Доктор Сон Кинг Стивен

СЕЙФ

Второго декабря того года, когда в Белом доме распоряжался арахисовый фермер из Джорджии,[1] один из больших курортных отелей Колорадо сгорел дотла. Было объявлено о полной гибели «Оверлука». По результатам расследования глава пожарной охраны округа Хикарилья назвал причиной пожара неисправный бойлер. Отель был закрыт на зиму, и в момент аварии в нем находилось всего четыре человека. Трое остались в живых. Смотритель, нанятый на межсезонье, — Джек Торранс, — погиб в ходе безуспешной (и героической) попытки снизить давление пара в котле, катастрофически взлетевшее из-за сломанного предохранительного клапана.

В аварии выжили жена и маленький сын смотрителя. Третьим был шеф-повар «Оверлука» Ричард Хэллоранн, который бросил свою сезонную работу во Флориде и приехал проведать Торрансов из-за, как он выразился, «внезапного подозрения», что с ними случилось что-то плохое. Оба выживших взрослых сильно пострадали от взрыва. Только ребенок остался невредим.

По крайней мере, физически.

Венди Торранс с сыном получили компенсацию от владельцев «Оверлука». Сумма была не гигантская, но им удалось протянуть на нее три года, пока Венди не могла работать из-за травмы спины. Адвокат, с которым она консультировалась, сказал, что если она упрется, то может получить гораздо больше, потому что корпорация хочет во что бы то ни стало избежать суда. Но Венди, как и корпорация, хотела одного — поскорей забыть про ту ужасную зиму в Колорадо. Она сказала, что поправится, и поправилась, хотя боли в спине мучили ее до конца жизни. Раздробленные позвонки и сломанные ребра срастаются, но никогда не перестают ныть.

Уинифред и Дэниэл Торранс какое-то время прожили на Среднем Юге, а потом перекочевали в Тампу. Иногда Дик Хэллоранн (подверженный «внезапным подозрениям») приезжал с Ки-Уэст их навестить. Особенно юного Дэнни. У них были особые отношения.

Как-то ранним утром в марте 1981 года Венди позвонила Дику и попросила приехать. Дэнни, сообщила она, разбудил ее среди ночи и сказал, чтобы она не заходила в ванную.

После этого он вообще отказался разговаривать.

Он проснулся оттого, что захотел в туалет. За окнами дул сильный ветер. Он был теплый, как почти всегда во Флориде, но Дэнни все равно не любил его и полагал, что вряд ли когда-нибудь полюбит. Ветер напоминал об «Оверлуке», где неисправный котел был наименьшей из опасностей.

Они с матерью жили в тесной съемной квартирке на втором этаже. Дэнни вышел из маленькой комнаты по соседству с материнской и пересек коридор. Ветер бушевал, и на полудохлой пальме возле дома шумели листья. Будто скелет стучит костями. Они никогда не закрывали дверь ванной, когда никто не пользовался душем или туалетом, потому что замок был сломан. Но сейчас дверь была закрыта. И не потому, что его мать была в ванной. Из-за лицевых травм, полученных в «Оверлуке», она теперь храпела во сне — будто тихонько попискивала, и Дэнни слышал этот звук, доносившийся из ее спальни.

Наверно, она случайно ее захлопнула, вот и все.

Он знал, что это не так (Дэнни и сам был не чужд «внезапных подозрений» и проблесков интуиции), но иногда просто надо убедиться самому. Просто надо увидеть. Он обнаружил это в «Оверлуке», в номере на втором этаже.

Протянув руку, показавшуюся ему слишком длинной, слишком эластичной, слишком бескостной, он повернул ручку и открыл дверь.

Женщина из номера 217 была там, как он и ожидал. Она сидела на унитазе голая, расставив ноги с набрякшими бледными бедрами. Зеленоватые груди свисали, как сдувшиеся шарики. Волосы внизу живота были седые. Глаза — серые, как стальные зеркала. При виде него ее губы растянулись в ухмылке.

«Закрой глаза, — сказал ему когда-то Дик Хэллоранн. — Если видишь что-то плохое — закрой глаза и скажи себе, что его там нет. А когда снова их откроешь — оно исчезнет».

Но это не сработало в номере 217, когда Дэнни было пять лет, и он знал, что не сработает и сейчас. Он чувствовал ее запах. Она разлагалась.

Женщина — он знал ее имя: миссис Мэсси — уже стояла на своих фиолетовых ногах и тянула к нему руки. Плоть свисала с ее предплечий, чуть ли не стекая на пол. Она улыбалась так, как улыбаются при виде доброго друга. Или, возможно, вкусной еды.

С выражением, которое можно было бы принять за спокойствие, Дэнни тихонько закрыл дверь и отступил. Он смотрел, как ручка повернулась направо… налево… снова направо… и замерла.

Ему было уже восемь, и он был способен хотя бы отчасти мыслить рационально, несмотря на ужас. В том числе потому, что где-то в глубине души он этого ожидал. Хотя Дэнни всегда думал, что к нему явится Хорас Дервент. Или, возможно, бармен, которого его отец называл Ллойдом. Он мог бы и догадаться, что это будет миссис Мэсси — еще до того, как это наконец произошло. Потому что из всех живых мертвецов «Оверлука» она была самой ужасной.

Рациональная часть рассудка говорила ему, что она — лишь персонаж забытого дурного сна, последовавший за ним по коридору в ванную. Эта часть убеждала его, что если он снова откроет дверь, за ней никого не будет. Ну конечно, не будет — ведь он уже проснулся. Но другая часть, та часть, что сияла, знала, что это не так. «Оверлук» еще не закончил с ним свои дела. По крайней мере один из его мстительных призраков последовал за Дэнни во Флориду. Когда-то он увидел эту женщину распростертой в ванне. Она вылезла оттуда и попыталась задушить его своими гниющими, но чудовищно сильными пальцами. Если он сейчас откроет дверь ванной, она завершит начатое.

Он ограничился тем, что прижал ухо к двери. Сперва он не услышал ничего. Потом — слабый звук.

Звук мертвых ногтей, скребущих по дереву.

Дэнни поплелся в кухню на онемевших ногах, подставил стул и помочился в раковину. Потом он разбудил мать и сказал, чтобы она не ходила в ванную, потому что там что-то плохое. Сделав это, он вернулся в постель и залез поглубже под одеяла. Ему хотелось остаться там навсегда и вставать только, чтобы пописать в раковину. Предупредив мать, он потерял интерес к разговорам с ней.

Мать не впервые столкнулась с его молчанием. Это уже случалось — после того, как Дэнни отважился войти в номер 217 в «Оверлуке».

— А с Диком ты поговоришь?

Лежа в постели, он взглянул на нее и кивнул. Мать пошла звонить, хотя было четыре утра.

Дик приехал на следующий день. Он кое-что привез. Подарок.

Когда Венди позвонила Дику — так, чтобы сын это слышал, — Дэнни снова заснул. С большим пальцем во рту, хотя ему было уже восемь лет, и он ходил в третий класс. От этого зрелища Венди стало больно. Она подошла к двери ванной и остановилась. Ей было страшно — Дэнни сумел ее напугать, — но она хотела в туалет и не собиралась пользоваться кухонной раковиной, как он. Вообразив себя балансирующей на краю мойки, с занесенным над фарфоровой чашей задом (даже если никто этого не увидит), она наморщила нос.

В одной руке она держала молоток из своего маленького ящичка со вдовьими инструментами. Она занесла его над головой, открывая второй рукой дверь. Ванная, конечно же, оказалась пуста, но сиденье унитаза было опущено. Она всегда поднимала его на ночь, потому что знала, что если Дэнни побредет в туалет, проснувшись всего на одну десятую, то скорей всего забудет его поднять и зальет мочой. И еще в ванной стоял запах. Плохой запах. Как будто где-то в стенке сдохла крыса.

Она сделала шаг, второй. Увидела какое-то движение и резко развернулась с занесенным молотком, готовая ударить того,

(то)

кто скрывался за дверью. Но то была ее собственная тень. «Боится собственной тени», говорят люди в насмешку, но кто имел на это больше прав, чем Венди Торранс? После всего увиденного и пережитого она знала, что тени бывают опасными. Иногда у них есть зубы.

В ванной никого не было, но на туалетном сиденье виднелось какое-то пятно, и второе — на занавеске душевой кабинки. Первая ее мысль была об экскрементах, но дерьмо не бывает желтовато-пурпурным. Присмотревшись, она увидела частицы плоти и гниющей кожи. На коврике обнаружились такие же пятна в виде отпечатков ног. Она подумала, что они слишком малы — слишком изящны — для мужских.

— Господи, — прошептала Венди.

В конце концов она все-таки воспользовалась раковиной.

В полдень Венди таки вытащила сына из постели. Ей удалось скормить ему немного супа и половинку сэндвича с арахисовым маслом, но потом он снова вернулся под одеяло. И по-прежнему молчал. Хэллоранн приехал в начале шестого вечера на своем теперь уже древнем (но отлично сохранившемся и ослепительно отполированном) красном «кадиллаке». Венди ждала его у окна, как ждала когда-то мужа в надежде, что Джек придет домой в хорошем настроении. И трезвым.

Она рванула вниз по ступенькам и отворила дверь, когда Дик еще только потянулся к звонку с табличкой «Торранс 2А». Он развел руки, и Венди тут же ринулась к нему в объятия, желая зарыться в них хотя бы на час. А то и на все два.

Наконец Дик ее отстранил и придержал за плечи.

— Хорошо выглядишь, Венди. Как там мальчонка? Заговорил?

— Нет, но с тобой заговорит. Может, поначалу и не вслух, но ты ведь можешь… — Не договорив, Венди нацелила указательный палец ему в лоб, как пистолет.

— Не обязательно, — ответил Дик и обнажил в улыбке новехонькие вставные челюсти. Большую часть старых забрал «Оверлук» той ночью, когда взорвался бойлер. Молотком, раздробившим Дику зубы и наградившим Венди на всю жизнь дерганой походкой, махал тогда Джек Торранс, но они оба понимали, что на самом деле то был «Оверлук».

— Он очень силен, Венди. Если Дэнни захочет от меня отгородиться, то у него получится. Знаю по опыту. А кроме того, будет лучше, если мы поговорим вслух. Лучше для него. А теперь расскажи подробно, что произошло.

Рассказав, Венди отвела Дика в ванную. Она сохранила для него все следы, как делают полицейские на месте преступления до приезда судмедэкспертов. Да тут и было совершено преступление. В отношении ее мальчика.

Дик смотрел долго, ни к чему не притрагиваясь, потом кивнул.

— Давай поглядим, как там Дэнни. Может, уже очухался.

Дэнни не очухался, но на сердце у Венди сразу полегчало при виде радости, которой осветилось лицо сына, когда тот понял, кто это сидит рядом с ним на кровати и его тормошит.

(привет Дэнни я принес тебе подарок)

(у меня не день рождения)

Венди стояла и смотрела на них. Она понимала, что они разговаривают, но не знала, о чем.

— Вставай, сынок. Прогуляемся по пляжу, — сказал Дик уже вслух.

(Дик она вернулась миссис Мэсси из номера 217 вернулась)

Дик снова тряхнул его за плечо.

— Говори вслух, Дэн. Ты пугаешь маму.

— А что за подарок? — спросил Дэнни.

Дик улыбнулся.

— Уже лучше. Рад слышать твой голос, да и Венди тоже.

— Да. — На большее она не отважилась, иначе они бы услышали дрожь в ее голосе и забеспокоились. Ей этого не хотелось.

— Пока нас не будет, тебе, наверное, стоит убраться в ванной, — сказал ей Дик. — Резиновые перчатки у тебя есть?

Венди кивнула.

— Отлично. Надень их.

До пляжа было две мили. Парковку окружали аляповатые пляжные постройки — киоски с «муравейником» и хот-догами, сувенирные магазинчики, — но сезон уже кончался, и покупателей почти не было. Они оказались на пляже почти в одиночестве. Всю дорогу от квартиры Дэнни держал на коленях свой подарок — продолговатый пакет, довольно тяжелый, завернутый в серебристую бумагу.

— Сначала мы немного поговорим, а потом ты его откроешь, — сказал Дик.

Они шли у самой линии прибоя, по гладкому и блестящему песку. Дэнни шагал медленно, потому что Дик был старый. Когда-нибудь он умрет. Может быть, даже скоро.

— Меня еще хватит на несколько лет, — сказал Дик. — Не переживай. Расскажи лучше, что случилось вчера. И ничего не пропускай.

Рассказ занял немного времени. Трудней всего было найти слова, чтобы объяснить, какой ужас он чувствовал, и как он сплетался с душащей Дэнни уверенностью: теперь, найдя его, она никогда не уйдет. Но это же был Дик, так что слова ему не понадобились — хотя отчасти он смог их подыскать.

— Она вернется. Я это знаю. Будет приходить и приходить, пока не прикончит меня.

— Помнишь, как мы познакомились?

Удивленный внезапной сменой темы, Дэнни кивнул. Хэллоранн провел для него и его родителей экскурсию по «Оверлуку» в их первый день. Очень давно, как ему теперь казалось.

— Помнишь, как я в первый раз заговорил внутри твоей головы?

— Конечно.

— Что я сказал?

— Спросил, поеду ли я с тобой во Флориду.

— Верно. И что ты почувствовал, когда узнал, что ты уже не один? Что ты не единственный?

— Это было здорово, — сказал Дэнни. — Так здорово.

— Да, — сказал Хэллоранн. — Еще бы.

Некоторое время они шли молча. Маленькие птички — песочники, как называла их мать, — то забегали в волны, то выскакивали на берег.

— Тебе не показалось странным, что я появился как раз тогда, когда тебе понадобился? — Он взглянул на Дэнни с улыбкой. — Нет. Конечно же, нет. С чего бы? Ты был еще ребенком. Сейчас ты немного постарше. В некоторых отношениях — намного старше. Послушай, Дэнни. Вселенная умеет удерживать равновесие. Я в это верю. Есть такая пословица: «Когда ученик готов, приходит учитель». Я был твоим учителем.

— Не только учителем, — сказал Дэнни. Он взял Дика за руку. — Ты был моим другом. Ты нас спас.

Дик пропустил это мимо ушей… или Дэнни просто так показалось.

— Моя бабушка тоже сияла — помнишь, я тебе говорил?

— Да. Ты сказал, что вы могли подолгу разговаривать, даже не раскрывая рта.

— Точно. Она меня учила. А ее учила ее прабабушка, еще при рабстве. Когда-нибудь, Дэнни, придет твой черед стать учителем. Ученик появится.

— Если миссис Мэсси не доберется до меня первой, — мрачно сказал Дэнни.

Они подошли к скамейке. Дик присел.

— Дальше идти я не решусь, а то потом могу и не доковылять обратно. Садись. Я тебе расскажу одну историю.

— Не надо мне никаких историй, — сказал Дэнни. — Она вернется, ты что, не понимаешь? Будет приходить, и приходить, и приходить.

— Закрой рот и открой уши. И слушай свой урок. — Дик широко улыбнулся, демонстрируя сверкающие вставные челюсти. — Я думаю, ты все поймешь. Ты, сынок, вовсе не дурак.

Бабушка Дика с материнской стороны — та, что сияла, — жила в Клируотере. Она была Белая Бабушка. Не из-за белого цвета кожи, конечно, а потому, что была хорошей. Дедушка с отцовской стороны жил в Данбри в штате Миссисипи — в поселке недалеко от Оксфорда. Его жена умерла задолго до рождения Дика. Для цветного в те времена и в тех краях он был богат. Ему принадлежало похоронное бюро. Дик с родителями навещал его четырежды в год, и как же он ненавидел эти визиты. Он дико боялся Энди Хэллоранна и называл его (про себя, ибо сказать такое вслух означало заработать пощечину) Черным Дедушкой.

— Ты знаешь, кто такие педофилы? — спросил Дик у Дэнни. — Те, кто хочет заниматься сексом с детьми?

— Ну вроде, — настороженно ответил мальчик. Он знал, что нельзя разговаривать с незнакомцами и садиться к ним в машину. Потому что они могут с тобой что-то сделать.

— Ну так старина Энди был не просто педофилом. Он был чертовым садистом.

— Это как?

— Это тот, кто любит делать людям больно.

Дэнни понимающе закивал.

— Как Фрэнки Листроне из нашей школы. Он всем делает «крапиву» и выкручивает руки. Если ты не плачешь, он отстает. А если заплачешь — никогда не отстанет.

— Плохо, конечно, но там было хуже.

Дик погрузился в молчание, как показалось бы случайному прохожему. Но рассказ продолжался — в виде картинок и фраз-связок. Дэнни увидел Черного Дедушку, высокого, в костюме, таком же черном, как он сам, и в какой-то необычной

(котелок)

шляпе. Он увидел вечные капельки слюны в углах его рта и вечно красные глаза, будто он устал или только что плакал. Дэнни увидел, как он сажает Дика — младше, чем Дэнни сейчас (наверно, в том возрасте, в каком он был в «Оверлуке») — к себе на колени. Если они были не одни, дед просто щекотал его. А наедине — запускал руку Дику между ног и стискивал его яички, пока мальчик чуть не терял сознание от боли.

«Тебе нравится? — пыхтел ему в ухо дедушка Энди. От него пахло сигаретами и виски „Белая лошадь“. — А как же, всем мальчишкам это нравится! А коли и не нравится — ты все равно никому не скажешь. А не то я тебе покажу! Я тебя закопаю!»

— Елки-палки, — сказал Дэнни. — Фу, какая гадость!

— Там еще много что было, — сказал Дик, — но я тебе расскажу только об одном. После смерти жены дедушка нанял помощницу по дому. В обед она подавала на стол все сразу, от салата до сладкого, потому что Черному Дедушке так больше нравилось. На сладкое всегда был торт или пудинг. Его ставили на тарелочке или на блюдце возле твоей обеденной тарелки, чтобы ты смотрел на него и облизывался, запихивая в себя всю остальную дрянь. У дедушки было строгое правило: никакого десерта, пока не доел все жареное мясо, вареные овощи и пюре до последнего кусочка. Даже соус требовалось весь прикончить — а он был комковатый и не больно-то вкусный. Если хоть капля оставалась на тарелке, Черный Дедушка давал мне кусок хлеба и говорил: «Подбери все, Дики-Птенчик, чтобы тарелка была как псом вылизанная». Это он меня так называл: Дики-Птенчик.

Иногда я никак не мог доесть и не получал торт или пудинг. Он забирал мою порцию и съедал сам. А иногда, покончив со всем, что на тарелке, я видел, что он загасил окурок в моем куске торта или ванильном пудинге. Он мог это делать, потому что всегда сидел рядом со мной. Дедушка делал вид, что все это — смешная шутка. «Ой, перепутал с пепельницей», говорил он. Мама с папой никогда ему не перечили, хотя, наверно, понимали, что если это и шутка, то с ребенком так шутить не годится. Они тоже делали вид, что он пошутил.

— Это очень плохо, — сказал Дэн. — Твои родители должны были за тебя заступиться. Моя мама всегда заступается. И папа тоже так делал.

— Они его боялись. И не зря боялись. Энди Хэллоранн был с большим прибабахом. Он говорил, «Ну давай, Дики, объешь вокруг. Небось не отравишься». Если я откусывал хоть кусочек, он приказывал Нонни — так звали домоправительницу — принести мне новый десерт. Если нет — то нет. Дошло до того, что я никогда не мог доесть до конца, потому что у меня крутило живот.

— Надо было переставить торт или пудинг по другую сторону от тарелки, — сказал Дэнни.

— Конечно, я пробовал. Я же не дурак. Но он переставлял его обратно, говоря, что десерт должен быть справа.

Дик помолчал, глядя на океан, где длинный белый кораблик медленно двигался вдоль линии, разделяющей небо и Мексиканский залив.

— Иногда, когда мы оставались одни, он меня кусал. А когда я однажды пригрозил, что пожалуюсь папе, если он от меня не отстанет, он затушил окурок об мою голую ногу. Он сказал: «И об этом тоже ему расскажи, и посмотрим, много ли тебе будет от этого толку. Твой папаша все про меня знает и слова мне не скажет, потому что он трус и потому что он хочет заполучить мои денежки, когда я помру — а я пока что помирать не тороплюсь».

Дэнни слушал, вытаращив глаза. Он всегда думал, что сказка про Синюю бороду — самая страшная в мире, страшнее некуда. Но эта история оказалась хуже. Потому что она была правдой.

— Иногда он говорил, что знает одного плохого человека по имени Чарли Мэнкс, и если я не буду делать что он велит, то он позвонит Чарли Мэнксу по междугородному телефону, и тот приедет в своей шикарной машине и заберет меня туда, куда попадают плохие дети. Потом дедушка засовывал мне руку между ног и снова начинал тискать. «Так что ничего ты не скажешь, Дики-Птенчик. А если скажешь, старина Чарли будет держать тебя с другими детьми, которых он украл, до самой смерти. А когда умрешь, то попадешь в ад и будешь гореть в вечном огне. Потому что ты настучал. Неважно, поверят тебе или нет, — стукач есть стукач».

Я долго верил старому мерзавцу. Даже Белой Бабушке ничего не говорил, той, что сияла. Я боялся, что она решит, будто я сам виноват. Был бы я постарше — знал бы, что это не так, но я был совсем малыш. — Он снова помолчал. — Но это еще не все. Ты знаешь, о чем я, Дэнни?

Дэнни долго смотрел Дику в лицо, перебирая мысли и образы в его мозгу. Наконец он произнес:

— Ты хотел, чтобы твой отец получил деньги. Но они ему не достались.

— Нет. Черный дедушка все оставил приюту для сирот-негритят в Алабаме, и я даже знаю, почему. Но не в том суть.

— И твоя хорошая бабушка ничего не знала? И не догадалась?

— Она знала, что дело тут нечисто, но я от нее отгородился, и она не стала настаивать. Просто сказала мне, что когда я буду готов поговорить, она будет готова послушать. Дэнни, когда Энди Хэллоранн умер от инсульта, я был самым счастливым мальчиком на земле. Мама сказала, что мне необязательно ехать на похороны, что я могу остаться с бабушкой Роуз — Белой Бабушкой, но я сам хотел поехать. Еще бы не хотеть. Мне надо было убедиться, что Черный Дедушка и правда умер.

В тот день шел дождь. Все стояли над могилой с черными зонтами. Я смотрел, как его гроб — наверняка самый большой и самый лучший в его бюро — опускали под землю, и вспоминал все те разы, когда он выкручивал мне яйца, все окурки в моих тортах и тот, который он загасил об мою ногу, и как он царил за обеденным столом, словно сумасшедший старый король в шекспировской пьесе. Но больше всего я думал о Чарли Мэнксе — которого Черный Дедушка, конечно же, выдумал, — и что дедушка теперь не может позвонить никакому Чарли Мэнксу по междугородке, чтобы тот приехал за мной на шикарной машине и увез к другим похищенным мальчикам и девочкам.

Я заглянул за край могилы — «пускай посмотрит», сказал мой папа, когда мама попыталась меня оттащить, — и увидел гроб в этой мокрой яме, и подумал: «Ты там на шесть футов ближе к пеклу, Черный Дедушка, и скоро ты туда доберешься. И надеюсь, дьявол закатит тебе тысячу горячих своей пылающей рукой».

Дик полез в брючный карман и вытащил пачку «Мальборо» с засунутой под целлофан книжечкой спичек. Он сунул в рот сигарету и долго не мог поднести к ней спичку, потому что у него дрожали и руки, и губы. Дэнни с изумлением увидел в глазах Дика слезы.

Догадываясь, к чему движется история, Дэнни спросил:

— Когда он вернулся?

Дик глубоко затянулся и, улыбаясь, выпустил дым.

— Ты ведь не копался у меня в голове, чтобы это узнать?

— Нет.

— Через полгода. Однажды я пришел из школы, а он лежал голый у меня на кровати с полусгнившим членом наизготовку. Он сказал: «Иди, садись на него, Дики-Птенчик. Ты мне всыплешь тысячу, а я тебе две». Я заорал, но услышать меня было некому. Мама с папой оба работали: мама в ресторане, а папа в типографии. Я выбежал и захлопнул дверь. И услышал, как Черный Дедушка встал… топ… прошел через комнату… топ-топ-топ… а потом я услышал…

— Ногти, — проговорил Дэнни почти неслышно. — Как они скребут дверь.

— Точно. Больше я туда не заходил до ночи, когда мама и папа уже оба были дома. Он исчез, но остались… следы.

— Конечно. Как у нас в ванной. Потому что он начал портиться.

— Именно. Я поменял белье — я это умел, мама меня научила за два года до того. Она сказала, что я уже слишком большой и прислуга мне больше не нужна, что прислуга бывает у белых мальчиков и девочек, таких, за какими она ухаживала, пока не стала официанткой в «Бифштексах от Беркина». Неделю спустя я увидел Черного Дедушку в парке на качелях. Он был одет, но костюм его был весь в какой-то серой дряни — наверное, в гробу завелась плесень.

— Да, — отозвался Дэнни. Он говорил шелестящим шепотом — все, что мог из себя выжать.

— Но ширинка у него была расстегнута, и все хозяйство торчало наружу. Прости, что я все это тебе рассказываю, Дэнни: маловат ты про такое слушать, но тебе надо это знать.

— И ты пошел к Белой Бабушке?

— Пришлось. Потому что я знал то же, что и ты: он будет возвращаться. Не так, как… Дэнни, ты когда-нибудь видел мертвецов? Нормальных мертвецов, я хочу сказать. — Он засмеялся, потому что это звучало смешно. Дэнни тоже так показалось. — Призраков.

— Несколько раз. Один раз их было трое, возле перехода через железную дорогу. Двое парней и девушка. Подростки. Может, они там погибли…

Дик кивнул.

— Обычно они остаются там, где перешли в мир иной, пока не попривыкнут к тому, что мертвые, и не отправятся дальше. Некоторые из тех, кого ты видел в «Оверлуке», такими и были.

— Я знаю. — Возможность поговорить об этих вещах, и поговорить с тем, кто о них знал, приносила ему неописуемое облегчение. — А еще я один раз видел женщину в ресторане. Знаешь, бывают такие, со столиками на улице?

Дик снова кивнул.

— Она была непрозрачная, но больше никто ее не видел, и когда официантка задвинула стул, на котором она сидела, то женщина-призрак исчезла. Ты тоже их видишь?

— Давно не видел, но у тебя и сияние посильнее, чем было у меня. Оно с возрастом немного уменьшается…

— Хорошо! — с чувством сказал Дэнни.

— …но у тебя останется немало и тогда, когда ты вырастешь, потому что изначально оно было такое мощное. Обычные привидения — не такие, как женщина, которую ты видел в номере 217 и потом в вашей ванной. Верно ведь?

— Да, — подтвердил Дэнни. — Миссис Мэсси настоящая. Она оставляет следы. Ты их видел. И мама тоже — а ведь она не сияет.

— Пошли обратно, — сказал Дик. — Пора тебе посмотреть, что я тебе привез.

На стоянку возвращались еще медленнее, потому что Дик выдохся.

— Все из-за сигарет, — сказал он. — Даже не начинай, Дэнни.

— Мама курит. Думает, что я не знаю, но я знаю. Дик, а что сделала твоя Белая Бабушка? Что-то же она сделала, раз Черный Дедушка до тебя так и не добрался.

— Она кое-что мне подарила, как подарю тебе я. Так поступает учитель, когда ученик готов. Само обучение — уже подарок, знаешь ли. Лучший из тех, что можно сделать или получить. Она никогда не называла дедушку Энди по имени. Только извращуном. — Дик не сдержал улыбки. — Я ей сказал то же, что ты только что сказал мне: что, мол, дед был настоящим, а не привидением. Она ответила, что так и есть, потому что настоящим его делал я. С помощью сияния. Она рассказала мне, что некоторые духи — особенно духи злые — не хотят покидать этот мир, потому что знают, что их ожидает нечто гораздо худшее. Большинство исчезает от голода, но некоторые еду находят. «Именно сиянием, — говорила мне она, — духи и питаются. Ты сам подкармливаешь этого извращуна. Не нарочно, но подкармливаешь. Он ведь как комар: будет кружить и кружить над головой, пока снова не сядет и не вопьется в кожу. С этим ничего не поделать. А вот обратить то, за чем он пришел, против него самого ты можешь».

Они подошли к «кадиллаку». Дик отпер дверь и со вздохом облечения сел за руль.

— Когда-то я мог прошагать десяток миль и пробежать еще пять. А теперь после небольшой прогулки по пляжу моя спина ноет так, будто ее лягнула лошадь. Давай, Дэнни. Открой подарок.

Дэнни снял обертку и обнаружил зеленый металлический ящичек-сейф. Спереди, под замком, была маленькая кодовая панель.

— Ух ты, круто!

— Правда? Тебе понравилось? Хорошо. Купил его в «Вестерн авто». Чистая американская сталь. Белая Бабушка дала мне когда-то похожий, только с висячим замком и ключиком, который я носил на шее. Но то было очень давно. Сейчас-то на дворе продвинутые восьмидесятые. Панельку видишь? Набираешь на ней число из пяти цифр, накрепко его запоминаешь и нажимаешь на эту кнопку. А когда захочешь потом открыть сейф, то просто вводишь это число — и всё.

Дэнни пришел в восторг.

— Спасибо, Дик! Я буду держать в нем мои сокровища! — А именно: его лучшие бейсбольные карточки, каб-скаутский значок-компас, счастливый зеленый камешек и фотографию, на которой они с отцом стоят на лужайке их дома в Боулдере, еще до «Оверлука». До наступления плохих времен.

— Это прекрасно, Дэнни, я не против, но я хочу, чтобы ты сделал кое-что еще.

— Что?

— Я хочу, чтобы ты изучил этот сейф, изнутри и снаружи. Не просто осмотрел, а ощупал со всех сторон. Сунь в него нос и проверь, чем там пахнет. Пусть этот сейф станет твоим самым близким другом, по крайне мере, на некоторое время.

— А зачем?

— А затем, что точно такой же ты создашь у себя в голове. Такой же, но особенный. И в следующий раз, когда эта сучка Мэсси вернется, ты будешь готов к бою. Я тебе расскажу, что надо делать, как когда-то Белая Бабушка рассказала мне.

По дороге домой Дэнни почти не разговаривал. Ему было о чем подумать. Его подарок — ящичек-сейф из прочного металла — лежал у него на коленях.

Миссис Мэсси вернулась неделю спустя, только теперь она не сидела на унитазе, а лежала в ванне. Дэнни не удивился: ведь именно в ванне она когда-то и умерла. На этот раз Дэнни не убежал, а зашел в ванную и закрыл за собой дверь. Улыбаясь, она поманила его к себе. Дэнни подошел, тоже улыбаясь. Он слышал, как в соседней комнате работает телевизор. Мама смотрела «Трое — это компания».

— Привет, миссис Мэсси, — поздоровался Дэнни. — Я вам кое-что принес.

Лишь в последнюю секунду она поняла все и закричала.

Мгновения спустя в ванную постучалась мама.

— Дэнни? У тебя все нормально?

— Все хорошо, мам. — Ванна опустела. Правда, в ней остались разводы какой-то слизи, но Дэнни знал, что убрать ее будет легко: немного воды — и она быстренько смоется в сливное отверстие. — Тебе в ванную надо? Я уже выхожу!

— Нет. Просто… мне показалось, что ты кричал.

Дэнни схватил зубную щетку и открыл дверь.

— Все в полном порядке. Видишь? — сказал он и широко улыбнулся. Теперь, когда миссис Мэсси исчезла, улыбка далась ему легко.

Тревога покинула лицо Венди.

— Хорошо. И не забывай про задние зубы. Там вся еда и прячется.

— Не забуду.

В недрах головы, там, где на особой полочке хранился брат-близнец его сейфа, Дэнни слышал приглушенные вопли. Ну и пусть. Он подумал, что они скоро прекратятся, и оказался прав.

Два года спустя, накануне Дня благодарения, Дэнни столкнулся лицом к лицу с Хорасом Дервентом на безлюдной лестнице в начальной школе «Алафия». Плечи костюма Дервента припорошили конфетти. С разлагающейся руки свисала черная маска. От него исходил могильный запах.

— Отличная вечеринка, да? — спросил он.

Дэнни развернулся и быстренько ретировался.

После школы он позвонил по межгороду в ресторан на Ки-Уэсте, в котором в то время работал Дик.

— Меня нашел еще один из оверлукцев. Сколько у меня может быть сейфов, Дик? В смысле, в голове.

— Да сколько угодно, сынок, — ответил Дик с улыбкой в голосе. — В этом-то и прелесть сияния. Думаешь, Черный Дедушка был единственным, кого мне пришлось посадить под замок?

— Они там умирают?

Теперь Дик не улыбался — такого холода в его голосе мальчик никогда еще не слышал.

— А тебе не все равно?

Дэнни было все равно.

Когда вскоре после Нового года бывший владелец «Оверлука» объявился снова — на этот раз в Дэнниной кладовке — Дэнни встретил его во всеоружии. Он зашел в кладовку и прикрыл за собой дверь. Вскоре после этого на высоко подвешенной полке у него в голове рядом с сейфом миссис Мэсси появился еще один. Некоторое время из него раздавался стук и отборные проклятия, которые Дэнни запомнил на будущее. Вскоре они прекратились, и из темниц Дервента и миссис Мэсси не раздавалось больше ни звука. Были ли они живы (насколько вообще могут быть живы умертвия), не имело никакого значения.

Важно было то, что они не могли выбраться. Дэнни был в безопасности.

Так он тогда думал. Он, правда, еще думал, что никогда не притронется к спиртному после того, что оно сделало с его папой.

Да только все мы иногда ошибаемся.

ГРЕМУЧАЯ ЗМЕЯ

Ее звали Андреа Штайнер, ей нравились фильмы и не нравились парни — неудивительно, если учитывать, что Андреа в восемь лет изнасиловал собственный отец. И продолжал насиловать еще восемь лет, пока она не положила этому конец: взяла вязальную спицу матери и сначала проткнула отцовские яйца — одно за другим, — а затем вонзила ту же спицу в левый глаз своего насильника. С яйцами все прошло гладко, потому что отец спал, но боль заставила его проснуться — несмотря на особый дар Андреа. Впрочем, она была крупной девушкой, а отец в тот вечер надрался. Ей удалось удержать его достаточно долго, чтобы нанести coup de grce.

Теперь ей было тридцать два, она скиталась по Америке, а место арахисового фермера в Белом доме занял бывший актер. У новосела были типичные для актера неправдоподобно темные волосы и типичная актерская улыбка, полная фальши. Энди видела его в одном фильме по телевизору. В нем будущий президент играл парня, попавшего под поезд и лишившегося обеих ног. Мысль о безногом мужике ей понравилась. Мужик без ног не сможет погнаться за тобой и изнасиловать.

Фильмы! Фильмы — это да. Они уносят тебя далеко-далеко, и ты всегда можешь рассчитывать на попкорн и счастливый финал. С тобой мужик, и в каком-то смысле это можно назвать свиданием: за все платит он. Сегодняшнее кино было здоровским, с драками, поцелуями и громкой музыкой. Оно называлось «В поисках утраченного ковчега». Нынешний кавалер запустил руку под юбку Андреа, и сейчас она лежала на ее голом бедре, но в этом не было ничего страшного: рука — не член. Она познакомилась с ним в баре. Почти со всеми, кто водил ее на свидания, она знакомилась в баре. Он заплатил за ее выпивку, но выпивка — еще не свидание. Бесплатная выпивка — это обычный съем.