Кровь и золото Райс Энн
«Ты такой же, как я, – хотелось мне сказать. – Оба мы чудовища, но мы можем обнять друг друга. Что мне все эти гости? Они всего лишь жалкие смертные».
Но я молчал.
Заговорил Авикус:
– Случилась ужасная вещь. Не знаю, как все исправить, не знаю даже, возможно ли это. Умоляю тебя, пойдем со мной.
– Куда? – с тревогой и сочувствием спросил я.
– К Маэлу. Его серьезно ранили, и, боюсь, он уже не сможет восстановить силы.
Не медля ни минуты, мы покинули виллу.
Я последовал за Авикусом. Вскоре мы оказались в квартале, застроенном новыми домами, отстоявшими друг от друга на пару футов, не более, и вышли к самой его окраине.
Я увидел перед собой солидное современное жилое здание с тяжелыми воротами; Авикус провел меня внутрь, в красивый широкий атриум – внутренний дворик.
Отмечу, что, передвигаясь по городу, Авикус не в полной мере использовал свои возможности, однако я не хотел указывать ему на этот факт и послушно шел за ним.
Из атриума мы попали в главное помещение дома – обеденный зал, и там при свете лампы я увидел Маэла, беспомощно распростертого на выложенном плиткой полу.
В его глазах отражался свет.
Я поспешно опустился на колени рядом с ним.
Его голова нелепо свернулась на сторону, а одна рука была вывихнута, словно плечо вывернули из сустава. Маэл чудовищно исхудал, а кожа его выглядела болезненно бледной. В обращенном на меня взгляде не было ни злобы, ни мольбы.
Одежда, очень похожая на наряд Авикуса, но чрезмерно просторная для изможденного тела, пропиталась кровью. Ею же были испачканы и длинные светлые волосы, а губы Маэла дрожали, словно он пытался заговорить, но не мог.
Авикус беспомощно развел руками. Я наклонился, чтобы лучше разглядеть Маэла, а Авикус поднес поближе масляную лампу и держал ее так, чтобы она отбрасывала теплый яркий свет прямо на Маэла.
С губ Маэла слетел необыкновенно низкий и резкий звук. Только теперь я обратил внимание на жуткие красные раны, зиявшие на его горле и обнаженном плече. Рука определенно торчала под неправильным углом, а шея перекрутилась.
В ужасе я осознал, что и голова, и рука сдвинулись и находятся совсем не там, где им предназначено быть.
– Что произошло? – спросил я у Авикуса. – Ты видел?
– Ему отрубили голову и руку, – отвечал Авикус. – Компания пьяных солдат нарывалась на неприятности. Мы хотели обойти их стороной, но тут же подверглись нападению. Теперь-то я понимаю, что следовало уйти по крышам. А тогда... Да что говорить! Мы оказались слишком самоуверенными: считали, что сильны и неуязвимы.
– Ясно, – отозвался я.
Я сжал здоровую ладонь Маэла и почувствовал ответное пожатие. По правде говоря, я был потрясен до глубины души. Но показать свое состояние при них не мог, чтобы не испугать обоих еще больше.
Мне всегда было интересно, можно ли нас уничтожить посредством расчленения тела, и теперь мне открылась ужасная истина: чтобы освободить душу, этого недостаточно.
– Не успел я оглянуться, как его окружили, – рассказывал Авикус. – Я отбился от тех, кто нападал на меня, а он... Сам видишь, что с ним сделали.
– Ты принес его сюда и попробовал вернуть на место голову и руку?
– Он же не умер! – воскликнул Авикус. – Пьяные мерзавцы убежали. Я сразу увидел, что он еще жив. Он лежал на улице, кровь лила рекой, но он смотрел на меня! И... И тянулся здоровой рукой к голове.
Во взгляде Авикуса была мольба о понимании и, возможно, прощении.
– Он был жив, – повторил Авикус. – Из шеи хлестала кровь, из головы тоже. Там, на улице, я приложил голову к шее. А здесь соединил руку и плечо. Что я наделал!
Маэл крепче ухватился за мою руку.
– Можешь отвечать? – спросил я Маэла. – Если нет, издай хоть какой-нибудь звук.
Снова раздался резкий шум, но на сей раз мне послышалось короткое слово «да».
– Ты хочешь жить? – сказал я.
– Нет, не надо спрашивать! – взмолился Авикус. – Может быть, сейчас у него недостанет на это мужества. Просто помоги мне, если знаешь, что следует делать.
Он встал на колени рядом с Маэлом, склонился, осторожно придерживая лампу сбоку, и прижался губами ко лбу Маэла.
Маэл повторил прежний ответ:
– Да.
– Мне понадобится больше света, – сказал я Авикусу. – Но пойми вот что: я не волшебник и не имею каких-то особенных навыков в этой области. Кажется, я знаю, что произошло и как все исправить. Но и только.
Авикус тотчас собрал по всему дому несколько ламп, зажег их и поставил вокруг Маэла. Он напоминал мне колдуна, очертившего овал для исполнения ритуала, но я не позволил себе отвлекаться и раздражаться. Выбрав наиболее удобное место для осмотра, я опустился на колени, чтобы обследовать раны и все съежившееся, обескровленное, скелетообразное тело Маэла.
Наконец я выпрямился и взглянул на Авикуса, застывшего напротив.
– Расскажи подробнее, как все получилось.
– Я как можно лучше прикрепил голову к шее, но получилось плохо, видишь, я все сделал неправильно. Откуда мне знать, как правильно? – вскинулся он. – Ты знаешь, как правильно?
– И рука тоже не на месте, – отметил я.
– Что же делать?
– Ты давил на руку и голову? – спросил я.
Он призадумался и потом ответил:
– Да, кажется, давил. Я понял, о чем ты говоришь. Я сильно надавил – хотел, чтобы они приклеились. Слишком сильно.
– Ну вот, наверное, есть шанс все исправить, но пойми, что я не обладаю какими-то тайными знаниями, а руководствуюсь тем фактом, что он до сих пор жив. Думаю, нам следует оторвать голову и руку и посмотреть, не захотят ли они, оказавшись вблизи от тела, присоединиться под нужным углом.
До Авикуса постепенно дошел смысл сказанного, и лицо его прояснилось.
– Да, – сказал он, – наверное, они присоединятся как надо! Если уж они приклеились в таком положении, то под правильным углом они точно встанут на место.
– Верно, – ответил я, – но тебе придется действовать самому. Он только тебе доверяет.
Авикус посмотрел на друга, и я понял, что задача предстоит не из легких. Древний бог медленно перевел взгляд на меня.
– Нужно дать ему кровь, чтобы укрепить силы, – предложил он.
– Нет, потом, – ответил я. – Когда ему нужно будет исцелиться, тогда и дадим.
Обещание вырвалось у меня против воли, но я вдруг понял, что не хочу смерти Маэла и даже готов взять операцию на себя.
Но вмешиваться нельзя. Дальнейший ход событий зависит от Авикуса.
Тот неожиданно резко и твердо уперся левой ладонью в плечо Маэла и изо всех сил дернул за поврежденную руку. Рука отделилась от плеча, порванные окровавленные связки болтались, словно древесные корни.
– Теперь подноси руку к телу... – подсказывал я. – Да, вот так. И следи, не захочет ли она встать на место.
Он послушно сделал то, что я велел, но я уже помогал ему, не давая руке слишком приближаться к телу, ожидая, что она сама выберет нужное положение. Ощутив резкий спазм в руке Маэла, я разжал пальцы, и она быстро соединилась с плечом. Связки зашевелились, извиваясь, как змейки, проникли в тело, и разрыв окончательно сросся.
Значит, мои подозрения оказались верны. Тело живет по собственным сверхъестественным законам.
Я разорвал запястье зубами и полил рану кровью. Шрам начал исчезать прямо у меня на глазах.
Авикуса изумил мой нехитрый трюк, хотя он, несомненно, и сам им пользовался, поскольку целительное свойство бессмертной крови широко известно среди таких, как мы.
Тем временем от раны практически не осталось и следа.
Отстранившись, я обратил внимание, что Маэл не сводит с меня глаз. Голова его по-прежнему оставалась вывернутой – зрелище жалкое и нелепое. На лице отсутствовало какое бы то ни было выражение.
Я коснулся его ладони и ощутил ответное пожатие.
– Готов? – спросил я Авикуса.
– Крепче держи его за плечи, – ответил тот. – Ради всего святого, держи изо всех сил.
Я вцепился в Маэла что было мочи. Лучше бы упереться коленями ему в грудь, но он был слишком слаб, чтобы выдержать такую нагрузку, поэтому я оставался сбоку от тела.
Наконец Авикус со слабым стоном обеими руками потянул голову Маэла на себя.
Хлынул устрашающий поток крови, и, могу поклясться, я услышал, как рвется сверхъестественная плоть. Авикус упал на спину и перекатился на бок, сжимая в руках голову друга.
– Давай, подноси ее к телу! – крикнул я.
Я прижимал к полу плечи Маэла, но тело его вдруг резко дернулось, а руки метнулись вверх и потянулись к голове.
Авикус уложил голову в поток крови и подтолкнул ее к зияющей в шее дыре. Внезапно голова задвигалась как бы сама по себе, обрывки плоти задергались навстречу торсу, тело вновь содрогнулось – и голова прочно прилепилась к телу.
Я увидел, как дрогнули веки Маэла, как рот открылся и исторг из себя громкий вопль:
– Авикус!
Авикус склонился над ним, как чуть раньше и я, зубами разорвал запястье и направил струйку крови в рот Маэла.
Маэл потянулся к руке Авикуса, привлек ее к губам и яростно принялся высасывать кровь – спина его изогнулась, а исхудавшие ноги задрожали и выпрямились.
Я отошел в сторону и долго сидел в тени, не сводя с них глаз, а когда увидел, что Авикус обессилен от потери крови, что сердце его устало, вернулся и предложил Маэлу свою кровь.
Все мое существо яростно протестовало против такого поступка. Я не понимал тогда и до сих пор не знаю, почему это сделал.
Маэлу хватило сил, чтобы сесть. Тело его выглядело уже неплохо, но на лицо было страшно смотреть. Сверкающая лужица крови на полу высохла. Нужно будет отскоблить ее и сжечь.
Маэл вытянулся вперед, жутковатым интимным жестом обнял меня и поцеловал в шею. Он не осмеливался вонзить в меня клыки.
– Хорошо. Сделай это, – сказал я.
Несмотря на данное согласие, меня не покидали страшные сомнения. Тогда я вызвал в памяти образы Рима, его прекрасных новых зданий и храмов, потрясающей триумфальной арки в Константинополе, великолепных соборов и церквей, которые возводили теперь повсюду. Я думал о христианах и их необычных церемониях. Пусть пьет и смотрит. Пусть видит все, что угодно, кроме тайн моей жизни.
Я чувствовал его отчаянный голод и испытывал невыразимое отвращение. Я отказывался заглядывать ему в душу, а встретившись взглядом с Авикусом, поразился необъяснимо торжественному выражению его лица.
Все было кончено. Я дал ему всю кровь, какую мог. Почти светало, и нужно было, собрав остаток сил, поскорее отправиться в убежище.
Я поднялся на ноги.
Но меня остановил голос Авикуса.
– Может быть, станем друзьями? – спросил он. – Мы с тобой так долго враждовали.
Маэл, еще не оправившийся после тяжелых увечий и не способный обсуждать какие-либо проблемы, посмотрел на меня взором обвинителя и с трудом произнес:
– Ты таки нашел в Египте Великую Мать. Я увидел ее в твоем сердце, когда пил кровь.
От ярости и потрясения я буквально остолбенел.
Что делать? Убить его теперь же? Уничтожить это бесполезное существо, пригодное лишь на роль учебного пособия, наглядно демонстрирующего, как вернуть к жизни расчлененного вампира? Завершить дело, начатое пьяными солдатами?
Но я промолчал и, конечно, ничего не сделал.
Сердце мое превратилось в ледяную глыбу.
Авикус неодобрительно покачал головой, показывая, что крайне разочарован и расстроен.
– Благодарю тебя, Мариус, – печально и устало сказал он, провожая меня к воротам. – Что было бы, откажись ты мне помочь? Я в неоплатном долгу перед тобой.
– Никакой Великой Матери нет, – ответил я. – А теперь прощай.
Мчась по римским крышам к собственному дому, я твердо решил рассказать им правду.
Глава 7
На следующую ночь я, к своему великому удивлению, обнаружил, что стены библиотеки чисто побелены. Я и забыл, что велел слугам освободить их от росписей, но, увидев горшки, полные свежих красок всевозможных оттенков, вспомнил свои указания.
На самом деле я только и думал что о Маэле и Авикусе и, должен признаться, был заинтригован удивительным сочетанием цивилизованных манер и скромного достоинства, в полной мере проявившимся в Авикусе, но совершенно не свойственным Маэлу.
Маэл навсегда останется для меня варваром, безграмотным, неотесанным, но прежде всего – фанатиком, ибо не что иное, как его фанатичная вера в Бога Рощи, привела меня к гибели.
Справедливо рассудив, что единственный способ выбросить из головы обоих соплеменников – это расписать обновленные стены, я немедленно принялся за работу.
Я не обращал внимания ни на гостей, которые, естественно, уже пировали, ни на тех, кто входил и выходил через открытые ворота или прогуливался по саду.
Видишь ли, к тому моменту я уже не испытывал острой необходимости в крови, и, хотя в этом отношении по-прежнему оставался хищником, частенько отправлялся на поиски жертвы лишь поздней ночью или ранним утром, а то не охотился вовсе.
Итак, я принялся за фреску. Не тратя времени на обдумывание сюжета и разметку, я начал неистово покрывать стену огромными сочными мазками, воссоздавая все тот же сад, который не давал мне покоя, и тех нимф и богинь, что были столь хорошо знакомы моему внутреннему взору.
При всем желании я не смог бы назвать по именам обитателей этого необыкновенного сада. Они могли быть созданы воображением Овидия, сойти со страниц Лукреция или слепого поэта Гомера. Мне было все равно. Я забывал обо всем, изображая воздетые руки и изящные шеи, овальные лица и развевающиеся на легком ветерке одеяния.
Одну стену я выделил под колонны и украсил их вьющимися лозами. Другую расписал стилизованными растительными орнаментами. А третью разделил на несколько небольших участков, намереваясь каждый из них посвятить определенному божеству.
Тем временем дом до отказа заполнился шумным народом, и некоторые из моих любимых пьянчуг постепенно добрались до библиотеки и застали меня за работой.
Мне хватило ума умерить свой пыл, дабы не перепугать их противоестественной быстротой движений. Но в остальном я не отвлекался, и лишь в тот момент, когда один из музыкантов зашел поиграть мне на лире, я понял, насколько безумное впечатление производит мой дом.
Вилла полна гостей, наслаждающихся вином и трапезой, а хозяин, надев длинную тунику, расписывает стену! Занятие, подобающее ремесленнику или художнику, но никак не римскому патрицию.
Абсурдность ситуации заставила меня рассмеяться.
Один из молодых гостей, восхищенный моим талантом, воскликнул:
– Мариус, ты нам не говорил об этом ни слова! Мы и не подозревали!
– Я и сам не знал, – уныло ответил я, продолжая работу. Белое пространство под моей кистью стремительно уменьшалось.
Так я продолжал работать несколько месяцев и даже добрался до обеденного зала, где гости, глядя на мой труд, подбадривали меня шумными выкриками. Ни одно из моих творений меня не устраивало, да и их, похоже, в восторг не приводило.
Богач, собственноручно расписывающий фресками стены собственной виллы, представлялся им не более чем забавным и эксцентричным чудаком. В бесчисленных советах, данных спьяну, толку не было. Образованные люди знали легенды, в которых я черпал вдохновение, и любовались их воплощением в красках, а молодежь пыталась вовлечь меня в споры, но я решительно отказывался.
И все же больше всего я любил рисовать просторный сад, не отделенный никакими границами от нашего мира, от танцующих гостей и склонивших ветви лавров. Знакомый сад. Я воображал, что смогу укрыться в нем хотя бы в мыслях.
В тот непростой период я не рисковал посещать святилище и предпочитал покрывать росписью стены собственного дома.
Время шло, и древние боги, оживавшие на моих стенах, быстро исчезали из римских храмов.
В какой-то момент Константин объявил христианство официальной религией империи и запретил язычникам поклоняться древним богам.
Думаю, Константин не хотел силой навязывать кому бы то ни было религиозные предпочтения. Но так уж вышло.
А я рисовал беднягу Бахуса, бога вина, и его беззаботных последователей, рисовал блистательного Аполлона, преследующего отчаявшуюся прелестницу Дафну, которая предпочла превратиться в лавровое дерево, но не покорилась божеству.
Я все работал и работал, довольствуясь обществом смертных и в мыслях своих заклиная Маэла и Авикуса не искать в моей голове разгадку великой тайны.
Однако я постоянно слышал и ощущал их близкое присутствие. Шумные пиршества приводили их в замешательство и отвращали от моего дома. Каждую ночь они бродили вокруг, а потом шли прочь.
Но в конце концов неизбежное произошло.
Они появились у ворот.
Маэл попытался войти, не спрашивая разрешения, но Авикус удержал его и с помощью Мысленного дара обратился ко мне с просьбой о встрече.
В ту ночь я остался в библиотеке, стены которой расписывал уже в третий раз, а пиршество, слава богам, пока что сюда не перетекло.
Я отложил кисть и вгляделся в незаконченную работу. В фигурке Дафны вновь угадывался облик Пандоры; Дафна, отвергшая притязания влюбленного бога, задела трагическую струну в моем сердце. Какую же глупость я сделал, бежав от своей любви!
Долго и самозабвенно разглядывал я свое творение: неземное существо с волнистыми темными волосами.
«Ты умела проникнуть в самые глубины моей души, – безмолвно обращался я к своей покинутой подруге, – а они хотят выпотрошить мое сердце. Что же мне делать? Да, мы ссорились, но ссорились с любовью и уважением! Я не могу без тебя жить! Пожалуйста, вернись, где бы ты ни была!»
Но уединению моему, похоже, пришел конец, и внезапно я осознал, что, несмотря на все страдания последних лет, на самом деле ценил его очень высоко.
Заперев библиотеку, дабы обезопасить себя от непрошеных визитов развеселившихся смертных гостей, я безмолвно пригласил вампиров в свой дом.
Оба они предстали передо мной в богатых одеяниях, с инкрустированными драгоценными камнями мечами и кинжалами. Плащи на плечах удерживались дорогими пряжками, и даже на сандалиях красовались орнаменты. Создавалось впечатление, будто они намерены присоединиться к разодетым в пух и прах жителям новой столицы – Константинополя, где воплощались в жизнь грандиозные планы императора Константина, хотя его самого уже не было в живых.
Обуреваемый противоречивыми чувствами, я предложил гостям сесть.
Я жалел, что не дал Маэлу погибнуть, но меня тянуло к Авикусу: мне нравились его дружелюбное лицо и пытливый взгляд. Теперь, имея возможность разглядеть бывшего бога получше, я увидел, что его кожа слегка посветлела, но ее все еще темный тон подчеркивал строгие, словно высеченные в камне, черты лица, особенно рот. Он смотрел на меня открыто, и в глазах его не было ни коварства, ни лжи.
Оба остались стоять, обеспокоенно поглядывая в сторону обеденного зала.
Я повторил предложение.
