Мадам Гали -2. Операция «Посейдон» Барышев Юрий
— Разумно, — неожиданно согласился Храпов. — Ты смышленая и можешь много добиться, ну, например, в искусствоведении.
— Ты серьезно так считаешь? — изумилась Гали, впервые подумав, что, действительно, могла бы стать специалистом в этой сфере. Только в Москве неофициальной, потому что ее интересовала Москва другая. Другую Москву ей когда-то открыл Макс Зотов.
— Вот черт, совсем забыл, — внезапно нахмурился Храпов, — давненько не был я в «Национале».
Она поняла, что милый Виктор шутит, он просто собрался выгулять ее.
— Нас туда не пропустят, — заныла Гали, подыгрывая ему, — там же вечное спецобслуживание.
— А мы представимся какими-нибудь специалистами, — рассмеялся Виктор, натягивая штаны. — Выбери мне пиджак и галстук. Кстати, а как у тебя со вкусом?
— Да никак, — ответила Гали, — ты мне больше нравишься голым.
— Ты даже не представляешь, дорогая, насколько изменилась Москва за последние несколько лет, — говорил Храпов, усевшись за руль автомобиля и мягко трогаясь с места.
— Куда мне, — ответила Гали.
— Ты — ласточка перемен, — рассмеялся Храпов. — Только не осознаешь это. У Рэмбо есть элегия, она называется «Париж заселяется вновь», если захочешь, я прочту ее тебе… в переводе этого, вашего певца евреев, Эдуарда Багрицкого. Ох, роскошная и циничная вещь… Так вот, сейчас с Москвой происходит то же самое…
— Кем же она заселяется, Виктор? — спросила Гали. — Ты знаешь, иногда я не люблю Москву. Да и ты мечтаешь увидеть Париж и умереть.
— А ты посмотри вокруг, — голос его приобрел менторские нотки. Гали уже знала, что сейчас пойдет возвышенный монолог.
— Иностранные туристы, появились проститутки, представляешь, кинозвезды из-за бугра ошиваются, вон тот хмырь в шляпе, — он махнул рукой в сторону какого-то мужика, — явно валютчик… лепота, радость моя. Сегодня, например, я познакомлю тебя с самим Грегори Пеком…
— Да ну? — удивилась Гали. — Он что, приехал в Москву?
— Нет, это Грегори Пек отечественного разлива, но хорош, хорош, не хуже натурального.
— Ты мой Пигмалион, — вдохновенно воскликнула Гали, — с твоей помощью я стану Галатеей.
— Хм, — с уважением посмотрел на нее один из лучших художников Москвы, — в этом, несомненно, есть зерно истины. Не зря же мы встретились. Кстати, а на кой ты приперлась тогда к Дому кино?
— Пришла защитить тебя от порчи и сглаза. Смотри, сколько людей вокруг тебя питаются твоей энергией.
— А ты что, это видишь?
— Скорее чувствую. А если честно, то чтобы помочь тебе расстаться с жизнью безболезненно.
Храпов несколько раз говорил ей — и вполне серьезно, что не проживет долго. «Но ты же здоров, как бык-производитель, Виктор, — возражала она, — ты — победитель».
«В том-то все и дело, — цинично отвечал он, — добавь еще, что у меня есть все. Но пойми, что мне это не нужно… А другого нет… кроме тебя… Но мне будет очень больно расставаться с тобой, когда придет время».
Храпов притормозил у пересечения улицы Горького с площадью, и вскоре они, праздно и весело болтая на гастрономические темы, направились в кафе «Националь», культовое место Москвы времен «оттепели».
Как и во многих других злачных местах столицы, Храпова здесь прекрасно знали. Швейцар чуть ли не под козырек взял, издали увидев его с новой спутницей.
— С дороги, шестерки, туз идет, — улыбнулся он, мгновенно оценив достоинства новой пассии.
Гали была немного уязвлена, почувствовав себя на секунду очередной роскошной декорацией или рекламным щитом, который Храпов сварганил на ходу, не прилагая особых усилий.
