Соблазненные луной Гамильтон Лорел

– А ты не уговоришь меня на день.

Он расхохотался – низким, раскатистым утробным смехом. В смехе звучала незамутненная радость, обычная для гоблинов, но, кажется, позабытая сидхе. Из-за рамы зеркала раздался еще один мужской смешок. Кураг и Крида были там не одни. Мне стало интересно, кому же Кураг так доверял, что позволил присутствовать при обсуждении сделки.

– Ты – дочь своего отца, Мерри, зуб даю. Ты знаешь, чего стоишь.

Я потупилась, разыгрывая скромницу, но на самом деле – просто пряча лицо. Я усиленно думала и опасалась, что это будет заметно. Мне надо было добиться от Курага согласия. Все, что было нужно ему, – просто сказать "нет", и все мои усилия пойдут прахом. Мне требовалось услышать "да". Проблема была в том, как преодолеть его естественное стремление держаться подальше от сидхе и их дел. Как заставить его согласиться на то, чего он не хотел? Или, может, боялся хотеть?

Я сбросила халат на пол.

– Чего же я стою, если ты не готов небо и землю продать, чтобы взглянуть на мою наготу? Была бы я по-настоящему прекрасна, ты бы так не сказал.

Я испытующе посмотрела на Курага, всем лицом выразив неуверенность, которую в меня вселили сидхе. Худшим из моих критиков была моя собственная мать. Только пару месяцев назад я поняла, что она мне просто завидовала. Поняла, что моя мать похожа на человека больше, чем я сама. Рост и стройность – вот все, что сближало ее с сидхе, а волосы, глаза, кожа были человеческими. В отличие от моих.

Кураг разглядел мое беспокойство, и его взгляд стал напряженным.

– Ты и вправду не уверена в себе. – Казалось, это его поразило. – В жизни не встречал женщину-сидхе, которая не считала бы себя божьим даром для мужчин.

– Эти самые женщины сказали мне, что я – недоросток, – я обвела руками груди, – что грудь у меня слишком велика... – руки скользнули по талии вниз, – что у меня слишком много округлостей... – руки огладили бедра. У женщин-сидхе бедер практически нет. Я чуть тряхнула головой, чтобы волосы упали на лицо, и покосилась на Курага из-за алой завесы. – Сказали, что я уродлива.

Он взлетел с кресла, швырнув царицу на пол, и зарычал:

– Кто это сказал?! Я им собственные языки в глотку засуну, чтоб они подавились своей ложью!

Ярость в его лице, дрожащее бешенство во всем теле – я расценила это как настоящий комплимент. Я поняла, что Кураг, вполне возможно, хотел получить меня не только из политических соображений или ради улучшения породы. В это мгновение я подумала, что, может быть – только может быть, – царь гоблинов действительно меня любит, на свой особый манер. Я многое готова была от него сегодня увидеть, но только не любовь.

Не знаю почему, но я вдруг ощутила на щеках слезы. Отчего я плачу? Оттого, что гоблин захотел защитить мою честь? Я посмотрела на Курага, открывая ему все, что было сейчас у меня на лице и в глазах. Потому что поняла, что так и не поверила до конца в свою красоту. Стражи желали меня уже потому, что без меня были обречены на воздержание. Они добивались меня ради трона. Никто не хотел меня ради меня самой. Может, я к ним несправедлива, но откуда мне знать, что на самом деле привело их в мою постель? Я смотрела на Курага и видела мужчину, который знал меня с детства и считал меня прекрасной, достойной того, чтобы броситься мне на защиту, а ведь он никогда не будет со мной, не сможет стать моим королем. Знать, что кто-то обожает меня только потому, что я такая, как есть, – это многого стоило. Я не сумела бы выразить это словами, но я показала Курагу, что все оценила. Показала, как дорог мне он сам и как дороги чувства, которые он ко мне испытывает.

– Не плачь, девочка, да упасет меня Консорт! – помягчевшим голосом сказал Кураг.

