Клеопатра и Антоний. Роковая царица Павлищева Наталья

Дела римские…

Октавия обожала своего брата Гая Октавия, который по завещанию Цезаря стал зваться Октавианом. Вообще-то его любила вся семья, хотя вся семья чувствовала, что внутри Гай холоден, как ледяной столп. Сестра одна из немногих знала, как этот столп если не растопить, то хотя бы сделать не таким каменным.

Гай слаб здоровьем. Если Цезарь был подвержен падучей, временами доставлявшей ему много проблем, то его внучатый племянник страдал много от чего, но больше всего от астмы. Вдруг начать задыхаться от обыкновенной пыли или быстрой ходьбы для римлянина просто позор. Какой же надо обладать силой воли и уверенностью в своем великом предназначении, чтобы выйти перед толпой, объявив себя наследником славы великого Цезаря, и не испугаться своих болезней!

Гай не испугался и победил. Нет, он не избавился от приступов астмы, боялся холода, сквозняков, жары, быстрой ходьбы, физических нагрузок… много чего, но он сумел пересилить свои болезни, загнать их глубоко внутрь, не выпуская на всеобщее обозрение, а приступов астмы научился избегать.

Когда-то ему помог врач Цезаря, египтянин. Он-то и объяснил причины возникавших приступов удушья и то, как их предупреждать. Октавиан научился бороться с недугом.

Но сестра любила его любого, даже задыхающегося и синевшего от удушья. Любила не потому что он теперь консул и триумвир, а потому что брат. Она тоже всегда чувствовала что-то особенное в Гае Октавии, что-то такое, что говорило о его великом будущем. И вот теперь это будущее начало сбываться…

Любила она и двух замечательных друзей брата — здоровяка Агриппу и Мецената. Каждый из них хорош по-своему. Агриппа не просто физически силен, он прекрасный полководец, которого обожают солдаты и который умеет командовать. Меценат совсем иной, для того главное — поэзия, литература, философия… Нет, он не чужд физических упражнений, силен, красив, но постоянно занят опекой какого-нибудь очередного таланта. Это у Мецената в крови, ему обязательно нужно помогать тем, кто создает прекрасные произведения.

Сам Гай терпеть не мог имени Октавиан, видно, чувствуя это, Марк Антоний намеренно называл его только так, быстро приучив и остальных римлян пользоваться этим именем. По завещанию Цезаря Гай назывался Гай Юлий Октавиан Цезарь. Позже, когда прибавилось «Август», он предпочитал Гай Юлий Август, а все вокруг все равно говорили Октавиан Август.

Но тогда до Августа (Божественного) было еще далековато, вокруг власти в Риме и его провинций кипели нешуточные страсти.

Первые годы Октавия невольно просидела с мужем в его имении в Байях, где родила сына Марка. Первая дочь Клавдия Марцелла Старшая родилась еще в Риме. Октавия приехала в Рим на свадьбу брата. Гай Октавий женился на падчерице Марка Антония, дочери Фульвии — Клавдии. Октавия была знакома с Клавдией, девушка симпатичная и вовсе не похожая характером на свою неугомонную мать Фульвию, но главное — она очень юна, едва исполнилось тринадцать лет.

Это был чисто политический союз, но молодые люди вполне могли стать хорошей парой. Октавия радовалась за брата, потому что по себе знала — нет ничего лучше крепкой семьи. Сама она любила мужа и была ему верна. Но надо же было именно в это время произойти убийству Цицерона! Самодовольный рассказ Фульвии о проткнутом языке оратора отвратил Гая Октавия не только от самой Фульвии, но и от ее дочери. Сколько ни объясняли ему мать и сестра, что девушка ни при чем, Гай Октавий оставался тверд:

— Клавдия никогда не родит от меня детей! Мало того, я не трону ее, она останется девственницей до возвращения домой.