— Начнем обряд инициации, — улыбнулся Храпов, открывая бутылку шампанского.
— Чего-чего?
— Посвящения…
— Во что, интересно знать…
— Да кто его знает… там видно будет. Я пью за тебя, а ты за все, что хочешь.
— За тебя, Виктор, — с пафосом произнесла Гали, — похоже, что это второй твой дом…
— Вроде того, третий — четвертый, — ответил Храпов. — Только не думай, что я от этого в восторге.
— Да что мне до них, — усмехнулась Гали, имея в виду красивых молодых людей, которых в кафе было полно. Это был молодняк, детки партийной номенклатуры. Она с брезгливостью подумала, что все еще идет той же самой дорогой, которая началась на вечере в 110-й элитной школе, когда она познакомилась с генеральским сыном. Но, похоже, что другой дороги нет и в помине. Внезапно ей стало предельно ясно, почему так скучно талантливому Храпову. Да он же вертится, как белка в колесе, без всякой надежды вырваться из этого круга.
— Слушай, Виктор, — неожиданно для себя спросила она, — а ты вообще не был за границей?
— Нет, — пожал он плечами, — даже в Улан-Баторе не был. Да на хрен он мне нужен. А без Монголии, голуба моя, Франции не видать, как своих ушей.
— Да нет же, почему?
— Я не член КПСС, милая, — усмехнулся Храпов. — Да и не сочувствую, говоря по правде. На мои партвзносы они могли бы построить еще пару-тройку психушек для инакомыслящих.
— Не надо так громко, — взмолилась Гали.
— А! — отмахнулся Храпов. — Эту хохму еще год назад высоко оценили на Лубянке. А для пользы дела они же пустили слушок, что я с ними… хм… связан…
— Там работают очень остроумные люди? — удивилась Гали.
— Конечно, — ответил Храпов, — но только их великолепное остроумие неизвестно никому.
— А кто настучал на тебя?
— Сейчас увидишь, — подмигнул он. — Шучу… Познакомишься с героем «Римских каникул».
Двое молодых людей довольно-таки бесцеремонно, как показалось Гали, уселись на свободные стулья за их столиком.
— Привет, — сказал один, обращаясь к Храпову.
— Добрый день, мисс, — поздоровался с Гали второй, одновременно поклонившись Храпову, а первый повторил это движение в сторону Гали.
Эта мизансцена была разыграна безупречно.
— Салют, конкуренты, — приветствовал их Храпов, привычно обрадовавшись.
— Два мушкетера, — обратился он к Гале. — Имена подбери сама.
Все трое тут же рассмеялись, точно вспомнив что-то приятное, но известное только им.
— Гали Бережковская, — представил ее Виктор, — дитя арбатских дворов, осторожно, ей покровительствует Диана Римская.
Красавец, действительно, похожий на Грегори Пека, поднял вверх большой палец, после чего представился:
— Феликс Воробьев.
— Юрий Пайчадзе, — отрекомендовал второго Храпов, — Мы знакомы, почитай, с детства. И все еще терпим друг друга.
— Игорек, — позвал Храпов официанта, — еще пару шампанского.
— Я пью «Столичную» сегодня, под настроение, — признался Феликс.
Феликс показался ей на редкость милым и смышленым. Она догадалась, что он сразу же стал играть — для нее. Это было приятно.
— Налетают мрачные мысли, Виктор, — говорил он через несколько минут, опрокинув одну за другой пару рюмок. — В этой кафешке любил выпивать Юрий Олеша. И вот какой сон он рассказал однажды. Просыпается он на чердаке, паутина, летучие мыши, тоска… И тут приходит смерть. Посмотрела на него и спрашивает: «Ты кто такой?». Он, соответственно, представился. «А что умеешь?» «Я все умею называть другими словами». Во как. «Ну, назови меня…»
Храпов усмехнулся.
— Ну и что? Другие называли.
— Кто? — удивился Феликс.
