Сокровище «Капудании» Васильев Владимир
– Один точно узнаю, господин Фример, – сообщил Ральф как можно более спокойно. – Ближняя к нам кварисса – это «Романа» наместника Джалиты Назима Сократеса. А теперь давайте-ка потихоньку спустимся и обсудим сложившуюся ситуацию…
И вновь собрался в каморе скорый совет. Исмаэль Джуда тоже пришел по зову Фримера; Александр к тому времени уже успел встать и совершить утренний туалет. Постель его убрал кто-то из матросов и тотчас шастьнул прочь. Матросы вообще старались перед начальством не маячить и выглядеть понезаметнее.
– Александр, Исмаэль… Вы еще не знаете. За нами идут три корабля. Один такой же, как наш, два чуть поболее. Как раз те, которые мне не удалось нанять намедни.
– Вы пытались нанять «Роману»? – удивился Чапа. – Бесполезно, это корабль наместника Джалиты, он не нанимается никем и никогда.
– Я уже понял, – пробасил капитан Фример. – Но рожа этого самого наместника мне не понравилась еще вчера! Все норовил выпытать, зачем мы пришли из Альбиона да куда идем дальше. Ладно, шутки в сторону: будем предполагать самое худшее. Нас на двух кораблях, не считая вас, Александр, четверо офицеров и двадцать два солдата. Если предположить, что на тех трех кораблях неприятеля пропорционально…
– Не совсем так, господин Фример, – вмешался Ральф. – Извините, что перебиваю вас, но, к сожалению, квариссы заметно более вместительны в отношение пассажиров. «Романа» в состоянии безболезненно приютить под две дюжины бойцов. Вторая кварисса тоже. Ну и плюс сантона – еще дюжина.
– Это почему? – насторожился Фример. – «Романа» эта, конечно, поболее наших судов, но не вдвое же!
– Вы видели их паруса, господин Фример? Высокие, узкие, треугольные? Это бермудские паруса. Чтобы управлять ими, не нужен экипаж в две восьмерки матросов. Вполне хватает шести—восьми человек. Вот место и освобождается.
– То есть вы хотите сказать, – подытожил Фример, – что у них там в сумме может оказаться пять-шесть десятков солдат?
– Да. Как это ни печально. Однако… с чего вы делаете такие невеселые выводы? Может быть, Назим Сократес просто идет по своим делам в Истанбул?
– И меняет курс вслед за нами? Мы ведь отвернули от Истанбула. Кстати, а как они шли во вчерашний штиль?
Ральф сдержанно пожал плечами:
– Я не единственный штарх в водах Эвксины. Есть и другие.
– А эти ваши… квариссы… Они быстроходнее наших кораблей? Я имею в виду «Гаджибей» и «Дельфин», а не корабли Альбиона.
– Нет, не быстрее. У них лучше паруса, но сами они тяжелее. Если постараться, до Амасры они нас не достанут.
– Прекрасно! На берегу мы зададим им перцу в случае чего! Придется уж вам постараться, штурман!
– Стараться, господин Фример, нужно будет только в том случае, если стараться начнут и они тоже. А они вряд ли начнут – ветер удобный, да и, судя по вашим же словам, нет у них намерения нас догнать. Скорее сопроводить. Не так ли?
– Откуда мне знать… – Фример вновь помрачнел. – Исмаэль!
– Да, мой капитан?
– Скомандуйте-ка солдатам нижнюю тревогу. Пусть будут начеку… и оружие пусть приготовят.
– Слушаюсь, мой капитан!
Коренастый и низкорослый Джуда поспешил исполнить приказ.
Когда он вышел, заговорил Александр:
– Дядя, а в самом деле, с чего вы так всполошились? Ну идут себе три корабля через Эвксину…
– Александр, я старый солдат и привык готовиться к худшему. Смею вас заверить, чаще всего оправдываются именно самые худшие из подозрений, так что готовиться по-любому надо. Я, пожалуй, попрошу вас не выходить из каюты до Амасры.
– Ну уж нет! – немедленно возмутился Александр. – Вот засвистят над головами ядра – тогда еще может быть. А сейчас-то чего?
– А шальные пули?
– Если я правильно понял, корабли наместника Джалиты видны на горизонте, причем только с мачты и в подзорную трубу. Вы хотите сказать, что выпущенная оттуда пуля до нас долетит? Не смешите.
– Александр! Вооруженная стычка – это не шутки…
– Я знаю!
– Откуда? Из книг?
– Да хоть бы и из книг!
Фример ничего не сказал, но лицо его весьма красноречиво выразило все, что он думает о книгах и об их роли в военном деле.
– Так! – Александр внезапно понизил голос и вдруг стал совершенно спокойным, хотя еще пару секунд назад излучал хорошо уловимое недовольство. – Дядя! Я уверяю, что, едва возникнет намек на опасность, я тут же сделаюсь паинькой и выполню все ваши приказы. Но пока опасности нет – в каюте я сидеть не стану. Все, разговор окончен. Будьте добры, пропустите меня, я намерен немедленно выйти на палубу.
Фример молча подчинился.
– Я вот что думаю, – решил разрядить обстановку Чапа. – Загоню-ка я на шеглу матроса поглазастее. Да не на паринькет, а на контра-паринькет. И пусть бдит: догоняет нас «Романа» или не догоняет. А?
– Разумно… – Фример кивнул. – Контра-паринькетом, я так понимаю, вы называете салинг?
– Точно, – подтвердил Ральф; Чапа альбионской морской терминологии не знал. – Фор-салинг.
– Тогда следует сделать это немедленно! И… закроем, пожалуй, совет… Тысяча чертей! Не так я себе все это представлял!
Фример грохнул кулаком по столу, посидел немного словно бы в раздумьях, грузно привстал и выудил откуда-то из-под свернутой на рундуке постели большой пистолет.
– Но ничего! Мы им еще покажем! – увесисто пригрозил он, и Ральф вдруг понял, что ни секунды не сомневается: этот человек-кремень, человек-скала и впрямь не сойдет с места ни при каких обстоятельствах и будет отстаивать свое до последнего вздоха. И покажет – им всем, кто бы ни стал альбионцев преследовать.
Солдаты продолжали как ни в чем не бывало дуться в кости, однако рядом с каждым теперь лежали шпаги и заряженные мушкеты; да и пистолеты, заткнутые за пояса, у каждого виднелись. Исмаэль Джуда вновь строчил что-то в тетради. Александр сидел на прове, на месте вчерашней беседы и неотрывно глядел на море.
«Надо с ним переговорить, пожалуй, – подумал Ральф озабоченно. – Тяжко ему, поди… Из библиотеки – да в воды, да еще с вояками, да еще в неспокойное время… Не позавидуешь».
Он приблизился и сел рядом с принцем. Тот на мгновение скосил глаза – и вновь уставился за борт.
– Бережет вас дядя? – осторожно заметил Ральф.
– Да уж, – буркнул Александр. – Будто стеклянного. Впрочем, это вздор, чистый вздор! Я не об этом задумался, если честно.
– А о чем?
– О той девушке, которую мы повстречали в городе.
– Хм… Такая может запасть в душу… особенно если ты богат и знатен. Остальным я бы рекомендовал не беспокоиться.
Александр иронически усмехнулся:
– Девушка и впрямь красива, но я сейчас опять же не об этом.
– Признаться, не понимаю вас, Алекс.
– Имя! Вы помните ее имя?
– Помню, конечно! Альмея Сократес. Дочь того самого типа, который якобы гонится за нами.
– О! – многозначительно изрек Александр и воздел указательный палец.
– Очень может быть, что она отнюдь не случайно встретилась с нами.
– Не случайно? – Ральф поджал губы и задумался. – А зачем ей с нами встречаться?
– Например, чтобы взглянуть на меня.
Ральф искривил губы в легкой улыбке; Александр, конечно же, заметил это.
– Нет-нет, я вовсе не ожидаю, что едва я попаду в незнакомый город, местные красотки тут же гроздьями начнут вешаться мне на шею. Дело совершенно не в этом.
– Насколько я помню, Альмея вообще не знала, кто вы.
Александр хищно блеснул глазами:
– Дорогой Ральф! Если вам что-то говорят, это еще не значит, что так оно и есть. Говорить она могла что угодно. Давайте-ка лучше припомним, как все вчера произошло.
– А что там припоминать? – пожал плечами Ральф. – Апитор обозвал нас голодранцами или как-то еще.
– Вот и первая странность, Ральф! Апитор, знаток церемоний и обрядов. И он не распознал во мне человека знатного сословия? Бред. Да и вы, Ральф, честно говоря, на голодранца мало похожи. В Лондиниуме полно безденежных аристократов, одетых заметно хуже вас. А уж по манере держаться вас вообще можно принять за кого угодно. Честное слово!
Ральф задумался. Действительно, поведение апитора теперь показалось ему весьма странным и нелогичным.
– Если же предположить, что целью Альмеи было увидеть нас и заговорить с нами, все сразу встает на свои места и легко объясняется. – Александр продолжал размышлять вслух.
– Ну хорошо, пусть так, – согласился Ральф. – Однако возникает резонный вопрос: зачем делать это таким замысловатым способом? И вообще – зачем это Альмее? Даже если она доподлинно узнала, что из Альбиона прибыл принц Моро.
– Самое простое предположение, конечно, из женского любопытства. – Александр досадливо поморщился. – Знаете, мне не очень приятно об этом говорить, но в отцовский дворец постоянно прибывали какие-то незамужние девицы и из кожи вон лезли, лишь бы попасться мне на глаза. Баронессы фон чего-то там, графини такие-то и герцогини сякие-то. Хорошо, что никто из них не совался в библиотеку. Точнее, я велел никого туда не пускать. Так вот, как вы полагаете, Ральф, выйти замуж за принца Моро и уехать из глухой провинции в столицу империи, в королевскую семью – это ли не предел мечтаний дочек аристократов Тавриды?
– Полагаю, вас эти незамужние дочки просто достали, – дипломатично ответил Ральф.
– Есть маленько, – вздохнул Александр. – Но, повторяю, это самое простое объяснение, и если все обстоит именно так, я буду только рад. Однако дядя, помнится, говорил, что готовиться нужно к худшему… Что, если поглядеть на нас хотел наместник Джалиты Назим Сократес и с этой целью подослал дочь?
– А сам он не мог, что ли?
– Сам он не хотел показываться нам на глаза, – задумчиво пояснил Александр. – Я вижу, вы по-прежнему не уловили мою мысль. Поэтому изложу. Итак: из Альбиона прибывает некая миссия, возглавляют которую двоюродный брат короля Теренса и младший сын короля Теренса, причем принц Моро отчего-то поначалу пытается сохранить инкогнито – не особо, впрочем, настойчиво. Миссия не дипломатическая, ибо к местным властям никто не обращается, во всяком случае, официально. Напротив, альбионцы спешно нанимают штурмана и пару кораблей и столь же спешно пускаются в плавание. Мнится мне, не одна голова в Керкинитиде крепко задумалась: а что же за этим стоит? И, полагаю, крепче всех об этом задумалась голова Назима Сократеса. С чего бы еще ему тащиться за нами?
Ральф внимательно глядел на принца. Все это имело смысл. При одном-единственном условии: если карта, которую альбионцы показывали им с Чапой, достаточно дорога. Иными словами, если она указывает местоположение сокровища. Все поведение и Фримера, и Александра в этом случае перестает казаться чудаковатым и становится разумно-осторожным.
О том, что карта непроста, Ральф догадался сразу. Александр сейчас лишь подтвердил его догадки. Наверное, в глазах Зимородка отразилось понимание.
– Ральф, – неожиданно жестко сказал Александр. – Вы умный человек. Если вы станете честно и преданно служить и сражаться на нашей стороне, вы никогда не пожалеете об этом. В материальном смысле тоже. Если же вы рискнете выступить против нас и воспользуетесь всем, что успели узнать, я вас попросту убью. И не думайте, что я шучу.
– Я не собираюсь предавать тех, кто платит мне деньги. И уж точно я не собираюсь предавать человека, который заслужил уважение штарха за какие-то два дня. Я, конечно, не принц и вам не ровня… но слово моряка, который почти всю жизнь общается с кассатами, а значит – со стихиями, кое-чего стоит, поверьте. Клянусь, что буду предан вам. – Ральф порывисто встал на одно колено и приложил правую ладонь к сердцу. – Клянусь, что буду защищать вас и сражаться на вашей стороне, и пусть небо и воды станут тому свидетелями.
Александр одобрительно кивнул, встал в полный рост и опустил руку на плечо Зимородку.
– Я принимаю вашу клятву. Спасибо, Ральф. Встаньте и дайте вашу руку.
Ральф поднялся, и они обменялись крепким рукопожатием – принц Альбиона, некогда могучей империи, и безвестный штарх из далекой варварской страны, носящий дворянскую фамилию и образованный не хуже аристократа.
– Эй, эй! – послышался за спиной знакомый раскатистый бас. – Что это тут происходит?
Ральф невольно полуобернулся; принц продолжал держать его за руку.
Из-за раздутой ветром тринькетины показался капитан Фример.
– Ничего особенного, дядя, – невозмутимо пояснил Александр. – Я всего лишь привел к присяге нашего штурмана. Кстати, мы тут обсуждали одно событие… Полагаю, следует изложить вам его подробности.
– Какое событие?
Александр наконец-то отпустил руку Ральфа, а потом вдруг бесшумно упал на палубу около пров-тамбучи и, свесившись, заглянул в кубрик.
– Никого, – негромко сообщил он, поднявшись. – Только кассат дремлет в закутке. Не люблю любопытных ушей…
Фример одобрительно закивал:
– Похвально, похвально! Бдительность еще никогда и никому не мешала. Так что там у вас стряслось?
– Вчера, когда вы с Сузом Гартвигом изволили обедать, – начал Александр, – мы с Ральфом шли по городу и приключилась с нами одна странность. Апитор, сопровождающий паланкин знатной дамы, принял нас за простолюдинов и велел убираться с дороги.
– Вас? Принял за простолюдина? – несказанно изумился Фример. – Это что, был слепой апитор?
– Насколько я видел – нет. Апитор был зрячий. И бледный, как брынза. Потом нами хотела заняться охрана знатной дамы, но Исмаэль со своими молодцами был начеку. В итоге нам были принесены извинения, с дамой мы мило пообщались и разошлись.
– Хм… Дурацкая, конечно, история, но, во-первых об этом мне докладывал Исмаэль, без подробностей, правда, а во-вторых…
– Знатной дамой была дочь Назима Сократеса, наместника Джалиты, – прервал дядю Александр. – Того самого, чей корабль сейчас маячит на горизонте.
Фример нахмурился. Было видно, что он мучительно соображает: как свести эти два события – инцидент на улице и преследователей на горизонте – воедино.
– Смысл всего этого вполне может быть следующий, – пришел ему на помощь Александр. – Назим Сократес хотел взглянуть на меня поближе.
Но не захотел при этом светиться сам, поэтому подослал дочь. Зачем ему глядеть на меня? Да хотя бы затем, чтобы убедиться – действительно ли я принц Моро…
– Кхе-кхе! – Фример аж подобрался.
– Ральф знает, кто я, – холодно сообщил Александр. – И он присягнул мне, дядя. Отныне у нас нет от него тайн.
Капитану это, само собой, не понравилось. Но возражать он не посмел. Возражать такому Александру – жесткому, расчетливому и хладнокровному – вообще не очень-то хотелось.
– Так вот, возвращаясь к Сократесу… Разумеется, это пока только предположения. Но учитывать их необходимо, – закруглился принц.
– Я понял, Александр, – прогудел Фример. – Что-нибудь еще?
– Пока нет. Но я поразмыслю над возможными причинами и последствиями.
– Потрудитесь поставить меня в известность, если вам откроется нечто важное.
– Само собой, дядя!
– Вот и прекрасно. – Фример величественно кивнул. Все-таки это был могучий дядька, уверенный в себе и надежный, как вызванный штархом порыв ветра. И (это угадывалось безошибочно) верный. Верный как пес, старый охотничий пес, и такой же внимательный и всегда готовый к действиям. – Кстати, я зачем сюда шел-то! Штурман, имею вопрос.
– Да, капитан? – Ральф изобразил внимание и готовность отвечать.
– Что вы можете рассказать о наместнике Джалиты, о Назиме Сократесе?
– Да кое-что могу… Родовитый аристократ, их семья правит Джалитой и окрестностями несколько десятков лет. Как легко догадаться, ему принадлежит много земель и много чего еще. Но, боюсь, вы не это рассчитываете услышать. У него есть страсть, о которой не особо известно на берегу, но о которой в целом осведомлены моряки. Назим Сократес – самый азартный охотник за сокровищами во всей Тавриде. Он ищет клады, и на суше, и в водах, ищет с юных лет и поныне.
Капитан Фример остолбенел.
Ральф предвидел это, поэтому не стал излагать все подряд, что знал о Сократесе. Он сразу перешел к главному, и теперь было отчетливо видно: он правильно сделал.
– Тридцать три… Нет, триста тридцать три тысячи чертей! – зловещим шепотом произнес Фример. – И после этого меня будут убеждать, будто нас не преследуют? Что Назим Сократес просто идет в Истанбул? О небо, зачем я согласился перейти со «Святого Аврелия» на эти утлые скорлупки?
– Боюсь, что «Святой Аврелий» сейчас сидел бы на мели где-нибудь остро от Тавриды, – угрюмо сообщил Ральф.
– Пусть так! Но все мои солдаты были бы при нас! Все, а не жалкие две дюжины!
– Матросы тоже кое на что способны в бою. – Ральф покосился на Александра. – Впрочем, это слабое утешение, ибо матросы кварисс и сантоны Сократеса способны абсолютно на то же самое.
– Если придется туго, – сказал Александр, – я уничтожу карту. Не волнуйтесь, дядя, я запомнил ее до мельчайших подробностей. Книги тоже кое-чему учат, хоть вы в это и не верите.
– Знаете, Алекс, – задумчиво протянул Зимородок. – Мне кажется, что Сократес не станет нас нагонять в водах. И на берегу не станет. Он станет за нами следить – открыто или подошлет шпионов. А значит, их преимущество в численности не особо и страшно – разве что дело дойдет до открытого столкновения. Наша задача – не довести дело до открытого столкновения… а Назима и его людей мы должны одурачить. Осталось придумать – как именно.
– Всего лишь! – иронично всплеснул руками Фример. – Самая малость!
– Не волнуйтесь, дядя, – Александр подобрался и азартно потер ладони одна о другую. – Думать – мое дело. Тем более сыскался шикарный компаньон, тоже не дурак чего-нибудь придумать. Клянусь: не успеет сесть солнце, как мы представим вам на рассмотрение парочку каверзных планов. Верно ведь, Ральф?
– Ну, по меньшей мере мы попытаемся…
– Не попытаемся, – с улыбкой возразил принц, – а представим. Пытаются пусть неудачники. А мы станем свершать и воплощать все, что придумаем. И тогда пусть недруги восплачут!
Александр погрозил горизонту кулаком. Он улыбался и в общем-то дурачился, это было заметно. И вместе с тем он был совершенно серьезен – в плане намерений. По-видимому, этот человек все на свете привык делать весело и надежно, хоть это на первый взгляд не очень вязалось.
– Ну и ну! – покачал головой впечатленный Фример. – Глядя на вас, Александр, и не скажешь, что вы половину жизни просидели в библиотеке.
Сказав это, капитан развернулся и ушел назад, за тринькетину.
– Вот и пойми его, – буркнул поскучневший Александр. – Издевается или так сказанул, не подумав.
Ральф счел за благо промолчать.
– Он прав, конечно, – вздохнул принц. – Я действительно полжизни просидел в башне. Но неужели все вокруг считают, что это меня абсолютно ничему не научило?
Ральф вторично счел за благо промолчать.
А Александр вдруг взглянул на него – хитро, с подтекстом.
– Если обо мне так думает родной дядя, – сказал он, – то представляете, каким болваном я кажусь Назиму Сократесу?
И в третий раз промолчал Ральф Зимородок. Но теперь по совсем другой причине…
Александр Селиний, принц Моро,
Эвксина, лето года 864-го
– Если все время думать о деле, – сообщил Александр, ловко очищая яблоко маленьким серебряным ножичком, – можно сойти с ума. Это вредно – все время думать об одном и том же. Голове нужен отдых, Ральф, и это, клянусь, не пустые слова! Если сушить мозги с утра до вечера – результата скорее всего не добьешься. А если с утра час-другой поразмыслить, потом отвлечься на что-нибудь и вернуться к размышлениям вечером…
– А у меня, признаться, не идут преследователи из головы, – сообщил Зимородок. В руке он тоже держал яблоко, но в отличие от принца чистить его не стал, потер о рукав и принялся грызть прямо с кожурой.
– Кстати, они действительно нас не догоняют, держатся на самом горизонте. Вы были правы, дружище Ральф. Но все, хватит! Я хотел вас расспросить совсем не об этом.
Зимородок дожевал яблоко и выбросил огрызок за борт, на радость вечно голодным рыбам.
– Спрашивайте!
Александр отхватывал небольшие кусочки от очищенного яблока и неторопливо их подъедал, прямо с ножа.
– Я несколько раз замечал, что вы считаете не десятками, а восьмерками, – сказал он. – Это что, тоже местный обычай?
– Да, действительно. – Ральф утвердительно кивнул. – Собственно, имперская десятичная система тоже в ходу, но и старая все еще живет. Вообще-то восьмерки живут только в устном варианте, а письменный счет десятичный. Зато календарь сохранился старый, альбионских названий месяцев никто толком и не знает. По крайней мере в Тавриде.
– Странно. – Александр отрезал очередной кусочек и отправил его в рот. – Вкусное яблоко! У нас такие не растут… Так вот, странно и нелогично в письменности пользоваться десятичной системой, а устно – восьмеричной. Разве нет?
Ральф развел руками:
– Не менее странно во всем пользоваться десятичной системой счета, а время измерять дюжиной. Не находите?
– Хм. – Александр на мгновение задумался. – А ведь действительно!
– Наш календарь жестко привязан к астрономическому времени, – сказал Ральф. – Моряк должен ориентироваться очень точно, поэтому наш календарь выверен и учитывает несколько поправок.
– Каких поправок? И что значит – ваш календарь? Он что, отличается от общепринятого?
– От имперского? Конечно, отличается!
– И чем же он отличается? – немедленно полюбопытствовал принц.
– Ну, – принялся объяснять Ральф, – начнем с того, что в местном календаре насчитывается только восемь месяцев.
– Восемь? – восхитился Александр. – Какая прелесть! И по сколько дней в месяцах?
– По сорок пять.
– В каждом?
– Ага, без исключений. Плюс пять ничьих дней.
– Ничьих?
– Да. Дней, которые не относятся ни к одному месяцу.
– А-а… Э-э… – Принц явно впал в замешательство, но вместе с тем было видно, что ему безумно интересно.
– Сейчас поясню, – поспешил прийти на помощь Ральф. – Каждый сезон длится два месяца, то бишь девяносто дней, и отделяется от следующего ничьим днем. Между весной и летом есть день лета, между летом и осенью – день осени. И так далее. Ничей день носит название вновь наступающего сезона. Кроме того, заканчивается год тоже ничьим днем, который так и называется – день года. То есть новый год наступает в ночь со дня года на день весны. Потом начинается первый весенний месяц. Собственно, вы уже видели наш календарь, Алекс. Помните квадратик на палубе, который я выкладывал из монеток? Когда мы учили названия сторон света?
– Конечно, помню!
– Это и есть календарь. Наши месяцы называются так же, как стороны света, просто вообразите, что время движется по этому квадратику против часовой стрелки древних. Первый весенний месяц – поненте. Второй – сирокко. Лето – остро и либеккио. Осень – леванте и грекале. И зима, трамонтане и мистрале. Все просто.
– Хм, – оценил Александр. – А ведь действительно просто! И очень наглядно! Но… откуда взялось это совпадение? Честно говоря, даже представить не мог такого – совмещения компаса с календарем…
Ральф пожал плечами:
– Наши предки были сплошь моряками, Алекс. А моряки народ весьма прагматичный. Вы, главное, не забывайте, что если кто-то на берегах Эвксины говорит «месяц», имеется в виду наш месяц, который в полтора раза дольше альбионского.
– Странно, странно… Отступить от лунного цикла…
– Лунный цикл очень неточен. В смысле не кратен астрономическому году. А наш календарь точен почти абсолютно, потому что он привязан к звездам, а не к Луне.
– То есть? Кстати, да, а проблема високосного года как решается?
– Очень просто: раз в четыре года после дня года добавляется дополнительный день, день неба. После дня неба наступает новый год и следует опять же день весны, а потом месяц поненте.
– Но, насколько я помню, сидерический год составляет триста шестьдесят пять дней и не ровных шесть часов, а шесть часов и девять минут с секундами… Значит, со временем все равно накопится погрешность, – уверенно сказал Александр.
– Вы совершенно правы, погрешность будет, но в случае с сидерическим годом она будет обратная. Мы используем не сидерический год, а тропический, который несколько короче – триста шестьдесят пять дней, пять часов и сорок восемь минут с секундами. Именно поэтому раз в сто двадцать восемь лет високосный год как бы отменяется и получается, что целых семь лет подряд годы содержат по триста шестьдесят пять дней ровно. Собственно, на этот счет существует старая легенда, довольно поэтичная. Хотите расскажу?
– Конечно! Вы еще спрашиваете! – фыркнул принц, скармливая остатки своего яблока эвксинской забортной живности.
Ральф промочил горло разбавленным вином и начал:
– Случилось все, разумеется, невероятно давно, во времена, когда воды были мокрее, трава зеленее, небо чище… ну, вы понимаете. И было тогда в каждом году ровно триста шестьдесят пять дней, а в каждом дне – ровно двадцать четыре часа. Секунда в секунду. Жил-был где-то тут, на берегах Эвксины, пылкий юноша по имени Ингул. И жила девушка по имени, только не смейтесь, Альмея.
– Альмея? – недоверчиво переспросил принц.
– Угу, Альмея. К счастью, не Сократес, в легендах фамилии как-то не в ходу, все больше имена.
– Простите, Ральф… – усомнился Александр. – А вы не сочиняете, а? Прямо вот так вот, на ходу?
– Клянусь, нет! Девушку и правда звали Альмея! Собственно, это довольно распространенное в Тавриде имя, да и не только в Тавриде. Ну так вот, увидел ее однажды Ингул и влюбился с первого взгляда. Аппетит потерял, сон, в воды выходить перестал, сидит на берегу, кручинится. На восьмой день набрался решимости, приходит к ней и говорит: люблю, мол, жить без тебя не могу, выходи за меня замуж. Однако Альмея была девушка, как видно, с характером, поскольку за кого попало замуж идти не захотела. Что, говорит, за сватовство без испытания? Любишь – докажи! Ингул даже загорелся – испытывай, ради тебя все сделаю! Все, говоришь? Ну ладно! Ступай, говорит, за два моря и добудь мне золотое руно! Добудешь – я твоя. А не добудешь – уж не взыщи… И на все тебе – ровно четыре года, два туда, два обратно. Опоздаешь – опять же не взыщи.
Ингул немедленно кинулся к лодке, поднял парус и двинулся за два моря. Собственно, основная часть легенды как раз и описывает его похождения. Ума не приложу, почему он за два моря в одиночку поперся, не мог, что ли, команду собрать?
– Слушайте, Ральф, вы же говорили, что легенда поэтичная! А в вашем изложении она больше напоминает, уж простите, базарный анекдот.
Зимородок виновато развел руками:
– Ну, прошу прощения, значит, рассказчик из меня не очень… Легенда и правда красивая и немного грустная, я просто ерничаю. Натура такая, наверное… В общем, похождения Ингула я опущу, главное, что руно золотое он таки добыл. И в обратный путь пустился. Но что-то его задержало, может, погода, может, еще какие козни. В общем, не хватило ему ровно одного дня – назавтра с утра пред очи Альмеи с руном надо предстать, а берега родимого еще не видать. Ну и обидно Ингулу стало – руно с боями добыл, а из-за такой мелочи, как один-единственный день, все прахом. Взмолился он к владыке небес: сжалься, говорит, владыка, подари мне еще один день! И владыка сжалился. И подарил еще один день. Поэтому Ингул успел, преподнес своей возлюбленной золотое руно…
– И они поженились и жили долго и счастливо?
– По официальной версии – да. Но я слышал вариации – то Альмея замужем уже, то, невзирая на руно, за Ингула все равно не выходит… Собственно, не в этом дело. После подаренного владыкой небес дня в году стало не ровно триста шестьдесят пять дней, а на несколько часов больше, ведь дополнительный день должен был вписаться в неизменный небесный календарь. А конкретно – в четырехлетний отрезок. И с тех пор каждые четыре года люди празднуют особый день, день неба, во славу владыки небес, подарившего Ингулу возможность успеть к Альмее. Однако, как водится, нашлись недовольные. Обидно стало владыке вод: мол, что же ты, братец небесный, какому-то смертному день подарил, а мне? Где моя доля? Мне тоже хочется день! Владыка небес задумался, а потом и говорит: хочешь день? Ладно! Забирай! Посмотрим, насколько ты жаден! Владыка вод засмеялся: ну что ж, братец, вижу, что ты не скуп. Но и я, честное слово, не жаден. Я буду забирать у людей твой день только один раз из тридцати двух. А остальные дни неба пусть остаются людям. С тех пор так и повелось: каждый тридцать второй высокий год день неба не наступает и после дня года, как обычно, сразу следует день зимы. Владыка вод в это время гуляет и веселится, поэтому моряки целую неделю до нового года плюс еще неделю после не отваживаются выйти в воды и беспробудно пьют в тавернах и кабаках, и зовутся эти две недели безудержного пьянства «конвенте». Вот такая легенда… Что скажете?
– Любопытно, – оценил Александр. – Хорошо бы услышать ее в каноническом варианте. А еще лучше прочитать. Хотя должен заметить: ваш иронично-ядовитый штиль также небезынтересен.
– Между прочим, очередной свой день владыка вод должен забрать аккурат через полгода. В конце нынешнего, восемьсот шестьдесят четвертого года, который обязан быть высоким, но будет содержать тем не менее только триста шестьдесят пять дней!
– Хм… – Александр задумался на некоторое время. – Вы правы, восемьсот шестьдесят четыре действительно кратно тридцати двум. Надо же, какое совпадение. Прямо аж не верится.
– Собственно, я эту легенду потому и вспомнил, что нынешний високосный год должен быть укороченным. Вы уже, наверное, заметили – у нас високосный год зовут просто высоким.
– А не путаетесь в календарях-то? – поинтересовался Александр.
– Не путаемся. По той простой причине, что имперским календарем никто не пользуется.
– И какое нынче число и какой месяц по вашему исчислению?
– Четырнадцатое остро, – не задумываясь, ответил Ральф. – Первый месяц лета.
– Надо же! По имперскому календарю сегодня тоже четырнадцатое! Июня.
– А что удивительного? – пожал плечами Ральф. – День весны обычно приходится на первое марта. Вот и считайте: первое число месяца остро приходится на девяносто третий день, два по сорок пять, день весны да день лета – девяносто два дня. В марте и мае по тридцати одному дню, в апреле – тридцать. В сумме – те же девяносто два дня. Июнь, следовательно, наступает на девяносто третий день.
– Хм… Логично. Погодите, но ведь если имперский календарь неточен, числа совпадать не должны! Не знаю, как до катастрофы, но от катастрофы уже должна накопиться погрешность… Сейчас прикину… примерно в шесть суток! Почти неделя!
– Так ведь и имперский календарь учитывает ту же поправку! Грубо говоря, один из високосных годов отменяется три раза за четыреста лет. Математический механизм и у вас, и у нас одинаков, просто подход немного отличается.
Александр довольно зажмурился, словно кот на солнышке.
– Обожаю копаться в подобных вещах! Надо будет составить таблицу соответствий имперского календаря и вашего.
– Зачем? – удивился Ральф. – Дату в своем исчислении вы и так всегда знаете, а в нашем – можете спросить у меня или любого матроса.
– Да так, интересно. Вам разве неинтересно было в Саутхэмптоне? Когда пришлось перейти на имперский календарь?
– Странно было, – вздохнул Ральф, припомнив. – Месяцы короткие, новый год посреди зимы… Я так и не привык толком, хотя умом принял.
– А я все равно таблицу составлю. Вот хочется – и все.