Гай Октавий приставил к жене шесть крепких, здоровых служанок, следивших за госпожой круглосуточно и не позволявших мужчинам приближаться ближе трех шагов. Наедине она не оставалась даже в постели, по обе стороны на огромном ложе спали все те же служанки, а все подходы к спальне стерегли несколько рабов.

Сначала бедняжка не могла понять, почему муж столь странно обходится с ней, потом попыталась протестовать, а потом просто смирилась, сумев обратить своих надсмотрщиц в подруг. В большом особняке, который приобрел для себя Октавиан, она удалилась в свои комнаты и, казалось, вовсе забыла о существовании мужа. А что ей еще оставалось делать?

Муж завел себе красивую черноглазую, темноволосую рабыню, очень приятную в обхождении, имя которой звучало тоже приятно — Сапфо, как у знаменитой поэтессы. Сапфо рабыня, а в связи с рабыней не было ничего позорного, Октавиана никто не посмел бы укорить. А уж что он не желал ложиться в постель с супругой, на которой женился по расчету, так это его дело.

Фульвия посоветовала дочери потерпеть, правда, не сказала, как долго. Клавдия терпела… Другая на ее месте, подкупив служанок, давно бы завела себе любовника, но девушка все надеялась на внимание мужа.

И вот дождалась. Октавиан объявил, что разводится с Клавдией и возвращает ее домой девственной! Это, конечно, позор, только теперь Фульвия поняла, что зря не обращала внимания на жалобы дочери.

Фульвия с младшими детьми от Антония жила в его имении в Афинах. Сам Марк Антоний в это время наводил порядок в Малой Азии и Сирии, принимая одну за другой делегации царей подвластных ему территорий, а потом и вовсе отбыл в Египет. Так что разбираться со странным зятем Фульвии пришлось самой.

Разводы и браки по расчету для Рима совершенно обычны, сама Фульвия не разводилась, ее первые два мужа умерли, оставив вдове немалые средства, а вот третий супруг — Марк Антоний — до нее уже имел два брака и два развода. В первый раз он женился по расчету на дочери вольноотпущенника Фадии ради денег, но, получив свое, быстро объявил брак оконченным. Второй супругой стала его собственная двоюродная сестра Антония. Но и эта быстро надоела. Как раз в это время второй раз овдовела Фульвия, и Марк предложил ей себя.

— Как же ты разведешься?

— Очень просто!

Помог приятель Антония Гней Долабелла. В сенате Марк заявил, что его супруга изменила с другом, а потому брак можно считать расторгнутым. Настоящей ли была «помощь» или только создавалась видимость, никто так и не понял, но дружба и брак развалились, а Марк женился на Фульвии.

Неистовая Фульвия вдруг с изумлением обнаружила, что может быть верной женой. Нет, она не занималась домашним хозяйством, не пряла и не ткала, как вон женщины Октавиана, но не изменяла Марку, что само по себе для Фульвии удивительно. Родила ему двух сыновей и казалась счастливой, особенно когда Антоний был практически у власти. Отомстив Цицерону за поношения мужа и себя, Фульвия, конечно, не успокоилась, но, когда при дележе провинций Марк Антоний получил богатейший Восток и окружил себя и свою семью немыслимой роскошью, смирилась.

И вдруг один за другим два удара!

Во-первых, Марк Антоний из Сирии отправился в Египет, а не домой, но главное, не торопился возвращаться! Фульвия была бы не против, если бы он Египет завоевал, но из Александрии приходили вести одна другой хуже: Марк Антоний живет с египетской царицей как с женой, просто забыл о том, что существует его собственная супруга и Рим тоже!

Фульвия не находила себе места, этот подлец готов забыть ее и ее помощь ради какой-то египтянки?! Матрона хорошо помнила египетскую царицу, поскольку даже изображала дружбу с ней, посещала в имении Цезаря на Яникуле, где Клеопатра жила в свою бытность в Риме. Конечно, делалось это скорее из любопытства и ради возможности посплетничать, но все же. Можно сказать, отнеслась к этой дурнушке по-доброму, а она?!

Фульвия помнила, что египетская царица способна очаровать любого мужчину, применяя какие-то свои колдовские средства. Несомненно, Марк Антоний был очарован именно так. Конечно, сидя в роскошной Александрии, он забудет о том, что в это время в Риме Октавиан все больше прибирает власть к рукам. В Италии было достаточно обиженных политикой молодого наследника Цезаря, имея деньги и войска, набранные в Египте, и привлекая недовольных в самой Италии, с Октавианом можно было бы серьезно поспорить, но Марк Антоний предпочитал бездельничать в объятиях египтянки!

Сидеть в благословенных Афинах просто глупо, Фульвия решила: в Рим!

Уже подъезжая к Вечному городу, завидев издали его дымку, Фульвия осознала, насколько соскучилась по Риму. Как ни прекрасно в других городах, как ни душно и тесно в Риме, но лучше этого города она не знала.

И лучше своего дома тоже. Здесь она могла бы двигаться с закрытыми глазами, настолько все близко и знакомо.

Фульвия даже не успела разобрать вещи и пройтись по дому, чтобы оценить, насколько чисто убрано и все ли в порядке, как пришел брат Марка Антония Луций Антоний.

— Приветствую тебя, Фульвия. Я надеялся, что ты привезешь брата.

— Мой муж развлекает египетскую шлюху! — фыркнула Фульвия.

— Хм! И нет возможности вернуть его оттуда?

— Я ради этого и вернулась в Рим. Луций, расскажи, что у вас тут творится.

— Прежде я хотел бы, чтобы ты вспомнила о своей дочери Клавдии.

— А что с ней?

— Но ведь твой зять держит ее взаперти и не прикасается к жене.

— Ты полагаешь, что мне нужны внуки от Октавиана? Ничуть.

— Но что будет, если он разведется с Клавдией?

— Разведется? А повод? Она ему верна, как ты знаешь, это было бы откровенным оскорблением. Нет, пока ему нужен Марк Антоний, развода не будет. Меня мало интересует Клавдия, если бы она сгорала от страсти к кому-то, тогда да, но моя дочь словно весталка, ее никогда не интересовали мужчины, даже те, у кого есть власть. Будь она поумней, правила бы уже Римом вместо Октавиана.

— Боюсь, Октавиан не тот человек, которым можно управлять.

— Ерунда! Просто не нашлось женщины, способной это делать.

— Что ты сама намерена предпринять?

— Пока не знаю. Надоело сидеть в Афинах и ждать своего неверного мужа. Почему все мужчины такие подлецы, пока им нужны деньги, они верны и внимательны, но как только деньги появляются, женщина становится не нужна?

Разговор с Луцием ни к чему не привел, тот знал недостаточно много сплетен, но главное — его недовольство Октавианом — Фульвия уловила.

Однако матроне было не до деверя, она так долго пробыла в дороге, так истосковалась по большим зеркалам, ванне и косметическим средствам, что даже обрадовалась, когда мужчина ушел. Ей куда больше хотелось предаться самым приятным для женщины занятиям (конечно, после любви с мужчиной) — уходу за собой.

— Олимпа, распорядись, чтобы всем отвечали, что я сплю после долгой дороги. И приготовь ванну.

Огромное зеркало отразило красивую женщину, фигуру которой вовсе не испортили ни годы, ни рождение троих детей. Все на месте: тонкая талия, упругая грудь, стройные ноги, красивое лицо, на котором не заметны морщинки… Фульвия подошла ближе и пригляделась. Нет, пожалуй, заметны! А все солнце и ветер, которые безжалостно сушили нежную кожу во время путешествия. Теперь придется приложить немало усилий, чтобы убрать бронзовый оттенок кожи, разгладить мелкие морщинки у глаз, вывести противный прыщик на подбородке.

А еще срочно нужна депиляция, потому что глупая рабыня забыла взять с собой пасту для удаления волосков, а то, что продавалось по пути, не годилось никуда, пришлось терпеть до самого Рима! Под мышками выросли целые кусты, это было ужасно, никакое мытье не спасало от запаха пота. Фульвия чувствовала, что противна сама себе.