— Баратынский, например. «Смерть дщерью тьмы не назову я» и так далее…
— Хм, — задумался Феликс, — старик, спиши слова, а то я точно свихнусь…
Пайчадзе и Воробьев, как видно, забрели сюда только похмелиться и вскоре откланялись.
Феликс на прощание посмотрел на Гали как-то особенно и пригласил Храпова вместе с ней в гости к себе на дачу.
В бурном вихре новой московской жизни Гали пришла в себя не сразу. Как она объяснит свое долгое отсутствие матери? Врать не хотелось. Но, к счастью, и не пришлось. Все устроилось весьма странным образом.
Как только она появилась в «моссельпромовском доме», Софья Григорьевна, ни о чем не спрашивая, с порога заявила:
— Боже, какая ты жестокая, дочь!
— А в чем дело? — изумилась Гали, понимая, что она виновата перед матерью.
— Нельзя же так обращаться с женихом, милочка, — продолжала Софья Григорьевна. — Он же без тебя и дня прожить не может. Есть хочешь?
— Нет, — пожала плечами Гали, — Макс, что ли, нарисовался?
— Звонила его мама, — с пафосом произнесла Софья Григорьевна, — чудесная женщина, царственная, как она тебя любит! Просила быть понежнее с ее сыном, что-то с ним сейчас не то…
— Где он? — растерянно спросила Гали, мгновенно забыв о Храпове, о «новой» Москве.
— Сейчас на даче, — ответила мать. — Помирись с ним. Его мама говорит, что вы поссорились… И что с ним сделалось!
— Да я не против, — согласилась Гали. — Я хоть сейчас поеду. Она была счастлива, что ничего не надо объяснять матери.
— Я ведь предупреждала, что ты можешь испортить ему жизнь, — нахмурилась она. — Ты себя еще не знаешь.
— Не знаю, — кивнула Гали, — не дано. Ты хочешь, чтобы я поехала немедленно?
— Ну, конечно же, нет, — отмахнулась Софья Григорьевна, — а ты как считаешь?
— Поеду, пожалуй, но не сейчас, — сказала Гали.
Храпов, потеряв ее из поля зрения на несколько дней, казалось, исчезновения не заметил, а возвращение принял как должное. Она появилась у него утром, а к вечеру они уже катили в авто на дачу Феликса Воробьева.
Московский «Грегори Пек» обрадовался ее приезду. А Храпов в тот вечер все внимание сосредоточил на какой-то длинноногой блондинке.
— Чисто деловые отношения, — подмигнул он Гали, — после все объясню.
С этой дамочкой он вскоре растворился в живописных сумерках старой дачи. А неутомимый Феликс увел совершенно обескураженную Гали и как-то незаметно овладел ею.
Гали проходила свои университеты. Храпов преподал ей урок общения в постели с «человеком-быком», «буйволом», удовлетворявшим, прежде всего, свою страсть и уже по ходу дела ее страсть. Он никогда не спрашивал ее, что и как она хочет. Он просто брал ее, когда и где ему хотелось. Гали училась безропотно следовать мужской воле, полностью растворяя свое Я в его желаниях.
Феликс был полной противоположностью. Только в самом начале он проявил качества «мачо», легко сломив ее слабое сопротивление. Но далее она почувствовала себя царицей — любое легкое движение, любое ее желание, даже не произнесенное вслух, удовлетворялось с особым изяществом и обожанием. На обнаженном теле Гали не осталось ни одного дюйма, к которому бы не прикоснулись губы и руки Феликса. Он был неутомим, и Гали чувствовала, что доставляет ему огромное удовольствие.
Наутро она с изумлением смотрела на двух мужчин, которые вели себя так, будто ничего не произошло.
«Ты дождешься, — сказала себе Гали, — в следующий раз Виктор предложит кувыркаться втроем с этой белокурой стервой. Но этого не будет никогда». Никогда?…
Так получилось, что следующим в ее «списке» оказался настоящий иностранец, после мнимого Грегори Пека настоящий, хоть и мелкотравчатый — Мишель Готье, корреспондент журнала «Пари Матч». С ним Гали познакомила в том же самом «Национале» Валентина Кустинская, какая-то там кузина ее старинной подруги Варвары.
Двери в кафе «Националь» для Гали теперь были открыты всегда. Кустинская, встретив ее там, поначалу удивилась, но тут же сделала вид, что ничего такого у нее и в мыслях не было.
— Как там Варька? — спросила Гали, поздоровавшись. — Есть хочу смертельно. Замуж не собирается?
— Зачем? — усмехнулась Кустинская. — Да ты сама знаешь. Она очень переменилась…
Что она должна была знать, Гали как-то не заинтересовало. Может, Варвара стала лесбиянкой, какая разница. Но то, что Валентина ждала француза, Гали подкупило.
— Да так, ничего особенного, — поморщилась откровенная Кустинская, — журналист, но не демон. Галантный мужик, правда, в остальном — тьфу. Зато всегда надушен, накрахмален.
— Французский шпион, — ответила Гали, налегая на антрекот.
— Завербованный нашими, — усмехнулась циничная Кустинская. — Хочешь его?
— Нет, — ответила Гали, — у меня есть…
— Француз всегда на что-нибудь сгодится. Ну, духи подарит, на авто прокатит. Машина у него — песня.
Готье появился минут через тридцать. Гали уже собиралась уходить, но милостиво согласилась задержаться еще на полчаса, заметив, что француз просто остолбенел, только посмотрев на нее.
«Он мой, — решила Гали, — но только по расписанию. Черт, как много нужных мужиков».
С Мишелем она переспала на следующий день, в квартире этого милого француза, иногда по-детски трогательного. Он оказался внимательным, заботливым и щедрым любовником. Уже на третий день знакомства француз принес несколько журналов-каталогов, которые получали западные дипломаты в Москве для того, чтобы заказывать кое-какие вещи, пользуясь значительными скидками. Гали провела совершенно волшебный вечер в объятиях Мишеля, выбирая для себя красивые вещи. Все это было весьма своеобразной местью и Виктору, и Феликсу. А то, что француз — вовсе не половой гигант, как Виктор Храпов или Феликс Воробьев, а так сказать — «скромный клерк», не имело никакого значения.
Как журналист популярного западного издания Готье автоматически получал приглашения на все сколько-нибудь выдающиеся театральные премьеры, концерты, выставки. Мишель стал для нее прообразом «настоящего француза», которого она непременно однажды встретит. История с Феликсом, которому «прекрасный возлюбленный», «гуpy» Храпов передал ее просто так, на одну ночь, изменило её представление о семье, браке и верности. Наблюдая отношения мужчин и женщин, она начинала понимать, что женщины в большинстве своем хитрее и циничнее мужчин. Они сначала заманивают их в свои сети, а затем используют. Ей нужно было научиться этому искусству.
— Сегодня ты увидишь один из самых красивых московских домов, — небрежно бросил Храпов.
— В каком смысле? — спросила Гали, — Для чего мне видеть его?
— Я как-то рассказывал тебе о русском модерне.
— Да, помню — и что?
Гали чувствовал себя крайне утомленной, и в тот момент не была расположена к каким-либо поездкам.
— Мне кажется, тебе будет более чем интересно, — загадочно ответил Храпов. — Ты плохо себя чувствуешь? Я тоже, говоря честно. Вот вместе и развеемся. Мы едем к Бутману.
— Да? — обрадовалась Гали. — Сразу бы так и сказал.
Она много слышала об этом коллекционере. Храпов давно собирался познакомить Гали с одним из своих приятелей, но почему-то все откладывал.
Настроение Гали заметно улучшилось. Даже звучание этой смешной фамилии «Бутман» показалось живым и теплым.
— А где он работает? — спросила Гали по дороге. Храпов легко вел «Волгу», пробок в Москве в то время не было вообще.
— Да как бы нигде, — рассмеялся он. — Числится искусствоведом в каком-то третьесортном московском музее. Но Эдик — очень богатый человек.
— Богаче тебя? — удивилась Гали.
— Я — другой, — строго ответил Храпов. — Деньги пришли — деньги ушли. Ты меня знаешь. А Бутман — это штучка. Он вроде Скупого рыцаря, помнишь у Пушкина?
— Еще бы, — улыбнулась Гали, — он такой основательный, правда Пушкин из него монстра сделал. Бутман — тоже монстр?
— Я этого не говорил, — отмахнулся Храпов. — Очень милый человек, внешне похож на британского лорда. Не то, что я.
— Зато ты прекрасный любовник, — дипломатично ответила Гали, — и мой самый любимый. Но где же этот модерновый дом?
— Вон, впереди, — махнул рукой Храпов.
— Дом — ничего особенного, — сказала Гали, — таких в Москве множество.
— Сейчас ты заговоришь по-другому.
— Что за прелесть, восхитилась Гали, — показывая на высокую металлическую решетку, которой был обнесен двор дома. — Какой великолепный орнамент… Даже не верится, что вся эта красота сделана кузнецом из железа. Мне кажется, я видела это когда-то…
— В этом орнаменте зашифрована полная и сакральная формула оргазма, — таинственно произнес Храпов.
— Может быть, ты прав, — помедлив, серьезно ответила Гали.
— Хочешь сказать, что ты жила в век модерн?..
— А что? — оживилась она. — Я немножечко верю в переселение душ. Правда, тело у меня тогда было почти такое же… А ты против?
— Да что ты, — ответил Виктор, чем-то озабоченный. — А ты уверена, что у тебя — твое тело?
— Нет, — рассмеялась она, — было другое, но очень похожее.
Глава 7. Quae fuerant vitia, mores sunt [5]
Бутман жил на шестом этаже. Туда они поднялись в просторной деревянной кабине лифта. Позвонив в дверь, они услышали, как хозяин открывает бесчисленные запоры, точно это была вовсе не квартира, а какой-то подвал, набитый сокровищами. Так думала Гали.
Бутман сразу понравился ей. Настолько, что мелькнула шальная мысль — умный Храпов все просчитал и хочет избавиться от нее, передав с рук на руки этому «лорду». Может быть, она была недалека от истины.
Картины известных русских мастеров, чудесные старинные иконы, средневековое холодное оружие, мечи, алебарды, шпаги, совершенно роскошный отреставрированный арбалет, прелестные фарфоровые статуэтки, китайские вазы, элегантная мебель из карельской березы. Гали не представляла, сколько может стоить какая-либо из этих вещей.
— Этой Диане, — восхитилась она, разглядывая статуэтку своей покровительницы, — просто нет цены.
— Всему есть цена, — с холодным достоинством произнес «лорд», чем подкупил Гали. Она считала так же.
Богатый, талантливый, но размашистый и задиристый Храпов показался ей антиподом Бутмана. Она подумала, что в Храпове доминирует подчас «комплекс Наполеона», ахиллесова пята всякого ярко талантливого человека, с детства чем-то обиженного.
Она имела в виду только рост и внешность. Мысленно извинившись перед Виктором, она обратила все внимание на хозяина квартиры.
А через два дня Гали сама позвонила Бутману, решив не слишком церемониться. Он нисколько не удивился и, как она решила, не очень-то обрадовался. Хотя, может быть, в этот день у него были какие-то иные дела.
— Вас устроит грузинская кухня? — спросил он.
— Да, — кротко согласилась Гали, у которой в этот день вообще не было никакого аппетита.
Она заранее чувствовала, что в жизни грядут большие перемены. Храпов отдалялся от нее, как некий берег. А прибьется ли она к другому, было не вполне понятно.
Они встретились с Бутманом вечером у ресторана «Арагви», в котором Гали бывала несколько раз с Виктором. Но от Бутмана она этот факт решила скрыть, предполагая, что «лорд» будет держать марку и не стоит мешать ему.
— Я слышала об этом заведении, — несколько рассеянно и даже равнодушно произнесла она. — А почему мы встретились именно здесь?
— Это культовое место, — охотно объяснил Бутман. — Тут перебывали все знаменитости.
— Эти призраки, случаем, не навредят нам? — спросила Гали.
— Ну что вы, — рассмеялся Бутман, — разве может вам навредить Лион Фейхтвангер?
— Он — нет, — простодушно обрадовалась Гали, с трудом подбирая подходящую маску для этого вечера.
Та, «храповская», Гали только отчасти соответствовала новым условиям и обстоятельствам.
Стол был заказан Бутманом заранее.
— Не уверен, что именно за этим столом автор «Гойи» пьянствовал с Валентином Катаевым, но…
— За этим, — твердо возразила Гали. — За каким же еще?
Гали обратила внимание, что ее зрелость и самостоятельность удивили его. Подошел официант, Бутман сделал заказ.
— У меня появился аппетит, — улыбнулась Гали, — вы так роскошно заказывали, так произносили названия этих грузинских блюд…
Бутман тут же прочел что-то вроде трактата на эту тему.
— Талантливый человек талантлив во всем, — восхитилась она.
— Вы мне льстите, — ответил Бутман, — но знание «мировой кухни» — это тоже вроде как моя специальность. К тому же, сейчас все смешивается в едином тигле, вы не заметили? Как изменилась Москва, например… Какое-то иное дыхание…
— Да, — согласилась Гали чисто механически, тут же прикинув, действительно ли хоть что-то стало выглядеть иначе.
Но ей было трудно судить об этих материях. С ней что-то произошло, спору нет.
— Вы знаете, Эдуард, — вскоре заговорила она, выдержав идеальную паузу, — меня очень интересует ваша специальность.
И она попала в точку. Бутман не считал то, чем он занимался, увлечением, это была профессия, не признанная в стране, где он жил.
— Мне кажется, я была бы совершенно счастлива, занимаясь только этим, но желания мало, необходимы и знания, и чутье…
— И большие деньги, — улыбнулся Эдуард.
В этот момент официант принес бутылку коллекционного «Цинандали». Но слово было сказано. «Большие деньги». Пока официант открывал бутылку и изящными движениями наполнял бокалы, за столом сохранялось благоговейное молчание.
— Я вижу, что вы немного смущены, — разрядил он паузу, поднимая бокал. — Но почему бы вам не начать деятельность на этом… поприще… с того, чтобы поучиться у меня? Если вы решили со временем заняться антиквариатом, то от меня узнаете много полезного…
— Я с радостью, — Гали сверкнула глазами, — но я-то чем могу быть полезной вам?
— Об этом поговорим после, — ответил он, рассматривая на свет вино в бокале.
— Что ж, виват, грузинская кухня, — улыбнулась Гали, пригубив прекрасного вина.
Эту ночь она провела в спальне Эдуарда, оказавшегося пылким и изобретательным любовником.
«Храпов — скотина», — со злостью подумала Гали утром, выбираясь из постели. Первым делом она заметила прелестный бюст Юноны в углу комнаты. Бутмана нигде не было. «Виктор дрых бы еще без задних ног», — она почему-то второй раз вспомнила Храпова.
Гали решила, что знаменитый художник проявил удивительную легкость, расставаясь с ней. Поменяться женщинами на одну ночь с московским «Грегори Пеком» — это одно. С ее стороны не было особых возражений.
«Интересно, все, что со мной происходит, случайно или нет? — подумала она. — Надо будет допросить с пристрастием милого Виктора». Эти размышления прервал Бутман, который возник в дверях. Гали, приветливо глянув на Бутмана, спросила, может ли она позвонить домой.
— Куда угодно, — добродушно разрешил Бутман.
— Мама, я в гостях, — весело щебетала Гали через несколько секунд. — Я сейчас же приеду, не волнуйся.
— Что стряслось? — спросил Бутман.
— Да у сестры проблемы в школе, — соврала Гали. — Дело в том, что для Изольды лучший педагог — это я.
— Не сомневаюсь, — согласился Бутман, как бы заново разглядывая «невинную жертву», которая вовсе не собиралась у него задерживаться. А потерять эту девчонку сразу коллекционер не хотел. Это и было написано на его холеном лице. Гали заметила, что «лорд» несколько смутился, почувствовав, что она собирается без долгих проволочек покинуть его квартиру. Словно не было вчера намеков на возможное ученичество. Заметив, что он собирается что-то сказать, Гали опередила «лорда». Она взяла его за руку и нежно прошептала на ухо:
— Эдик, ты еще не показал мне свою коллекцию.
— Позвони мне завтра, — пробормотал он, — я буду… около пяти… Поговорим о будущем. У меня есть неплохая идея — и не одна…
— Заранее благодарна, — улыбнулась Гали. — Какие чудные часы!
Большие напольные часы заполнили комнату мелодичным звоном. О происхождении этих часов, как и многого другого в его коллекции, Бутман готов был рассказывать прямо сейчас.
— Это чудо сделано в Швейцарии почти сто лет тому назад и принадлежало знаменитому купцу Елисееву.
— Да? — удивилась Гали, точно не поверив сразу. — И откуда же это известно? Бросив взгляд на зеркало, висевшее в коридоре, она направилась к выходу.
На следующий день Гали позвонила ровно в пять. Бутман был на месте и несказанно обрадовался.
— Ты дома? — спросил он. — Хочешь, пришлю машину.
— Я была в библиотеке, — ответила она, — звоню из автомата. Скоро и сама приеду, как договаривались.
«Вводный урок» начался с того, что Бутман легко поднял ее на руки и увлек на диван.
— Я не против, — смеялась она, шутливо отбиваясь. — Но ведь так я ничему и никогда не научусь…
— Основное в нашем деле — постоянно учиться, — минут через тридцать Эдуард вещал, как лектор с кафедры.
— А это что? — Гали ткнула пальцем в длинный, метров в пять, кусок какой-то узорной ткани.
— Это? — нахмурился Бутман. — Шкура питона из Африки.
— Ты сам его подстрелил? — спросила она.
— Да нет, — удивился Бутман, — кто же мне позволит стрелять в Африке питонов? Его убили аборигены, съели, а шкуру привез один мой приятель. Прекрасно, что ты столь любознательна, но сегодня у нас другая тема.
— Ну, Эдик, — надула губки Гали, — ты сам начал занятия совсем с другого.
— Да, ты права. Я не с того начал. О технологиях, которыми пользовались старые мастера-ювелиры, я расскажу после. А начать следует вот с чего: нужны обширные связи в нашем замкнутом мирке. Надо хорошо знать коллекционеров, их характеры, финансовые и прочие возможности. Так что, позволь представиться — это я. Меня ты успела немного узнать и уже пользуешься этим знанием. Ты — хороший психолог, я уже понял и оценил это. Так что для начала я приготовлю список литературы, которую ты должна будешь изучить капитально. Эти книги доступны, разве что никому особенно не нужны. Кроме избранных.
— Ты думаешь, я способна быть избранной?
— Да, — ответил Бутман, — у тебя есть два преимущества перед остальными — молодость, стремление завоевать мир и… хороший учитель.
Бутман замолчал, внимательно рассматривая Гали.
— Я знаю, — кивнула она, — придется много читать — это для меня привычное дело. И слушать я умею. У меня такое чувство, что я выросла среди людей, которые не привыкли делиться знаниями.
— Это верно, — подхватил Бутман, — знаю по себе.
— Серьезно, Эдик? — спросила она, — По тебе не скажешь. У меня, Эдик, неплохая память. Вот если ты поможешь мне погрузиться в мир искусства, в котором ты, как рыба в воде…
— Помогу, моя волшебница.
Читать бесплатно другие книги:
