Кровь и золото Райс Энн

– Мы сражаемся с теми, кто стремится отнять у нас Рим, – заявил он. – И побеждаем. Тебе это хорошо известно. Мы силой выгоняем их из города.

– Знаю, – ответил я. – Но потом появляются новые вампиры-христиане, и их становится все больше. Они поклоняются дьяволу, змию, сатане. Они придут снова.

– Нам-то что? – с отвращением сказал Маэл. – Зачем им Священные Прародители?

Я помолчал. А потом... Потом правда вырвалась наружу сама собой – с ненавистью и злобой. И я уже не мог защитить от нее ни их, ни себя.

– Ладно, – сказал я, – раз уж вы так много знаете, объясняю вам следующее: Мать и Отец нужны многим. На Востоке есть вампиры, которым известно об их существовании. Этим вампирам нужна первородная кровь. Они верят в ее могущество. Нет крови сильнее. Но Мать и Отец способны двигаться и могут себя защитить. Тем не менее воры никогда не прекратят поиски и готовы уничтожить всякого, кто скрывает божественную чету. За долгие годы мне довелось повидать немало жаждущих испить из первородного источника.

Они молчали.

– Вам не следует пытаться узнать больше о Матери и Отце, – продолжал я. – Или вы хотите постоянно подвергаться опасности и каждую минуту ожидать нападения? Хотите, чтобы тайну вырвали у вас из самого сердца?

Я пристально посмотрел в глаза Маэлу.

– Быть посвященным в тайну Матери и Отца означает быть обреченным на вечные мучения. Это поистине проклятие.

Наступила тишина, но было ясно, что Маэл долго молчать не сможет. И действительно. Лицо его вдруг вспыхнуло, и он дрожащим голосом произнес:

– А ты пил первородную кровь?

Я видел, что Маэла медленно, постепенно охватывает гнев и он вот-вот потеряет самообладание.

– Ведь ты пил ее кровь? – повторил он вопрос.

– Успокойся, Маэл, – попытался утихомирить друга Авикус. Но тщетно.

– Пил! Пил! – в бешенстве вскричал Маэл. – И знаешь, где скрываются Отец и Мать!

Мгновенно вскочив с кресла, он бросился на меня и схватил за плечи.

Должен сказать, я не любитель рукопашных схваток, но Маэл разъярил меня донельзя, и я оттолкнул его с такой силой, что он пролетел через всю комнату и ударился о стену.

– Что ты себе позволяешь? – гневно спросил я, стараясь говорить тише, дабы не привлечь внимание смертных. – Мне следовало бы убить тебя на месте – сразу бы стало спокойнее на душе. Разрезать на кусочки, чтобы ни один колдун не собрал. Будь ты проклят!

Меня трясло от гнева, и чувство это, отнюдь мне не присущее, вызывало в душе протест.

Маэл, похоже, не успокоился: во взгляде его по-прежнему горела ярость.

– Мать и Отец у тебя! – с жаром выкрикнул он. – Ты испил крови Матери. Сразу видно! Интересно, как ты скроешь это от других, если от меня скрыть не можешь?

– Тогда ты умрешь, – встав с кресла, сказал я. – Тебе все известно, и я не позволю, чтобы ты разболтал мою тайну.

Я двинулся в его сторону.

Но Авикус, следивший за нашей перепалкой с широко раскрытыми от ужаса глазами, вскочил и встал у меня на пути.

Маэл тем временем выхватил кинжал и приготовился к схватке.

– Нет, Мариус, стой! – воскликнул Авикус. – Мы должны помириться. Нам нельзя враждовать. Не ссорься с Маэлом. Кончится тем, что вы покалечите друг друга и еще больше друг друга возненавидите.

Маэл с кинжалом наготове поднялся с пола. Выглядел он нелепо. Мне показалось, что бывший жрец друидов не умел обращаться с оружием и не очень представлял себе, как пользоваться своими сверхъестественными способностями. Если так, то справиться с ним будет несложно, подумал я. Признаюсь, перспектива драки меня вообще не прельщала, однако я холодно взглянул на Авикуса и решительно произнес:

– Прочь с дороги! Я убью его!

– В этом-то все и дело, – ответил Авикус. – Я не уйду, и тебе придется иметь дело с нами обоими, а двоих ты не победишь.

Я не нашелся что ответить и долго в нерешительности смотрел то на него, то на Маэла с кинжалом в руках, а потом в полном отчаянии вернулся к столу и уронил голову на руки.

Я вспоминал ту ночь в далекой Антиохии, когда мы с Пандорой разгромили компанию вампиров-христиан, по глупости зашедших в наш дом с разговорами о Моисее, поднявшем в пустыне знамя с изображением змеи, о египетских тайнах и многих других на первый взгляд чудесных и загадочных вещах. Я вспоминал, сколько крови было пролито за прошедшие века, сколько тел сожжено. А еще я думал, что эти двое, хотя мы годами практически не виделись и не разговаривали, оставались моими единственными спутниками в Риме. В голову приходили какие-то важные мысли, но я старался сосредоточиться только на Маэле и Авикусе.

Наконец я поднял голову, оглядел обоих и обернулся к окну.

– Я готов драться, – нетерпеливо заявил Маэл.

– И чего ты добьешься? Надеешься вырезать из моего сердца тайну Матери и Отца?

Авикус сел в кресло, стоявшее по другую сторону стола и предназначенное для посетителей.

– Мариус, они неподалеку от Рима. Я знаю это уже давно. Ты частенько уходишь в холмы, всегда в одно и то же уединенное место. Я следил за тобой с помощью Мысленного дара, пытаясь понять, что заставляет тебя посещать столь глухой, заброшенный уголок. Теперь я понимаю, что ты навещаешь Мать и Отца. Доверься мне и поделись своей тайной. Впрочем, ты можешь сделать это и молча.

– Нет! – подскакивая к нам, вмешался в разговор Маэл – Говори, Мариус, или я тебя уничтожу! А мы с Авикусом сами отправимся туда и найдем Мать и Отца.

– Ни за что! – впервые вспылил Авикус. – Хватит болтать глупости! – Он покачал головой. – Только вместе с Мариусом.

– Предупреждаю еще раз, – холодно произнес я, – они вполне могут за себя постоять. Я сам был тому свидетелем. Только они решают, кому позволят испить Могущественной Крови, а кому – нет. Но если они откажут тебе в этом, ты умрешь.

Я помолчал, прежде чем продолжить:

– Однажды один могущественный бог с Востока пришел в Антиохию, силой вломился в святилище и попытался испить крови Матери. Но, когда он наклонился, чтобы вонзить клыки в горло Акаши, она раздавила его голову и усилием мысли направила к изувеченному телу огонь от горевших повсюду ламп. От бога не осталось и следа. Поверь, это правда. – Я вздохнул. Гнев утомил меня. – Теперь, после всего сказанного, я, если пожелаете, провожу вас в святилище.

– Но ты же пил ее кровь! – возразил Маэл.

– Какой же ты непонятливый! – возмутился я. – Ты слышал, что я сказал? Она может тебя уничтожить. Это не значит, что именно так и случится: никому не дано предугадать, как она поступит. А кроме того, рядом с ней царь. Какова будет его воля? Не знаю. Но я вас отведу, раз обещал.

Видно было, что Маэл твердо решил встретиться с нашими Священными Прародителями и его уже не остановить. Авикус же очень испугался и стыдился собственного страха.

– Идем же! – Глаза Маэла горели от возбуждения. – У меня нет выбора. Я был ее жрецом. Я служил ее богу. Я должен ее увидеть. И не надо меня запугивать – я все равно не отступлю.

Я кивнул и, жестом попросив их подождать, открыл двери в обеденный зал. Гости беззаботно веселились. Ну и хорошо. Двое смертных радостно встретили неожиданное появление хозяина дома, но тут же обо мне позабыли. Полусонный раб апатично разливал ароматное вино.

Я вернулся к Авикусу и Маэлу.

Втроем мы вышли на ночные улицы, и по дороге к святилищу мне стало ясно, что ни Маэл, ни Авикус так и не научились использовать свои способности в полную силу. Я велел им двигаться побыстрее, особенно в тех местах, где нас никто не мог увидеть, и очень скоро оба повеселели, осознав, какие сверхъестественные преимущества им дарованы.

У входа в святилище я продемонстрировал своим спутникам тяжелую гранитную дверь и пояснил, что открыть ее не сможет даже целая толпа смертных, а затем зажег факел и повел их вниз по каменной лестнице.

– Мы на священной территории, – заметил я, перед тем как отпереть бронзовые двери. – Не забывайте, тон ваш должен быть почтительным, лишнего не болтайте и не вздумайте говорить о Матери и Отце так, будто они вас не слышат.

Мои спутники стояли словно завороженные.

Я открыл двери, засветил прикрепленный к стене факел и подвел Маэла и Авикуса к возвышению.

В помещении царил идеальный порядок, да я иного и не ожидал.

Акаша и Энкил сидели, как всегда положив руки на колени. Их прекрасные, обрамленные черными волосами лица не отражали ни единой мысли, ни единой заботы.

Глядя на них, никто бы не догадался, что внутри этих холодных, неподвижных статуй по-прежнему теплилась жизнь.

– Мать и Отец, – отчетливо произнес я, поднимая как можно выше факел, – я привел двух посетителей, умолявших о встрече с вами. Их имена Маэл и Авикус. Они почитают вас и преклоняются перед вами.

Маэл опустился на колени – совсем как христианин. Он простер руки и начал молиться на языке жрецов-друидов, превознося красоту царицы, пересказывая ей повести о древних богах и священных рощах. И потом испросил ее крови.

Авикус содрогнулся. Я, по-моему, тоже.

А в глазах царицы промелькнуло нечто похожее на чувство. Или мне показалось?

Воцарилось неловкое молчание.

Маэл поднялся и направился к возвышению.

– Царица, – ровным голосом обратился я к Великой Матери, – Маэл со всем смирением просит позволения испить из первородного источника.

Он сделал последний шаг, отважно, но с любовью склонился над царицей и приблизил губы к ее шее.

Мне казалось, что ничего страшного не случится и Акаша позволит Маэлу исполнить задуманное. Она не изменила позу, руки по-прежнему неподвижно лежали на коленях, а остекленевшие глаза смотрели в пространство, словно все происходящее не имело к ней никакого отношения.

Но внезапно могучий, широкий в кости Энкил, будто деревянная машина, приводимая в действие колесами и шестеренками, с чудовищной скоростью повернулся к нам боком и резко выбросил вперед правую руку.

Я ринулся вперед, обхватил Маэла и, едва увернувшись от карающей длани, оттащил его от Акаши и уволок в угол.

– Стой здесь и не шевелись, – прошептал я и вновь повернулся лицом к Матери и Отцу.

Энкил все так же сидел вполоборота ко мне, вытянув руку и глядя перед собой пустыми глазами, как если бы не понимал, куда вдруг исчез объект его гнева. Сколько раз, одевая их, ухаживая за их телами, я наблюдал то же самое безучастное пренебрежение!

Скрывая страх, я поднялся на возвышение и умоляющим голосом обратился к Энкилу:

– Мой повелитель, все закончилось, вас никто больше не потревожит.

Я взял дрожащими пальцами его руку и аккуратно вернул ее на место. Что самое жуткое – лицо царя абсолютно ничего не выражало. Потом я положил руки ему на плечи и начал медленно, осторожно поворачивать торс. Вернув Энкила в прежнее положение, я старательно расправил тяжелое золотое ожерелье, аккуратно распрямил пальцы и разгладил каждую складочку на юбке.

Все это время царица оставалась безмятежной, как будто последние события ее не касались. Однако потом я заметил пятнышки крови на ее льняном одеянии, и первой мыслью, пришедшей в голову, было: «Нужно сменить платье при первой же возможности».

Но алые капли ясно свидетельствовали о том, что Акаша позволила поцеловать себя, а Энкил воспротивился этому. Очень интересно! Значит, когда я в последний раз пил ее кровь, именно Энкил отбросил меня на пол.

Времени на раздумья, однако, не оставалось: следовало как можно быстрее увести из святилища Авикуса и Маэла.

Лишь когда все мы оказались в безопасности – в ярко освещенной библиотеке моей виллы, – я позволил себе излить гнев на Маэла.

– Два раза спасал я твою жалкую жизнь, – говорил я, – и, вне всякого сомнения, еще об этом пожалею. Не нужно было приходить к тебе на выручку в ту ночь, когда вы с Авикусом попали в переделку и он прибежал ко мне за помощью. Не нужно было мешать царю сегодня – пусть бы он размозжил твою дурную голову. Запомни: я тебя презираю. И ничто в целом свете не изменит мое мнение. Ты безрассуден, упрям и одержим своими страстями.

Авикус сидел, склонив голову, и молча кивал в знак согласия.

А что до Маэла, он застыл в углу, положив руку на кинжал, и с завистью разглядывал меня, не говоря ни слова.

– Убирайся из моего дома, – процедил я сквозь зубы. – А если тебе жизнь надоела, пойди и разбуди Мать и Отца. Дорогу в святилище теперь знаешь. Но, как ты мог убедиться, при всей своей древности и бессловесности Священные Прародители способны одним пальцем раздавить любого, кто осмелится делать что-то против их воли.

– Ты даже не представляешь всю тяжесть своей вины! – не унимался Маэл. – Как ты смел скрывать их от всех нас?

– Пожалуйста, помолчи, – попросил Авикус.

– Нет, молчать я не буду! – заявил бывший жрец. – Ты, Мариус, похитил царицу и держишь ее у себя, как свою собственность! Ты запер ее в разукрашенном храме, словно деревянного римского божка! Да как ты смеешь так поступать?

– Глупец! – ответил я. – А что предлагаешь ты? Прекрати врать. Тебе нужно то же, что и всем: ее кровь! И что ты собираешься сделать, узнав, где она находится? Выпустить ее? Зачем? Когда? Каким образом?

– Прошу вас, хватит, – повторил Авикус. – Маэл, умоляю тебя, давай уйдем.

– А что хотели сделать змеепоклонники, прослышав о моей тайне? – продолжал я, не помня себя от ярости. – Представь себе, что могло случиться, если бы они завладели царицей, получили ее кровь и стали сильнее нас. Или если бы все человечество восстало против нас и устроило охоту, чтобы уничтожить наш род. Нет, ты, ненормальный самовлюбленный дурак, даже вообразить не можешь, какие несчастья обрушились бы на этот мир, узнай о ней все и вся!

Передо мной вырос расстроенный Авикус и умоляюще поднял руки.

Но меня было не остановить. Шагнув в сторону, я оказался лицом к лицу с разъяренным Маэлом и в который раз попытался его вразумить.

– Только подумай, что произойдет, если Мать и Отец вновь окажутся под палящими лучами солнца, если повторится Великий Огонь, от которого уже пострадал Авикус! – возмущался я. – Ты бы хотел закончить свою жизнь в агонии по прихоти третьего лица?

Авикус опять встал между нами.

– Прошу тебя, Мариус, позволь мне увести Маэла. – Голос его был исполнен печали и муки. – Мы покинем твой дом и, обещаю, больше не доставим тебе хлопот.

Я повернулся к ним спиной. Я слышал, как уходит Маэл, но Авикус колебался. Внезапно он обнял меня и коснулся губами моей щеки.

– Уходи, – прошептал я, – пока твой безумный друг из ревности сгоряча не вонзил мне нож в спину.

– Ты показал нам великое чудо, – так же шепотом сказал он. – Дай ему время поразмыслить, пусть он найдет способ уместить величие у себя в голове.

Я улыбнулся.

– А я больше никогда не захочу их видеть, – продолжал Авикус. – Слишком тяжелое зрелище.

Я кивнул.

– Но позволь мне приходить по вечерам, – едва слышно попросил он. – Я буду молча стоять в саду и смотреть через окно, как ты расписываешь стены.

Глава 8

Время неслось слишком быстро.

В Риме только и говорили, что о потрясающем восточном городе Константинополе. Все больше знатных патрициев покидали Рим, поддавшись далеким чарам. После смерти Константина Великого воинственным императорам, казалось, не будет конца. А натиск на границы империи оставался по-прежнему невыносимым, что требовало проявления абсолютной преданности от всех сторонников императорской власти, особенно от тех, кто занимал высокое положение в обществе и имел на него влияние.

Появился один интересный чудак – Юлиан, впоследствии известный как Апостат. Он пытался восстановить язычество, но потерпел фиаско. Несмотря на свои религиозные фантазии, он оказался отважным и умелым солдатом и погиб вдали от Рима в битве с неутомимыми персами.

Готы, вестготы, германцы, персы – кто только не совершал набеги на империю! Красивые богатые города со всеми их гимнастическими залами, театрами, философскими школами и храмами пали под натиском племен, понятия не имевших ни о воспитании, ни о философии, ни о поэзии, ни об изяществе и изысканности. Издревле принятые ценности нашей жизни были им абсолютно чужды.

Варвары разорили даже Антиохию, наш с Пандорой дом, – мне невыносимо было думать об этом.

Один лишь Рим, казалось, был неподвластен подобным кошмарам. Даже видя, как вокруг один за другим рушатся дома, родовитые граждане Вечного города не теряли уверенности в том, что он избежит печальной участи.

Я же продолжал задавать пиры для непризнанных и отверженных, часами просиживал над страницами своего дневника, поверяя ему свои мысли, или вновь и вновь покрывал росписями стены.

Весть о смерти кого-либо из завсегдатаев моих празднеств каждый раз заставляла меня нестерпимо страдать. Однако я понимал, что никто из них не избежит этой участи, и потому прилагал все усилия, чтобы компания постоянно пополнялась новыми гостями и всегда была многочисленной.

Что бы ни вытворяли гости – накачивались ли вином до бесчувствия или в каком-нибудь уголке сада исторгали из себя все выпитое и съеденное, – я упорно продолжал упражняться в живописи. Дом мой производил, наверное, совершенно безумное впечатление: горящие повсюду лампы, хозяин, с помощью кистей и красок воплощающий в жизнь свои фантазии, хохочущие гости, поднимающие бокалы за его здоровье, музыка, не смолкающая до рассвета...

Поначалу я опасался, что присутствие Авикуса, тайком наблюдавшего за моей работой, будет отвлекать меня, но быстро привык к тому, что он проскальзывает в сад и бродит где-то неподалеку. Сознание того, что рядом находится существо, способное по-своему разделить со мной долгие бессмертные ночи, приносило в душу умиротворение.

Я продолжал рисовать богинь: Венеру, Ариадну, Геру – и постепенно смирился с тем, что в их облике непременно присутствует образ Пандоры. Однако мужчинам-богам тоже нашлось место на стенах моей виллы. В особенности меня вдохновлял Аполлон, но привлекали и другие мифологические персонажи: Тезей, Эней, Геракл... Время от времени я перечитывал сочинения Овидия, Гомера и Лукреция, заимствуя сюжеты у этих поистине гениальных поэтов, а порой придумывал собственные сценки.

Тем не менее истинное утешение приносили мне только нарисованные на стенах сады – мне казалось, что я действительно бродил когда-то под сенью их деревьев и с тех пор они оставались в моем сердце.

В общем, я упорно рисовал, а поскольку дом мой был выстроен как вилла, а не как закрытое городское здание с атриумом внутри, Авикус имел возможность свободно гулять по саду и наблюдать за моей работой. Интересно, повлияло ли его присутствие на мое творчество?

Больше всего меня трогала его преданность. Равно как и его молчаливая почтительность. Не проходило и недели, чтобы он не провел хотя бы одну ночь в моем саду. А зачастую я ощущал его присутствие в течение пяти-шести ночей кряду. Бывало и дольше.

Разумеется, мы не перемолвились и словом. Молчание придавало нашему союзу своеобразную утонченность. Однажды мои рабы заметили его и в тревоге поспешили ко мне, дабы сообщить о присутствии в саду постороннего, но я быстро положил конец их беспокойству.

В те ночи, когда я навещал Тех, Кого Следует Оберегать, Авикус меня не сопровождал. Должен признаться, что, расписывая в одиночестве стены святилища, я чувствовал себя намного свободнее. Однако в такие моменты меня сильнее, чем когда-либо, одолевала меланхолия.

Отыскав удобное местечко за возвышением, позади божественной четы, я в моменты уныния частенько забирался в самый угол и засыпал там перед восходом солнца, не пробуждаясь даже с наступлением следующей ночи. Я чувствовал себя совершенно разбитым. Ничто в целом мире не могло принести облегчения. В голову лезли жуткие мысли о судьбе империи.

Но потом я вспоминал Авикуса, поднимался, стряхивал с себя апатию, возвращался в город и снова начинал работать над фресками.

Не знаю, сколько лет провел я таким образом.

Впрочем, важны не даты и сроки, а то, что в заброшенных катакомбах снова обосновалась группа вампиров-сатанистов, по обычаю убивавших невинных людей. Они наводили ужас на смертных. Совершенно не заботясь о сохранении тайны существования тех, кто пьет кровь, они своим поведением повергали в ужас смертных, и в результате по городу поползли страшные слухи.

Я надеялся, что Маэл с Авикусом уничтожат и эту шайку кровопийц, что не составило бы труда, ибо поклонники сатаны были слабыми и совершали много ошибок.

Но однажды Авикус пришел ко мне и объяснил сложившуюся ситуацию, заставив увидеть ее в совершенно ином свете. Не понимаю, почему я сам не осознал это давным-давно.

– Сатанисты всегда молоды, – сказал он, – среди них не найдешь ни одного, чье перерождение состоялось после тридцати – сорока лет. Все они прибывают с Востока и утверждают, что ими правит дьявол, а поклоняясь дьяволу, они служат Христу.

– Это для меня не новость, – отозвался я, не отрываясь от своего занятия.

Я продолжал рисовать, словно Авикуса не было рядом, но вел себя так не из желания его обидеть, а оттого, что давно уже устал от поклонников сатаны – ведь именно из-за них я лишился Пандоры.

– Видишь ли, Мариус, этих смертоносных посланцев наверняка отправляет сюда кто-то из старейших, делая из них своих шпионов. И в первую очередь нам нужно уничтожить это древнее существо.

– Интересно, каким образом? – спросил я.

– Мы хотим завлечь его в Рим, – ответил Авикус. – И хотим попросить тебя о помощи. Давай сегодня спустимся вместе в катакомбы и сообщим юнцам, что ты их друг.

– С ума сошел? – воскликнул я. – Не понимаешь разве, что им известно о существовании Матери и Отца? Забыл, что я рассказывал?

– Мы собираемся убить их всех до последнего. – За моей спиной неожиданно вырос Маэл. – Но для полного успеха необходимо заманить сюда старейшего.

– Идем с нами, Мариус, – настойчиво убеждал меня Авикус. – Ты нам нужен, без твоего красноречия не обойтись. Уверь их в том, что сочувствуешь их воззрениям. Но скажи, что позволишь им остаться в Риме, только если они приведут своего главаря. Мы с Маэлом не сможем произвести должное впечатление. И это не пустая лесть, а правда.

Я долго стоял с кистью в руке и размышлял: «Соглашаться или нет?»

И в конце концов пришел к выводу, что не могу пойти на такой шаг.

– Не проси меня, – сказал я Авикусу. – Заманивайте его сами. А когда он будет здесь, дайте мне знать, и я обещаю, что приду и помогу.

На следующую ночь Авикус вернулся.

– Сатанисты истинно дети, – сообщил он. – Они с удовольствием рассказали о своем главаре и указали даже место, где он обитает, – в пустыне на севере Египта. Он, несомненно, пострадал от Великого Огня и поведал им историю Великой Матери. Жаль их убивать, но они мечутся по городу, выбирают в жертвы лучших из смертных – словом, ведут себя недопустимо.

– Согласен, – тихо ответил я, неожиданно устыдившись, что постоянно взваливал охрану Рима на плечи Маэла и Авикуса, а сам оставался в стороне. – Но вам удалось выманить древнее существо из укрытия? Что вы им сказали?

– Мы принесли богатые дары, – ответил Авикус. – И попросили призвать сюда того, кто ими управляет. А еще пообещали, что, как только он появится, мы дадим ему свою могущественную кровь, в которой он крайне нуждается, чтобы впредь создавать все больше и больше последователей – жрецов и жриц культа сатаны.

– Ну конечно! Вашу могущественную кровь! А мне и в голову не пришло! Я считал, что ею обладают только Мать и Отец, но не мы с вами.

– Не стану утверждать, что сам это придумал, – пояснил Авикус. – Один из Детей Сатаны – так они себя называют – сообщил, что главарь очень слаб и не встает с постели, что он способен только принимать жертвы и создавать служителей культа, а потом предложил нам поделиться с их кумиром кровью. Конечно, мы с Маэлом сразу согласились. Ведь мы, просуществовавшие на земле много столетий, кажемся этим детям древними и могущественными.

Несколько месяцев не поступало никаких новостей. Правда, благодаря Мысленному дару я узнал, что Авикус уничтожил нескольких сатанистов – в наказание за преступления, которые счел слишком опасными. А однажды, наслаждаясь тишиной ясной летней ночи в своем саду, я услышал, как вдалеке Маэл спорит с Авикусом, стоит или нет убить остальных Детей Сатаны.

В конце концов Маэл с Авикусом все-таки истребили всю шайку, опустошив залитые кровью катакомбы, и возникли у меня на пороге с просьбой о помощи, ибо не более чем через час должны были вернуться те, кого отправили в Египет, и нужно было действовать быстро.

Я не забыл о данном обещании, а потому выбрал лучшее оружие и покинул уютный теплый дом.

Катакомбы оказались такими тесными, что мне с трудом удалось выпрямиться в полный рост. Судя по всему, в первые годы существования секты смертные христиане устраивали здесь свои сборища и здесь же хоронили своих покойников.

Пройдя по узким коридорам, мы оказались в чуть более просторном подземелье и увидели носилки, на которых лежал, метая вокруг исполненные ненависти взгляды, древний египтянин. Его юные прислужники в ужасе созерцали прах своих падших соратников.

На долю старого вампира выпало немало страданий. Лысый, исхудавший, почерневший после Великого Пожара, он отдавал все силы созданию Детей Сатаны. Поэтому в отличие от остальных так и не исцелился. Он сразу догадался, что его провели: те, кого он послал в Рим, погибли, а вместо них его встретили кровопийцы немыслимой силы, не испытывавшие сочувствия ни к нему, ни к его делу.

Первым поднял меч Авикус, но древний вампир остановил его, воскликнув:

– Разве мы не служим Господу?

– Ты узнаешь об этом раньше меня. – С этими словами Авикус одним ударом снес ему голову.

Остальные даже не попытались спастись. Они упали на колени и молча приняли смерть.

Огонь поглотил безжизненные тела.

Две ночи подряд мы возвращались, чтобы собрать и сжечь останки, пока не превратили все в пепел. Завершив дело, мы решили, что с сатанистами покончено раз и навсегда.

Если бы!

Не могу сказать, что та жуткая глава нашей жизни сблизила меня с Авикусом и Маэлом. Все внутри меня противилось столь отвратительному деянию, и я не мог не испытывать горечи.

Возвращаясь домой, я с радостью принимался за работу.

Приятно было сознавать, что никто из моих гостей не интересуется моим возрастом, не задается вопросом, почему я не старею и не умираю. Наверное, секрет в том, что на вилле всегда было много гостей и никто надолго не задерживал внимание на тех, кто пировал рядом.

Так или иначе, после казни Детей Сатаны я стал чаще слушать музыку и начал рисовать более искусно и изобретательно, с неослабевающей страстью.

Тем временем империя пришла в полный упадок и окончательно разделилась на восточную и западную части. На западе, где располагался, естественно, сам Рим, говорили на латыни; на востоке общепринятым языком стал греческий. Столь четкое разделение затронуло и христиан, которые продолжали спорить и ссориться из-за своих верований.

И наконец обстановка в моем любимом городе стала невыносимой. Правитель вестготов Аларих захватил ближайший порт, Остию, и угрожал столице. Сенат оказался бессилен перед лицом надвигающейся опасности вторжения, и в городе поговаривали, что рабы могут встать на сторону захватчиков, что приведет к полному поражению.

Однажды в полночь отворились Саларийские ворота, вдали раздался устрашающий звук готской трубы и в Рим ворвались алчные орды готов и скифов, жаждущие разграбить Великий город и сровнять его с землей.

Я выскочил на улицу и оказался в самом центре кровавой резни.

Рядом тотчас возник Авикус.

Мчась по крышам, мы повсюду наблюдали одну и ту же картину: рабы, восставшие против хозяев, дома с распахнутыми настежь дверями, обезумевшие жертвы, тщетно предлагавшие золото и драгоценности своим убийцам в обмен на жизнь, бесценные статуи, грудами наваленные на повозки, которыми были перегорожены буквально все узкие улицы, бесчисленные трупы, сбегавшую в канавы кровь и, наконец, языки пламени, охватившие все вокруг. Молодых и здоровых оставляли в живых, чтобы впоследствии продать в рабство, однако по большей части убивали всех без разбору. Очень быстро я понял, что не смогу помочь ни одному из смертных.

По возвращении на виллу я, к своему ужасу, обнаружил, что дом объят пламенем. Остававшиеся там либо попали в плен, либо обратились в бегство. Горели книги! На глазах гибли все мои собрания Вергилия, Петрония, Апулея, Цицерона, Лукреция, Гомера, Плиния. Фрески чернели и рассыпались. В легкие вползал зловонный дым.

У меня едва оставалось время выхватить из пасти огня несколько важных вещей. Я отчаянно пытался спасти Овидия, столь любимого Пандорой, и великих греческих трагиков. Авикус бросился мне на помощь. Я набрал еще книг, надеясь добраться до дневников, но в ту роковую секунду в сад с дикими воплями хлынули готские солдаты.

Я выхватил меч и с яростью принялся направо и налево рубить головы, перекрикивая захватчиков, оглушая их неестественной силой своего голоса и внося смятение в их ряды.

Авикус, более, чем я, искушенный в подобных битвах, дрался еще свирепее. Вскоре вся шайка лежала у наших ног.

Но дом было уже не спасти. Те несколько книг, что мы смогли вытащить, тоже сгорели. Что мне оставалось? Только молиться, чтобы мои рабы успели найти себе укрытие – в противном случае они были обречены стать пленниками захватчиков.

– Скорее в святилище! – воскликнул я. – Больше нам идти некуда!

Мы поспешно выбрались на крыши и помчались, уворачиваясь от языков пламени, вырывавшихся отовсюду и окрашивавших небо в алый цвет.

Рим рыдал. Рим просил пощады. Рим умирал. Рима больше не было!

Мы без приключений добрались до святилища, хотя войска Алариха мародерствовали и вне пределов города.

Спустившись в прохладное, безопасное убежище, я поспешно зажег лампы и упал на колени перед Акашей, не задумываясь о том, как воспримет мое поведение Авикус. Я шепотом поведал царице о трагедии, постигшей мой смертный дом.

– Ты видела гибель Египта, – почтительно говорил я. – На твоих глазах он превратился в римскую провинцию. Теперь очередь Рима. Рим простоял одиннадцать веков, и теперь его больше нет. Что станется с миром? Кто позаботится о дорогах и мостах, связывающих и объединяющих людей? Кто сохранит великолепие городов, где люди строят дома, чтобы жить в мире и радости, воспитывать детей, учить их читать, писать, поклоняться богам? Кто прогонит прочь гнусных вандалов, не способных возделывать свои земли, живущих лишь во имя разрушения и зла?

Как и следовало ожидать, Священные Прародители не дали никакого ответа.

Распростершись на полу, я протянул руку и почтительно прикоснулся к ногам Акаши. Потом с тяжелым вздохом заполз в угол и, забыв об этикете, сник, как обессилевший ребенок.

Авикус присел рядом и сжал мою руку.

– А как же Маэл? – тихо спросил я.

– Маэл хитер, – ответил Авикус. – Он любит драться и убивает мастерски. Маэл никогда больше не даст себя ранить. И Маэл знает, как скрыться, если противник слишком силен.

Следующие шесть ночей мы провели в святилище.

До нашего слуха то и дело доносились крики и плач – грабежи и насилие продолжались.

Наконец Аларих вывел войска из Рима и отправился на юг – разорять деревни.

Жажда крови заставила нас покинуть безопасное убежище и вернуться в город.

Авикус попрощался и ушел искать Маэла, я же направился туда, где когда-то стоял мой дом. Увидев умирающего солдата, я вонзил ему в грудь копье. Он потерял сознание. Я вытащил острие, заставив раненого застонать в забытьи, приподнял тело и прильнул ртом к кровоточащей ране.

В крови еще жили воспоминания о битве, и я предпочел покончить с ними побыстрее, а потом отодвинул труп в сторону и аккуратно сложил руки покойника на груди. И понял, что хочу еще крови.

Живой крови.

Я пошел вперед, мимо руин и развалин, наступая на гниющие разлагающиеся трупы, пока не набрел на одинокого солдата с мешком награбленного добра на плече. Он потянулся за мечом, но я успел схватить его и впиться в горло. Солдат умер слишком быстро. Но я насытился. Труп упал к моим ногам.

До дома я добрался в полном изнеможении.

Мой сад превратился в кладбище – повсюду валялись разбухшие, смердящие трупы.

Все до единой книги сгорели.

Я плакал, не в силах поверить, что мои египетские свитки, содержавшие древнейшие легенды о Матери и Отце, исчезли в пламени.

Ценнейшие свитки, которые я забрал из старого храма в Александрии в ночь, когда вывозил из Египта Мать и Отца. Те свитки, где говорилось, как злой дух проник в вены Акаши и Энкила и как появилось на земле племя тех, кто пьет кровь.

Все пропало. Обратилось в прах. Вместе с римскими и греческими поэтами и историками ушла моя жизнь. Ушла вместе с тем, что я успел написать.

Я винил себя в том, что не скопировал древние египетские легенды, что не спрятал их в святилище. В конце концов, где-нибудь в чужих странах на базарах еще можно найти Цицерона, Вергилия, Ксенофона и Гомера.

Но египетские легенды – утрата невосполнимая.

Интересно, расстроит ли потеря записей мою прекрасную царицу? Важно ли ей, что предания сохранились лишь в моей душе, в моем сердце?

Я вошел в свою обитель, превратившуюся в развалины, и взглянул на то, что осталось от фресок на почерневших стенах, поднял глаза к потолку, опиравшемуся на обгорелые балки, готовые обвалиться в любой момент...

Перешагнув через груды обуглившихся досок, я навсегда ушел из дома, в котором прожил не один век.

Медленно ступая по улицам, я видел, что город уже начал оправляться от постигшего его несчастья. Захватчики не смогли спалить все: слишком велик был Рим, слишком много было построено здесь каменных зданий.

Но что мне до жалких христиан, спешащих на помощь своей братии, до обнаженных детей, оплакивавших погибших родителей? Слава богам, Рим не стерли с лица земли. Отныне меня это не касается. Придут новые завоеватели. Люди, остающиеся в городе в надежде отстроить его заново, подвергнутся новым унижениям. Но только не я.

Я направился обратно в святилище, спустился по лестнице, без сил опустился на пол в уголке и закрыл глаза.

Так я впервые погрузился в долгий бессмертный сон.

Страницы: «« 4567891011 ... »»

Читать бесплатно другие книги:

Мередит Джентри, бежавшая принцесса темных фейри, стала в нашем мире частным детективом по расследов...
Новый сериал автора одной из знаменитейших «вампирских хроник» нашего времени – саги об охотнице на ...
Совет, наконец, разрешил отправку дальней экспедиции на поиски родины горгов. Три тяжелых крейсера у...
Алекс Каховский предпочел бы раскрывать преступления, не выходя из своего кабинета. Но детективов и ...
Городом правит Страх....
«Головорез» – третья книга из серии триллеров Майкла Слейда о специальной команде Королевской канадс...