Маэл отказался, глядя на меня сверху вниз, словно хотел клюнуть своим ястребиным носом, но Авикус занял место в кресле.
Маэл был еще слаб, тело его исхудало. Очевидно, потребуется еще много ночей и много крови, прежде чем исчезнут все последствия жестокого нападения.
– Как ваши дела? – из вежливости поинтересовался я.
Внезапно охватившее меня отчаяние вновь вызвало к жизни образ Пандоры. Я припомнил каждую мелочь, каждую восхитительную деталь, надеясь, что гости, уловив в моих мыслях облик Пандоры, передадут ей весточку от меня, ибо сам я, как ее создатель, сделать это не мог.
Не знаю, удалось ли мне достичь цели.
Маэл, словно не услышав моего вопроса, не произнес ни слова, но Авикус ответил за обоих:
– Уже лучше. Маэл быстро восстанавливается.
– Я хочу вам кое-что рассказать, – начал я, не спрашивая, интересует ли их такого рода информация. – То, что произошло, показывает, что ни один из вас не сознает в полной мере собственную силу. Как известно, способности наши с годами улучшаются. Это подтверждает и мой собственный опыт: сейчас я намного сильнее, чем двести лет назад, и могу передвигаться значительно быстрее. Вы тоже обладаете незаурядными способностями и с легкостью могли избежать стычки с пьяными смертными. Когда вас окружили, достаточно было просто подняться по стене и...
– Да хватит уже! – резко перебил меня Маэл.
Я был настолько ошеломлен его грубостью, что лишь молча пожал плечами.
– Когда я пил твою кровь, мне кое-что открылось, – зловещим тоном негромко произнес Маэл, словно такая манера могла придать важности его словам. – Ты не смог скрыть царицу, сидящую на троне.
Я затаил дыхание.
Тон Маэла стал менее ядовитым. Он хотел услышать правду и знал, что враждебность в этой ситуации только повредит.
Меня попросту сразила эта ужасная новость. Я остолбенел от страха и буквально лишился дара речи. Лихорадочно соображая, что предпринять, дабы правда не выплыла наружу, я уставился на росписи. Жаль, что мне не удалось как следует изобразить тот сад, иначе я мог бы мысленно перенестись туда. «Но у тебя уже есть прекрасный сад, прямо здесь, за дверью», – мелькнула в голове смутная мысль.
– Не хочешь рассказать, что ты нашел там, в Египте? – спросил Маэл. – Ведь ты ездил в Египет – я знаю. Так велел Бог Рощи. Сделай милость, расскажи о своем открытии!
– А почему я должен рассказывать? – любезным голосом спросил я. – Допустим, я действительно узнал в Египте древние легенды и магические тайны. Почему я должен сообщать тебе об этом? Ты даже присесть не желаешь под моей крышей, как пристало гостю. Что нас с тобой связывает? Ненависть и магия?
Я замолчал и, чувствуя, что слишком разгорячен, постарался взять себя в руки. Гнев свидетельствует о слабости. Впрочем, я об этом уже не раз тебе говорил.
Маэл наконец сел рядом с Авикусом и уставился в пространство, как в ту ночь, когда рассказывал мне о своем создании.
Присмотревшись, я увидел, что горло его до сих пор в синяках, оставшихся после того ужасного происшествия. Плечо скрывал плащ, но, наверное, оно выглядело не лучше.
Я перевел взгляд на Авикуса и, к своему удивлению, заметил, что тот слегка хмурится.
А он вдруг повернулся к Маэлу и спокойно сказал:
– Видишь ли, Мариус не может рассказать нам о своих открытиях. И мы не должны его расспрашивать. Мариус несет тяжкую ношу, ибо владеет тайной, которая имеет отношение к каждому из нас. И к тому, сколько нам еще отмерено.
Я остолбенел. Мне не удалось скрыть свои мысли, и теперь им известно практически все. Смею ли я в таком случае не допустить их в само святилище?
Что мне было делать? При них я даже не мог как следует обдумать создавшееся положение: слишком опасно. Да, опасно. И тем не менее что-то подстегивало меня рассказать им всю правду.
Слова друга взволновали и обеспокоили Маэла.
– Ты уверен? – спросил он Авикуса.
– Да, – ответил тот. – С годами сила моего Мысленного дара росла. Увидев, как Мариус пользуется своими способностями, я решил проверить, каковы они у меня. И знаешь, я с легкостью читаю думы Мариуса, даже если мне этого вовсе не хочется. А в ту ночь, когда Мариус пришел к нам на помощь, когда он сидел рядом с тобой и наблюдал за тем, как ты пьешь мою кровь и раны твои затягиваются, он размышлял о разных загадках и тайнах. А я читал его мысли.
Слова Авикуса опечалили меня. Я молча скользнул взглядом по цветущему саду за окном, прислушался к журчанию фонтана, а потом откинулся на спинку кресла и уставился на свитки, куда записывал историю своей жизни. Они в беспорядке валялись на столе, так что прочесть их мог кто угодно. «Но ты же шифровал записи, – подумал я. И сам себе ответил: – Бессмертным не нужно быть семи пядей во лбу, чтобы подобрать ключ к любому шифру. А в общем-то, какая разница?»
Мне отчаянно захотелось еще раз попытаться найти общий язык с Маэлом, воззвать к его разуму. Я вновь сказал себе, что гнев – это слабость, а потому подавил в душе злость и презрение и уже гораздо спокойнее заговорил:
– Ты прав. Я действительно обнаружил в Египте кое-что необычное. Но, поверь, это не имеет к тебе никакого отношения. Если такая царица, Мать, как ты ее называешь, и существует – заметь, я не утверждаю, что это действительно так! – представь себе, что она превратилась в неподвижное изваяние и не может ничего предложить своим детям, что с тех пор, как она стала родоначальницей племени пьющих кровь, минули тысячелетия и что все тайны в буквальном смысле слова погребены под толщей времен и давным-давно утратили свое значение.
Я сказал много больше, чем намеревался, и посмотрел на обоих в надежде, что они поймут и примут мои объяснения.
Маэл смотрел на меня в простодушном изумлении. Но лицо Авикуса выражало нечто совсем другое.
Создавалось впечатление, будто он хочет о чем-то рассказать. Его глаза говорили о многом, но мысли оставались глубоко сокрытыми. Наконец он произнес:
– Много веков тому назад, прежде чем я отправился в Британию, чтобы занять место Бога Рощи, меня приводили к ней. Помнишь, я рассказывал?
– Да.
– Я ее видел! – Авикус помолчал. Видно было, что ему нелегко вспоминать о давно прошедших событиях. – Меня подвергли унизительной процедуре: заставили встать на колени и смиренно принести клятву. До сих пор помню, как я ненавидел всех, кто меня окружал в те минуты. А она... Я был уверен, что передо мной статуя. Но теперь мне понятны их странные речи. После того как мне была дарована Могущественная Кровь, я покорился и, склонившись перед Матерью, поцеловал ее ноги.
– А почему ты мне об этом не рассказывал? – возмутился Маэл.
Он выглядел не столько взбешенным, сколько расстроенным и задетым.
– Рассказывал. Однако не все, – ответил Авикус. – А сейчас и сам впервые увидел всю картину целиком. Пойми же, я влачил жалкое, низменное существование! – Он взглянул на меня, потом на Маэла, и голос его зазвучал мягче, ровнее. – Маэл, как ты не понимаешь? Мариус же объяснил: путь в прошлое – дорога страданий и боли!
– Но кто она такая и откуда взялась? – спросил Маэл.
И в тот роковой миг я решился, хотя отнюдь не был уверен, что поступаю правильно. Но гнев взял-таки свое.
– Она первой стала такой, как мы, – с тихой яростью произнес я. – Согласно древней легенде, она и ее супруг, царь, – наши Священные Прародители. Только и всего.
– И ты их видел, – отозвался Маэл, как будто ничто на свете не заставило бы его прервать настойчивый допрос.
– Они существуют на самом деле. Они в безопасности. Давай лучше выслушаем Авикуса. Что говорили тогда ему?
Авикус отчаянно пытался воскресить в памяти все детали и так глубоко ушел мыслями в прошлое, что, казалось, действительно вернулся в ту эпоху.
– Оба они хранят в себе семя, породившее наш род, – наконец заговорил он все тем же учтивым тоном. – Поэтому их нельзя уничтожить, ибо мы погибнем вместе с ними. Понятно? – Он посмотрел на Маэла. – Теперь мне известен источник Великого Огня! Кто-то, желая погубить всех нам подобных, пытался сжечь Священных Прародителей или просто оставил их под палящими лучами солнца.
Я был воистину сражен: Авикус разгадал одну из самых сокровенных тайн. Интересно, разгадает ли он вторую?
Повисло гнетущее молчание.
Подогреваемый воспоминаниями, Авикус поднялся с кресла и принялся ходить взад и вперед по комнате. Потом остановился передо мной.
– Хотел бы я знать, сколько времени провели они в огне? – спросил он. – Или хватило одного дня в песках, в пустыне? При мне их кожа была мраморно-белой. «Вот наша Великая Мать», – сказали мне. Я коснулся губами ее ног, а жрец поставил ступню мне на шею. К тому моменту, когда нас настиг Великий Огонь, я прожил в дубе так долго, что уже ничего не помнил. Я намеренно выбросил из головы все воспоминания и утратил чувство времени. Я оживал лишь в дни ежемесячных жертвоприношений и праздника Самайн, отмечавшегося раз в году, а все остальное время, как было велено, голодал и пребывал в полудреме. Когда приходило время Самайна, я вершил суд над своими подданными. Заглядывая в сердце обвиненного в том или ином преступлении, я приговаривал его к наказанию или объявлял безвинным.
Но теперь я вспомнил, что видел их – обоих, Мать и Отца. Перед тем как поцеловать ее ноги – холодные как лед. О, это было ужасно. Я сделал это против воли, исполненный гнева и страха. Но страх мой был страхом смелого человека.
Услышав последние слова, я содрогнулся, ибо хорошо понимал, о чем он говорит. Что чувствует храбрый генерал, когда понимает, что перевес на стороне врага, сражение проиграно и остается только смерть?
Маэл смотрел на Авикуса, и в глазах его застыли печаль и сочувствие.
Но Авикус еще не закончил. Он вновь мерил шагами библиотеку, склонив голову под грузом воспоминаний, и было ясно, что глаза его не видят перед собой ничего, кроме страшных картин давнего прошлого. Густые черные волосы упали на лицо.
– Солнце или Великий Огонь? – повторил он вопрос. – Их хотели сжечь? Неужели кто-то решил, что это возможно? Да нет, все просто. Мог бы и раньше вспомнить. Но память отказывается служить нам и спешит прочь. Память знает, что она нежелательный спутник.
Память превращает людей в глупцов. Послушайте смертных стариков, у которых не осталось ничего, кроме детских воспоминаний. Они принимают всех окружающих за давно умерших друзей, а их болтовня никому не интересна. Мне частенько доводилось становиться свидетелем долгих бесед этих несчастных с призраками прошлого.
Я опять промолчал.
Но Авикус поднял на меня взгляд и спросил:
– Ты же видел их? Ты видел и царя, и царицу? Знаешь, где они сейчас?
Я долго не решался ответить, но понял, что скрывать правду и дальше бессмысленно.
– Да, видел. – Я медленно кивнул и по очереди посмотрел на обоих. – Поверьте мне, они в безопасности, но вам не нужно знать, где именно. Обладай вы этой тайной – кто может гарантировать, что однажды ночью вас не захватят другие бессмертные, чтобы силой заставить открыть истину и получить власть над царем и царицей.
Прежде чем заговорить, Маэл долго сверлил меня тяжелым взглядом.
Читать бесплатно другие книги:
