Око Силы. Третья трилогия. 1991–1992 годы Валентинов Андрей

Глава 7. Лес дхаров

За окном купе мелькали бесконечные ряды темных высоких елей. Небо казалось серым, хотя солнце стояло высоко – белые ночи уже закончились, но темнело только после полуночи. Странный дикий край, начинавшийся прямо за железнодорожной насыпью, был виден четко и ясно, словно на картине, только горизонт окутывал легкий белесый туман.

Фрол был в купе один. Большинство пассажиров сошло еще в Микуни, чтобы ехать в Сыктывкар. Дхара это вполне устраивало, он не особо любил шумные компании, уже изрядно надоевшие за долгую дорогу. До Ухты, конечной станции, оставалось еще несколько часов. Фрол вырос среди вятских лесов и, как ему казалось, хорошо знал эти места. Но теперь, забравшись на добрую тысячу километров севернее, начал понимать, что край, куда он направляется, совсем другой, непохожий даже на лесную глушь, начинавшуюся сразу же за последними домами ПГТ Дробь Шестнадцать. Он то и дело поглядывал в окно, и странное ощущение легкого страха, почти не знакомое ему ранее, начинало охватывать дхара.

Фрол был человеком основательным и серьезным, несмотря на годы. Совсем еще недавно мысль, что он сорвется с места и отправится искать какой-то таинственный лес, могла вызвать у него только крайнее недоумение. А между тем, ехал он именно туда, в далекую Якшу, невдалеке от которой исчезли в уральской тайге последние дхары – странное место, окруженное воинским кордоном, где, по глухим сказаниям, его давний предок Фроат Великий воздвиг Дхори Арх, великое святилище, Сердце дхаров.

Когда Фрол впервые услыхал о Якше, ему вначале и в голову такое не приходило. Он лишь подумал, что надо рассказать об этом родичам, а еще лучше – приятелям из Общества Возрождения Дхаров «Оллу Дхор», на собрания которого Фрол несколько раз ездил в Киров. Сведения вполне могли устареть – со дня написания бумаги из НКВД прошло почти шесть десятилетий. Мысль о поездке пришла ему случайно, когда дхар в очередной раз сидел рядом со спящим Келюсом, с безнадежным отчаянием глядя, как меняется во сне лицо приятеля. Он читал старые заклинания, слышанные от деда, пытался даже, следуя советам купленной в киоске книжицы, ставить «энергетическую защиту», но все напрасно: Николай уходил. Однажды среди ночи дхар подошел к дивану, где спал Лунин, и присел рядом. Келюс внезапно открыл глаза. Фрол уже успел выругать себя за то, что разбудил приятеля, но вдруг понял, что Николай по-прежнему спит, а на него смотрит кто-то другой. Дхар взглянул этому другому в глаза и отпрянул – показалось, что на него в упор глядит Всеслав Волков. Он помнил рассказы деда о знахарях, лечивших все, даже укусы яртов, но ни дед, ни кто-либо из родни, переселенные в ПГТ совсем молодыми, не успели узнать давние секреты. Фрол считал, что тайны его народа ушли навсегда, и никому уже не вспомнить великое искусство его предков Фроата и Гхела. Но теперь, узнав о поселке Якша, ему подумалось, что там мог уцелеть кто-то из стариков, помнящих древние заклинания. Если что-то и могло спасти Николая, то только это.

Фрол решился. Он не стал ничего говорить ни Келюсу, ни Лиде, даже не дал телеграмму домой, понимая, что все равно ничего не сможет объяснить. Времени оставалось совсем мало, и дхар мог надеяться лишь на то, что теплое поле маленького скантра хоть немного защитит Лунина.

Ехать надо было Ухты. Оттуда до Якши оставалось не менее трехсот километров, таинственный поселок стоял среди поросших тайгою уральских предгорий на берегу Печоры – Пех-ры, древней реки дхаров. Что он там будет делать, Фрол не очень представлял. Он даже составил несколько фраз на подзабытом языке предков, но в конце концов махнул рукой, решив добраться вначале до Якши, а там уже разобраться, что к чему.

Северное солнце начинало клониться к западу. Фрол уже подумывал о том, чтобы поспать пару часов до Ухты, как вдруг дверь купе задергалась – кто-то без особого успеха пытался войти. Дхар удивился, но, секунду подумав, взялся за ручку. Дверь со скрипом сдвинулась с места.

– Благодарствую, – услыхал он знакомый голос. – Засовы сии, воин Фроат, почище узилищных станут. Тут и ангел Господень, что Петра-апостола на волю вывел, того и гляди, не прошел бы.

– Варфоломей Кириллович! – обрадовался Фрол, не веря своим глазам. – Ну, елы! Вот хорошо…

– Войти дозволишь, воин? – старик с чуть насмешливым интересом оглядывал купе. – Дивны палаты сии!

– Да заходите, конечно! – заспешил дхар. – Палаты, ясное дело… Вот у нас фирменный поезд до Кирова – там хоть вагоны немецкие с кондиционером.

– Да не возжелаем чуда заморского, – улыбнулся Варфоломей Кириллович, усаживаясь у окна. – Не помешал, воин?

– Да ну, что вы! Эх, жаль, мы вас в Столице не встретили!

– Давно там не был, – улыбка исчезла, лицо старика стало суровым и усталым. – Много ходить довелось… Узнал я, что ты в Ухту собрался, верно ли?

– Да я не до Ухты, – вздохнул Фроат. – Тут такое, елы, дело… Даже не знаю, как объяснить.

Собравшись с мыслями, он начал рассказывать странному старику все, что случилось с ним и его друзьями в Столице. При этом Фрол то и дело ловил себя на мысли, что, будь он на месте Варфоломея Кирилловича, то едва ли поверил бы и трети. Но старик слушал внимательно, время от времени слегка хмурясь и кивая головой.

– Ну, в общем, хотите, елы, верьте, хотите – нет, – закончил дхар и махнул рукой. – Влипли мы. А Француз… Николай… хуже всех…

– Да, – кивнул Варфоломей Кириллович, – из всех, кто жив.

Фрол удивленно поглядел на него, но переспросить не решился.

– Не ведаю, сумею ли пособить, – продолжал старик. – Страшно то, что ты укусом яртов именуешь. Молитвой не поможешь. В силах ли кудесники дхарские превозмочь сие?

– Попытаюсь, – упрямо мотнул головой Фрол. – А вдруг, елы?

– И впрямь. Чего тщета людская, наукой именуемая, не поборет, то древнему знанию порою подвластно. Однако же время, как разумею, почти ушло. Поспеешь ли? Ладно, ежели совсем худо станет, чего и придумаем… Но только ли за этим, воин Фроат, едешь?

– Ну, родичи же, – задумался Фрол. – Нас, дхаров, осталось совсем чуток. Надо повидать, есть ли они еще. Ну и Дхори Арх, конечно. Говорят, он там где-то. Взглянуть бы! Его мой предок построил – Фроат-гэгхэн…

Старик внимательно поглядел на Фрола, затем медленно проговорил, глядя ему прямо в глаза:

– Слыхал я о Теплом Камне, воин Фроат. Давно слыхал, еще от друга моего, отца Степана. Сказывали, что великие чудеса творили в те дни дхары. Только не все чудеса от Того, в Чьих мы руках, воин! Его рука сейчас с тобою, но, ежели дорога тебе жизнь, не подходи к Теплому Камню, не трогай его. Там – твоя судьба, но судьба ведет туда, где и я помочь не смогу. Понял ли?

– Не-а, – покачал головой сбитый с толку Фрол. – Дхори Арх – Сердце дхаров. Он всегда нас спасал! Язычество это, конечно… Но как это может мне, елы, грозить?

– Сие и вправду Сердце дхаров. Но не дхарам грозит беда – тебе грозит. Не трогай Теплый Камень!

– Вот елы! – пожал плечами дхар. – Варфоломей Кириллович, ну не понимаю я! Заминирован он, что ли?

– Про то не ведаю, – покачал головой Варфоломей Кириллович. – Как объяснить тебе, воин? Когда был я молод, понял я, что дарован мне Тем, Кого так мало почитают сейчас, дар страшный. Тяжкий дар, воин: ведаю я, что с человеком случиться может. Как сие да почему – не знаю. Объяснял как-то мне муж зело ученый, да, знать, и он того не разумеет. Такой дан искус…

– И что? – удивился Фрол. – Чего в этом плохого?

– Иной раз дитя благословлять принесут, – старик закрыл глаза, вспоминая. – Мать да отец рады, дите смеется, а взгляну… Страшен сей дар! Помню, к отцу в гости собрался. Он еще и не старый был, батюшка мой. А глянул… Нет, не должно нам знать такое! Но раз дан мне дар сей, то нести его должно. И я говорю тебе, Фроат, сын Астфана, потомок славных князей дхарских, не подходи к Дхори Арху!

– Ладно, – нерешительно согласился Фрол. – Раз вы говорите… Вот елы!..

– Пойду я, – вздохнул старик, вставая, – пора…

– Куда ж вы? Ведь станция нескоро будет. Вы что, в другом вагоне?

Варфоломей Кириллович еле заметно улыбнулся, покачал головой и вышел из купе. Фрол хотел было пойти следом, желая расспросить старика поподробнее, но не решился. Он выглянул в окно, за которым мелькал темнеющий в лучах позднего заката лес, а затем снова сел на место, пытаясь понять, что имел в виду странный гость. В предчувствия Фрол не очень верил, но слова старика заставляли поневоле задуматься.

Утром Фрол был уже в Ухте. Побегав по грязному маленькому вокзалу, он вскоре узнал, что до Якши никакой транспорт не ходит – даже в этом медвежьем углу Якша считалась краем света. Наконец, дхару посоветовали доехать автобусом до поселка со странным названием Вой-Вож, а оттуда добираться по реке. Дхар вздохнул, сообразив, что путешествие окажется еще более непростым, чем он предполагал, и отправился на автостанцию.

До Вой-Вожа автобус ехал часа три, петляя по разбитой и раскисшей после недавних дождей грунтовке. Народу было много, и Фрола с его рюкзаком изрядно помяли, но затем пассажиры стали мало-помалу выходить. Уже через час в автобусе стало посвободнее, и дхар, поудобнее усевшись у окошка, завел беседу со своими попутчиками – молодыми, но уже бородатыми парнями, возвращавшимися в Вой-Вож из Ухты. Вскоре он узнал много интересного. Якша, как поведали попутчики, оказалась даже не поселком, а маленькой деревней в десяток домов на берегу Печоры, окруженной со всех сторон густой чащобой. О самой Якше парни ничего толком рассказать не могли, но, когда Фрол походя упомянул о таинственном лесе, один из них хмыкнул, заметив, что про это он слыхал. В лесу, как говорили ему в детстве, живут снежные люди, которые уволакивают маленьких детей за отказ есть манную кашу. Фрол посмеялся, но парень, вдруг став серьезным, сказал, что, конечно, никаких снежных людей там не было и нет, но еще до войны за Якшей, возле какой-то горы, был построен лагерь, куда посылали зэков-штрафников со всей Коми-республики. Через год или два что-то случилось, и лагерь погиб. Поговаривали, что зэки разрыли древнее кладбище, и страшная эпидемия скосила всех, включая охрану и начальство. После этого там долго стояли войска, чтобы не дать таинственной болезни вырваться за пределы кордона, однако в августе прошлого года, почти сразу же после событий у Белого Дома, солдаты ушли.

Фрол, постаравшись удивиться как можно естественнее, поинтересовался, как могут войска стоять в глухом лесу, не имея связи с внешним миром, ведь до Якши можно добраться лишь по реке. Парень согласился, но заметил, что слыхал о строительстве дороги к таинственному лагерю, но не от Якши, а с юга, от Чердыни. По этой дороге, построенной зэками, и передвигались солдаты и техника. Второй парень слушал своего приятеля молча, но затем возразил, что верит в снежных людей, во всяком случае, знает в Вой-Воже человека, который лет двадцать тому назад сумел, каким-то образом пройдя через кордон, побывать вблизи загадочного леса. Там и вправду живет какая-то нечисть и нежить. Да и лагерь вовсе не вымер, а проклят.

Тут уж удивился не только Фрол, но и разговорчивый парень. Его приятель, пожав плечами, неохотно рассказал, что слышал, будто там по-прежнему держат зэков, но ни они, ни охрана покинуть лагерь не могут, а увидеть их можно только ночью, в лунном свете. Днем же слышны лишь голоса да лай караульных овчарок.

Фрол не стал ни возражать, ни соглашаться, предоставив своему говорливому спутнику вволю измываться над подобными фольклорными изыскам. Он тоже слабо верил в такие байки, но слова об эпидемии заставили задуматься. По рассказам деда, возле Дхори Арха когда-то находилось древнее кладбище, где хоронили погибших славной смертью дхарских богатырей. Именно там был похоронен Фроат Великий, строитель святыни дхаров…

Вой-Вож оказался захудалым поселком на берегу Печоры, еще только начинавшей свой путь к Ледовитому океану – речке небольшой, но зато достаточно бурной, что текла вдоль невысоких, поросших густым лесом берегов. В поселке, носившем столь странное название, дхару сразу же повезло. Он только подошел к пристани, как тут же заметил старый облезлый катер, собиравшийся отплывать куда-то вверх по течению. Там распоряжался немолодой густобородый мужик, одетый, несмотря на лето, в куртку из плотной серой ткани и высокие сапоги. Фрол окликнул бородача, оказавшегося владельцем катера. Как выяснилось, тот действительно собирается вверх по Печоре, и притом как раз до Якши. Плыть дальше не имело смысла: выше река становилась опасной для путешествия даже на легких лодках.

Просьба Фрола взять его с собой была воспринята бородачом, носившим, как выяснилось, экзотическое имя-отчество Оюшминальд Савинович, без особого энтузиазма. Он долго молчал, а затем потребовал у Фрола паспорт. Дхар хотел было возмутиться, но сообразил, что в этих диких местах он в своей городской легкой курточке, кроссовках и старых джинсах смотрится чрезвычайно подозрительно.

Оюшминальд Савинович изучал паспорт чрезвычайно внимательно, потом, вновь поглядев на Фрола, запросил за путешествие весьма немалую сумму. Дхар тут же согласился – деньги имелись, а выбирать в данном случае не приходилось. Получив задаток, бородач несколько смягчился, и Фрол поспешил занять место на катере. Уже через несколько минут под нервный треск мотора они поплыли на юг, вверх по великой дхарской реке Пех-ре. Оюшминальд Савинович сидел на корме у руля, дымя папиросиной, а некурящий Фрол, закутавшись от свежего, не по-летнему холодного ветра в свою курточку, с любопытством смотрел на проплывающие вдоль борта берега. Он еще ни разу не был на Печоре. Из рассказов деда дхар вынес убеждение, что великая Пех-ра под стать хорошо знакомой ему Каме, а то и Волге. Вероятно, где-то севернее Печора была и в самом деле такой, но здесь, у истоков, она напоминала, скорее, горную речку. Впереди то и дело мелькали черные подводные камни, вокруг которых кипели буруны, русло делало странные зигзаги, а у горизонта сквозь синеватый вечерний туман уже проступали невысокие, поросшие густым темным лесом уральские предгорья. Плыть было нелегко, и Фрол успел пару раз изрядно переволноваться, пока не понял, что его бородатый спутник с диковинным именем – человек опытный и ходит здесь не в первый год.

Чем дальше на юг, тем круче становились берега. Временами, когда солнце исчезало за поросшими темным еловым лесом склонами, Печора текла словно в глубоком сумрачном ущелье. На берегах было абсолютно безлюдно, лишь пару раз Фрол заметил черные, брошенные в давние годы избушки, а однажды на высоком откосе мелькнул высокий раскольничий крест. Дхар тут же почувствовал странную, неведомую ему силу, шедшую от черного креста, но лодка свернул за поворот, и Фрол быстро потерял его из виду. Он хотел спросить об этом у своего спутника, но, поглядев на угрюмое лицо Оюшминальда Савиновича, так и не решился.

Плыли долго, пользуясь бесконечным летним вечером. Наконец стемнело, из-за высоких холмов пополз туман, берег начал исчезать из виду, и Фролу стало не по себе, как когда-то в шумной Столице, куда попал впервые школьником. В каменном лабиринте, среди огромной толпы, и здесь – на пустынной реке, среди чужих непонятных лесов – дхар ощущал себя маленьким и беззащитным. Но Фрол тут же одернул себя – страна предков, давняя отчизна серых дхаров не была для него чужой. Он, потомок Фроата Великого и Гхела Храброго, возвращается сюда, чтобы увидеть то, что видели когда-то они. Эта мысль как-то сразу успокоила, и дхар уже спокойно глядел на белый туман, сползавший с берега и стелющийся по воде.

Наконец Оюшминальд Савинович свернул к низкой песчаной косе. Сразу же за прибрежными деревьями темнела избушка, и Фрол мысленно обрадовался, ибо ночевать под открытым небом совершенно не хотелось. К ночи похолодало, но печь разжигать не стали, а развели у избы небольшой костер. Фрол извлек из рюкзака купленные в Столице консервы, но бородач, покачав головой, принес из катера внушительный кус копченого мяса и большую бутыль, заткнутую пробкой. Оценивающе взглянув на Фрола, он кивнул на бутылку. Оставалось извлечь из рюкзака кружку. Дхара трудно было смутить коньяком князя Ухтомского, а уж перед такой привычной микстурой он не робел и подавно.

Вскоре дело пошло веселее. Копченое мясо (бородач пояснил, что это кабанина) оказалось вполне к месту, да и самогон, к удивлению дхара, был не особо мерзким. Постепенно разговорились. Бородач, следуя давнему местному обычаю, не спрашивал Фрола, зачем тот едет в Якшу, и дхар решил рассказать сам, сообщив, правда, лишь о живших в этих краях родственниках, выселенных в годы коллективизации. Желание повидать родину предков не могло вызвать удивление даже у Оюшминальда Савиновича. Подумав, Фрол добавил, что, по слухам, кто-то из его родственников бежал с этапа и ушел в лес. Бородач задумался, а потом уверенно заявил, что слыхал о чем-то подобном. Здесь и вправду в давние годы было несколько сел, где жили то ли старообрядцы, то ли зыряне, бежавшие от ГПУ в лес и жившие там много лет. Он сам однажды видел беглецов и даже говорил с одним из них.

Фрол как бы невзначай упомянул о снежном человеке, и лицо его собеседника сразу же искривилось ухмылкой. По мнению Оюшминальда Савиновича, подобные слухи распускали сами беглецы, чтобы к их убежищу не совались посторонние. Дхар не стал спорить, переведя разговор на проблемы экономических реформ в стране и ваучерной приватизации.

Проблемы были должным образом обсуждены, бутыль наполовину опустела, а Фрол так и не решился задать Оюшминальду Савиновичу самый простой вопрос: кто и почему наградил бородача таким именем. Впрочем, перед сном, укладываясь на разбросанное в углу избушки старое сено, тот, оценив, вероятно, сдержанность своего спутника, сам открыл тайну. Оюшминальдом назвал его отец, комсомольский активист, проводивший в здешних краях коллективизацию. Имя достойному потомку Савина было дано в честь Отто Юльевича ШМидта НА ЛЬДине – будущий Оюшминальд родился как раз после челюскинской эпопеи. Бородач со вздохом сообщил, что несколько раз пытался стать просто Осипом, но в конце концов привык, особенно после одного случая в Сыктывкаре, когда его благодаря имени приняли за шведа. Фрол остался невозмутим, но про себя решил, что имя Фроат, хотя и напоминает, по мнению всезнайки Келюса, что-то иранское, звучит все же не в пример скромнее.

В Якшу прибыли около полудня. Это действительно оказалась небольшая деревенька, окруженная со всех сторон высокими, поросшими лесом холмами. На маленькой полуразвалившейся пристани и на берегу было пусто, слышался лишь собачий лай – четвероногие аборигены на свой лад приветствовало гостей. Пока Оюшминальд Савинович и Фрол крепили катер, откуда-то из-за крайней избы появился и первый двуногий, привлеченный шумом мотора и собачьим концертом. К некоторому удивлению Фрола, это оказался молодой парень без бороды, что смотрелось в этих местах как-то несолидно. Спутник Фрола, однако, отнесся к безбородому весьма уважительно, приветствовав по имени-отчеству, которые дхар, занятый катером, не успел расслышать. Покуда Фрол доставал рюкзак и разминал ноги на поросшем редкой травой берегу, Оюшминальд Савинович и абориген успели обменяться несколькими фразами, после чего безбородый многозначительно поглядел на дхара и, нахмурившись, направился прямо к нему.

Все разъяснилось быстро – безбородый оказался участковым в чине лейтенанта. Паспорт Фрола вновь был изучен самым тщательным образом, после чего лейтенант, оценивающе оглядев гостя, бросил внимательный взгляд на его рюкзак. Фрол забеспокоился: там среди вещей лежал револьвер, а объясняться с местной властью никак не входило в его планы. Наконец участковый, не возвращая паспорта, заявил, что лицо Фрола он уже где-то видел, и потребовал, чтобы «гражданин Соломатин» последовал за ним.

Пришли они не в отделение милиции, которого в Якше не было и в помине, а прямо в дом, где и проживал лейтенант. Участковый извлек из занимавшего пол-избы сундука пачку разыскных объявлений и стал неторопливо пересматривать их, то и дело поглядывая на дхара. Когда эта процедура ничего не дала, лейтенант удивился, но уверенно повторил, что видел уже лицо «гражданина Соломатина», предложив Фролу предъявить документы, которые могли бы дополнительно засвидетельствовать его весьма подозрительную личность.

Документов у Фрола, кроме отданного участковому паспорта, не оказалось, но во внутреннем кармане куртки он внезапно обнаружил небольшую книжечку – орденское удостоверение, которое брал еще перед отъездом в Столицу, чтобы предъявить в военкомате и забыл положить на место. Вид удостоверения весьма удивил бдительного участкового. Осторожно открыв книжечку, он сличил фамилию с паспортом, а затем вдруг хлопнул себя по лбу. Память у лейтенанта была действительно неплохой – он запомнил фотографию в газете, где улыбающийся Фрол демонстрировал журналистам только что полученную от Президента награду.

Дхар, с достоинством выслушав разъяснения, получил обратно свой паспорт, после чего был напоен чаем с брусникой. Лейтенант, узнав об исчезнувших в период коллективизации родственниках «гражданина Соломатина», задумался. К сожалению, он знал об этом даже меньше, чем его бородатый знакомый с экзотическим именем и мог лишь добавить, что работа в районном архиве уже ведется, и вскоре все невинно пострадавшие будут реабилитированы. Однако стоило Фролу упомянул о таинственном лесе, лейтенант внезапно оживился. Он оказался родом из Якши, и лес, вокруг которого из года в год менялись караулы, был ему хорошо известен. Первый кордон начинался почти сразу же за деревней, однако был вполне проходим – солдаты стерегли лишь узкую лесную дорогу. А вот дальше, за заброшенным лагерем, кордон был жестким, охватывая весь лес. О самом лесе говорили всякое, но лейтенант, не веривший, в силу своего служебного положения, в снежных людей, мог лишь предположить, что кто-то из раскулаченных, действительно, укрывался в еловой чаще, но есть ли там кто-либо в данный момент, сообщить затруднился. Солдаты ушли почти год назад, а за это время таинственный лес вполне мог опустеть.

В конце концов лейтенант не только показал Фролу грунтовку, ведущую через лес к брошенному лагерю, но, чувствуя себя виноватым перед заподозренным им орденоносцем, снабдил дхара плащом, накомарником и высокими сапогами, рассудив, что в курточке и кроссовках в лесу придется туго. Фрол, не став отказываться, поблагодарил лейтенанта и зашагал по лесной дороге, выслушав напоследок просьбу уговорить беглецов, буде таковые найдутся, зайти в Якшу и выправить у местного Анискина паспорта.

Деревенька исчезла за поворотом. Вокруг был только лес – неуютный, темный, сырой. Среди старых нахохлившихся елей не пели птицы, слышен был только негромкий шелест качавшихся на ветру тяжелых хвойных лап.

Фрол был неплохим ходоком, а в армии прилично бегал кросс. Дорога была хотя и узкой, но ровной, и дхара то и дело подмывало как следует пробежаться, тем более пройти предстояло, по словам участкового, не менее полусотни километров. Почти сразу он наткнулся на брошенный пост – у дороги стоял небольшой грибок, когда-то выкрашенный в защитный цвет, а сама грунтовка была перекрыта деревянным шлагбаумом. Почти исчезнувшая надпись «Закрытая зона. Проезд воспрещен» свидетельствовала, что именно здесь начинался кордон.

Через часа два Фрол остановился передохнуть, присев на старую поваленную ель. Стало ясно, что до темноты удастся пройти чуть больше половины пути, а ночевать придется прямо среди деревьев. Эта мысль не доставила особого удовольствия, и Фрол пожалел, что с ним нет его старого мотоцикла, который сразу бы решил все проблемы. Дхар без всякой радости поглядел на неровную, поросшую старой травой, дорогу – и внезапно понял, что мотоцикл не нужен. Мрачный лес, холмы, серое, покрытое низкими дождевыми тучами небо – не чужбина, родина, земля дхаров. Его предки только посмеялись бы, услыхав о двухколесной железной повозке. Им не нужна была техника, которой так гордились люди-«асхары»…

Усмехнувшись собственной непонятливости, Фрол снял плащ и сапоги, скатал, приторочил к рюкзаку. Затем стал посреди дороги, поднял лицо к серому небу и, взглянув на быстро несущиеся куда-то на запад облака, закрыл глаза.

– Истинный Лик… Ахно Хэйлу, – прошептал он по-дхарски и, все еще не отрывая глаз, почувствовал, как земля уносится куда-то вниз, распрямляются плечи, наливается силой тело. Страшные когтистые лапы уже не пугали, как когда-то в Столице. Здесь, на древней дхарской земле, Фрол впервые по-настоящему почувствовал себя Фроатом.

Он хотел хмыкнуть, но услышал что-то похожее на рычание. Это почему-то развеселило, но вместо смеха из горла донесся рев. Дхар, махнув огромной лапой, подхватил с земли рюкзак и скатку, свистнул, (свистеть он не разучился) и легко, огромными прыжками помчался вперед. Бежать было совсем нетрудно, дыхание оставалось ровным и свободным. Вначале Фроат подумал, что бежит слишком медленно, но, бросив быстрый взгляд вокруг, понял, что едва ли старый мотоцикл помог быстрее достичь цели. Впрочем, в давние годы дхарские богатыри славились тем, что умели опережать врагов, и пеших, и конных.

…Где-то через час дхар остановился, но не потому что устал, а просто из желания посидеть минуту-другую на траве. Лес был пуст, по-прежнему не слышалось птичьих голосов, а из низких туч начало накрапывать. Впрочем, дождь теперь был не страшен, и Фроат, вновь закинув рюкзак со скаткой за спину, продолжил путь. Теперь он боялся лишь одного – заблудиться, но успокаивал себя тем, что лесная просека, по которой он бежал, никуда не сворачивала.

Приближался вечер. Фроат уже подумывал, чтобы остановиться и разбить лагерь для ночлега, но внезапно лес расступился. Просека вывела его к каменистому предгорью, поросшему высокой травой и редким кустарником. Дхар остановился и, не выходя из лесу, осторожно огляделся. Дорога шла теперь вверх по склону, затем вновь исчезала в глубине леса, росшего на склонах невысокой горы. Где-то там был перевал, за которым по словам участкового, находился главный кордон.

Лагерь Фроат увидел почти сразу. У подножия горы вытянулся неровный квадрат, внутри которого можно было заметить невысокие серые сооружения, вероятно, уцелевшие бараки. По углам дхар разглядел бревенчатые вышки охраны. Ни в лагере, ни около него не было ни души. Фроат вспомнил рассказы про местные привидения и усмехнулся. Лагерь ничем его не заинтересовал, и дхар собрался, немного передохнув, направиться к перевалу, но тут слух уловил отдаленный лай. Фроат замер – где-то далеко, как раз там, где стояли бараки, лаяла собака. Дхар решил, что это может быть отбившаяся от охотников одичавшая псина, но внезапно залаяла вторая собака, затем еще несколько, и вскоре над опустевшим лагерем слышался звонкий собачий концерт.

Фроат решил не рисковать – его, мягко говоря, непривычный вид мог вызвать неприятности, и дхар, сняв рюкзак и присев на траву, закрыл глаза, пытаясь вновь ощутить себя человеком. Вскоре он почувствовал холод и, открыв глаза, убедился, что пора надевать сапоги. Он стал прежним, только на руке краснела ссадина – где и за что он успел зацепиться, Фрол так и не вспомнил. Одевшись, он достал из рюкзака револьвер в самодельной полотняной кобуре и прикрепил его под мышкой. Можно было идти дальше.

До лагеря оставалось не меньше трех километров. Фрол шел не спеша, прикидывая, что может быть за покосившейся серой оградой. Едва ли люди, скорее, стая одичавших собак, и тут оставалось надеяться только на револьвер. Дорога стала заметно лучше. Где-то за километр от распахнутых лагерных ворот Фрол увидел поваленный щит, на котором когда-то была надпись, но от букв теперь не осталось и следа. Впрочем, о чем там сообщалось, догадаться было нетрудно.

Лай стих, однако время от времени со стороны лагеря слышались какие-то звуки, и Фрол уже несколько раз подумывал, не достать ли ему револьвер.

Шагах в трехстах от ворот дхар остановился. У ворот и вдоль развалившегося забора никого не было, но что-то не пускало дальше, и Фрол внимательно осмотрелся. Справа все было пусто и голо, но слева он заметил ровный ряд деревьев, посаженных явно человеческой рукой. Дхар пригляделся и понял – за деревьями начиналось кладбище. Сквозь зеленые ветви был виден долгий ряд могил, над которыми стояли простые деревянные памятники с пятиконечными звездами. От погоста веяло страшным холодом. Фрол тут же вспомнил катакомбы под Столицей, но пересилил себя и, осторожно поглядывая по сторонам, направился прямо к ровной линии выросших за эти годы елей.

Могилы успели просесть, деревянные памятники покосились, некоторые рухнули, не уцелело ни одной надписи, однако Фрол, поглядев на облупившиеся звезды, рассудил, что здесь похоронены бойцы охраны. Один из памятников оказался выше прочих, звезда над ним была жестяная, вся проржавевшая, но табличка, сделанная из литого чугуна, сохранилась неплохо. Под жестяной звездой лежал майор НКВД Пров Иванович Евдокимов. Могил было много, и Фрол подумал, что слухи о поразившей лагерь эпидемии не напрасны. Под жестяной звездой лежал один Евдокимов, и дхар рассудил, что покойный майор был, судя по всему, здешним начальником. Его немного удивило, что он видит только могилы охранников, но, пройдя немного дальше, все понял – сразу же за этим кладбищем находилось большое поле, покрытое курганами братских могил. Некоторые из них были уже раскопаны медведями или росомахами, и в траве желтели развалившиеся кости. Здесь навсегда остались заключенные…

Фрол перекрестился и поспешил вернуться на дорогу, ведущую к воротам. Теперь стало ясно – все, от начальника до последнего зэка, погибли очень много лет назад, а значит, тот, кто был за оградой, не имел к давно брошенному лагерю никакого отношения.

У ворот дхар остановился и прислушался. Еще метров за сто он слышал доносившиеся из-за ограды голоса, несколько раз начинала лаять собака, теперь же, когда Фрол оказался рядом, все стихло. Дхар поежился, достал револьвер и заглянул за ворота.

…То, что было когда-то лагерем, поросло высокой травой, кустарником и желто-белыми цветами на высоких стеблях. Бараки, выглядевшие издалека почти целыми, вблизи оказались совершенно разрушенными. Крыши рассыпались, между бревенчатых стен тянулись к небу высокие деревья, вышки охраны покосились и держались каким-то чудом. Над мертвым лагерем стояла гулкая тишина, и Фрол готов был поклясться, что к этому страшному месту много лет никто не приходил. Он спрятал ненужный револьвер и шагнул за ворота, сразу же утонув по колено в высокой траве. Ничего интересного внутри не оказалось. Плац, когда-то аккуратно ухоженный, зарос особенно буйно, и, если бы не рухнувшие остатки того, что когда-то было трибуной, Фрол так и не понял бы, что перед ним. Сразу же за плацем стояли несколько небольших домиков, сохранившихся немного лучше, очевидно, служебные помещения и жилища охраны. Туда Фрол решил не идти и уже собирался повернуть назад, как вдруг где-то совсем рядом залаяла собака. Дхар дернулся, выхватил револьвер и оглянулся. Высокая трава стояла ровно, не шелохнувшись, вокруг по-прежнему не было ни души, но собака все лаяла, пока чей-то грубый голос не приказал:

– Тихо, Алмаз!

Лай оборвался, но Фрол почувствовал вокруг себя какой-то странный шелест, тихий шепот, словно его окружили десятки невидимок. Кожей ощущая чьи-то взгляды, дхар резко обернулся, но все оставалось по-прежнему, только в разрыве туч блеснуло неяркое солнце.

Чертыхнувшись, Фрол направился к ближайшему бараку. Он заглянул за рухнувшую стену, но внутри не было ничего, кроме выросшей почти в метр высотой травы. Если кто-то и прятался среди развалин, то во всяком случае не здесь.

– Эй! – не выдержал дхар. – Где вы все, елы?

– Да здесь мы, парень! – прозвучало у самого уха. – Слышь, какой сейчас год?

– Девяносто второй, – не думая, ответил Фрол.

– Вот черт! – отозвалась пустота. – Девяносто второй! Ну, приплыли… Ты что, парень, беглый?

Говоривший был где-то совсем рядом, но Фрол по-прежнему видел лишь высокую траву и почерневшие бревна рухнувшего барака.

– Да что вы пристали! – не выдержал он. – Вы-то кто?

– Мы-то! – недобро протянул кто-то, но тут в воздухе прошелестело «Шухер!» – и новый голос, хриплый, полный злости, проскрежетал: «Молчать, сволочи!»

Барак отозвался – загудел, заревел на сотню голосов.

– Да он все равно нас слышит!.. Сколько можно!.. Пошли вы, суки!

Фрол поспешил отбежать в сторону, но шум не утихал. Теперь голоса слышались из всех бараков, бешено лаяли собаки, кто-то невидимый приказывал замолчать. Вдруг грянул винтовочный выстрел, затем другой – и все стихло.

– Психи! – выдохнул сбитый с толку и изрядно напуганный Фрол. – А ну вас, елы! Сходите с ума сами!..

Он повернулся, чтобы побыстрее покинуть жуткое место, но внезапно чей-то голос, властный, явно привыкший повелевать, остановил его.

– Погодите, товарищ!

Невидимый стоял совсем рядом, в нескольких шагах.

– Вас можно на несколько слов?

– Можно, – согласился дхар. – Только перестаньте прятаться! «Зарница» здесь, что ли?

В ответ послышался негромкий смех.

– Мы не прячемся, просто вы нас не видите. Я стою прямо перед вами. Моя фамилия Евдокимов. Майор Евдокимов…

Фрол вспомнил надпись на чугунной плите, и его передернуло.

– Вы, я вижу, человек храбрый. За эти годы сюда заходили несколько каких-то граждан в очень странной форме, но они сразу же убегали. Один даже пытался стрелять…

Это обстоятельство показалось невидимому майору очень забавным, и он вновь коротко рассмеялся.

– Вы нас можете увидеть, когда стемнеет. Могу я узнать вашу фамилию?

– Сдаюсь, – вздохнул дхар. – Соломатин Фрол Афанасьевич, Кировская область, поселок имени Шестнадцатого Партсъезда, русский, холост, сержант запаса, елы. Галлюцинациями до сегодняшнего дня не страдал.

– Мы не галлюцинация, товарищ Соломатин. Я начальник особого лагеря при Кировском управлении Гулага…

– Ага, – буркнул Фрол. – Под жестяной звездой.

– Да, – спокойно согласился невидимый. – Мы все остались там. Какая-то эпидемия… Я умер одним из последних, это было в июне 1938-го… А потом мы все вновь оказались здесь, и с тех пор это повторяется каждый день. Для меня и для остальных здесь все совершенно реально.

Фрол еще раз огляделся, все еще думая о каком-то нелепом розыгрыше, но в мертвом лагере по-прежнему было пусто.

– Вы вот что, товарищ майор НКВД… Не люблю, елы, в жмурки играть! Когда стемнеет, подойду к воротам, тогда и поговорим. Идет?

– Хорошо, – согласился голос. – Буду ждать вас в полночь.

…Очутившись за пределами лагеря, Фрол еле подавил в себе желание бежать что есть духу. Он чувствовал, что ему в спину по-прежнему смотрят и не хотел ронять себя даже в глазах призраков. Дхар, не особо торопясь, добрался до опушки, прошел немного вглубь леса, чтобы проклятый лагерь исчез за деревьями и без сил рухнул на траву.

Он ожидал встретить всякое – но не такое. Дед рассказывал об оборотнях, яртах, о февральских волках, но о лагерях, населенных призраками, слышать не приходилось. Впрочем, на встречу в полночь, Фрол решил идти. Он привык держать слово, даже если оно было дано давно сгинувшему майору НКВД.

…Поздний летний вечер уже начал спускаться над предгорьем, из лесу тянуло холодной сыростью, и Фрол плотнее завернулся в длиннополый плащ из плотной ткани. Он с тоской подумал о свитере, который бы здесь явно не помешал, и не спеша направился к лагерю. Пройдя где-то полдороги, Фрол понял, что лагерь смотрится теперь по-другому – среди мертвых развалившихся бараков горел свет. Вначале он был еле заметен, но постепенно, по мере того, как тьма окутывала окрестности, становился все ярче. Дхар мог уже разглядеть горящие прожекторы на вышках и большие фонари над самыми воротами. Фрол, решив не удивляться, ускорил шаг.

Да, лагерь был освещен, но, подойдя ближе, дхар понял, что это уже другой лагерь. Забор стоял ровно, исчезли проломы, над высокими ровными досками змеями вилась колючка, ворота, бессильно распахнутые днем, теперь были плотно заперты. Но изменилось не только это – на вышках темнели чьи-то силуэты, а у ворот в свете фонарей застыл караульный с карабином, штык которого отблескивал в электрических лучах. Несмотря на яркий свет, фигуры на вышках и силуэт караульного у ворот казались бледными, полупрозрачными, но по мере того, как тьма накатывалась на пологий склон, призраки наливались плотью, и Фрол мог уже различить зеленый цвет формы и яркие пятнышки петлиц на гимнастерках.

Он остановился у ворот, не доходя нескольких шагов до стоявшего на посту караульного. Молодой парень замер по стойке «смирно», направив штык карабина прямо в зенит, но глаза его с испугом глядели на дхара.

– Привет, – хмыкнул Фрол, – как служба?

Часовой не ответил, но быстро кивнул. Взгляд его стал совсем жалким, словно солдат готов был заплакать. «Под какой звездой лежишь, парень?» – подумал Фрол и поглядел на часы – до полуночи оставалось две минуты. Дхар хотел поговорить со странным часовым, но тут отворилась калитка, которой днем не было и в помине, и за ворота вышел широкоплечий, очень крепкий на вид человек в темно-зеленой форме, фуражке со звездой и с широкой портупеей, которую оттягивала желтая кобура. При виде его часовой окаменел.

– Вы точны, товарищ Соломатин!

Майор Евдокимов протянул плотную округлую ладонь. Дхар автоматически подал руку, но пальцы зачерпнули пустоту.

– Извините, совсем забыл, – майор покачал головой. – Увидел живого человека и обрадовался… Давно здесь никого не было! Хорошо, что вы пришли, завтра мне надо будет что-нибудь сказать осужденным. Мы еле загнали их в бараки…

– Вы товарищ майор, вот чего…

Фрола так и тянуло перейти на привычное «ты», но что-то останавливало – все-таки он разговаривал с призраком.

– Что тут, елы, происходит? Сталин помер, всех давно реабилитировали, таких, как вы, на пенсию отправили. Чего вы с ума сходите?

– Я бы лично рад сойти с ума, – жестко усмехнулся Евдокимов. – Да, товарищ Сталин умер, мы знаем. Нам сказал это один заброда прежде, чем свалиться в обморок… Наши осужденные уже не нуждаются в реабилитации – так же, как и я в пенсии. Не знаю, сможете ли вы нам чем-нибудь помочь. Во всяком случае, рад поговорить с живым человеком…

– Да я не совсем человек, товарищ майор.

Лицо Евдокимова дернулось, и Фрол поспешил объясниться.

– Я дхар. Может, слыхали?

– А-а-а, – майор с явным облегчением кивнул. – Слыхал, конечно! Насколько я знаю, дхары жили в этим местах, пока не выразили желание добровольно переселиться, чтобы принять участие в стройках пятилетки. Там, за горой, была их деревня. Но почему вы говорите, товарищ Соломатин, что вы…

– Потому, – перебил его Фрол. – Выразили желание, значит? Добровольно, елы?

– Постойте, постойте, – задумался майор. – Старик, что приходил как раз перед эпидемией, говорил, будто он из каких-то серых дхаров. Он просил, чтобы мы не трогали камни у горы…

– Камни у горы… – Фрол замер. – Камни? Дхори Арх?

– Большие гранитные валуны. Они стояли кругом, там были еще какие-то могилы. И старик сказал…

– Стоп, – прервал его дхар, – давайте-ка, елы, по порядку…

– Да, – кивнул майор, – извините. Нам действительно есть о чем поговорить, товарищ Соломатин. Пригласил бы вас к себе, но у вас нет разрешения на посещение лагеря. Понимаю, со стороны это выглядит странно, но, наверное, в аду тоже строгий порядок.

– Наверное, елы, – легко согласился дхар. – Ну ладно, начальник, так чего там с камнями было?

Утро застало Фрола в пути. Он встал еще до рассвета и быстро пошел по дороге, ведущей к перевалу, стараясь не смотреть налево, где оставался лагерь. Там еще горели огни, слышался собачий лай, но дхар шел не оглядываясь, и вскоре ветви старых елей, закрыли каменистый пустынный склон. Лай затих вдали, и Фроат облегченно вздохнул. Большая часть пути осталась позади, и он вновь подумал, что скажет тем, кого встретит в таинственном лесу.

Остатки кордона он заметил сразу же за перевалом. Среди поляны стояли несколько покинутых домиков, за ними тянулись ряды аккуратных деревянных бараков, рядом горбился брошенный «ЗИЛ» со снятыми колесами и выбитым передним стеклом. Дорогу преграждал очередной шлагбаум, а за ним Фрол с немалым удивлением обнаружил два ряда траншей и большой блиндаж. Лес охраняли действительно на совесть.

Прямо за блиндажом начиналось просека, перед которой вились ряды колючей проволоки, а дальше угрюмо темнела лесная опушка. Фрол, без особого труда перебравшись через «колючку», уже собрался идти прямо в лес, но тут же прикинул, что просека слишком аккуратно расчищена. Будь он, скажем, командиром на этом кордоне, то именно здесь разместил бы минное поле. Мгновенно похолодев, Фрол обругал себя за беспечность и, перебравшись обратно за проволоку, стал внимательно осматриваться. Шагах в двадцати он заметил столб со щитом. Подойдя ближе, дхар вновь как следует обругал себя: надпись честно предупреждала, что за ней начинается минное поле. Фрол нашел камень покрупнее и кинул прямо на просеку. Камень подпрыгнул, покатился и замер. Дхар подумал было, что мины перед уходом сняли, но на всякий случай решил повторить опыт. На этот раз камень был поменьше, но хватило и его: над землей взлетел черно-желтый фонтан, по барабанным перепонкам ударил грохот, и взрывная волна прижала Фрола к земле.

– Сапожники, елы! – пробормотал обозленный дхар. – Хоть бы мины сняли!..

Он прислушался. Вокруг, на брошенном кордоне, и на близкой лесной опушке, было тихо, но вдруг что-то чуть заметно зашелестело. Ветви дрогнули, огромный черный силуэт мелькнул в просвете между елями. Фрол замер. Громадная голова на секунду выглянула из ветвей и тут же пропала.

Глава 8. Пророчество Гхела

С минами Фрол, служивший в артиллерийской разведке, дела почти не имел. Миноискатель, правда, держать в руках приходилось, но здесь, среди дикого леса, отыскать его было весьма затруднительно. Дхар решил не спешить и направился вдоль кордона, поглядывая то на начиненную смертью просеку, то на недоступную чащу. На опушке было пусто, но Фрола не оставляло чувство, что из-за деревьев за ним наблюдают. Пройдя около километра, он вдруг заметил, что через просеку идет узкая тропа, обозначенная воткнутыми в землю еловыми ветками. Фрол обрадовался и уже хотел свернуть к лесу, но вовремя остановился – в проходе могло быть оставлено несколько мин для незваных гостей. Он решил не рисковать и направился дальше.

Где-то метров через триста Фрол наконец нашел то, что искал. Просека в этом месте заметно сузилась, к тому же посреди нее зияли две свежие воронки. Таким образом, по крайней мере половина пути, там, где разорвались мины, была безопасна. Отметив это место, дхар повернул назад и, побродив среди брошенных бараков, подобрал длинный железный прут. На миноискатель этот никак не походило, но выбирать было не из чего.

Фрол никогда не завидовал саперам и теперь лишний раз убедился в своей правоте. К счастью, песчаная почва на просеке была мягкой, щуп входил в нее легко, но все равно, каждый шаг давался с огромным трудом. То и дело железо утыкалось во что-то твердое, и требовалось каждый раз обходить опасное место. Вскоре Фролу стало жарко, легкий рюкзак начал оттягивать плечи, приходилось то и дело вытирать выступающий на лбу пот. За час дхар еле-еле сумел добраться до первой из воронок, где можно было передохнуть.

Вокруг по-прежнему не было ни души, но, вглядевшись в близкую уже опушку, Фрол заметил, что в нескольких местах высокая трава на пригорке время от времени чуть заметно колышется. Итак, за ним следили, причем, как прикинул дхар, по меньшей мере двое. Не только бежать, но и залечь под выстрелами на утыканном минами пространстве было невозможно, и оставалось надеяться, что у неизвестных хватит терпения подождать встречи лицом к лицу.

Последний отрезок пути, между воронкой и опушкой, оказался самым трудным. Земля была нашпигована металлом, Фрол чувствовал, что еще немного – и рука со щупом может дрогнуть. Когда до травы на опушке оставалось метра полтора, дхар собрался с силами и легко перепрыгнул через узкую желтую полосу. Сапоги утонули в траве, Фрол выпрямился, огляделся и облегченно вздохнул: полоса смерти осталась позади. Перед ним лежала неширокая, не более двух метров, травяная опушка, за которой начинался лес. Дхар облегченно вздохнул и присел на землю.

Отдохнуть, впрочем, не удалось. Где-то через минуту Фрол услыхал совсем рядом шаги и, открыв глаза, увидел прямо перед собою крепкого рыжего парня в темном комбинезоне, какие обычно носят танкисты. Ствол «калаша» смотрел прямо на дхара. За парнем в комбинезоне стояли двое, куда выше его ростом, широкоплечие, в старых, местами порванных ватниках. Все трое обросли внушительными бородами. Взгляды бородачей не обещали ничего хорошего.

– Эннах! – дхар не спеша встал.

Бородачи переглянулись, один из них неохотно буркнул: «Энна». Фрол сделал шаг вперед.

– Стой, где стоишь! – рыжий передернул затвор автомата.

– Асгум, эд-эрх, – произнес Фрол как можно вежливее, но с легкой иронией. Он решил говорить только по-дхарски, но его собеседники явно предпочитали русский.

– Ишь, воспитанный! – хмыкнул парень с «калашом». – Ну, спасибо. Арман, стало быть… Оружие есть?

– Есть, – кивнул Фрол, – револьвер.

– А, так ты и по-русски знаешь? – восхитился рыжий. – А ну, кидай-ка ствол, полиглот. Да не вздумай дурить, враз порешу!

Фрол отстегнул кобуру и положил ее на землю. Нож, о котором он умолчал, дхар решил пока не отдавать.

– Лихо ты через мины шел! Мы все думали, взорвешься или нет. Чего через проход не захотел?

Фрол пожал плечами. По тону говорившего он понял, что был прав – в проходе его ждал сюрприз.

– Ученый, значит? Ну че, шлепнуть тебя тут, гэбэшник чертов или на минах попляшешь?

– Да асха лахэ, – внезапно сказал один из парней в ватнике. Рыжий недоверчиво поглядел сначала на него, потом на Фрола и наконец вздохнул:

– Ладно, пусть катится. Слышь, стукач, можешь идти, мы не будем стрелять. Дойдешь – твое счастье.

– Я не стукач! – не выдержал Фрол. – Я к вам шел. Я – дхар. Мой дед жил здесь, его звали Митх… Дмитрий Соломатин…

– Мариба дхор са? – поинтересовался один из бородачей, поглядывая на Фрола с явным интересом. – Аст но?

Говорил он быстро, с непривычным для слуха произношением, но Фрол понял, что его спрашивают о племени и дхарском имени.

– Ас мариба дхор. Аст но – Фроат кна Астфану.

– Ну дает! – рассмеялся парень с автоматом. – Еще скажи, что ты Гхел Храбрый! Да какой ты к чертям собачьим серый дхар? Катись, пока не порешили!

Фрол хотел объясниться, но кровь уже ударила в голову. Здесь, на дхарской земле, где княжили его предки, ему, потомку Фроата Мхага, не верят! Его считают стукачом! Фроат почувствовал, как бешено забилось сердце, задергались от напряжения мышцы. Ветви елей внезапно оказались совсем рядом, секунда – и автомат, вырванный огромной когтистой лапой, улетел куда-то за деревья. Вторая лапа лениво щелкнула рыжего по носу, отчего тот рухнул навзничь и закатил глаза. Бородачи в ватниках отшатнулись, но в глазах у них, как показалось Фроату, мелькнул огонек одобрения.

Через минуту Фрол, вновь став прежним, уже склонился над лежавшим на земле скептиком. Тот был без сознания.

– Ничего, – спокойно заметил один из бородачей по-русски, – оклемается… Меня зовут Рох. А это мой брат Лхаст.

Они обменялись рукопожатиями, причем руки братьев оказались чуть ли не вдвое шире, чем у Фрола, да и ростом они были заметно повыше. Дхар в очередной раз убедился, что его рост, служивший предметом зависти Келюса, среди соплеменников считается едва ли не ниже среднего.

Один из братьев, Лхаст, наклонился над упавшим и легко провел ладонью над его лицом.

– Сейчас ему станет лучше, – уверенно заявил он. – Не обижайся Фроат. Серж не серый дхар, его отец из белого племени, мать – вообще из «черных». Ему неведом Истинный Лик.

Теперь Лхаст говорил по-дхарски.

– А почему он Серж? – удивился Фрол. – Разве это наше имя?