Китто встал с пола, чтобы прижаться губами к моей щеке. Раздвоенный язык ласково и быстро коснулся кожи. Я не выразила протеста, и он слизнул слезы со щеки. Гоблины считают большинство телесных жидкостей слишком ценными, чтобы дать им пропадать впустую. Я понимала, что он делает и почему, но, если честно, сейчас сошло бы практически любое прикосновение. Я обняла Китто за плечи и прижалась к нему покрепче.

Рис встал за моей спиной на колени и обнял меня. Ему пришлось обнять и Китто, потому что я не отрывалась от гоблина. Только те, кто был с нашей стороны зеркала, знали, чего ему стоило прикоснуться к Китто по своей воле. Одно это его действие придало мне бодрости.

– Год ты не получишь, Мерри, даже ради твоих слез. Даже за это выражение твоего лица.

Кураг по-прежнему стоял – такой громоздкий, что заполнял чуть не все зеркало. Он нависал над нами, частью из-за того, что зеркало располагалось довольно высоко, а частью потому, что стоял слишком близко к стеклу.

Китто вылизал щеку досуха и хотел передвинуться, чтобы дотянуться до другой щеки – слишком крепко он был зажат между руками Риса и моим телом. Я ждала, что Рис разожмет руки, позволяя ему подвинуться, но страж не шелохнулся. Он сжимал нас с сокрушительной силой. Я вдруг поняла, что мы не сможем и шевельнуться, пока Рис нам этого не позволит, и у меня перехватило дыхание, а сердце испуганно заколотилось.

Голос у меня задрожал от внезапной тревоги.

– Стоят ли мои слезы месяца, Кураг?

Китто прогнулся под хваткой Риса и вжался в меня плотнее, но только когда Рис шепнул мне в макушку: "Повернись к нему другой щекой", я додумалась повернуть лицо.

Язык Китто бегал по моей щеке, дыхание почти обжигало. Рис сжал руки еще сильней, обездвижив меня оковами мускулистого тела. Я не могла сосредоточиться, не могла думать.

– Еда и трах любому гоблину задурят голову, – прорычал Кураг, но голос у него понизился не от гнева.

Я прошептала:

– Рис, я так не могу думать.

Он расслабил руки, но ровно настолько, чтобы дать мне иллюзию свободы. Игра была знакомая, вот только время для нее было выбрано неудачно. Не посреди же политических переговоров! Я и хотела, чтобы он отпустил нас, и жаждала чувствовать на себе его руки, крепкое тело, прижимающееся к спине, жаркий шепот у затылка. Вот Китто – тот любит, когда ему приказывают, когда не оставляют выбора. Это дарит ему чувство безопасности. Это и вправду может успокаивать, но я безопасности в сексе не искала.

Мне удалось сосредоточиться на Кураге, но я догадывалась, что мои чувства все же отражаются на лице. Я все ждала, что Дойл вмешается, прекратит это неуместное представление, но он своего присутствия вообще не выдавал, словно его и не было в комнате.

– Давай покажу, что ради тебя может сделать настоящий гоблин, Мерри, – сказал Кураг, бросив взгляд на Риса. – Дай мне отрезать кусок плоти по моему выбору. Если сделать все правильно, все зарастет без следа. За это я подпишу почти все.

Возразил ему Рис:

– Китто в сделке не участвует. – Голос прозвучал хрипло.

– Он – гоблин, я могу с ним сделать что хочу и когда хочу.

– Не думаю, – возразила я.

– Он теперь сидхе, – сказал Рис волнующе низким голосом. – Когда-то он был добычей всякого, кто хочет. Теперь это не так.

– Он остался таким, как был. Он по-прежнему жаждет, чтобы им управляли. Я не боюсь никого, кто ищет себе хозяина.

У меня прорезался голос, и звучал он почти нормально:

– И все же ты хочешь, чтобы он отрезал кусок плоти от того, кого он считает хозяином. Где твоя логика, Кураг?

