Око Силы. Третья трилогия. 1991–1992 годы Валентинов Андрей

Глава 5. Харьков

– …Кажется, приехали…

Келюс открыл глаза. На первый взгляд, ничего не изменилось, но затем он заметил, что металлическая обшивка стала более темной, матовой. Да и сама комната была больше, а над дверью появилось маленькое застекленное оконце.

– Слава Богу, дома! – облегченно вздохнул Ухтомский. – Михаил, возьмите скантр.

Виктор вынул из нагрудного карман рубашки черный металлический кружок и передал Плотникову. Лунин удивленно посмотрел на то, что Ухтомский назвал скантром. Черный кружок-фишка совсем не походил на памятный значок с усатым профилем.

– Тернем сообразил, – пояснил Мик. – Конечно, не то, что было у вас, Николай, но защищает. Вам тоже такой надо. Ну, пошли?

– Ты хоть скажи, куда мы попали, – Келюс с некоторой опаской поглядел на дверь.

– Харьков. Технологический институт, – пожал плечами Мик.

– Июнь 20-го, господин Лунин, – добавил Ухтомский.

– Постойте… – растерялся Келюс. – Все-таки я когда-то был историком! В июне 20-го в Харькове были красные!

– Были, – усмехнулся Плотников. – Скоро все поймете, Николай.

Он нажал на красную кнопку, точно такую же, как в комнате с блестящими стенами. Загудела сирена, дверь, щелкнув замком, приотворилась.

– Прошу!

Лунин осторожно перешагнул порог. Первое, что он увидел, был огромный лабораторный стол, на котором размещался странный, опутанный разноцветными проводами, механизм. В центре находился большой полупрозрачный куб, заполненный пульсирующей розоватой жидкостью. От куба к стене шли толстые кабели, присоединенные к большой панели, мигавшей разноцветными лампами. Около нее стоял железный табурет, а рядом – маленький столик, заваленный бумагами. Окон в комнате не было, свет шел от мощных светильников, размещенных под потолком.

У непонятного механизма топтался невысокий чернявый человек лет тридцати в белом халате. Увидев его, Мик приветственно помахал рукой. Чернявый растерянно улыбнулся, кашлянул.

– Здравствуйте, господин подполковник! Здравствуйте, господа! С прибытием!

Плотников, покровительственно кивнув, небрежно протянул руку. Ухтомский, напротив, заулыбался самым дружеским образом.

– Знакомьтесь, Келюс, – Мик кивнул на чернявого.

– Лунин, – представился Николай, пожимая маленькую ладонь.

– Тернем, очень приятно, – застенчиво произнес тот. – Вы… оттуда, господин Лунин?

– От-туда, – еле выдавил из себя Николай, представлявший себе Великого Тернема несколько иначе.

– Господину Лунину нужен скантр, – перебил Мик.

– Да-да, конечно…

Тернем подошел к столику с бумагами и достал из-под груды папок небольшую коробку, откуда извлек металлический кружок, точно такой же, как у Плотникова, только красный.

– Прошу, господин Лунин.

Николай взвесил кружок в руке (он оказался неожиданно тяжелым) и спрятал, по примеру Ухтомского, в нагрудный карман.

– Носите всегда при себе, – принялся пояснять Тернем. – Думаю, он вас сможет защитить. Правда, это опытная модель…

– Знаем, знаем, – вновь перебил Мик покровительственным тоном. – Вы, Николай, оставайтесь пока здесь. Я должен доложить о вашем прибытии…

Важно, со значением, кивнув, подполковник Плотников направился к выходу. Ухтомский последовал за ним, на прощанье ободряюще улыбнувшись. Келюс и Тернем остались вдвоем.

– Садитесь, господин Лунин, – предложил ученый, пододвигая табурет. – Знаете, так волнуюсь каждый раз, когда надо кого-нибудь переправлять, это все еще так ненадежно!..

– По-моему, надежно, – усмехнулся Келюс. – У нас ваши Каналы уже столько лет работают!

– Вы… вы видели? – глаза Тернема загорелись. – Видели мой Институт? Знаете, до сих пор не верю…

– Только издали, – честно признался Николай. – Зато, бином, наслышан. И скантр ваш, не этот, настоящий, в руках держал.

– Правда?

– Да…

Сверкающее чудо – Скантр Тернема – сразу напомнил холод подземелья, страшную предсмертную усмешку Волкова, боль в запястьях, стиснутых наручниками…

– Узнаете? – улыбнулся ученый, кивая на странный агрегат, опутанный проводами.

– Это… скантр? – поразился Николай, с недоумением разглядывая клуб с пульсирующей жидкостью. – Тот был совсем другим!..

Он, как мог, описал светящийся кристалл, внутри которого переливался живой огонь. Тернем слушал молча, закрыв глаза, с его губ не сходила мечтательная улыбка.

– Я мог бы сделать такой! – вздохнул он наконец, открыв глаза и с сожалением посмотрев на громоздкий механизм посреди комнаты. – Но здесь нет материалов…

– Успеете, бином! Вы ведь до двухсот лет проживете.

– Я? – Тернем рассмеялся. – Помилуйте, господин Лунин! Я как-то пошутил, а мои коллеги уже Бог весть что вообразили. Конечно, тот маленький скантр, что лежит у вас в кармане, продлит вам жизнь лет до девяноста, и даже если вас смертельно ранят, то у вас появится дополнительный шанс. Но двести лет!..

Тернем, покачав головой, начал расхаживать по лаборатории. Слова Келюса явно задели его за живое. Он что-то прикидывал, щелкал пальцами, с сожалением приговаривая: «Невозможно, никак невозможно!»

– Впрочем, двести лет мы можем наверстать иным образом, – ученый кивнул на скантр. – Канал достигает глубины в пятьсот лет, а это не предел. Он – только первая модель, но уже сейчас аппарат обслуживает две линии. Это малая, по ней можно перебросить лишь трех-четырех человек…

Келюс вспомнил огромный ангар среди вымощенного бетонными плитами двора. Не там ли начиналась «большая» линия»?

– Господин Лунин, – Тернем быстро оглянулся. – Это правда, что у вас… в будущем… все желают победы белому движению? И что большевики уничтожили Россию?

– Не знаю, – осторожно начал Николай. – Коммунистов… большевиков… многие до сих пор поддерживают. А Россия… Наворотили, конечно, большевики всякого, но чтоб уничтожили!..

– И у вас тоже война? – голос Тернема внезапно стал жестким и суровым.

– Нет… То есть, в Столице пока нет…

Тернем нахмурился и умолк, углубившись в лежавшие на столике бумаги.

Дверь открылась, Николай повернулся, ожидая увидеть Мика, но вместо него в лабораторию вошел офицер в зеленой полевой форме с золотыми погонами и Анненским крестом на груди. Келюс замер. Белогвардеец! Настоящий белогвардеец!..

Офицер настороженно окинул взглядом Келюса, брезгливо взглянул на вскочившего с табурета Тернема.

– Господин Лунин? – голос был под стать взгляду, неприятный, со скучающе-презрительной интонацией. – Прошу за мной!

Он повернулся к двери, даже не кивнув на прощанье ученому. Лунин вышел из лаборатории и оказался в длинном пустом коридоре.

– Вперед!

Николай не стал спорить и не спеша пошел по коридору, с любопытством поглядывая по сторонам. Штабс-капитан шел сзади, ступая мягко, по-кошачьи. Они прошли мимо замершего часового, сжимавшего в руке трехлинейку с примкнутым штыком, и Николаю показалось, что солдат взглянул на него с явным любопытством. В конце коридора была лестница. Офицер молча кивнул на ведущие в подвал ступени. Лунин, ничего не сказав, шагнул вперед, хотя подобное приглашение прямиком в подвал тут же испортило настроение.

Внизу была дверь, возле которой стоял еще один часовой, а за нею – снова коридор, такой же пустой и гулкий. Офицер (Келюс успел разглядеть на нем штабс-капитанские погоны) открыл ключом одну из дверей и так же молча кивнул Николаю.

Келюс оказался в маленькой сырой комнатке. Посреди стоял стол, на котором красовалась чернильница в компании с перьевой ручкой. Небольшое четырехугольное окошко под потолком было забрано густой решеткой.

– Прошу садиться, – офицер указал на табурет, стоявший у стола. Сам он сел напротив, достал несколько листов бумаги и макнул ручку в чернильницу.

– Ваша фамилия, господин Лунин?

– Иванов, – охотно откликнулся Николай. С милицией и госбезопасностью сталкиваться уже приходилось. Настал черед белой контрразведки.

– Так и прикажете записать?

– Именно так, – не стал спорить Лунин. – Иванов Иван, родства не помнящий.

– Прошу отнестись к моим вопросам с большей серьезностью, – буркнул штабс-капитан. – Итак, фамилия, господин Лунин?

– Лунин, бином! – разозлился Келюс. – Лунин Николай Андреевич!..

– Год рождения?

Год Келюс назвал с удовольствием, ожидая, что контрразведчик по крайней мере удивится, но тот лишь неодобрительно покачал головой и занес дату в протокол. Далее последовал вопрос сословной принадлежности. Лунин усмехнулся.

– Из потомственных большевиков!

Штабс-капитана передернуло.

– Хочу напомнить, господин Лунин, что протокол является официальным документом. Извольте отвечать серьезно!

– Куда серьезней? – пожал плечами Келюс. – Дед – участник гражданской войны, большевик с восемнадцатого года. Отец – советский дипломат…

– Вы тоже… коммунист? – голос офицера загустел от злобы.

– Состоял в Коммунистической Партии Советского Союза с марта 87-го по апрель 91-го, – невозмутимо согласился Лунин, ожидая, что будет дальше.

Штабс-капитан чуть не зарычал, но сдержался. Что-то черкнув в протоколе, он поинтересовался вероисповеданием задержанного.

– Атеист, – с наслаждением сообщил Николай.

– С какой целью прибыли в распоряжение Добровольческой Армии?

Похоже, этот вопрос и являлся основным.

– С целью широкой пропаганды идей коммунизма среди рабочих, крестьян и трудовой интеллигенции!

– Господин Лунин, – штабс-капитан вскочил, дернул шеей. – Вынужден предупредить о серьезности вашего положения! Вы проникли на засекреченный объект, вы наговорили такого, такого…

– Ага, – кивнул Келюс, любивший доводить до белого каления лиц подобной профессии. – Плохо работаете!

Контрразведчик дернул рукой за ворот, позеленел, покрылся пятнами, но тут в коридоре что-то упало, послышался стук и чей-то голос крикнул: «Нельзя! Куда? Нельзя сюда!» Протопали шаги, дверь с грохотом растворилась, и в кабинет ввалились двое парней, одетых в нечто Николаю знакомое и так не соответствующее обстановке – в черные танкистские комбинезоны.

– В чем дело? – возмутился контрразведчик. – Извольте немедленно выйти!

– Лунин? Коля? – обратился к Келюсу один из парней с глубоким, рваным шрамом на щеке.

– Он самый.

– Господа! – воззвал штабс-капитан. – Господин Лунин не имеет к вам никакого отношения!

– Сейчас выясним, – пообещал парень со шрамом. – Николай, в каком году полетел Гагарин?

– Двенадцатого апреля 61-го, – оттарабанил Келюс, начавший кое-что понимать.

– А война в Афгане? – поинтересовался второй.

– Семьдесят девятый, 29 декабря.

– Из Столицы, да? – парень со шрамом усмехнулся. – Я тоже. А Саша – из Рязани.

– Сержант Касимов, – представился тот.

– А я лейтенант Горкин. Игорь, – парень со шрамом протянул Келюсу широкую ладонь.

– Господа! – вмешался всеми забытый штабс-капитан. – Вы не имеете права!..

– Ты еще здесь? – поразился Горкин. – Дать бы тебе в зубы, чтобы наших не трогал!..

– Он коммунист! – возопил офицер.

Горкин вздохнул:

– Сгинь, урод!..

Контрразведчик начал медленно перемещаться к двери.

– Хорошо, что мы рядом оказались, – сержант Касимов достал из кармана черного комбинезона папиросы в яркой коробке с надписью «Мемфис».

– Заехали на денек, – кивнул лейтенант. – Нам прицелы должны прислать. Зашли в Технологичку, а тут Миша Плотников. Замели, говорит, хорошего парня…

Штабс-капитан добрался до двери и, выскочил в коридор.

– За гэбэшниками своими побежал, – констатировал Горкин. – Ладно, пойдем отсюда!

Часовой входа исчез, зато поперек коридора сиротливо лежала брошенная винтовка. Вскоре Келюс вновь оказался на первом этаже, где находилась лаборатория Тернема, но Горкин повел его в другую сторону, и они очутились перед большой двустворчатой дверью, у которой скучал офицер с повязкой на рукаве. При их виде он оживился.

– Пропуск, господа!

Впрочем, он не оставлял сомнений, что упомянутый пропуск мало его интересует.

– Чего с тобой, Костя? – удивился Горкин. – Не узнал?

– Узнал, Игорь, – вздохнул офицер. – Вас и Сашу могу пропустить как занесенных в список допуска. А вашего уважаемого спутника – увы! Тем более, только что объявили тревогу. Хотя… Может, хоть на фронт отправят, тоска тут!..

И он с сокрушенным видом отвернулся. Лунин потянул тяжелую дубовую дверь, и в лицо ему ударил солнечный свет.

Они стояли на крыльце четырехэтажного здания посреди двора, окруженного такими же краснокирпичными корпусами. Во дворе, поросшем пожухлой редкой травой стояли несколько солдат, со скучающим видом дымивших папиросами.

– А я тут был! – удивился Келюс, рассматривая двор. – Это же Харьковский Политехнический!

– Он и есть, – кивнул лейтенант. – Только пока еще не Политехнический, а Технологический. Правда, сейчас студентов отсюда попросили, тут, сам видишь, секретный объект…

Они спустились с крыльца и направились к воротам, когда внезапно послышался топот сапог. Из-за угла стали выскакивать солдаты с винтовками наперевес.

– Ого! – хмыкнул лейтенант. – А не по нашу ли душу?

– Крысы тыловые! – скривился Касимов. – Вот и защищай таких козлов!

Солдаты окружили Келюса и двух его новых знакомых.

– Вы арестованы! – послышался знакомый голос, и Лунин узнал все того же штабс-капитана. – Бросайте оружие!

– Чего? – возмутился сержант. – Ах ты сволочь!

Офицер, не привыкший к такому величанию, зашипел и открыл рот. Келюсу стало не по себе. До сих пор не верилось: 20-й год, белый контрразведчик, штыки трехлинеек у лица…

– Отставить! – послышался властный, спокойный голос. Штыки дрогнули, штабс-капитан сник и начал незаметно отодвигаться в сторону.

– Караул! Слушай мою команду! В караульное помещение… шагом… ма-а-арш!

Солдат как ветром сдуло. На дорожке остались Келюс, его спутники, растерянный штабс-капитан и невысокий крепкий мужчина в офицерской форме со стеком в руке. На черном мундире красовались Владимирский крест с мечами и знак Ледяного похода.

«Как у Корфа», – вспомнил Николай, пытаясь вспомнить, что означают два просвета без звезд на погонах их спасителя.

– Здравствуйте, господа! Рад вас видеть, господин Горкин.

Лейтенант молча приложил руку к танкистскому шлему, Касимов последовал его примеру.

– Ваше высокоблагородие! – подал голос контрразведчик. – На объекте – чрезвычайное происшествие!..

– Вон отсюда! – негромко велел тот. – Устроили тут панику!

Контрразведчик побледнел и поспешил ретироваться.

– Здравствуйте, господин Лунин! – офицер повернулся к Келюсу. – Разрешите отрекомендоваться – полковник Колтышев, начальник объекта. Извините за бестолковщину и добро пожаловать!..

Они обменялись рукопожатиями.

– Можете не волноваться, господин Горкин, с нашим гостем все устроилось. Я уже звонил командующему.

– Благодарю вас, господин полковник, – кивнул лейтенант, а Касимов подмигнул Николаю. – А то беспредел получается, наших хватать принялись!

Танкисты попрощались с Келюсом, пообещав в скором времени его навестить, и направились к одному из корпусов.

– Приятно видеть такую взаимовыручку, – заметил полковник. – Кажется, в ваше время люди стали лучше относиться друг к другу?

– Едва ли, – усмехнулся Лунин. – Я, вообще-то, не думал, что мое появление вызовет такой шум…

– Отчего же? – удивился Колтышев. – Сначала доложили, что по Каналу прибыл кто-то чужой, потом прибегает господин Плотников и сообщает, что это не чужой, а Николай Андреевич Лунин собственной персоной. Как не быть шуму?

– Странно выходит, господин полковник. Прославиться, бином, за сорок пять лет до рождения! Я ведь с 1965-го!..

– Когда я впервые увидел ваших, – покачал головой Колтышев. – Которые, как и вы, в 65-м родились или даже позже… Меня, знаете, мороз по коже пробрал. Правнуки… За которых, мы, собственно, и пошли в Ледяной поход. А потом, знаете, привык. А насчет вашей известности – так что тут удивительного? Если бы не вы, господин Плотников никогда бы не нашел сюда дорогу. И кроме того, вы дружили с Мишей Корфом…

Последние слова Колтышев произнес негромко, лицо его помрачнело.

– Он… Миша Корф говорил вам, где служил последние три месяца?

– В каком-то транспортном управлении. Я думал, это разведка.

– Вот это транспортное управление, – полковник кивнул на окружавшие двор здания. – Когда Мишу комиссовали, он пришел ко мне. Ему ведь предлагали чуть ли не писарем в канцелярию. Ему, добровольцу, «первопоходчику»! Он был так рад, что может быть еще полезен…

Они прошли по дорожке мимо однообразных краснокирпичных корпусов и свернули к металлической ограде, посреди которой громоздились ворота, украшенные массивными гирляндами и фигурками чугунных Меркуриев. За воротами стоял «роллс-ройс».

– За вами, – кивнул Колтышев. – Машина командующего.

Они прошли мимо вытянувшегося по стойке «смирно» часового, оказавшись на тихой улице, застроенной красивыми двухэтажными домами. Издалека доносился людской гул и звяканье трамваев. Между тем из автомобиля выбрался высокий статный офицер в дорогом, генеральского сукна, мундире, лениво козырнул Колтышеву и без особого интереса бросил взгляд на Келюса.

– Адъютант командующего капитан Макаров, – представил его полковник, не обращая внимания на вальяжные манеры младшего по чину.

– Вы, что ли, господин Лунин? – дернув рот в зевоте, поинтересовался тот. – Прошу в авто!..

– Вы… Вы капитан Макаров?.. – оторопел Келюс.

Перед ним стоял человек, чьи мемуары Николай читал еще в детстве – знаменитый красный разведчик или, как стали писать в последнее время, большевистский шпион Макаров. Адъютант его превосходительства…

– Ну да! – лениво кивнул тот. – Вы, может, знавали моего батюшку, начальника Сызрань-Рязанской железной дороги?

По его тону было видно, что ответа на свой вопрос капитан не ожидает.

– До свидания, Николай Андреевич, – Колтышев подбросил длань к козырьку. – Когда устроитесь, заходите в гости. Я квартирую на Рымарской, в доме Жевержиева…

Келюс пожал руку полковнику и сел на заднее сиденье огромной черной машины. За рулем застыл шофер в кожанке и мотоциклетном шлеме. Макаров, усевшись рядом с водителем, легко хлопнул его перчаткой по плечу, тот нажал на газ, и «роллс-ройс» медленно тронулся с места.

– Ужасная жизнь! – Макаров откровенно зевнул. – Сегодня как раз был свободен, и вот, пожалуйста… Что это у вас, господин Лунин, случилось? Опять танки перебросили или эти ужасные… Как их там? «Молнии»? «Грады»?

Николай оценил тон, которым задан вопрос. Меньше всего верилось, что капитана действительно интересуют дела лаборатории Тернема.

– А по-моему, это военная тайна, – не без тайного удовольствия ответил Келюс. Помогать отважному красному разведчику он не собирался.

– Военная тайна – это так пошло! Вы в вист играете, господин Лунин?

– Плохо, – откровенно признался тот, в свое время без особого успеха обучавшийся этой мудреной игре. – И в преферанс тоже не играю.

– Какая жалость! А во что же у вас там играют?

– Где это «у нас»? – наивно поинтересовался Келюс. – В Столице?

Макаров весело рассмеялся:

– Вы истинный конспиратор, господин Лунин! Все, все, молчу! Просто господин Горкин очень неплохо играет в вист…

Автомобиль свернул на широкую улицу, и Николай прилип к оконному стеклу. Впрочем, вначале его ждало разочарование. Он узнал улицу, на которой бывал и раньше. Дома были почти те же, только исчезли серые довоенные пятиэтажки, а вместо них Николай увидел небольшие двухэтажные особнячки, совсем новые, выкрашенные в веселые светлые тона. По улице (Лунин вспомнил, что она в его время называлась Пушкинской) как и семьдесят с лишним лет спустя, ходили трамваи. Правда, вагоны были другие, но такое Келюс тоже видел – в старой кинохронике и на пожелтевших от времени фотографиях. Люди были одеты пестро, мелькали военные мундиры, на некоторых дамах были необычного фасона платья и широкополые шляпы. Впрочем, большая часть прохожих носила нечто непонятное – перешитую старую форму, нелепые, явно с чужого плеча костюмы, а то и откровенные рубища. Все это сильно напоминало съемки исторического фильма, и Лунин не удивился бы, если навстречу попалась киноустановка с восседающим рядом кинорежиссером в окружении штата помощников и исторических консультантов. Но никто не кричал: «Мотор!». Мелькнувшая афиша извещала, что в помещении Купеческого клуба дает концерты известный певец Вертинский, по другой стороне улицы неторопливо процокал копытами конный патруль – десяток бородатых казаков, «роллс-ройс» то и дело обгонял извозчичьи пролетки. Июнь 20-го…

– Бывали здесь? – по-своему оценил интерес гостя к происходящему неунывающий Макаров. – Прескверный, как по мне, городишко. Скучный, маленький…

– Ничего себе маленький! – на миг забылся Келюс. – Два миллиона жителей!

– Сколько? – Макаров почти не удивился. – Два миллиона, говорите? Да, вырос… А сколько в ваше время в Столице? Миллионов двадцать?

Николай вновь промолчал и откинулся на мягкую обшивку сиденья. Вид за окном сразу стал неинтересен.

«Роллс-ройс» свернул на тихую улицу, застроенную небольшими кирпичными домиками, утонувшими в зелени садов. Под колесами мягко зашуршала выложенная ровными тесаными булыжниками мостовая.

– Окраинная, – сообщил капитан. – Здесь мы вам подобрали квартиру. Улица тихая, от центра недалеко… Знакомые места?

– Нет, – Лунин бегло осмотрелся. – По-моему, я здесь не был.

Он действительно не помнил этой улицы. Впрочем, за семьдесят лет она могла измениться до неузнаваемости.

Машина притормозила у невысокого деревянного забора, за которым виднелись кроны цветущих яблонь и опрятный домик с большой открытой верандой. За забором залаяла собака.

– Не бойтесь, – усмехнулся Макаров. – Пес здесь миниатюрный, для звука. Соседи спокойные… В общем, сами увидите.

Калитка оказалась не запертой. Двор был весь засажен яблонями, только в центре стоял деревянный стол и две скамейки. Вокруг не было ни души, лишь маленькая пестрая собачка, мелькнув в глубине сада, тут же спряталась подальше от нежданных гостей.

Поднявшись на веранду, Макаров достал ключи.

– Прошу, – пригласил он, отпирая входную дверь. – Здесь прихожая, а ваша квартира – сразу налево. Раньше тут жил какой-то железнодорожный служащий, но он сгинул еще в 18-м…

Квартира – две маленькие полутемные комнатки с небольшими окнами, выходящими в сад – имела нежилой вид. От прежних обитателей осталась батарея пустых бутылок и пожелтевшие старые газеты. На подоконнике стоял засохший фикус, в буфете за треснутым стеклом синел затейливыми рисунками дешевый фаянсовый сервис, а на стенах висели потемневшие от времени репродукции, среди которых сразу выделялся мрачный «Кочегар» знаменитого передвижника Ярошенко.