Мадам Гали -2. Операция «Посейдон» Барышев Юрий

Она ожидала увидеть «Флотского» и не ошиблась.

— Догадываешься, о чем будем базарить?

— Я не знаю, — простодушно пожала плечами Галя.

— Да-а-а… — протянул «Флотский», и ее тут же ударили сзади, не слишком сильно, но этого оказалось довольно, чтобы она упала на затоптанный ковер, на котором валялись окурки.

— За что? — спросила она.

— Заткнись, мандавошка, настучала на нас легавому? — Кажется, он был «намарафеченный», а потому пощады ждать не приходилось.

— Я ничего никому не рассказывала, — она встала на колени и собралась подняться.

Но «Флотский» кивком головы дал команду, и она получила еще один удар стильным ботинком «бежевого». Уткнувшись лицом в грязный ковер, она боялась поднять голову.

— Почему нам не сказала, что «фараон» живет в твоей коммуналке? О чем ты с ним часами базаришь? Когда успела ссучиться и накатить на нас?

— Если бы я накатила, вас бы повязали еще в магазине. А вы же на причале расслабляетесь целую неделю, и ничего!

«Флотский» молча стоял перед ней. Гудящая от кокаина голова тяжело переваривала ее слова. Похоже, что камса говорила правду. Действительно, грунтовка в магазине прошла тихо, и мусора не замели никого из его кодлы. «Ладно, — решил он — пусть это будет ей уроком».

Галя не знала, что сказать дальше, совершенно потеряв контроль над происходящим. Оставалась странная надежда, что должно произойти нечто необыкновенное. Вот здесь, сейчас все немедленно разъяснится. Ведь не может она просто так умереть в какой-то дурацкой комнате с дешевой копией картины Левитана «Март» на голой стене. Ее ударили еще раз. Галя услышала приглушенное мычание коровы за окном и потеряла сознание.

Очнулась она на кожаном диване, стоявшем в углу мансарды. Никакого «бежевого» рядом не было. Куда-то делся и «Флотский». Болела голова, ребра и низ живота.

Красивая женщина в наброшенном на плечи цветастом платке, похожая на цыганку или молдаванку, терла ей виски нашатырем.

— Не распускай слюни… как тебя зовут… Галка, что ли… Костя потерял друзей, потому и бесится. Понятно, что ты ни при чем… Терпи…

— Я ничего не знаю, — промычала Галя. — Ничего. Вы, пожалуйста, не бейте меня… Мне больно. Я пригожусь…

— Да на что ты годишься? — насмешливо бросила женщина. — Что ты умеешь? — Галя поняла, что она отсюда не выберется, если не произойдет какого-нибудь чуда.

— Долго я была в отключке? — спросила она.

— Нет, — усмехнулась женщина. — А ты-то как во все это вляпалась? Давно?

— Нет, — ответила Галя, вспомнив свои мучения в заколоченном ящике.

Кружилась голова и подташнивало. Через какое-то время Галя снова провалилась в темноту. Придя в себя, она лихорадочно подумала: «Главное запомнить это место, главное запомнить». Ее впервые в жизни так сильно избили. Мелкие стычки с пацанами во дворе дома были не в счет. Это надругательство над ее телом вызвало в душе жуткую ненависть к обидчикам. Она сейчас, как могла, скрывала эти чувства. «Пусть они думают, что я их испугалась. Главное — выбраться отсюда». Галя была готова зубами перегрызть глотку «Флотскому».

Она вспомнила слова и руки одного бандита, обхватывающие ее сзади. «Смотри, молодая, а какую задницу отъела. Может быть, по дороге назад в Москву завафлимся?».

Господи, скорее бы вырваться от них. Так хочется жить.

В этот момент в комнату вошла женщина, которая натирала ей виски нашатырем. Она сочувственно посмотрела на Галю.

— Везет же дурам, — задумчиво произнесла она. — Ты хоть знаешь, что ты — красавица?

— Нет, — ответила Галя.

— Когда узнаешь, — усмехнулась женщина, — будет еще хуже, если у тебя в башке что-то не переменится.

Ее голос чем-то напомнил Гале голос матери, Софьи Григорьевны. Она снова начала сомневаться в реальности происходящего.

— Закуривай, — предложила женщина.

— Да не курю я, — виновато ответила Галя. — А что — надо? Тогда давайте.

Она решила подладиться к этой цыганке, судя по всему, любовнице «Флотского», догадываясь, что чем-то симпатична ей.

Галя взяла сигарету из небрежно протянутой пачки, кое-как зажгла спичку, но прикурить не успела. На пороге комнаты стоял «Флотский». Похоже, что-то изменилось в его отношении к девушке.

— Мои пацаны просят устроить с тобой перепихнин с повторином. А потом хотят придушить тебя и закопать в овраге.

От этих слов у Гали внутри все похолодело.

— Но я тебя отпускаю, целой и невредимой… почти, — он улыбнулся одной половинкой лица. Ты права, мы на воле, а значит, ты нас не сдала. Да и потом, ты теперь с нами повязана на всю жизнь. Если что, сидеть на нарах будем вместе. Вот твоя честно заработанная доля. Смотри, не сори деньгами. Лучше припрячь где-нибудь у подруги. Повторяю, дома не держи. А может, оставишь часть у меня? Банк сохранность вклада гарантирует, — он громко рассмеялся своей шутке.

— Нет, если можно, отдайте мне все сразу. Мне нужны деньги.

— Кому они не нужны. Ладно, бери, — он протянул завернутую в обрывок газеты пачку «красненьких». — Сейчас тебя отвезут в Москву.

— А можно, я уеду на электричке? Меня… укачивает в машине, и потом они… они ко мне приставали.

— Я два раза не люблю повторять. А их я предупрежу, ничего не бойся. Прощай.

Галя взяла деньги, поискала глазами свою сумочку, которую тут же обнаружила на диване. Сумка была вывернута наизнанку и выпотрошена. Но кроме ключа от дома, носового платка и десяти рублей мелочью, в ней ничего не было. Видимо, когда она была без сознания, пацаны искали телефоны МУРа или еще что-либо, уличающее ее в связи с Угрозыском.

— Проводи ее, Катя, — устало произнес Флотский, — Постой! Обиды на нас не держи, в следующий раз ты снова нам можешь понадобиться.

— Да-да, конечно, я помогу. Только больше не бейте.

— Мы никогда, никому, ничего не обещаем.

По дороге из этого страшного дома в Москву Галя старательно делал вид, что спит. Этот извилистый путь отпечатался в ее памяти навсегда.

— Не спи, брызгалка, — пытался шутить шофер. — Слушай, у тебя чувихи есть, ну, такие же как ты… а?

— Таких не-е-т, — ответила Галя, проваливаясь в полузабытье.

Как ни странно, мозг продолжал работать четко, как будто избитое тело добавило ему неведомой ей энергии. Решение, что делать дальше, пришло без всяких мучительных усилий и раздумий. Она ничего не расскажет Ярославу — ни о краже в магазине, ни об ее избиении на даче, ни о допросе с пристрастием.

Естественное желание девочки отомстить обидчикам руками Ярослава и его людей вдруг ушло куда-то в сторону. В мозгу Гали сейчас выкристаллизовывалось одно из золотых правил, которым она руководствовалась всю жизнь — никогда не идти на поводу у обиды и немедленного желания отомстить. Нельзя принимать решения и действовать, руководствуясь эмоциями. Эта дорога ведет в пропасть. Второе золотое правило — обидчиков никогда не прощать и наказывать жестоко. Но по прошествии нескольких лет, когда они уже и не помнили casus belly (повод к войне).

На эти мысли ее натолкнула пьеса Фридриха Дюрремантта «Визит старой дамы», где героиня расправилась со своими обидчиками через 30 лет. Героиня пьесы потрясла Галю силой характера и неженской выдержкой.

Галя очнулась. Они ехали по Ленинградскому шоссе.

— Тебе куда? — спросил шофер.

— К стадиону «Динамо», — автоматически ответила она, еще толком не приняв никакого решения.

— Вылезай, приехали, пишите письма, — водитель хмыкнул и дал газу.

Она мучительно решала, как скрыть от матери следы побоев, а главное, свое состояние человека, пропущенного через мясорубку. Сестра Изольда хитрым глазом все приметит, полезет с расспросами, ведь в таком виде Галя домой еще никогда не являлась. Она вынула из сумочки маленькое зеркало и стала внимательно изучать себя. На нее глядели незнакомые глаза — холодные, затаившие обиду, готовые мстить. Она испугалась своего взгляда. Невольно зажмурившись, снова открыла глаза. Наверное, так смотрит кобра, которой за мгновение до броска наступили на хвост.

Галя не знала, где сейчас ее подруга Варька. Да это и не имело значения. Домой сейчас было нельзя идти, сначала нужно привести себя в порядок.

Галя позвонила и замерла перед высоченной коричневой дверью.

Дверь отворила мать подруги, Галина Александровна.

— Здравствуйте, — приветливо улыбнулась Галя.

— Заходи… здравствуй, красавица, — ответила хозяйка, пропуская ее в дом. — Варька тебя потеряла.

— Да ну, пустое, — ответила Галя, — она всегда что-нибудь да придумает.

— Варька сейчас придет, располагайся. Тебя покормить? — спросила Галина Александровна.

— О, спасибо, я голодная как собака.

Галя подошла к большому зеркалу и покрутилась.

— Я что-то располнела, пора худеть, а то ведь на новые платья сколько денег надо. Правда, мне стали неплохо платить за уроки, которые я даю.

Она соврала настолько естественно и неожиданно для себя, что чуть было не рассмеялась. Но деньги, полученные от Флотского, нужно было как-то легализовать, и она уже была занята этим процессом.

— Молодец, девочка, — раздался из кухни голос Галины Александровны. — Втолкуй моей дурехе, что пора самой зарабатывать. Иди на кухню, поешь жареной картошки.

— Варвара отлично шьет, — заступилась Галя за подругу. — Хорошие деньги получать можно.

— Что ж, разумно, — согласилась мать Варвары, думая о чем-то своем. — Ты что же это — прихрамываешь?

— Ногу натерла, — соврала Галя.

— Все бегаете, — пожурила Галина Александровна. — Я пока схожу в магазин.

«Знали бы вы, где и как я бегаю», — подумала Галя, закрывая дверь. И тут же, стянув с себя платье, облачилась в Варькин зеленый халатик.

Подойдя к книжному шкафу, Галя стала искать карту Москвы и окрестностей. Она была уверена, что видела ее здесь когда-то. Ей хотелось найти на карте и запомнить место, где она натерпелась страха. Почему-то ей показалось, что проверка на «вшивость» проводилась где-то в окрестностях Звенигорода.

Никакой карты Галя, к сожалению, не нашла и махнула рукой. Потом подошла к зеркалу, сбросила халатик и стала внимательно рассматривать ссадины и кровоподтеки, «украшавшие» спину и бедра. Картина была ужасная, тело ныло и гудело. Она не заметила, как тихо отворилась дверь, и в комнату вошла Варя. От неожиданности подруга вскрикнула и прикрыла рот рукой.

— Какой ужас, — прошептала Варвара, — кто это тебя так?

— Неважно, — ответила Галя, — это произошло под Москвой. Я пострадала за Родину.

— Она еще и смеется, — развела руками Варвара, — да у тебя же ребра переломаны.

— Ничего у меня не переломано, — возразила Галя, — только не говори ничего моей маме. Она запаникует. Лучше намажь йодом, что ли… На мне все заживет быстро, как на кошке…

Варя быстро сбегала на кухню, взяла спичку с намотанной ваткой и обмакнула в баночку с йодом.

— Мне неудобно мазать тебя стоя. Лучше сними халат и ложись на кровать лицом вниз.

Галя послушно растянулась на кровати. Боли она уже почти не чувствовала, только сильно начинало щипать, когда йод попадал на ссадины.

— Ну и фигура у тебя, Бережковская, — тихо сказала Варвара, — мне бы такую.

Варвара, даже сама не зная почему, присела на край кровати и стала нежно гладить спину Гали. Осторожные прикосновения к атласной коже подруги странно возбудили ее. Галя, зарывшись с головой в подушку, дышала глубоко и спокойно. Она мгновенно заснула и уже ничего не слышала и не чувствовала.

— Ты спишь? — тихо спросила Варя.

Ответа не последовало. Она наклонилась и стала осторожно обцеловывать большую ссадину на бедре подруги. Тихий стук в дверь раздался так неожиданно, что Варя вскочила, как будто была застигнута на месте преступления.

— Что вы там притихли? Идите ужинать, — в проеме двери показалось лицо матери.

— Она заснула, пусть часок поспит. Ты иди, кушай, я поем с Галей потом. — Дверь закрылась.

Галя проснулась с какой-то тревогой внутри. Москва сделалась незнакомой и страшной, Гале не было в ней места, а бегство отсюда казалось совершенно безнадежным предприятием.

Она почему-то вспомнила отца, навсегда оставившего столицу со всеми ее прелестями. О, как она понимала его теперь! Все недоумение по поводу этого странного для нее человека мгновенно рассыпались. Этот жестокий, безжалостный город надрывал сейчас ее сердце.

А что, если «Флотский» опять заставит ее участвовать в их делах? А вдруг они убьют кого-нибудь при этом? Или ее саму? Они же уже собирались… Надо куда-нибудь уехать, хотя бы на некоторое время. Пока они не потеряют и забудут ее. Но куда? Все родные и близкие жили в Москве. Уехать просто так, куда глаза глядят? Вообще-то, денег, которые у нее сейчас были, могло хватить надолго. Но одной… страшно. Так в голове Гали впервые зародилась идея бегства, которая через несколько лет превратится в реальность. Но сейчас она об этом даже не догадывалась.

Милая и уютная комната на Арбате стала теперь чем-то вроде западни. Бедные Софья Григорьевна и глупенькая Изольда, они не знают и никогда не узнают, что с ней происходит сейчас.

Подъезжая к дому на автобусе, она в окно увидела ювелирный магазин. Галя решила сделать Софье Григорьевне какой-нибудь подарок, например, красивые серьги.

Происхождение денег можно было объяснить просто — заработала уроками французского и английского, с этим не было вопросов.

Город принял привычный вид, с той лишь разницей, что вместо опасностей, грозивших ей из-за каждого угла, возник выход.

Конечно же, она непременно исчезнет отсюда, растворится в мире. Но жить будет во Франции. Галя утвердительно кивнула, потом перевела дыхание, отметив, что на ходу забывает, как это ни странно, о вчерашней истории. Рано или поздно она уедет отсюда, как же она не подумала об этом раньше? Эта смелая и неожиданная мысль, завладев сознанием Гали, покорила ее.

«Кто же тебя отпустит туда?» — перед Галей неожиданно возникло лицо Софьи Григорьевны.

«Я выйду замуж за француза», — усмехнулась Галя, мысленно убирая лицо матери и представив молодого усатого господина.

Но Софья Григорьевна тут проявилась снова, почему-то молодая и веселая.

— Кто же отпустит тебя с ним? Я не смогу. А где же ты найдешь его?

— Отпустят, да еще как, — мысленно ответила Галя.

— А как же я? Изольда?

— Я буду жить в Париже или в Марселе, — прошептала Галя, — а вы будете приезжать в гости. Я вам покажу… все покажу… княжество Монако, Лион, Восточную Францию.

Неожиданно простое, как ей казалось, решение проблемы омрачалось любовью к матери, прежде красивой женщине, легкой на подъем и веселой, а теперь грузной и потухшей.

Рассеянно бросая взгляды на москвичей, которые пробегали мимо, Галя реально представила, что значила для нее мать. А заодно и то, что значила она сама для мамы.

В ювелирном магазине Галя купила, почти не выбирая, дорогие серьги с золотистым сердоликом… Более всего ей понравился золотой продолговатый столбик, который шел от камня вверх, он как бы должен был все объяснить матери — раз, два, три, и мы в дамках, мы счастливы…

Так подумала она, примерив одну из сережек к еще не проколотому уху…

Вчерашний телефонный разговор с Софьей Григорьевной гарантировал отсутствие лишних вопросов, но все же…

Не дай Бог, она заметит следы побоев… Как быть тогда? Можно соврать что-нибудь насчет уличной драки, в центре которой она оказалась. Поверит ли мать? Да она, к несчастью, готова верить во что угодно, только бы видеть Галю умной и удачливой девочкой.

Красивые серьги, подаренные Софье Григорьевне, избавили от каких-либо объяснений, цену Галя существенно занизила.

— Ты — растратчица, — всплеснула руками крайне довольная мать, — надо же копить деньги, складывать на черный день, а ты… а ты…

— Мама, — протянула Галя, сделав вид, что несколько обижена и даже шокирована такой реакцией, — я давно хотела сделать тебе хоть какой-то подарок. Тебе не нравится? Так и скажи мне, я в следующий раз с кем-нибудь проконсультируюсь. Это сердолик, камень теплый, такой как бы домашний бог.

— Да, — согласилась польщенная мать, — к тому же это символ противоречивого сердца.

— Ну и что же из этого следует? — развела руками Галя.

— Да что ты, милая, — улыбнулась мать, — сердце всегда противоречиво. Спасибо, дай я тебя поцелую, моя гениальная доченька.

Изольда мрачно смотрела на сестру из противоположного угла.

— Я про тебя помню, не грусти, — успокоила она сестру, — я просто не успела подобрать нечто достойное тебя. Хотела купить ноты, но что-то засомневалась и передумала. Завтра пойдем покупать платье.

Как видно, это вранье подействовало на Изольду успокаивающее, она быстро закивала, развеселилась, и они сели вместе обедать. Кусок ветчины, свежий белый хлеб и душистый чай внезапно укрепили довольно-таки зыбкий и непрочный мир в этой комнате.

— Хоть сегодня и нет никакого праздника, — говорила Галя, разливая чай, но этот день я назначаю особенным, ведь сегодня мне пришла в голову очень умная мысль.

— Это поразительно, — улыбнулась Софья Григорьевна, поворачивая голову и разглядывая себя и новые серьги в небольшом старинном зеркале, несколько затуманенном. В нем Галя всегда видела себя взрослее, чем была на самом деле, сдержанной и таинственной.

— Они тебе очень к лицу. Ты даже помолодела, мам.

— Да нет, — отмахнулась та, — я в том смысле, что тебе пришла в голову мысль, да еще и умная. И чем же она замечательна?

— Всем, — ответила Галя, — ты ведь не можешь не согласиться, что у меня особое отношение к Франции.

— Да-да, — послушно согласилась мать. — По-русски ты говоришь порой чудовищные вещи. А французский тебя худо-бедно организует.

Никишин в этот вечер домой не пришел, что несколько разочаровало Галю. Она подумала, что однажды старшина просто исчезнет из этой квартиры так же внезапно, как появился, и что она будет делать без него?

Оказалось, что слишком многое связано каким-то таинственным образом с ним. Рядом с Ярославом она чувствовала себя одновременно и слабой, и защищенной. Его твердые, устоявшиеся взгляды на окружающий мир освобождали старшину от колебаний и сомнений.

Она несколько раз выбегала на шум в коридоре, решив, что пришел муровец. Но всякий раз возвращалась ни с чем.

Утром произошел скандал из-за очереди в туалет. Улучив момент, когда армянин вышел из него, на ходу застегивая пуговицы на ширинке, Ольга Витольдовна, оттолкнув Галю, проскользнула в туалет и закрыла щеколду. Это уже было пределом наглости.

— Открой дверь, дешевка, куда полезла без очереди? Попробуй только выйди, утоплю тебя в собственном дерьме! — Галя пришла в неистовство.

— Не выйду, пока не позовете милицию.

— Заткни хлебало, лахудра, — прошипела Галя, сделав «козу» Ольге Витольдовне.

Никишин поймал ее за руку в коридоре, когда она шла, ничего не видя перед собой.

— Ты что бунтуешь? — сурово спросил он. — Сейчас я тебя привяжу к креслу и допрошу с пристрастием.

— Да уж, пожалуйста, — разъяренно кричала Галя.

Услышав Ярослава, Шемякина осторожно открыла дверь.

— Хулиганка задержана, — насмешливо бросил он Шемякиной. — С ней будет проведена разъяснительная работа.

Бережно втолкнув Галю в свою комнату, Никишин аккуратно закрыл дверь и только после ткнул пальцем в сторону кресла.

— Садись, а привязать себя можешь сама. Ты зачем на певицу набросилась? Она и так не в себе.

— А что она себе позволяет? — Галя наигранно возмутилась, — примадонна хренова, ну вот кто она такая, черт побери? Я видеть ее не могу.

— Все ее видеть не могут, — примирительно произнес Никишин. — И друг друга тоже, но такова международная обстановка в коммуналке.

— Какая муха тебя укусила? Жених, ссора, разрыв, депрессия, — прищурился он, доставая из шкафа какие-то консервы, стеклянные банки, несколько шоколадок, коробку конфет, вилки, ножи, бутылку красного вина и «Белую головку».

Еще минута — и она рассказала бы старшине о всех своих приключениях, случившихся на прошлой неделе. Но какая-то сила сдавила ее горло, да так, что она поперхнулась и закашлялась. Никишин налил ей воды.

— На, выпей, — он легонько похлопал ее между лопатками.

— Ну, как? Полегчало?

— Да, спасибо. Ты боишься смерти? — неожиданно для себя спросила Галя.

— А что ее бояться? Профессор философии, который читает нам лекции, изрек: «Когда я жив, смерти нет, а когда она здесь, меня здесь уже нет». Так что ее бояться?

— Ты знаешь, — помедлив, сказала Галя, — мне недавно привиделось, что тебя могут убить. И мне стало страшно за тебя и… и за себя тоже. Когда ты в доме, в своей комнате, мне хорошо и спокойно. А когда ты не приходишь ночевать, мне становится очень тревожно.

Никишин внимательно посмотрел на девчонку, налил себе в стакан водки, а ей в рюмку красного вина.

— Давай выпьем за Жизнь, за Любовь к жизни. И, если эта любовь заполнит тебя всю от корней волос до пяток, для страха Смерти не останется в тебе места. А за меня не бойся, я заговоренный. Сколько раз попадал в переделки, но, вот видишь, жив и здоров! А тебе, милая, огромное спасибо, до гробовой доски помнить буду, как ты меня силком затащила к китайцу. Ничего и никого не бойся, я тебя в обиду не дам.

— И вот еще что, — продолжил муровец, — тебе пора заняться каким-то полезным делом. Познакомиться с новыми людьми, побывать в новых местах, иначе в этой коммуналке закиснешь окончательно.

— Да где же я их найду, новых знакомых?

— Они тебя найдут сами, — тонко улыбнулся Никишин, — раньше тебя тоже находили… правда, другого пошиба… Отправляйся, например, завтра же к Дому Кино… там публика роскошная.

Галя вскинула брови, точно собиралась рассердиться, но вовремя вспомнила, кто перед ней.

— Вот-вот, — рассмеялся старшина, — ты сама поняла, о чем речь. Тебе нужны светские знакомства. С кремлевскими сынками пообщалась — изучай стиляг, художников, артистов, их женщин, все в дело пойдет… Нас очень интересует один человек, видный такой, стильный…

Гале показалось, что Никишин что-то не договаривает, но в чем дело, не могла понять.

— Да как же я с ним познакомлюсь?

— Говорю же, он сам с тобой сведет знакомство, — загадочно ответил Ярослав.

— Я заинтригована, — бодро ответила Галя, — а могу я с ним… пофлиртовать…?

— Все, что тебе угодно, — Никишин пододвинул коробку конфет, — пробуй.

— Что ж, попробую, — она взяла одну.

— Да нет, я не об этом.

Галя впервые подумала, что муровец хоть немного, но ревнует ее к другим мужчинам.

— Этот человек, — как бы угадав ее мысли, продолжил Никишин, — чтобы ты знала, вовсе не красавец, напротив, он такой неказистый, лысоватый. Близорукий…

— Хромой, однорукий? — смеясь, переспросила Галя.

— Нет, с руками, ногами, а особенно с головой у него все в полном порядке. Познакомишься и войдешь в его круг… Он богат, необыкновенно умен и всячески даровит. Настоящий художник, мастер… Портреты, обнаженная натура…

— Здорово, — ответила Галя, — обнаженная натура — это я.

— Не обязательно. Но можно попробовать.

— А можно я малость передохну, — заныла Галя, — недельку, одну только…

— Это деловой разговор, — одобрил Никишин. — Конечно, можно. И даже нужно. Только не теряйся. Завтра увидимся, если мне кто-нибудь не саданет нож под ребро. Шутка, Галя, шутка. На самом деле все очень серьезно. Всегда. Потому есть одна идея. Ты хотела идею? Ты должна какое-то время пожить в другом месте, в другой квартире. Остоженка тебя устроит?

— Конечно, — ответила Галя, — а как же тут дела, домашние? Это надолго?

— Да ты все равно ничего не делаешь, — весело отмахнулся Никишин. — Надолго, Галя, надолго.

— А пушка мне положена?

— Да зачем тебе, — удивился старшина, — ты владеешь более совершенным оружием. И забери с собой все эти нераспечатанные банки, шоколад, конфеты. Это мой маленький подарок.

— Да Вам пригодится самому, — по-хозяйски возразила Галя.

— Меня здесь скоро не будет, — глухо ответил он.

— Как так? — растерялась Галя.

— Все когда-то кончается, — усмехнулся старшина. — После расскажу. У тебя есть мой рабочий телефон?

— Да нет. Откуда же?..

Никишин вырвал листок из маленькой записной книжки и быстро написал несколько цифр. Потом добавил что-то еще.

— Второй телефон — моего друга Павла… в общем, если что — он вместо меня…

— Вы что, умирать собрались?

— Умирать нам рановато, — пропел и подмигнул ей Никишин.

Старшина, к несчастью, ошибся…

Ранним прохладным утром, когда родители собирали детей в школу, на обитателей коммуналки обрушилась, как снежная лавина, весть. Убили старшину!

Его нашли дворники, недалеко от дома, под аркой проходного двора. Тело Ярослава обнаружили в полусидячем положении. Как будто он, уставший, присел, да так и заснул, не дойдя до теплой постели.

— Смотри, мужик, видимо, крепко набрался. Давай разбудим, простудится ведь.

Когда дворники попытались поднять тяжелое тело, оно распласталось у них под ногами. Перевернув тело, они в страхе отпрянули назад.

Под левой лопаткой, аккурат в районе сердца, торчал большой гвоздь «двухсотка». Кто-то очень сильный, подкравшись сзади, резким ударом натренированной ладони вогнал его в сердце старшины.

Один из дворников бросился на улицу, нещадно свистя. Уже посиневшее лицо старшины было спокойным и как будто удивленным. Крови нигде не было. Даже под торчащей шляпкой гвоздя.

Убийство милиционера в те годы считалось особо тяжким преступлением, за которое полагалась смертная казнь. Тело старшины увезли в морг. Сыщики с собакой обошли все близлежащие дворы, но на след убийцы не вышли.

Старшину похоронили со всеми почестями, положенными орденоносцу и фронтовику. Друзья по угрозыску поклялись найти бандитов и отомстить.

На поминках, на которые никого не приглашали, но все жильцы собрались, выпили за упокой души раба Божьего Ярослава, погоревали сообща, женщины поплакали, да и разошлись по своим жилищам.

Уже через два дня муровцы получили сведения, что старшину «приговорили» домушники, сидевшие за ограбление дома Пашенной. Через неделю арестовали исполнителя по кличке «Верзила», у которого при аресте и обыске нашли трофейный нож «Solingen», принадлежавший старшине. На правой ладони, которая больше походила на совковую лопату, удивленные следователи обнаружили мозоль сантиметровой толщины, видимо специально натертую для подобных дел.

«Верзила» до суда не дожил. Судмедэксперт МУРа констатировал, что смерть наступила в камере, ночью, в результате неосторожного падения с верхней шконки во время сна. Несчастный упал головой вниз, сломал шею и был таков.

Муровцы свято блюли закон «око за око, зуб за зуб».

Смерть Ярослава потрясла Галю. Она понимала, что его больше никогда не будет. Не будет уроков английского, длинных бесед за чашкой чая. Не будет ощущения каких-то токов, идущих от него к ее телу.

Но сердце не могло это принять. Оно ныло, не переставая, с первой секунды, когда она услышала за дверью нервный крик — старшину убили!

Она села около окна и так и просидела несколько часов, закрыв рот руками. Она не плакала. Это была первая в ее жизни смерть близкого человека. Она чувствовала прикосновения ладони матери к ее плечу, видела шевелившиеся губы, но ничего не слышала. Она не могла ни есть, ни пить. Внутри все сжалось и омертвело.

Она не пошла на похороны — не хотела видеть его мертвым. Она так его и запомнила — внимательно смотрящим ей в глаза, держащим в руках гнутую алюминиевую армейскую кружку с чаем, с которой он никогда не расставался.

Что значил для нее этот, как потом оказалось, ее первый учитель жизни, она поняла только после его смерти. Когда его не стало. Так тонущий человек, захлебываясь, вдруг осознает, что без воздуха он не проживет и нескольких минут. Галя еще несколько месяцев мысленно продолжала беседовать со старшиной, когда ей нужно было посоветоваться.

После поминок вещи старшины из его комнаты постепенно стали расползаться по соседям. Галя взяла себе на память англо-русский словарь под редакцией Миллера, который и сейчас стоит на видном месте в ее библиотеке. Его страницы до сих пор пахнут махоркой, обгоревшие углы твердой обложки свидетельствуют о перенесенном пожаре. Стоящие рядом на полке книги с золотым тиснением терпят соседство пришельца из России, не в силах от него отодвинуться.