Госпожа Яворская Елена
– Было время, когда господин Атерион де Клайнор считался лучшим из лучших философов. Философия – занятие, воистину достойное Высшего. Ты ведь и сама так считаешь, верно, дочь? А все дамы при дворе, от самых юных до самых пожилых, зачитывались его романами…
– Меня перестали интересовать романы, отец.
– Признаться, я и сам небольшой поклонник изящных искусств. И при этом ценю в Атерионе собеседника… Да, кстати, я предложил ему погостить у нас еще неделю. Будь любезна, покажи ему имение. Он так восторгался нашим садом… думаю, что и охотничьи угодья его не разочаруют.
Вирита обреченно вздохнула и, выйдя на балкон, приказала Эрну:
– Седлай коней. Сегодня – еще и Бабочку. Для нашего гостя.
Пустив своего коня бок о бок с конем Вириты, признанный философ и автор дамских романов принялся взахлеб рассуждать о страстях человеческих. Он говорил о том, как зарождается страсть, как она зреет, как ищет выход в поступках и как, в свою очередь, порождает новую страсть. Быстро увлекся – и даже не заметил, что увлечь Вириту так и не сумел. Говорил о сути страсти, а Вирита улавливала иную суть: дядюшке Атериону не собеседник нужен, а слушатель.
Вирита украдкой оглянулась на Эрна – он подъехал ближе, чем обычно позволял себе. Она не сомневалась: он слышит. И почти не сомневалась: на его лице промелькнула улыбка, странная улыбка – снисходительно-ироничная, адресованная философу. А другая была для госпожи. Заговорщическая.
Вирита знала: она и на этот раз простит рабу дерзость.
Нелепая мысль: Эрн достоин того, чтобы ему прощена была любая дерзость…
– Ох, поскорей бы уже свадьба! Госпожа уедет… и мы уедем тоже. Вместе, Эрн! Представляешь, вместе! – Идма сияла. – Наша кухарка раньше в Восточном жила, говорит, там надсмотрщики добрей… ну, господа-то редко бывают, вот и поспокойнее там… Эрн, ты меня слушаешь? Почему ты все время молчишь?
– Слушаю. Мне нравится слушать тебя, Идма…
– Нет, ты, наверное, думаешь, что я ужасно глупая, да, Эрн? Это ты у нас…
– Что я? – Эрн невесело усмехнулся.
– Ты очень умный, Эрн. Я давно знаю… – Идма понизила голос, – что ты книжки читаешь… прямо как наша госпожа… Эрн, а это правда, что если прочесть много-много книг, то можно…
– Что, Идма?
– Можно стать таким же, как свободные господа? – еле слышно закончила Идма.
– Правда, – твердо ответил Эрн.
– Наверное, поэтому нам не дозволяют учиться читать… да, Эрн? Ты такой смелый… ты… Эрн, почему ты смотришь на меня… так…
– Ты необыкновенная, Идма. Ты ничуть не хуже нашей госпожи, а может, и лучше.
Идма охнула, спрятала вмиг раскрасневшееся лицо в ладошках. Ей было страшно слушать Эрна – и радостно, так радостно!
– Эрн… О, Эрн!..
Эрн обнял ее за плечи – как тогда, у реки.
– Идма…
– Идма, где ты бродишь, бестолковая? – завопили из распахнутого окна. – Старшая кухарка зовет!
– Бегу! – девушка проворно вскочила на ноги. – Эрн… Я сегодня, наверное…
– Ступай, Идма. Сейчас нам нельзя вызывать неудовольствие. Чье бы то ни было – нельзя.
Эрн прилег, закрыл глаза. Он всегда любил лежать и слушать, как рядом вздыхают и переступают с ноги на ногу лошади. Под эти звуки он обычно и размышлял, и засыпал.
Но что это? Где-то рядом поют… Странные голоса. Обычно так поют надсмотрщики, вдоволь напробовавшись молодого вина. Только вот… Один из голосов очень уж напоминает голос господина. Быть не может, ведь господин неизменно строг к себе и никогда не сделает ничего вопреки чести Высшего. Невозможно вообразить, что он напьется и примется орать дурным голосом фривольную уличную песенку!
Эрн рассмеялся: права госпожа, он стал дерзким. Дерзким в словах, а уж сколь дерзким в мыслях, госпожа и не подозревает.
И вдруг понял: надо повидать Учителя. Сегодня же. Ведь кто знает…
11
– Должно быть, мы теперь долго не увидимся, Учитель. На днях меня отправляют в Восточное имение.
– За какую такую провинность? Должно быть ты, гадкий мальчишка, недостаточно низко кланялся и недостаточно покорно твердил «да, госпожа», «нет, госпожа», «как прикажете, госпожа»?
– Не смейтесь надо мной! Хотя бы сегодня – не надо.
– Думаешь, пожалею? – жестко спросил Учитель. – Не думай. Я не умею жалеть. За помощью – приходи. А за жалостью – это уж извини.
– Помощь? – вскинулся Эрн. – Вижу я, как вы мне помогаете. Насмешки, высокомерие – вот и все…
– А ты не допускаешь, что это ты раньше ставил себя так низко, что и помыслить не смел, что я с тобой высокомерен? Ты и слов-то таких, насколько я помню, не знал. Зато теперь – умник, ну умник! Ученый раб, который, стоя на коленях, рассуждает о бесчеловечности рабства. Знаешь, я нахожу это забавным. А ты-то сам? Неужели нет? Мой бедный мальчик, у тебя совсем нет чувства юмора!
Эрн молча слушал, откинувшись на спинку кресла и закрыв глаза.
– Я вижу, ты совсем загрустил. Ну, довольно. Раз уж ты уезжаешь, надо с пользой распорядиться тем временем, которое у нас осталось. Я не хочу, чтобы в Восточном имении ты остался без пищи для размышлений. Итак, твой излюбленный вопрос – ты ведь не раз возвращался к нему, Эрн, ответа так и не нашел, вот и сейчас думаешь: если раб способен самосовершенствоваться, если при надлежащих условиях он может стать неотличимым от господина, то почему же один – раб, а другой – господин, – Учитель долго молчал, словно дожидаясь, покуда огонь в камине разгорится в полную силу. – Не знаю, насколько ты отдаешь себе в этом отчет, но ты задал самый опасный вопрос. Ответ на него равнозначен ниспровержению устоев. Поэтому и рабам, и господам с детства внушается безопасная ложь, тебе она очень хорошо известна: рабы якобы не в полной мере люди, их разум слаб, их способности ничтожны, они мало чем отличаются от прочего домашнего скота, разве только некоторым внешним сходством с господами. Только некоторым, ведь считается, что и физиологически рабы устроены примитивнее господ. Я не вполне постиг эту теорию, очень уж громко протестовал мой здравый смысл… но, насколько я понимаю, ее суть такова: мозг раба слишком мал для познавательной деятельности, тело несовершенно и не воспринимает утонченных удовольствий…
Эрн насмешливо улыбнулся.
– Эти рассуждения кажутся тебе безумными, Эрн? – вскинул брови мужчина. – А между тем далеко не все в них ложно. Конечно же, бредни о природных различиях – полная чушь. Но если принять во внимание, что порядок вещей неизменен полтысячелетия… и как бы низко не пали некоторые из господ, вынужденные служить гувернерами, управляющими, надсмотрщиками, ни один из них не забудется настолько, чтобы сочетаться браком с рабыней, ни одна госпожа не падет так низко, чтобы стать подругой раба. Связь господина и раба противоестественна – этот постулат священен, ибо он основа основ. Ни одному господину не придет в голову обучать раба грамоте, зато покорности раба учат с младенчества… не учат – дрессируют, как животное. Где уж рабу сравняться с господином!
– Я понимаю, Учитель. Но я понимаю и другое: человеку нельзя запретить мыслить и чувствовать.
– Красивые слова! – махнул рукой Учитель. – Рабам это ни к чему. Из поколения в поколение их отучают от этой опасной привычки, подменяя ее инстинктом повиновения… И вообще, для того, чтобы рассуждать об этом, ты сначала должен определиться, кто же ты сам – раб или человек. Я не хотел тебе помогать, я думал, ты сам справишься. Но теперь тебя усылают на восток, так что… Вот, возьми, – Учитель подал Эрну тетрадь в темно-синем переплете. – Я был не намного старше тебя, когда начал искать ответы на свои вопросы. Здесь я обобщил то, что успел понять за два десятка лет. А чтобы прочесть, хватит и ночи…
– А чтобы понять, может и жизни не хватить? – Эрн пристально посмотрел на Учителя. – Вы ведь это хотели сказать?
– Хотел, – спокойно согласился Учитель. – Но ты сам догадался. Я же говорил – смышленый мальчишка. Ну, не буду тебе мешать.
Учитель кликнул собаку, вышел во двор и плотно затворил за собою дверь.
Он вернулся на рассвете. Эрн, сидевший в его кресле, порывисто встал ему навстречу, сделал шаг – и опустился на колени.
– Как это понимать? Мало тебе того, что ты перед господами в пыли валяешься, ты еще и передо мной…
– Нет! – горячо воскликнул Эрн, поднимая голову. – Неужели вы не понимаете… неужели не понимаете, что вы, быть может, единственный по-настоящему свободный человек на свете?!
– Чушь! То, что уразумел я, может осмыслить и другой!
– Учитель… Я недостоин вас… Я слишком раб…
Эрн и не подозревал, какой вызов прозвучал в его словах. Но проявлять мягкость Учитель не собирался.
– Довольно. Встань, – презрительно бросил он. – Я не знаю, чего в тебе больше – раболепия или дурацкой мальчишеской восторженности. И разбираться недосуг. Если ты говоришь, что ты раб, – значит, так оно и есть. И тебе давно пора возвращаться. К твоим господам.
– Простите, Учитель, – прошептал Эрн.
12
Это пробуждение было хуже прежних.
Вирита долго лежала с закрытыми глазами, пытаясь привести мысли в порядок. Тщетно. Наверное, потому, что больше всего на свете ей хотелось просто забыть вчерашний вечер. Нужно забыть – и тогда все наладится… Просто? Забыть?
Нет.
Забыть – значит, позволить снова себя обмануть.
Неужели она, Вирита де Эльтран, настолько слаба… Нет! Женщине из рода Высших надлежит… Надлежит? Кто теперь скажет, как именно ей надлежит поступать? Уж не отец ли, так много рассуждавший о чести и гордости… Трех бутылок вина, привезенных господином Атерионом, оказалось достаточно, чтобы и честь, и гордость обратились всего лишь в предмет философской беседы, а потом…
Проходя мимо библиотеки, где отец и Атерион предавались возлияниям, Вирита услыхала:
– Моя жена… Вея… она позабыла о чести нашего рода, она… Но я сделал все, чтобы она сполна… она поплатилась…
«Зачем?» – с ужасом подумала Вирита. Зачем чужому человеку, набивающемуся в родственники, знать о том… о том, о чем сама она толком ничего не знает?
Вирита заперлась в своей комнате, схватила первую попавшуюся книгу. Открыла наугад: отец высокородного семейства давал наставление дочерям, как следует держать себя в присутствии столь же высокородных гостей.
В огонь!
Можно сжечь книгу, похожую на насмешку судьбы. Можно запереть дверь, чтобы не видеть ни отца, ни злосчастного гостя. Можно закрыть окно, чтобы не слышать дурацких песенок, достойных разве что пьяного надсмотрщика. Можно забыть… Можно ли?
Забыть?.. Разве что забыться ненадолго беспокойным сном, а утром…
Вирита не знала, как поведут себя отец и Атерион при встрече с ней. И как она поведет себя – тоже не знала.
Только вдруг поняла: что бы ни происходило, от утренней прогулки она не откажется. Ни за что!
Встала, распахнула окно.
– Эрн!
Эрн не отозвался.
Позвала громче. Но уже знала, неведомо откуда, но знала: Эрн не придет. Случилось что-то такое, в сравнении с чем меркнут все ее прежние горести, истинные и мнимые.
– Эна!
Ни звука в ответ.
Где-то в другом крыле, в покоях отца, громко застучали в дверь. Женский вскрик… неужели кто-то из служанок может забыться настолько, что… И снова стук – с удвоенной силой.
Вирита выбежала на лестницу босая, в тонкой ночной сорочке.
– Эна!
– Госпожа!
«Где ты была?» – хотела спросить Вирита. Но, едва взглянув в лицо Эны, спросила:
– Что случилось?
– Госпожа…
– Говори! – приказала Вирита.
– Там Эрн…
– Что – Эрн?
– Он пришел в комнату вашего отца, запер дверь и… Говорят…
– Что говорят, Эна?!
– Говорят, он может убить его…
– Кто?
– Эрн – господина.
– Глупости! Эрн не безумец!
– Ох, вы бы видели его, госпожа! Он был, как безумный, когда Идма…
– Прекрати мямлить! Что, в конце концов, происходит?
– Я не знаю… я только слышала…
– Что ты слышала?! – Вирита сорвалась на крик. Поведение, недостойное госпожи? Плевать!
– Говорят, Эрн видел, как кто-то из надсмотрщиков… кажется, господин Барг, хотел похоронить Идму… тайком…
– Что значит – похоронить?
– Ну… она… она мертвая…
– Идма?! Да говори же ты!
– Ее у…убили… – Эна всхлипнула.
– Кто убил?
Эну трясло, как в лихорадке.
– Кто? – продолжала допытываться Вирита.
– Господин…
– За что?
– Я не зна…
– Не смей мне лгать, слышишь? Никогда не смей!
– Господин… он… Госпожа, пощадите, он же убьет меня, если…
– Если ты не скажешь, тебя убью я! – в сердцах пообещала Вирита.
Похоже, вид у нее был такой, что Эна ничуть не усомнилась в правдоподобности угрозы.
– Он и другой господин, ваш гость… они вчера… они велели Идме… Она просила, чтобы они ее не трогали…
– Я не понимаю!
– Они ее… насильно, понимаете? Она хотела убежать и… уж не знаю, как получилось, но… господину Баргу велели похоронить ее… так, чтобы никто не знал. А Эрн шел – и увидел… и…
Вирита в бессилии опустилась на ступеньку.
Стук. Опять этот стук! Как только дверь до сих пор выдерживает?..
– Эрн!
Расталкивая надсмотрщиков, подбежала к двери.
– Вирита, дорогая моя девочка… – ринулся к ней господин Атерион.
И получил пощечину.
Казалось, Вирита забыла о нем в тот же миг.
– Эрн! – позвала она. Нет ответа. – Эрн, открой… пожалуйста, открой… Мне страшно, Эрн!
Дверь приоткрылась.
– Не ходите за мной, – остановила надсмотрщиков Вирита. – Эрн не посмеет…
Хочется верить, что не посмеет…
Она перешагнула порог. И остановилась, боясь оглядеться.
– Эрн… Отец…
– С вашим отцом все в порядке, – тихо сказал Эрн.
Вирита не видела его лица – Эрн стоял спиной к ней.
– Эрн!
– Вирита… – прохрипел господин де Эльтран, пытаясь подняться с кровати. – Этот мерзавец чуть меня не задушил… Надсмотрщика сюда! Управляющего!.. Где Атерион?.. У-у-у… Небывалый позор!..
– Позор… – эхом откликнулась Вирита. И вдруг поняла, что не узнает ни этой комнаты, ни человека, отвратительно распластавшегося на кровати.
– Эрн! – позвала она, цепляясь за единственное имя, которое помнила твердо.
Отклика она уже не услышала.
13
Она очнулась в своей комнате. Рядом – доктор, чуть поодаль – Эна.
– Где он?..
– С вашим отцом все в порядке, госпожа, не беспокойтесь.
– Где Эрн?
– Повторяю, госпожа, вам не о чем тревожиться…
– Я хочу знать.
– Клянусь вам, гос… – под пристальным взглядом Вириты доктор осекся. – Позвольте, подушечку поправ…
– Эна, где Эрн?
– На заднем дворе, госпожа. Господин распорядился… наказать…
– Убить, – удивительно спокойным голосом поправила Вирита. – Ты ведь это хотела сказать, Эна? Доктор, я хочу, чтобы вы осмотрели моего отца. Мне кажется, он пострадал.
– Но, госпожа, он велел мне находиться при вас.
– Здесь достаточно одной Эны. Если вы мне понадобитесь, я позову. Эна, проводи.
О, Вирита де Эльтран прекрасно усвоила тон, коим следует говорить со слугами, свободными или рабами – не так уж важно! Не осмелившись возражать, доктор раскланялся и суетливо удалился.
Эна поплотнее затворила дверь… умница! Теперь…
– Эна, найди Барга, немедленно. Пусть он придет ко мне. Да постарайся, чтобы вас никто не видел.
Не успела Вирита встать и найти в ящике стола, под грудой обломанных перьев и кипой бумаги, объемистый кошелек с вышитой лазурным шелком монограммой, как явился Барг. Эна шмыгнула в свой уголок и затаилась. Бедная Эна… сколько всего ей еще только предстоит пережить!
– Барг, я хочу дать тебе возможность заслужить мою благодарность, – тон Высшей за долгие годы усвоен в полной мере, голос не дрожит.
– Слушаю, госпожа.
– Этот раб… Эрн, я купила его много лет назад, я привыкла к нему… признаюсь, мне его даже немного жаль… несмотря на то, что совершенное им – непростительно. Ты понимаешь меня, Барг?
– Боюсь, что нет, госпожа, – удрученно признался надсмотрщик.
– Так понятнее будет? – Вирита подала ему кошелек. – Это лишь малая часть милостей, на которые ты можешь рассчитывать, если…
– Что я должен сделать, госпожа?
– Ты поставлен присматривать за рабами, что служат в особняке… Случившееся сегодня – твое упущение. Поэтому, я думаю, никто не удивится, что ты захочешь сам наказать этого раба.
– Как прикажете, госпожа.
– Я не уверена, что ты правильно понял. Насколько я знаю, ты славишься умением примерно наказывать, при этом не лишая рабов возможности трудиться. На сей ж раз ты сделаешь так, чтобы все думали, что раб умер. Но он должен выжить. Теперь ты понял меня, Барг?
– Да, госпожа.
– Надеюсь, понимаешь ты и то, что рассчитывать на прощение моего отца этот раб не может.
– Разумеется, госпожа.
– А я предпочла бы оставить право распоряжаться судьбой Эрна за собой. Оставишь его во рву, где обычно хоронят рабов… прикроешь ветками, одним словом, сделаешь так, чтобы найти его мог лишь тот, кто будет искать, ясно?
– Да, госпожа.
– Так ступай же, чего ты ждешь? Через Эну передашь мне, как выполнил приказ, через нее же получишь вознаграждение… ты ведь заслужишь это вознаграждение, верно, Барг?
Надсмотрщик поклонился.
Как все-таки хорошо, что отец искоренил у слуг вредную привычку размышлять о сути приказов!
– Эна!
– Да, госпожа.
– Ты все слышала?
– Да, госпожа.
– Тебе придется присутствовать при наказании, чтобы…
– Я понимаю, госпожа, – девчонка трясется, но ослушаться не посмеет.
– Среди рабов есть кто-либо, кто мог бы помочь нам? Эрна понадобится переправить подальше… хотя бы в грот… Эрн знает дорогу. Отец, впрочем, тоже, но, я надеюсь, ни у кого не возникнет сомнений… Вряд ли я смогу придумать что-нибудь лучше.
– Вы замечательно придумали, госпожа… Ой, простите! Есть один раб, Эрел…
– Не тот ли, который заглядывается на тебя, Эна? – Вирита, против воли, улыбнулась.
– Ой, госпожа…
– Тот?
– Тот. Он не выдаст, госпожа, клянусь вам.
– Найдешь возможность перемолвиться с ним?
– Да, госпожа, найду. Эрн… он ведь…
– Я знаю… Эна! – окликнула она служанку уже у дверей.
– Да, госпожа?
– Спасибо.
«Как низко вы пали, госпожа Вирита де Эльтран! – Вирита смотрела на себя в зеркало, будто не узнавая. – Подкупаете надсмотрщика, просите помощи у рабыни… Впрочем, вас все-таки можно считать достойной дочерью вашего отца!»
14
Время умерло. Не было ни утра, ни ночи. Неподвижность, безмолвие. Даже воспоминаний почти не осталось. Он знал только, что откликается на имя «Эрн», но не знал – почему. Это слово не было его именем. Еще он знал, что пережил утрату, но утрата не была любовью… Любовь – осталась…
Пережил? Или – не переживет?
Ночь не сменялась утром, но мучительный холод сменялся зноем, таким же мучительным, и конца этому не было – время умерло.
– Эрн!
Это слово не было именем. Но он привык отзываться. Он открыл глаза.
– Пей! – рыжеволосая девушка поднесла к его губам бутыль из толстого стекла. – Госпожа велела… Госпожа сказала – этот отвар поможет тебе поскорее встать на ноги.
Поскорее… Время воскресло. А он, тот, кого называли Эрном?..
– Кто я?
Девушка взглянула испуганно, всплеснула руками.
– Меня зовут Эна. Я служанка госпожи… Ты что же – не помнишь меня?..
– Я спросил: кто я?
– Ты правда не помнишь?
– Не знаю.
– Ты – Эрн, – тихо вымолвила Эна. Похоже, она заподозрила его в безумии.
Читать бесплатно другие книги:
