Завхоз Вселенной Веров Ярослав
Он вскарабкался по лестнице и, бесцеремонно ухватив Веронику за ворот куртки, вышвырнул из кабины. Всё-таки со своей брезгливостью к этим существам он ничего поделать не мог.
Жалости у него сейчас быть не могло. Хорошо быть гуманистом, и при виде существ, похожих как две капли воды на людей, только, быть может, мягче характером, расплываться в дружелюбной улыбке. Но альтернатива военным действиям была одна, и он её хорошо сознавал: навсегда затеряться в лакунах и иных, более или менее мрачных, местах.
А раз на войне как на войне, то нужно соблюдать крайнюю осторожность. Наверное, подумал Игорёк, вся эта кабина — один сплошной телепортатор. Пока будет его курочить — телепортируют. Наверняка у этой Вероники при себе дистанционный пульт имеется, а дублирующее дистанционное управление — в руках ГРУКа. Вот он сейчас шагнёт в кабину, и тю-тю. Нет, его на такой мякине не проведёшь.
Игорёк спрыгнул с лесенки. Вероника Семёновна сидела в траве, потирала ушибленное бедро и хмуро смотрела на Игорька.
«Им-то тоже деваться некуда, — подумал Игорёк. И тут же одёрнул себя: — Но-но, без соплей».
— Может, я для вас и чудовище, — сказал он, — но у меня другого выбора нет. Сколько зарядов в десинтере?
Вероника Семёновна промолчала.
— Значит, много, — сказал Игорёк. Он принялся разглядывать оружие. — Всё понятно.
Отчего-то он знал назначение всяких хитрых табло и индикаторов на «стволе» и «казённой части» прибора. Индикатор заряда стоял почти на максимуме: во враждебном космосе зарядка производится на стационарных стендах. Чтобы космодесантник в автономном драйве мог пользоваться оружием долго, очень долго. Сменных обойм у такой чудо-техники быть не могло.
Игорёк осмотрел рукоять. В рукоять вмонтирована пластина с надписью: «капитан Воеводин О. Ю.» Ясно, панель биологической персонификации. То есть, в руках Игорька десинтер никак не мог выстрелить. Он должен был заблокироваться, а при попытках взлома — самоуничтожиться. Игорёк не очень-то задумывался сейчас, откуда всё это ему известно. Знание было ясное, чёткое, уверенное.
— Эй, груковцы, — позвал он в браслет. — Вы меня слышите? Я на этом такси не еду. Можете хитрить сколько угодно, а в наказание я сейчас уничтожу эту вашу хренову Кручу. Вы, конечно, молодцы, население эвакуировали. Небось, и домашних хорьков забрали, и кошечек. Аккуратные вы здесь. Только Земля круглая. Наверное. Ваша Земля. Так от меня бегать и будете? Не слышу ответа!..
Произнеся это, Игорёк навёл десинтер на ближайший домик Митяевой Кручи. Целеуказатель выдал дистанцию в пятьсот с небольшим метров. Игорёк нажал кнопку подтверждения захвата цели, оружие послушно подтвердило команду. Игорёк проделал всё с профессиональным хладнокровием. Он даже знал, что в памяти десинтера намертво впечатаны видеообразы запрещённых к уничтожению целей, таких как «дом», «человек», «земное животное», но всё равно был уверен, что в его руках оружие выстрелит. В «людей»-то он уже стрелял. Ещё Игорёк знал: всё, что показывает целеуказатель, видят на экранах и операторы ГРУКа, и что у них есть техническая возможность заблокировать оружие. Но и у них заблокировать не получается. Он вдавил спусковой крючок. Дом лопнул, как мыльный пузырь, бесследно, только лёгкая дымка расплывалась в воздухе.
— Прекратите! — Вероника Семёновна подхватилась на ноги и вцепилась в ствол десинтера.
Она казалась сейчас беззащитной и хрупкой. На лице читалась отчаянная решимость. Но что она могла сделать, чем помешать?
— Грабовски! Грабовски! — закричала она. — Бросайте бомбу!
Игорёк прочитал её мысли. Речь шла о термоядерной бомбе, которая уже была подготовлена и только ждала телепортации в пункт назначения. С Игорьком, конечно, ничего бы не случилось, но вот десинтер мог испариться, а он ещё понадобится.
Он оттолкнул Веронику Семёновну.
— Тоже мне, гуманисты. Решили своё Семигорье погубить? И всё потому, что товарищ Грабовски боится личной встречи со мной?
Игорёк крутанулся и выстрелил навскидку, не целясь. Телепортированная ему за спину, вернее за кромку леса, под прикрытие деревьев, бомба не просуществовала и микросекунды. Груковцы снова недооценили его возможности.
— Я лечу к вам, — раздался усталый баритон Грабовски.
— Ещё бы не лететь, — хмуро ответил Игорёк. — Я вам ваше Семигорье спас.
Он посмотрел на Веронику Семёновну. Та стояла, опустив голову и сжав кулаки. Ненависть и чувство бессилия клокотали в ней. И это было хорошо. Кроме неё, никто в этом странном мире не испытывает к нему ненависти, даже погибшие десантники не испытывали. Для всех них он был — природный феномен, который подлежит безусловной нейтрализции. А к феноменам ненависть испытывать глупо.
Было тихо, и ничего не происходило. Теплый ветер налетал волнами, над травой вились пёстрые бабочки. И горело несколько деревьев там, куда пальнул Игорёк, уничтожая бомбу.
Донёсся вибрирующий свист, над горизонтом со стороны Митяевой Кручи возникла точка, и вскоре ещё один экзотический летательный аппарат опустился на лужайку. Он представлял собой чёрное дельтавидное крыло внушительного размера и напоминал истребитель-бомбардировщик «Стелс».
Броневая плита дельтагравиплана бесшумно отъехала в сторону. Грабовски оказался невысоким, щуплым человеком; заурядная внешность его никак не соответствовала голосу.
Выбравшись, он неловким движением стянул с головы пилотный шлем. Взгляд его был цепкий и умный.
— Я слушаю, — без обиняков произнёс он.
— Отдайте приказ отключить все переговорные устройства. Никто не должен нас слышать.
Игорёк глянул на Веронику Семёновну и мотнул головой — уйди отсюда. Она посмотрела на Грабовски. Тот кивнул.
— Я Грабовски. Код Астра, две сотни семнадцать. Прибыл на место. Вступил в контакт. Приказываю снять наблюдение и отключить все каналы связи.
Он вновь смотрел на Игорька.
— Нас никто не слышит. Говорите.
— С чем пожаловал?
До этого момента он рассчитывал просто взять Грабовски за жабры и вытрясти из него — где тут у них главная энергетическая установка. Должно быть нечто такое, потенциально опасное для всей планеты. Но этот наверняка станет молчать, как партизан, или примется врать. Потому что Грабовски прибыл не слушать Игорька, и что сейчас он представляет не Мировой Совет. За Грабовски стоит гораздо более серьёзная фигура. И это уже интереснее. Ещё не горячо, но уже теплее.
— Тебя кто-то серьёзный прислал, верно?
В глазах Грабовского что-то промелькнуло, какая-то искра интереса, и тут же погасла. Взгляд вновь стал цепким, умным и спокойным.
Грабовски помолчал, видимо, решаясь задать какой-то вопрос. Наконец спросил:
— Скажите, вы не агент Молчащих?
— Меня совершенно не интересуют ни молчащие, ни мычащие. Меня сейчас интересует тот, кто тебя послал. Надеюсь, он меня, в отличие от вас, не боится?
— Проявление юмора, — задумчиво сказал Грабовски. — Вы знаете, вы очень похожи на человека.
— Ты, представь, тоже, как ни странно, похож на человека, — ответил Игорёк.
— Пойдёмте. Подвохов больше не будет.
— Я знаю.
— Даже так? — Грабовски шевельнул бровью. — Ну что ж, прошу.