И зубы пожелтели! Нет, дальние путешествия определенно не для нее, пусть этим занимаются мужчины, женщина должна жить дома и иметь под рукой десяток прекрасно обученных рабынь, надежного космета и арсенал проверенных средств против старения и всяких гадостей. В Риме у Фульвии все это было. Она заранее прислала письмо к рабыне, ответственной за запасы косметических средств, чтобы та успела купить все, что нужно. Олимпа справилась, на столиках вокруг зеркала стояло неисчислимое количество разных баночек, сосудов, коробочек с порошками.

Усевшись в кресло, Фульвия глубоко и с облегчением вздохнула и поинтересовалась:

— Ну, что нового?

— Хорошее средство для окраски ресниц и бровей из толченых жженых муравьев.

— Хм… а не вредно?

Олимпа приблизила свое лицо к хозяйкиному. Та и без объяснений все поняла, новые средства рабыни всегда испробовали на себе. Повернула лицо Олимпы туда-сюда, снова довольно хмыкнула и кивнула:

— Хорошо. Что еще?

— Паста от загара.

— Что в ней?

— Телячий навоз, оливковое масло и камедь.

— Ты знаешь, что я не люблю на лице оливковое масло!

— Можно заменить любым другим растительным.

— Хорошо. Я сильно загорела в пути. Приступайте.

Последовали долгие процедуры, начиная с ванны со скрабом, удалившим не только грязь, но и старые частички кожи, потом массаж со смягчающими средствами, потом припарки для нежной кожи лица, которая действительно была измучена жарким солнцем и ветром.

— Я так долго жила без возможности принимать ванну дважды в день, что вся просто пропиталась пылью и противными запахами. Нужно сделать маску не только для лица, но и для всего тела.

— Хорошо, госпожа.

Пока рабыни мучили хозяйку депиляцией волос под мышками и на ногах, другие быстро растирали средство для припарки, смешивая яичный порошок, ячменную муку, тертый олений рог, винный камень, толченые луковицы нарциссов и пшеничную муку. Потом туда примешали мед, все старательно растерли и обмазали драгоценное тело хозяйки от линии роста волос на голове до пяток. На лицо нанесли пасту из телячьего навоза, льняного масла и камеди, чтобы оно отбелилось. Потом маску из бобов, чтобы разгладились мелкие морщинки…

Волосы в это время отбеливались с помощью галльского мыла, в которое входил буковый пепел и козий жир. Можно было бы воспользоваться смесью осадка винного уксуса и масла мастикового дерева, но с ним нужно обращаться осторожно, а Фульвия сейчас не была настроена осторожничать.

Ногти красавицы полировали пемзой, а потом тонкой замшей до блеска, а сама она для удаления запаха изо рта жевала пастилку из мирта и мастикового дерева, замешанных на старом вине…

Когда через несколько часов все это было смыто, тело помассировано, ненужные волосы удалены, ногти отполированы, сделан массаж тела, Фульвия стала готова к нанесению макияжа. Теперь к делу приступили две другие рабыни. В половинке красивой раковины лежала паста из жженых муравьев для окраски ресниц и бровей, в другой — толченый уголь, смешанный с жиром, для подводки стрелок от уголков глаз, в небольшой плоской вазочке — крем для сияния кожи на основе меда и жирных белил, еще в одной — гематитовый порошок, чтобы заставить кожу светиться, румяна, которые Фульвии вряд ли нужны, потому что румянец у красавицы свой, кармин для губ.

Рядом полыхала жаровня, где грелись спицы для завивки волос, и стояла еще одна рабыня, обученная парикмахерскому искусству.

Когда еще через пару часов Фульвия вгляделась в зеркало, ей оставалось только с удовлетворением кивнуть: отражение демонстрировало не уставшую от дальней дороги и неудобств женщину, а настоящую красавицу в расцвете лет.

Первой, кому Фульвия решила нанести визит, была дочь. Она должна собственными глазами увидеть, что там творится с ее девочкой. Если честно, то Фульвию мало волновало истинное положение дел, если эта дурочка Клавдия не сумела заполучить мужа в постель, это ее проблемы. Фульвии вообще не слишком хотелось появляться рядом с дочерью, потому что это выдавало ее собственный возраст! Женщина, у которой взрослая дочь, просто не может быть юной. Клавдия мешала молодости матери, а потому не была любимицей. Другое дело малыши от Антония, их не стыдно предъявить всем — крепки, упитанны и сбрасывают собственной матери лет десять.

А к Клавдии Фульвия шла скорее, чтобы побывать в доме Октавиана и поговорить с его матерью Аттикой. К тому же она наслышана о приезде в Рим сестры Октавиана Октавии, о добродетелях которой едва ли не легенды складывают.

Если бы по поводу добродетели спросили мнение Фульвии, та просто фыркнула бы:

— Загнать себя в имение мужа и сидеть там безвылазно — это достоинство?

Сама она прожила вне Рима, отправившись следом за Марком Антонием в Афины, всего ничего и то чувствовала себя оторванной от жизни. Шутка ли сказать, чуть не пропустила новое средство для окрашивания ресниц на основе жженых муравьев! Так можно и совсем отстать!

Конечно, Фульвия обрела немало новых средств, которыми пользовались греческие красавицы, и вместе с собой привезла тамошнего космета, но раскрывать секреты римским красавицам не собиралась.

Она не стала задергивать шторки носилок, пусть видят, что красавица Фульвия снова в Риме и все так же прекрасна. Не заметить ее действительно невозможно, отовсюду слышались приветственные возгласы, несколько раз даже пришлось останавливаться, чтобы на ходу поболтать с подружками. Конечно, это болтовня змей в террариуме, подружек Фульвия растеряла, еще когда Марк Антоний пытался навязать свою власть Риму. И не пустить шпильку в бок красавице римские матроны просто не могли.

— Ах, Фульвия, ты в Риме? А ходили слухи, что Марк Антоний в Египте. Разве ты не с ним?

— Я же не полукровка, чтобы жариться на солнце! Нет, даже воздух Афин пахнет провинцией.

О Марке ни слова, пусть думают, что хотят. Никто не рискнет открыто интересоваться его любовными похождениями с египетской царицей. Нет, все-таки рискнули!

— Фульвия, я слышала, что Антоний гостит у египетской царицы, как ты это позволила?

Хотелось крикнуть в ответ: «Дура! Кто меня спрашивал?!» — но она сладко улыбнулась:

— Я не держу мужа привязанным к своей ноге. Тем горячее будет, когда вернется…

Рабы-нубийцы, огромные, мощные, стояли, держа носилки на плечах, как вкопанные, они и несли так же — легко, только чуть покачивая. Фульвия еще в бытность Клеопатры в Риме осознала преимущества именно таких рабов — сильных и надежных, высокий рост которых позволяет приподнять свою госпожу над остальными. Это помогает, особенно когда нужно чувствовать себя выше сплетен и пересудов.

На устах Фульвии играла довольная улыбка, а в душе мрак. Ну, Марк, погоди, я тебе отомщу за эти унижения! Я, римская матрона, красавица, любви которой до сих пор готовы добиваться многие, вынуждена выслушивать от любой дурочки вот такие оскорбления!

Болтали действительно дурочки, кто поумней и хорошо знал Фульвию, ни за что бы не рискнули задавать подобные вопросы, прекрасно зная, что красавица обид не прощает.

Фульвия не знала, что еще один удар ждет ее со стороны зятя через несколько дней.

Самого Октавиана в Риме не было, он уехал по делам, а Клавдия привычно сидела взаперти под охраной шести рослых служанок, каждая из которых могла бы справиться с мужчиной.

Увидев эту картину, Фульвия на мгновение замерла, а потом от души расхохоталась. Так рьяно охранять тоненькую тринадцатилетнюю Клавдию, больше похожую на только что вставшего на ноги жеребенка, чем на замужнюю женщину, мог только глупец! Хотелось крикнуть: «Ну и дурак ваш Октавиан!» — но она промолчала.

— Мама, как я рада тебя видеть. Как ты похорошела!

Фульвия обняла дочь, прикоснулась щекой к ее щеке, стараясь не размазать собственный макияж, внимательно оглядела ее лицо.

— Что это, прыщик?

— Да, вчера вскочил, — смутилась девушка.

Она как раз находилась в том возрасте, когда прыщи совершенно привычны. Замужество не изменило ее и не могло изменить, потому прыщи грозили появляться снова и снова.

— Чем ты смазывала?

— Ничем. Октавия сказала, что нужно просто чисто мыть кожу, и он пройдет сам…

— Дура твоя Октавия! Пусть она не смазывает, а ты будешь.

— Но Октавия… Гай…

— Кто? Какой еще Гай?

— Мой муж… — окончательно растерялась девочка.

— Октавиан?

— Он не любит, когда его так зовут. Лучше Гай Юлий Цезарь…

Мгновение Фульвия покусывала губу, потом фыркнула, точно кошка:

— Гай Юлий Цезарь был один и второго не будет! Пока твоего Гая нет дома, я заберу тебя к себе и выведу этот чертов прыщ!

— Меня не отпустят.

— К матери?

Рабыни внимательно слушали разговор матери с дочерью, готовые грудью заслонить подопечную, если ту попробуют куда-то увести.

Неизвестно, чем бы закончился разговор, но в комнату вошла сестра Октавиана Октавия.

— Фульвия, ты приехала! Как я рада тебя видеть.

«И чему ты рада?» — мысленно хмыкнула Фульвия, ведь они с Октавией даже не были толком знакомы. Но на ее лице отразился почти восторг:

— Октавия, я тоже рада. Смотрю на свою дочь и понимаю, почему муж не обращает на нее внимания. Ты только посмотри, какой прыщ! Такой у кого угодно отобьет желание приближаться.

У Клавдии едва не брызнули слезы из глаз. Прыщик был совсем крошечный, легкое покраснение, а Октавиан не приближался с первого дня. Но Фульвия и слышать ничего не хотела:

— Пока Октавиана нет в Риме, я заберу дочь к себе и вылечу эту дрянь. К чему столько охраны, на Клавдию кто-то покушался или Октавиан столь ревнив, что переживает за честь своей супруги больше, чем за честь Рима?

Напор Фульвии был немыслим, спокойная, тихая Октавия просто не знала, как отбиваться от матери Клавдии. Наконец она нашла выход:

— Пойдемте в атриум, Аттика там.

Мать Октавиана действительно ждала гостью, они произнесли положенные приветствия, ответили на положенные вопросы о самочувствии, долгом путешествии и погоде, Фульвия была приглашена проследовать к пиршественному столу:

— У нас, конечно, не пиры Лукулла или египетской царицы, мы живем просто, Гай не одобряет следования моде или роскоши.

«Лучше бы сказали, что денег нет! — снова мысленно фыркнула Фульвия. — Деревенщина, хотя сын и консул».

Она упорно не признавала, что у Октавиана почти полная власть над Римом, а ее собственный муж вот-вот растеряет и то, что имеет.

— О, нет! У вас столь великолепный особняк!..

— Гай приобрел случайно, он недорого стоит, а вот отделать заново средств нет. Да Гаю и некогда.

По самому тону, которым произносилось имя консула, чувствовалось, что его просто обожают в этом доме.

— Да, Октавиан, видно, часто отсутствует дома, если приставил к своей жене столь внушительную охрану.

Фульвия нарочно назвала консула тем именем, которое он ненавидел. Женщины старательно звали его Гаем и старались не замечать грубости гостьи. Октавия решила порадовать Фульвию:

— У Клавдии уже хорошо получается работать за ткацким станком.

— Что делать?!

— Ткать… и прясть то… же…

Даже привыкшая скрывать свои чувства Фульвия на сей раз не справилась, презрение перекосило ее лицо так, что последнее слово Октавия произносила уже неуверенно и растягивая.

— Ткать?! Прясть?! Женщины нашего круга не созданы для такой работы! Для этого есть слуги.

Аттика поджала губы:

— Но мы сами прядем и ткем полотна для одежды, сами шьем туники Гаю…

Фульвия фыркнула так, что и без слов было ясно: оно и видно!

Несчастная Клавдия, которой грозило испортить отношения еще и со свекровью, попыталась вмешаться:

— Но мне не трудно, мама.

— О да, а полы ты случайно не натираешь? Вот откуда эти жуткие прыщи — от грязи! Я заберу Клавдию домой на те дни, пока Октавиана нет в Риме, и приведу ее в порядок. Я, конечно, могла бы делать это и здесь, но боюсь стеснить вас.

Стеснить скромных женщин в огромном особняке было невозможно, но чего совсем не хотелось ни Аттике, ни Октавии, так это постоянного присутствия шумной бесцеремонной Фульвии. Они согласились, что Клавдия может пожить у матери, пока ее муж не вернется в Рим. Возник только один вопрос: а как же служанки? Клавдия попросила:

— Мама, пусть они отправятся со мной, иначе Гай будет сердиться.

— Уж не думаешь ли ты, что эти верзилы будут спать с тобой в одной спальне и у меня в доме? Или твой муж беспокоится, что кто-то выполнит за него мужскую работу, которую обязан был сделать он сам?

Три дамы покраснели, первой пришла в себя Октавия, она положила пальчики на руку Фульвии:

— Гай беспокоится за твою дочь, Фульвия. Его часто не бывает дома.

— А когда бывает, он спит с Клавдией?

— Она слишком молода для этого.

— Благодарю твоего сына, Аттика, за то, что сохраняет то, чего сохранять не должен бы. И все же я возьму Клавдию с собой на несколько дней, даже с этими верзилами.

Глядя вслед неожиданной и столь беспокойной гостье, Октавия вздохнула:

— Тяжело с ней Марку Антонию…

Знала бы она, что будет следующей женой Антония и ей самой придется испытать прелесть замужества с таким человеком!

Всю дорогу обратно, пока служанки семенили за их носилками, стараясь не отставать от рослых нубийцев, Фульвия выговаривала дочери:

— И ты считаешь эту семью достойной? Ах, как замечательно, они сами прядут, ткут и шьют! Поэтому на Октавиане туники сидят, как на горбатом осле! И качество одежды соответственное. Не вздумай и ты носить сотканное свекровью, это же позор!

Шторки у носилок на сей раз были задернуты, Фульвия вовсе не хотела, чтобы кто-то видел, что она везет дочь домой и чем-то недовольна.

Над внешностью Клавдии тут же начали колдовать привезенный из Афин космет и опытные рабыни. Фульвия никогда не обращала внимания на дочь, казалось, вполне достаточно ее молодости. Теперь приходилось учить украшать себя.

Старания рабынь и Фульвии не пропали даром, когда через неделю Октавиан вернулся в Рим, Фульвия отправила дочь к мужу действительно красавицей. Ее лицо было идеально отбелено, брови подведены, ресницы подкрашены, все лишние волоски удалены, а собственные волосы высветлены до золотистого оттенка. Клавдия выглядела великолепно, только… на несколько лет старше!

Октавиан, уже знавший от сестры, что теща увезла дочь приводить в порядок, правда, в сопровождении всех шести дюжих рабынь, увидев Клавдию, некоторое время молча разглядывал ее, а потом фыркнул:

— Кукла!

Больше ни слова одобрения бедная девочка от мужа не дождалась. Хотя какой это муж, если он до сих пор ни разу не вошел в ее спальню, поклявшись Меценату, что не станет спать с дочерью Фульвии и вернет ее матери девственной!

Клавдия горько плакала в своей комнате, растирая по щекам черные от краски слезы. Она действительно чувствовала себя красавицей и очень надеялась, что уж теперь-то Октавиан обратит на нее внимание. Рыжеватый, щуплый, неказистый Октавиан ей самой вовсе не нравился, но она отлично понимала, что если муж не ходит в спальню к жене, то обвинят обязательно ее.

Охранявшие бедолагу рабыни уже прониклись к ней жалостью, а потому принялись утешать каждая на свой лад. Вытерли слезы, умыли, снова подкрасили, рассказывали смешные истории, пели, пока Клавдия снова не улыбнулась. А потом одна из рабынь даже взяла в руки бубен, и они принялись танцевать, увлекая за собой и хозяйку.

Эту картину застал привлеченный шумом Октавиан. Когда он появился на входе в комнату, Клавдия увлеченно училась двигать бедрами подобно одной из служанок, стоя спиной к двери. Несколько мгновений Октавиан наблюдал за движениями своей юной супруги, повтори их кто-то другой, ему очень понравилось бы, потому что Клавдия, хотя и не оформилась окончательно, была стройна и гибка. Но сейчас танцевала дочь ненавистной Фульвии, и это перечеркнуло все: изящество красивой девочки, ее чувство ритма, просыпающуюся чувственность…

Рабыни, первыми заметившие хозяина, остановились. Клавдия оглянулась и даже перепуганно ойкнула. В ответ чуть смущенный Октавиан снова фыркнул:

— Шлюха!

Вообще-то, он не имел ни малейшего права так говорить, потому что о Клавдии никакая самая придирчивая болтушка не могла бы сказать ни одного гадкого слова. Возможно, это потому, что девочка была слишком юной (хотя ее матери, неистовой Фульвии, вечно не до дочери). Тем обидней оказались слова мужа. Клавдия разрыдалась снова.

Когда к ней в комнату решилась прийти Октавия, у бедной девочки свкозь рыдания можно было разобрать только одно слово:

— За что?!

Рабыни рассказали Октавии, что произошло. Они клялись, что ни один мужчина с тех пор, как Клавдия поручена им, к девушке не подходил, та чиста и невинна. А что танцевала, так почему этого нельзя делать, ничего вольного в танце не было. Они даже показали, как именно танцевала жена Октавиана.

Октавия понимала, что в отношении брата к Клавдии кроется какая-то загадка, а потому отправилась к нему самому с тем же вопросом:

— За что? Почему ты оскорбляешь свою невинную жену?

— Мне не нужна дочь Фульвии!

— Не нужно было на ней жениться.

— Я не тронул ее.

— Это неважно, лучше бы тронул. Ты обидел саму Клавдию, так нечестно. Она не слишком умна, но она хорошая девочка. Боюсь, боги накажут тебя, Гай.

Если бы она знала, насколько окажется права! Боги действительно наказали Октавиана Августа, его единственная дочь Юлия, рожденная второй женой Скрибонией, оказалась столь беспутной, что была даже изгнана из Рима. Через много лет, проклиная непотребное поведение дочери, Октавиан Август вспомнил слова сестры.

Но он все равно развелся с Клавдией, причем сделал это в крайне оскорбительной форме. На следующий же день Клавдия была отправлена домой уже без шести рабынь-надсмотрщиц, зато с письмом от бывшего зятя к бывшей теще:

«Я возвращаю тебе дочь, Фульвия. Она по-прежнему девственна».

От расцарапанного лица Октавиана спасло только то, что он снова уехал из Рима, вероятно и впрямь опасаясь встречи со своей неистовой бывшей тещей. Фульвия выместила злость на Клавдии, отчего девочка несколько дней не могла показаться на улице, а потом вдруг исчезла!

Вместе с ней исчез и Луций Антоний. Друг Октавиана Меценат, узнав об этом, покачал головой: