.

И ко мне вернулась гордость. Я не мог опуститься до заурядной драки, особенно такой, которая станет зрелищем чудовищным и отвратительным и в которой я могу проиграть.

«Нет, я слишком мудр, слишком добросердечен, – убеждал я себя. – Я Мариус, наказывающий злодеев, а он всего лишь глупый Маэл».

Гости направились к выходу в сад, а я все не мог найти нужные слова.

Авикус обернулся и сказал:

– Прощай, Мариус. Прими мою благодарность, я тебя не забуду.

Его слова потрясли меня до глубины души.

– Прощай, Авикус.

Они исчезли в ночи. Постепенно замер вдали и звук их шагов, уловить который мог только сверхъестественный слух вампира.

Я сел, раздавленный одиночеством, скользя взглядом по полкам бесчисленных книжных шкафов, по бумагам, разложенным на письменном столе, по чернильнице, стоявшей рядом, по картинам на стенах... Да, нужно непременно помириться с Маэлом, чтобы Авикус стал моим другом.

Я должен пойти за ними и умолять их остаться. Нам есть о чем поговорить! Они нужны мне не меньше, чем друг другу. Не меньше, чем Пандора.

Но я вновь поддался самообману. И виной тому был гнев. Я хочу, чтобы ты это понял. Я лгал самому себе, неоднократно повторяя одну и ту же ошибку. Я жил во лжи, потому что не в силах вынести слабость гнева и признать безрассудность любви.

Я продолжал обманывать себя и других. В глубине души я сознавал это, однако не желал признаваться даже самому себе.