В кабине дельтагравиплана царили прохлада и приятный полумрак. Игорёк скользнул взглядом по приборной панели, обзорному экрану. И в самом деле чисто, никаких подвохов.
— Вы не будете против, если я прилягу? — осведомился Грабовски и, не дожидаясь ответа, опустил спинку пилот-ложемента. — Привык, знаете ли.
— Ложись, — буркнул Игорёк, занимая второе кресло. — Долго лететь?
— За час доберёмся.
Бронеплита с чавканьем закрылась, тонко взвыли антигравы, Игорька слегка вдавило в кресло. Он покосился на Грабовски, тот лежал, закрыв глаза, будто спал.
— Долго лететь? — спросил Игорёк.
Грабовски не ответил.
— Слышь, командир, вы куда меня собирались зателепортировать?
— А… На Юпитер, — не открывая глаз, сообщил Грабовски.
— Билет в один конец? Ну и как там, на Юпитере?
— Да что на Юпитере… Минус двести, жидкий водород и сотни килобар давления.
— Скучно. Грабовски, в чём смысл жизни?
— Любопытно. Вы ведь, признайтесь, не отсюда? Параллельная вселенная?
— У вас ещё и Вселенные имеются? Всё у вас не оттуда, откуда надо. И руки у вас не оттуда, и ноги, и головы.
— Смешно, — угрюмо заметил Грабовски. — Вам у нас не нравится? Если считать инцидент с ГРУКом недоразумением? У них, знаете, мания подозрительности.
— А что здесь может нравиться? Вы не люди, и всё.
— Это почему же? — без любопытства спросил Грабовски. — С чего вы взяли, что это вы человек, а не я?
— Потому что, — отрезал Игорёк.
— Да, хороший ответ, — согласно покивал Грабовски, не открывая глаз. — Он, разумеется, всё объясняет.
— Дело в том, Грабовски, что, так как вы не люди, то ничего вам объяснять я не обязан.
— Надо же, — задумчиво подвигал губами председатель Мирового Совета. — Первый парадокс ксенологии. Кто бы мог подумать… Но мы, по крайней мере, разумны, на ваш взгляд?
— Какая разница? Разумны, не разумны. Не люди — и точка. Нехорошо, Грабовски, косить под человека, если ты не человек.
— А кто же я?
— Никто.
Грабовски, опять же, не удивился и не обиделся. Конечно, на своём веку он видел много чего в космосе ближнем и дальнем. В космосе Древних Реализованных.
— Грабовски, вы здесь кому служите? Какому богу?
— Человечеству. Богов нет. Есть космос, есть наука. Есть любовь и дружба.
— Ну-ну, — саркастически хмыкнул Игорёк. Вспомнился Высоцкий: «Он только однажды волхвов помянул, и то саркастически хмыкнул».
— А Высоцкий здесь у вас был?
— Распространённая фамилия.
— Понятно. Ни Москвы, ни Высоцкого. Какие же вы после этого люди?
— Вы не возражаете, если я немного вздремну? — предложил Грабовски. — Устал, а тут свободная минута.
— Какая разница, возражаю я, или нет?
— В самом деле, никакой, — согласился Грабовски.
Игорёк бездумно уставился в обзорный экран. Летели они над облаками, земли видно не было. Солнце золотило белую их пену и наливало огнём сапфир неба. Игорёк зевнул, покосился на председателя Мирового Совета — похоже, и в самом деле спит. От нечего делать Игорёк принялся изучать приборную панель, развлекаясь тем, что названия приборов и индикаторов сами возникают у него в голове. «А человек ли я?» Игорёк помотал головой. Нельзя сомневаться, иначе — Юпитер. «Если не я — человек, то кто же? Вот правильная постановка вопроса. А правильный ответ: если я не человек — то и никто не человек». А Грабовски-то спит совсем по-человечески. С презрением эдаким к нему, Игорьку, спит. Да, дела.
Наверное, Игорёк тоже задремал, потому что очнулся оттого, что отрицательное ускорение приподняло его из кресла. Дельтагравиплан шёл на посадку. Грабовски заворочался, потянулся и спросил сонно:
— Что, уже долетели?
«Это я у тебя спрашивать должен».
Машина вышла из облачности, внизу обнаружились горы. Снеговые шапки в сиреневой утренней дымке. Гравиплан камнем, по параболе, падал на скалы. За хребтом открылось небольшое плато. На плато, словно игрушечный, высился замок. Гравиплан коснулся каменных плит и замер.
— Вот и добрались, — заметил Грабовски. — Вы идите, а я полечу обратно.
Тот, с кем должен был встретиться Игорёк, прохаживался по открытой террасе у входа в замок. Он внимательно разглядывал приближавшегося Игорька, улыбаясь одними лишь уголками тонкогубого рта. Было в его взгляде характерное выражение, свойственное людям, привыкшим отдавать приказы и привыкшим, что эти приказы неукоснительно выполняются.
— Добрый день, бессмертный Игорь Хромов, — негромко сказал человек.
Игорёк кивнул. Это существо явно зналось с Реализованными.
— Оружие можешь бросить. Здесь оно тебе не понадобится. Предлагаю проверить на мне.
Игорёк, зная наперёд, что оружие здесь бесполезно, направил на него раструб десинтера и выстрелил. Раздался грохот падающих в выжженную десинтером пустоту каменных обломков. А собеседник исчез. «Не понял», — удивился Игорёк. В тот же момент из-за спины раздался голос:
— Я здесь.
Игорёк повернулся, и тут произошло нечто совсем несуразное. Собеседников сделалось много, они окружали Игорька полукольцом.
— Ну, в кого стрелять будешь? — осведомились хором дубли.
Игорёк опустил десинтер на каменные плиты.
— Собственно, больше стрелять ни к чему, — сказал он.
— Да, Игорь Святополкович, наделал ты шороху. — Человек снова был один. — Все только о тебе и говорят. Иштар рвёт и мечет. Она страшна во гневе. Очень страшна.
— Ты, значит, Посвящённый? Вроде начальника колонии.
— Я — Посвящённый. Я представитель богов в Реализации Шамаша. Всё, что ты здесь видишь, устроил он. А ты желаешь погубить этот прекрасный мир. Зачем тебе это?
— Реализация Шамаша? Кто такой Шамаш?
— Бог полуденного солнца и справедливости Шамаш. Шамаш очень справедлив.
— Ну, это его проблемы. Мне нужно всё здесь уничтожить.
— Зачем? Будь милосерден к людям.
— Это мир выдуманный. Какие это люди?
— Самые настоящие. Куда прикажешь идти человеку после смерти? Должен же человек идти куда-то после смерти. Там, на Земле, они страдали, мучались от несправедливости, теряли близких, болели, терпели хулу и унижения. Что же, теперь им снова маяться? Не будет ли справедливым поселить их здесь? Здесь царит гармония. Но не сытый покой. Для их дерзаний имеется целая вселенная.
— Значит, люди. Лишили их тонких тел, переформатировали сознание и запустили, как карасей, в придонный ил. Неправильно это.
— Не тебе решать, что правильно, что неправильно, — повысил голос Посвящённый. Но тут же взял себя в руки. — Мудрые боги очистили их от грязи земной, от тяжких воспоминаний, от подлости и греха.
— Это были их подлости, их грехи, — раздельно сказал Игорёк. — Это нельзя сорвать, словно одежду.
— Ты мыслишь себя умнее великих богов? — насмешливо бросил Посвящённый.
— Я говорю, как думаю. Пускай человек изживает свои грехи сам, только тогда он останется человеком. Иначе — нарисованные человечки.
— Какие же нарисованные? Разве они не страдали, когда ты их убивал? Разве не плакали по своим товарищам? Они настоящие.
Игорёк пожал плечами.
— Уроды, а не боги. Набу обещал мне иное.
— Набу очень мудр, изощрённый ум, но, в отличие от Шамаша, — не справедлив.
— Ладно. Больше ничего сказать не желаешь? Может, Реализованные хотели что-то мне передать?
— Боги просят тебя быть гостем в этом прекрасном и справедливом мире воплощённой гармонии. Будь милосерден. Ведь, не получи бессмертия, среди этих людей мог оказаться и ты.
— На полюсах планеты расположены главные силовые станции, — ровным голосом произнёс Игорёк. — Если вызвать в них неуправляемую сигма-ретринитацию, огненная волна пойдёт от полюсов к экватору, сметая всё. Больше ничего не просили передать Реализованные?
Иным зрением он видел весь этот мир, как завершённую структуру. В ней были разбросаны центры средоточия населения, технологические узлы. На полюсах — малиновые бусины энергостанций, паутина исходящих от них силовых контуров оплетала всю планету. Он вгляделся пристальнее, и под его взглядом одна из бусин разрослась, превращаясь в гигантский комплекс зданий, напоминавших серебристые глыбы льда. Игорёк словно бы присутствовал там. Сигма-реактор находился глубоко под землёй.
Игорёк смотрел дальше. Проник взглядом через километровую толщу скальных пород и «оказался» в сердце реактора, там, где пульсировали сконцентрированные до невероятных напряжений мезонные поля. Здесь пространство проваливалось в самоё себя и снова возникало, выплёскивая терраватты энергии. Игорёк оборвал идущий со станции управляющий сигнал: просто представил себе, что тот исчез. И вообразил, что пульсирующий мезонный сгусток сделался неоднороден, в нём возникли аритмичные биения и турбулентности.
— Что ты делаешь? — закричал Посвящённый. — Не надо!
Игорёк представил то же самое для станции на другом полюсе.
— Сейчас проверим, кто здесь бессмертный, — сказал он, вернувшись к обычному зрению. — Волна быстро идёт.
Земля под ногами глухо загудела. Воздух внезапно вздрогнул, из-под ног взметнулась пыль. Высокий свистящий звук пронизал окрестности.
Вершины гор таяли, как восковые свечи, а над ними гигантской стеной вздымалась багрово-чёрная волна.
Древнейший Дом терял базовую планету в Реализации Шамаша. Искусственная, сконструированная гармония оказалась совершенно чуждой духу абсолютного бессмертного, который, как ни крути, был хорошим композитором. Вряд ли шумерские Реализованные знали слова Шаляпина: «Он играет ноты, а надо играть музыку».
Пока он не приступил к акциям космического масштаба, оставалось одно — исторгнуть бессмертного обратно на Землю.
12
На Земле была всё та же скамейка у воды, сырой, студёный ветер да смутный свет фонаря. Мрачный, одинокий и озябший сидел там Игорёк и мысленно прощался с Иштар. «Прощай, богиня. Как-то мы с тобой не поняли друг друга. А ведь всё могло сложиться по-другому. Ведь могла ты быть честнее и милосерднее. Жаль». Может, Землю Шамаша уничтожил он только из-за обиды. Может, ничем не виноваты обитавшие там души, разве только тем, что выбрали такое посмертие. Может, лакуны-чистилища, как говорил Старый Айк, есть нужные и наиполезнейшие места. Может быть, не стоило и не стоит ему влезать в надмировую механику. А ещё лучше — не быть вовсе, нигде не быть, освободить мир от своего присутствия. Тело сдать завхозу…
Ну, во-первых, этому завхозу из преисподней — шиш. Во-вторых, если бы не настойчивый Хомоед, отирался бы он, к примеру, среди дерзновенных сантехников и вскрывал вместе с пионерами Европу от льда. Одно тонкое тело медленно распадалось бы на части до состояния плесени, а другое, так же не спеша, выгорало в костре замечательного существа, правильного уже тем, что не станешь ему перечить. Ну а физическое в виде белковой матрицы досталось бы какому-нибудь бесталанному ничтожеству.
Одно было по-своему приятно: чувство нечеловеческого одиночества, чуть ли не космического. Куда там одиночеству среди людей — он один среди надмировых сил, практически равный им, но бесконечно чужой. Как тень среди мириад блистающих светил. Тень, размером с небо. Небо без звёзд.
И по-прежнему немилосердно хотелось кушать.
Народу в столовой было совсем мало. И так было грустно на них смотреть — всего лишь людей, маленьких существ большой Вселенной. И видел он их как на ладони, их суть. Энергично уплетающий плов мужчина — воришка, казнокрад, при всей его ухватистости и разворотливости всё же ближе к животным, чем к людям. Дама надменного вида — ранимое, в общем-то, существо, патологически завистливое и ревнивое к успехам своих подруг. Скромный молодой человек — убийца. И вместе с тем, воришка — серьёзный государственный человек, а дама — кроткая жена, ну а молодой человек — большая в будущем величина российской дипломатии, если преступление не откроется.
А вот этот уходящий из бренного мира старик — человек интересный. Прямодушный, честный. Остальным и сотой доли не пережить того, чего довелось ему нахлебаться.
— Можно? — осведомился Игорёк, отодвигая стул.
— Садись, сынок, — ответил старик.
Он окинул взглядом Игорька и спросил:
— Воевал?
— Немного. В Ираке.
— В Ираке, значит. Это когда?
— Недавно.
— Наградили, значит, отдыхом в «Кремле»? — усмехнулся «дед». — Тебя как звать, сынок?
— Игорем.
— Меня можешь называть генералом. Да, война. Ушёл я пацаном, а вернулся капитаном. С двумя осколками. Говорят, война — мать родна. Та была мачехой. Всех нас покалечила. Что-то нарушила в нас. После войны остался в армии, до генерал-майора дослужился. Укреплял обороноспособность государства. А государство — пшик, и нету. Тебя по заданию посылали, сынок, или сам, по велению сердца?
— По заданию.
— Это хорошо. Развелось сейчас любителей крови. Видел таких? Ясное дело — видел. На войну даже из патриотических чувств идти нельзя. Чувства — слабый помощник. До первой пули. Чирикнет у виска — и все чувства померли. Только страх остаётся. Бывали дни, что зубы у меня стучали так, что два дня идут бои — два дня лязгаешь, неделю — значит, неделю. Без страха воевать нельзя. И ещё, чем опаснее, тем больше отупение. Все тупые были. От командира до солдата. Потому что война, да ещё такая — нечеловеческое дело. А что сейчас? Театр, а не война. Цирк. Ты тех хвалёных американских рейнджеров видел?
— Как вас, — ответил Игорёк.
— И что, скажешь — солдаты?
— Выглядят браво.
— А на настоящей войне должны выглядеть, как дерьмо. На настоящей войне не до бравой осанки. О жратве думаешь, да о том, как бы отоспаться. Хреново знаешь кому?
— Кому?
— Младшему командному составу. Кому в атаку ходить. Отупение страшное, а надо что-то решать. Солдат пожрал, покурил и доволен, что его не трогают. А ты должен бдеть. Ну, спасибо, — генерал поднялся. — Уважил старика беседой. Вот уезжаю, машина уже ждёт.
— Не подбросите в город? — спросил Игорёк, уже видя наперёд, что «дед» согласится.
— Могу подбросить. Как поешь, подходи к парковке, боец. Без долгих сборов.
Игорёк кивнул и занялся вплотную ужином.
В стёкла генеральской «Волги» хлестали косые струи дождя. Немолодой водитель был неразговорчив и не любитель быстрой езды. Машина неторопливо ползла по просёлочной дороге, выбираясь на Подушкинское шоссе. Генерал интересовался ситуацией в Ираке, деликатно обходя вопрос, чем именно там занимался Игорёк. Ничего нового, что не было бы известно из телепрограмм, Игорёк сообщить не мог.
— А в санатории, значит, не добыл? — заключил «дед».
— Не добыл, — переставил ударение Игорёк.
— Барвиху композиторы не жаловали. Вот глава союза композиторов Тихон Хренников прямо в пижаме спасался бегством, на заднем сиденье машины схоронившись. А военные «Кремль» уважают. Георгий Константинович здесь писал свои мемуары. Читал?
— Нет, — бесстрастно сказал Игорёк.
— Военный человек должен читать маршала Жукова.
— Я ближе к композиторам, чем к военным.
— В Ираке, наверно, симфонии сочинял. Может ты — новая формация, как там их — военные хакеры? Электронная разведка? Их ещё «клавишниками» называют. — Не дождавшись ответа, спросил: — А сейчас чего с места сорвался?
— Да так. Надо срочно с двумя людьми встретиться.
Генерал в ответ кивнул, точнее, клюнул носом и задремал.
— С этими двумя ты и так скоро встретишься, — раздался незнакомый, ровный, без эмоций голос.
Голос исходил с пустующего рядом с водителем места.
— Глупостями заниматься тебе не позволим.
Водитель как сомнамбула крутил баранку, куда-то вёл машину. Урчал двигатель, машина словно бы ехала, но никуда не перемещалась.
Незримый собеседник продолжал:
— Это не Реализация. Там ты мог силой мысли убить жизнь на планете. Мог, при случае, разорвать Юпитер или погасить Солнце. Здесь для таких, как ты, установлены чёткие законы.
— Ты ещё кто? — уже ничему не удивляясь, спросил Игорёк.
— Мы — Стражи. Отдел иллюзий.
— Это вас Хомоед назвал иллюзорщиками?
— Нас.
— Значит, тоже Служба Абсолюта?
— Напротив. Конкурирующая организация.
— И что конкретно вам во мне не нравится?
— По правде сказать, всё. Выкинь из головы глобальные замыслы. Проблем тебе и без них хватит.
Игорёк уставился на застывший ночной пейзаж. На вставшие у машины ротой караула сосны.
— Время останавливаете. Могучие, говорите?
Он сделал попытку внушить «Волге» истинное движение, что она не делает вид, а на самом деле едет по шоссе. Но ничего не выходило.
— Нет, — произнёс тот же голос. — Ты выбрал относительный мир, а здесь последнее слово за нами. Мы определяем, что получит статус реальности, а что нет. Мы продемонстрировали тебе один раз наши возможности и твои пределы. В метро. Помнишь?
— Ясно, — процедил сквозь зубы Игорёк. — Одной загадкой меньше. И что вы предлагаете?
— Играть по общим правилам.
— А если я откажусь?
— Твоё право. Но силы превращать, по своему произволу, свои желания в реальность у тебя нет.
— У Реализованных, выходит, есть?
— Они могут только то, что не запрещено нами. Они играют по правилам.
— И Кремлёвцы по правилам?
— Все живут по правилам. Вообразить что-то, что выходит за их рамки, не могут ни смертные, ни бессмертные. Иначе они встанут вровень с великими духами.
— Это ещё кто?
— Ты не знаешь основ жизни. Ты — никто, — голос упал до шёпота и смолк.
Сосны ровной чередой поплыли мимо. «Волга» вновь двигалась, водитель уверенно вёл машину.
Перед выездом с Подушкинского шоссе на Рублёво-Успенскую трассу со стороны Рублёвки сверкнули фары, и дорогу перегородил чёрный лимузин. Генеральский водитель мягко затормозил, бампер «Волги» замер в нескольких сантиметрах от лаково сверкающего борта.
— Что за хрень? — пробормотал водитель.
Из лимузина вышли четверо. Невысокий человек в строгом костюме и с ним трое крепких парней, среди которых имелся негр. Один из молодых людей зашёл за «Волгу».
Невысокий человек раскрыл зонт, обогнул лимузин и, приблизившись, постучал в окошко «Волги».
— Чего надо? — осведомился Игорёк, приопустив стекло.
— Mr. Khromov? — произнёс невысокий.
— Yes, I am, — в тон ответил Игорёк.
— Господин Хромов, — иностранец перешёл на русский язык, — предлагаю занять место в моей машине.
— В случае моего отказа у вас имеется разрешение на применение спецсредств? — произнёс Игорёк скорее утвердительно.