– Мне никого не нужно спрашивать, чтобы заставить Китто делать, что я хочу. Я возьму, что пожелаю, у любого гоблина, который не сможет мне помешать. – Он ткнул пальцем в Китто. – А у него на это силенок не хватит!

– Сила бывает разной, Кураг, – сказала я.

Он шагнул назад и опять уселся в кресло, покачав головой:

– Нет, Мерри, сила бывает только одна: сила взять, что хочешь.

– Или не отдать, – произнес мужской голос из-за рамы.

Кураг бросил хмурый взгляд в ту сторону и снова повернулся ко мне.

– Дай мне переспать с тобой и отведать плоти белого рыцаря, и я соглашусь на месяц за каждого гоблина, ставшего сидхе.

Рис отпустил меня – медленно, почти лениво. Если у него и были проблемы от такого близкого соприкосновения с Китто, то это никак не проявилось. Китто закончил вылизывать мою щеку и стоял, прижавшись ко мне.

– Я не могу позволить тебе нарушить твои супружеские обеты, как бы легко ты к ним ни относился. Наши законы это запрещают. А мои стражи – все до одного – никому мясом не будут. – Я поцеловала Китто в макушку.

– Тогда не будет и сделки. – Я увидела промелькнувшее на его лице облегчение.

Голос Дойла рухнул в тишину звоном колокола, низкий мурлыкающий ритм отозвался у меня прямо в коже.

– Я видел, как гоблинов лишили магии, Кураг. Я помню ваших колдунов. Я помню время, когда магия гоблинов была так же ужасна, как и их физическая мощь.

– А кто же убил всех наших ведьм и колдунов до единого? – снова прорезалась ярость в голосе Курага.

– Я, – сказал Дойл. Никогда не слышала, чтобы единственное слово так старательно лишили всяких эмоций.

– Чары сидхе высосали всю магию из наших жил!

– То заклинание принадлежало не неблагим. Мы хотели выиграть войну, а не уничтожить вас.

– И этот гад Таранис не уничтожил нас. Да, это он и его сияющий народец сотворили те чары. Они выпили нашу магию и забрали себе. Не верь, если они говорят другое, Мрак. Эта сияющая толпа лицемеров все придерживает, что уворовала.

– Я не принимаю на веру ни одного слова Короля Света и Иллюзий, – сказал Дойл.

Кураг пару секунд смотрел в глаза Дойлу, потом медленно проговорил, хоть я и видела еще не остывший гнев в его лице:

– Ты помог отнять у нас магию. Почему ты теперь хочешь ее вернуть?

– Я и правда тогда не был против отнять у вас магию. Убивать ваших воинов и ведьм – это было в порядке вещей. Вы убивали наших собратьев. И если бы ваши чары сохранились, для сидхе все могло бы обернуться худо.

– Мы бы победили, и все ваши сияющие задницы были бы нашими!

Дойл пожал плечами.

– Кто может предсказать, как повернется война? Но я говорю тебе сейчас: мы предлагаем вернуть вам часть украденной у вас магии.

Я шепнула на ухо Китто:

– Засветись для него, пожалуйста.

Китто поднял голову, чтобы заглянуть мне в глаза. Его лицо было слишком серьезным, как будто он не хотел выполнить мою просьбу. Я бы спросила почему, но в присутствии Курага задавать такой вопрос опасалась – я не знала, что может ответить Китто. А я давно усвоила хорошее правило: не задавать на переговорах вопросов, на которые не знаешь ответа. Ответ может быть не в твою пользу.

Китто тихонько шепнул:

– Я боюсь.

Тут до меня дошло. Гнев, вожделение, самые разные чувства могут вызвать сияние магии, но страх, как ни странно, иногда ее убивает. Зависит от рода страха. Панический страх, животный отупляющий ужас просто лишают способности сосредоточиться. А вот немного страха может даже помочь. И иногда самая сильная магия возникает из самого жуткого страха. Но все же, особенно в самом начале, нельзя предугадать, как скажется страх на новых способностях.

Китто не мог вызвать свою магию, потому что до смерти боялся Курага и Криды. Он и думать нормально был не способен, не то что творить волшебство.

Я обхватила ладонями его лицо.

– Понимаю.

Я оглянулась на Риса и вздохнула. До сих пор Рис вел себя лучше всяких ожиданий, но теперешнее мощное объятие было самым близким его физическим контактом с Китто за всю историю их знакомства. Просить Риса заняться с Китто чем-то похожим на прелюдию к сексу было бы уж слишком. Мой белый рыцарь, как называл его Кураг, свое на сегодня отработал.

Приподняв в ладонях лицо Китто, я нежно поцеловала его в губы.

– Это еще что?! – удивился Кураг.

Я оторвалась от поцелуя, чтобы взглянуть на Курага.

– Я хочу, чтобы Китто вызвал свою магию, но он слишком тебя боится.

– Что за польза гоблинам от такой нестойкой магии?

– Новичкам в магии иногда нужна помощь.

– Как с любым оружием, Кураг, – пояснил Дойл. – Если юнец впервые взял в руки меч, он может растеряться в бою или неверно направить удар.

Гоблин нахмурился и поерзал в кресле, будто ему стало неловко сидеть.

– Про магию не знаю, но если, ты говоришь, это как оружие, тогда понятно.

Было видно, что ему действительно понятно.

Крида снова впрыгнула в поле видимости. Кураг бездумно пригреб ее к себе, словно кошку, попросившуюся на колени.

– Засияй для нас, принцесса, засияй! – возбужденно пискнула Крида, в голосе, как и раньше, различались подвывающие, какие-то механические нотки.

Кураг слегка ткнул ее в бок. Она обиженно уставилась на царя.

– Чего ты? Ты же хотел, чтобы я заставила малыша светиться!

Глядя на Курага, старательно сохраняющего невозмутимость, я поняла, что для него одно дело – дать Криде позабавляться с Китто, и совсем другое – включить в ее забавы меня. Из этого было два следствия. Первое: у меня есть преимущество в любых переговорах с Курагом; и второе: это заметят и другие гоблины, если уже не заметили, и расценят это как слабость. Монархия у гоблинов не наследственная. Царем становится тот, у кого хватит силы свергнуть и убить прежнего царя. Ни один царь гоблинов не умер в своей постели. Сейчас все гоблины боятся Курага, но стоит им унюхать одну слабость, и они заподозрят, что есть и другие. Чутье на кровь у них не хуже, чем у акул.

– Нам дадут посмотреть? – снова сказал тот же мужской голос из-за рамы.

Кураг метнул в ту сторону злобный взгляд:

– Принцесса не дает представлений. – Он повернулся ко мне. – Или это изменилось с той поры, как ты завела гарем? – Ему удалось снова водрузить на лицо воинственную гримасу, под которой он прятал свои истинные чувства.

– Я приласкаю Китто, чтобы помочь ему справиться со страхом.

Из-за зеркала послышались крики и свист. Типично мужские звуки, вполне уместные в каком-нибудь баре в субботний вечер.

Кураг не обратил на них внимания, как водится, но кулаки у него сжались, а плечи напряглись. Царица подобралась, словно была готова сбежать от греха подальше.

– По меркам гоблинов, зрелище будет не впечатляющим, да и по меркам неблагих сидхе тоже. Но я помогу ему успокоиться и открыться магии.

– Я уже видел, как он сияет, Мерри. Я верю, что он – сидхе. Верю, что какая-то магия в нем есть. Но не та магия, что помогает в бою. А только эта магия нам и нужна.

– Ты так говоришь, потому что гоблины просто не знают никакой другой магии, – сказал Дойл.

– Я так говорю, потому что это – правда!

Глаза Курага от гнева стали скорее оранжевыми, чем желтыми.

– Ты хочешь видеть, как он засияет магией, которая может стать твоей, Кураг? – спросила я, слегка понизив голос.

Да, я использовала против него его влечение ко мне. Если нам удастся заключить с гоблинами более или менее длительный союз, мы избавимся от многих врагов. Я была готова манипулировать царем – ради жизни тех, кто был мне дорог, ради будущего всего Неблагого Двора.

Он угрюмо кивнул. Крида захлопала множеством ладошек – теми, что имели пару, – и запрыгала на коленях у Курага, будто ребенок.

Я посмотрела на Китто. Спросила его взглядом, готов ли он. Он одними губами прошептал: "Да". Я снова его поцеловала, не искушающе, просто в знак благодарности, и прося прощения, что заставляю его делать то, чего ему не хочется.

Я чувствовала его неприятие ситуации и не знала, как поступить. Достаточно изучив Китто, я теперь могла быстро привести его в нужное мне состояние, но если сделать это на глазах у гоблинов – то и они будут знать, как этого добиться. Я знаю, как заставить Китто светиться, потому что я его любовница и его друг. Если я не стану спешить и запрячу по-настоящему любимые им прикосновения среди множества других, не обязательных, то Крида не получит ключей к его телу. Пусть это займет больше времени, но помогать Криде его мучить я не хочу. Я сделаю все, что в моих силах, чтобы Крида вообще до него не добралась, но моих сил может и не хватить. Я слишком хорошо знаю дворцовую политику: отказывать правящей особе – любого двора – не бывает просто.

Я приняла решение. И притянула Китто к себе.

Глава 4

Я усадила Китто себе на колени; ногами он охватывал мою талию, словно это я – парень, а он – девушка. Шорты туго натянулись на его ягодицах, и я держала в руках эту упругую плоть под тонкой тканью. Он сидел у меня на коленях, а мои губы скользили по его лицу, шее, плечам. Я легонько прикусила его плечо, и он вздрогнул всем телом – я даже сквозь ткань ощутила его напор. Придерживая Китто одной рукой под ягодицы, второй я погладила его по спине. Пальцы пробежались по радужным чешуйкам, нащупали дорожку голой кожи вдоль позвоночника, и я провела по этой длинной гладкой дорожке кончиком пальца. У Китто вырвался дрожащий вздох, он запрокинул голову, зажмурив глаза и приоткрыв рот. Но так и не засветился.

Он был прекрасен в эту минуту, но это была лишь магия обнаженной кожи и возбужденного тела. Сияния силы не было.

– Пусть он засветится, пусть засветится! – не выдержала Крида.

При звуке ее голоса Китто разом съежился, плечи обмякли, голова опустилась, и то, что прижималось к моему животу, утратило твердость. Будто голос Криды вызвал неприятные воспоминания. Гоблины не так ценят супружеские обеты, как мы, и оба супруга имеют определенную свободу. Ребенок от связи на стороне выращивается супружеской парой как общий. В незаконном рождении для гоблинов нет ничего позорного. Может, потому у них и наследственной монархии нет. Но каков бы ни был обычай гоблинов, я не слышала, чтобы Китто когда-то входил в число Кридиных фаворитов.

Кураг цыкнул на свою царицу, но было уже поздно.

Китто прильнул ко мне, обхватив ногами за талию, будто ребенок в поисках утешения. Лицом он уткнулся мне в плечо. Я посмотрела на Курага:

– Не знала, что между твоей царицей и Китто что-то было.

– Не было.

Не могу сказать, что я ему до конца поверила, но повода обвинить его во лжи я не нашла. Я погладила Китто по спине.

– Тогда мне непонятно, почему он так ее боится.

– Крида жаждет отведать гоблина, превратившегося в сидхе. Как и большинство наших женщин. На пиру у Китто будет роскошный выбор. – Особенно довольным этим обстоятельством Кураг не выглядел. Причина его недовольства была мне не вполне ясна, но я не так уж хотела ее знать.

– Гоблины насилуют врагов и пленников, но не друг друга, – удивилась я.

Кураг глянул мимо меня – на Риса.

– Твой белый рыцарь в точности знает, что мы делаем с пленниками.

Он ядовито ухмыльнулся, с радостью возвращаясь на знакомую почву. Ему чертовски нравилось дразнить Риса.

Рис шевельнулся у меня за спиной. Пока я ласкала Китто, он почти не подавал признаков жизни.

– Я знаю, как по-дурацки себя вел, Кураг. Принцесса объяснила мне, что я мог избавить себя от лишней боли, если б догадался попросить.

Ухмылка Курага перешла в угрюмую мину.

– Сидхе, признающий свою глупость, – да это чудо!

Краем глаза я заметила, как Рис кивнул.

– Мы – надменная раса, верно. Но кое-кто из нас умеет учиться на ошибках.

– И чему же ты научился, белый рыцарь?

– Я понял, что, прежде чем прибыть на пир к твоему двору, нам нужно знать совершенно точно, что там с нами будет. Со всеми нами, включая Китто.

– А это уже наглость, – заметил Кураг. – Никто из сидхе не вправе запретить гоблину что-то делать с другим гоблином.

– Если Китто не захочет внимания ваших женщин, он должен быть вправе сказать "нет", – заметила я.

– Я его попробую! – заявила Крида.

– Нет, если он не захочет, – возразила я.

– Он будет мой! – повторила она, наклонившись к зеркалу. Китто дернулся всем телом.

– Приведи в чувство свою царицу, Кураг, – сказала я.

– А толку? Наберется еще сотня таких, кто хочет того же.

Я обняла Китто покрепче.

– Он может не пережить внимания сотни гоблинок.

Кураг пожал плечами.

– Мы бессмертны. Выживет.

Я отрицательно качнула головой, но вслух высказался Рис:

– На это мы Китто не отдадим.

– Он принадлежит мне! – прорычал Кураг. – Я его отдал Мерри, но не насовсем. Я – его царь, и только мне решать, что с ним будет или не будет!

– Кураг! – позвала я и, когда уже почти оранжевые глаза повернулись ко мне, продолжила: – Я знаю ваши законы. Вы не насилуете собственных соплеменников, если только не сочли изнасилование подходящим наказанием для преступника.

– Есть одно исключение, Мерри.

Наверное, я выглядела такой же озадаченной, какой была.

– Исключения мне неизвестны.

Про себя я подумала: "Кроме разве того, что не стоит отказывать собственной царице".

– А я думал, твой отец хорошо тебя выучил нашим традициям.

– Я тоже так думала, – ответила я. – Вы же не насилуете друг друга, необходимости не возникает. Всегда найдется кто-нибудь, готовый составить компанию.

– Но если кто-то из нас продается за кров и защиту, то отказывается от права распоряжаться своим телом. Только его покровитель решает, кто будет к нему прикасаться.

Я все еще не понимала.

Кураг вздохнул.

– Мерри, ты не задумывалась, почему я был так уверен, что Китто пойдет к тебе и будет делать то, что ты скажешь?

Я поразмыслила и ответила:

– Нет. Если наша королева прикажет кому-то из своих стражей идти со мной и делать, что я захочу, он это сделает. Это не записано в законе, но никто не рискнет ослушаться королеву. Я предположила, что у вас дела обстоят так же.

– Я отдал тебе Китто, потому что он надоел своему покровителю. Мы не больно мягкосердечны, Мерри, но я не хотел, чтобы Китто порвали на кусочки, если он никого себе не найдет. Хороший царь за всеми подданными приглядывает.

Я кивнула. Кураг был жесток, похотлив, вспыльчив, но никто не обвинял его в том, что он не заботится о своих людях, обо всех до последнего. В частности, поэтому он никогда не сталкивался с настоящей оппозицией своей власти. Он был крут, но справедлив. Его подданные наполовину его боялись, но на вторую половину – любили. Он их защищал.

– Я не знала, что кто-то из гоблинов может нуждаться в протекции такого рода, – сказала я. Китто в моих объятиях сделался неподвижен. Я едва не обоняла его страх. Страх при мысли, что же я теперь буду о нем думать.

– Полукровкам-сидхе среди нас приходится нелегко, Мерри. Большинство умирают еще до того, как они могли бы обрести вашу пресловутую магию. А другие часто кончают тем, что торгу ют телом в поисках зашиты. Среди нас много тех, кто жаждет заполучить сидхе в постель.

Он говорил о проституции, неслыханной вещи среди фей-ри, по крайней мере в самой волшебной стране. За ее границами... Ну, изгнанникам приходится добывать средства к жизни, и кое-кто добывал их и так. Но даже в таких случаях это скорее был способ получать деньги за собственное удовольствие. Мы весьма темпераментны, как правило, и для многих из нас секс – всегда секс. Это просто факт, никаких моральных оценок. Но у гоблинов даже слова для проституции не было. Более чуждую для их общества концепцию трудно выдумать.

– Но у гоблинов все сплошь и рядом занимаются сексом! Разве гоблины не считают, что большой разницы между партнерами нет?

Кураг пожал плечами.

– Все гоблины – ненасытные любовники, Мерри. Но у нас есть пристрастие к нежному мясцу, и оно довело кое-кого до положения шлюх. Тех, кто не может защититься сам и не может предложить ничего другого. Кто не владеет ремеслом, не умеет торговать, ничего не умеет. Они умеют только одно, вот мы и позволяем им продавать это свое умение за то, в чем они нуждаются.

Курага все это, очевидно, не очень радовало. Это будто оскорбляло его, опровергало его представления о том, как должен быть устроен мир.

– Мы бы таких слабаков поубивали, наверное, но раз уж они нашли себе местечко под крылом у тех, кто может их защитить, нам приходится их терпеть.

– Вряд ли среди вас таких много, – предположила я.

– Не много. Но почти у всех есть в жилах кровь сидхе. – Кураг взглянул в сторону от зеркала. – Хотя не все полусидхе – слабаки.

Он махнул рукой, и в поле зрения ступили двое мужчин. С первого взгляда я приняла бы их за сидхе, благих сидхе. Оба были стройные и высокие, с длинными светлыми волосами и красивые как раз той красотой, что присуща сидхе: с роскошными полногубыми ртами и линиями скул, напомнившими мне Холода. Кожа у них была того нежно-золотистого цвета, о котором при Благом Дворе говорят "поцелованный солнцем". Такой цвет – редкость среди благих, а при нашем дворе не встречается вовсе. Но взглянув еще раз, я отметила глаза – слишком большие для их лиц, продолговатые, как у Китто, и лишенные белков. Темный кружок зрачка терялся в зеленом море у одного и в алом – у второго. Зеленый цвет вызывал в памяти летнюю траву, а красный – ягоды остролиста глубокой зимой. Они оба были еще и массивней, чем сидхе, словно упражнялись в поднятии тяжестей, а может, это гены гоблинов позволили им нарастить побольше мускулов.

– Это – Падуб, а это – Ясень. Двойня, которую какая-то женщина из благих подкинула к нашим дверям в последнюю большую войну. Этих двоих у нас боятся.

Такое представление из уст царя было высшей оценкой доблести гоблинов – и в чем-то, похоже, предупреждением для нас.

Красноглазый угрюмо уставился на нас. Зеленоглазый казался много нейтральней: он как будто никак не мог решить, ненавидеть нас или нет. Его брат выбор давно сделал.

– Привет вам, Падуб и Ясень, первые из воинов Курага, – сказала я.

Ответил только зеленоглазый:

– Привет тебе, Мередит, принцесса сидхе, обладательница руки плоти. Я – Ясень. – Голос у него был спокойным и приятным. Он коротко поклонился мне.

Брат повернулся к нему: казалось, он готов его ударить.

– Не кланяйся ей! Она для нас – никто. Не королева и не принцесса, никто!

Кураг вылетел из кресла и набросился на Падуба едва ли не прежде, чем тот успел среагировать. Падуб потянулся за поясным ножом, но промедлил. Если б он достал нож, Кураг мог счесть это смертельным оскорблением, и драка кончилась бы смертью. Стоило ему достать нож, и все зависело бы от царя. Я видела миг колебания на лице Падуба, а потом мелькнул кулак Курага, и младший гоблин оказался на полу у кресла. Кровь заблестела на золотистой коже, будто причудливое украшение из алых камней. Кровь почти того же цвета, что его глаза.

– Я здесь царь, Падуб, и пока ты не дорастешь до того, чтобы доказать обратное, мое слово для тебя – закон!

Падуб рукавом стер кровь с подбородка и сказал, не поднимаясь с пола:

– Мы не шлюхи. Мы ничего не сделали такого, чтобы ты мог послать нас в ее постель, в чью угодно постель. Мы не торгуем телом за защиту. – Он закашлялся и сплюнул кровью на пол. Гоблины такую трату телесных жидкостей воспринимали как оскорбление. Кровь следовало проглотить. – Мы доказали, что мы – гоблины, а не сидхе, а ты продаешь нас этой бледной немочи! Мы такого не заслужили!

Кураг медленно шагнул вперед, словно каждый его мускул сопротивлялся этому движению. Он жаждал порвать Падуба на клочки, это было написано у него на лице. Мы видели, как он пытается обуздать свой гнев.

Ясень сделал какое-то движение. Я не успела уловить какое, но оно привлекло мое внимание. Ножа он не тронул, но что-то все же сделал.

Дойл вмешался в сцену:

– Кураг, все это будет непросто даже с добровольцами. А уж так...

Кураг повернулся к нам.

– Они слишком молоды, Дойл. Они не помнят, какими мы были. Если бы Падуб понял, чем мы были и чем можем стать снова, он бы к вам помчался со всех ног.

– Большая часть ваших полукровок родилась в последнюю войну?

Кураг кивнул:

– Те, что были старше, в основном мертвы. Полукровки-сидхе долго у нас не заживались, пока мы не стали делать их шлюхами.

– Мы никогда не были шлюхами! – воскликнул Падуб.

Ясень за плечом Курага едва ли не улыбался, но руку держал за спиной. Крида спряталась за троном, и я заметила блеск клинка в ее многочисленных руках – но не в тех, что были со стороны Ясеня. Вытащил ли он нож? Что бы он ни сделал, Криде это не нравилось. Мне – тоже, если честно.

– Довольно, Кураг, – сказала я. – Я никому не собираюсь навязываться. Если Падуб не хочет стать сидхе, так тому и быть.

– Ноя хочу стать сидхе, – произнес Ясень непринужденно, голос вполне подходил к легкой улыбке, которая, впрочем, никак не затрагивала глаз. Этот Ясень был прирожденным политиком. Улыбка стала шире, но при этом погрустнела. – Мы с братом никогда прежде не расходились во мнениях. Но я сидхе стану, и Падуб тоже.

Крида подобралась к нему почти настолько, чтобы увидеть, что он прятал за спиной. Ясень переместил руку вперед. Я видела, как застыла Крида. Я чувствовала, как напряглись Дойл и Рис рядом со мной. Рука Ясеня оказалась пуста, но я поспорила бы на что угодно, что миг назад в ней что-то было.

Слегка неверным голосом я выговорила:

– Так приди и стань сидхе, Ясень. Зачем тащить за собой брата, если он не хочет?

– Потому что я хочу, – ответил Ясень, и приятное выражение лица вдруг сменилось высокомерием, которое можно увидеть только у сидхе. О да, Ясень был одним из нас. Он жил среди гоблинов, но он был наш.

Падуб поднялся на ноги, встав так, чтобы между ним и Курагом оставалось большое деревянное кресло. К нам он стоял спиной, и лица его я не видела, зато слышала голос, пропитанный чем-то похожим на страх, а может, каким-то другим сильным чувством, которому я не могла подобрать названия.

– Брат, не поступай с нами так. Нам не нужны сияющие. Мы – гоблины, и лучше ничего не придумать.

Ясень покачал головой: