Око Силы. Третья трилогия. 1991–1992 годы Валентинов Андрей
Хотелось спросить, что теперь будет с красным комиссаром, но Николая понимал, что делать этого нельзя.
– В таком случае, господин Лунин, прошу за мной!
Офицер встал, одернул мундир и кивнул на дверь.
Они снова ехали по городу, на этот раз очень долго. Занавески на окнах были опущены, а сидевший рядом штабс-капитан упорно молчал. Впрочем, Келюс и не собирался пускаться в расспросы. Наконец, авто остановилось, контрразведчик открыл дверцу машины, и Николай вновь оказался во дворе. Но на этот раз это был маленький уютный дворик одноэтажной виллы с изящными ионическими колоннами и античными масками на стенах.
– Вам наверх, – штабс-капитан кивнул на высокое крыльцо. Николай не стал спорить. Уже поднимаясь по ступенькам, он заметил, что окна занавешены темными гардинами. В передней неярко горело электричество. Келюса встретил молчаливый офицер с погонами прапорщика, который молча кивнул и указал на одну из дверей. За нею было совсем темно, только под образами неярко светилась стеклянная лампадка.
– Прошу обождать, – прапорщик кивнул на глубокое кресло, стоявшее у небольшого столика. Лунин подошел ближе и застыл от удивления – на столе красовались три бутылки «Кока-колы».
– Не стесняйтесь, пожалуйста. Принести пепельницу?
– Да, – кивнул Келюс, – спасибо.
Прапорщик появился через несколько секунд с большой мраморной пепельницей, после чего, сочтя свой долг исполненным, удалился. Николай сел в кресло и взял со стола одну из бутылок. Дата на этикетке не оставляла сомнений – заокеанский напиток прибыл оттуда, откуда и он сам. Значит, в этом мире не только летают «МиГи» и бьют танковые пушки с лазерным прицелом. Кое-кто предпочитает «Кока-колу»…
Захотелось курить, и Лунин вынул из кармана пачку «Дюшеса». Последняя папироса выглядела не лучшим образом. Николай покрутил ее перед носом, вздохнув, достал зажигалку.
– Не спешите, Николай Андреевич, – услышал он густой, немного тягучий голос. Кто-то, почти незаметный в темноте, стоял в дверях. Келюс вскочил.
– Здравствуйте, господин Лунин!
В комнату вошел высокий крепкий мужчина с огромной гладко выбритой головой.
– Бросьте эту ерунду, у меня есть «Ронхил». Впрочем, если предпочитаете «Яву»…
– Здравствуйте…
Келюс узнал этого человека. Высокий полковник с бритой головой несколько раз встречался ему за эти месяцы. Каждый раз он вежливо здоровался и каждый раз Лунин замечал у него в руках столь непривычные в этом мире сигареты. На этот раз полковник был не в форме, а в белом костюме с широким, таким же белым, галстуком.
Закурив, любитель «Ронхила» поудобнее устроился в соседнем кресле и принялся с удовольствием дымить дорогой сигаретой. Николай решил ни о чем не спрашивать. Поездка на фронт, встреча в контрразведке, полутемная комната – все это неспроста. Чего от него ждут? Что он начнет просить за деда?
Полковник докурил сигарету до самого фильтра и откинулся на спинку кресла. Николай последовал его примеру.
– Мы с вами, кажется встречались, Николай Андреевич, – голос любителя «Ронхила» был спокоен и даже добродушен, – причем, насколько я помню, не только в году от Рождества Христова 1920-м. Вас это не удивляет?
Келюс ничуть не удивился. О чем-то подобном он уже начал догадываться.
– Здесь я занимаю небольшой пост при Особом Совещании, но… Не в этом дело… Значит, не выдали деда?
– А я что, Павлик Морозов? – не выдержал Лунин.
– Вы оба неплохо держались. Между прочим, идея с очной ставкой не моя. Контрразведка расстаралась. Почему-то подобные учреждения вас очень не любят, Николай Андреевич! Понимаю, о чем вы думаете. Этакий шантаж – почти по Бредбери. Вчера раздавили бабочку, а сегодня президентом Северо-Американских Соединенных Штатов становится какой-то негодяй. Или, как в данном случае, красного комиссара Лунина отдают под военно-полевой суд со всеми последствиями, а господин Лунин-внук растворяется в воздухе как никогда не бывший. Забавно?
Николай решил не отвечать, его собеседник, впрочем, и не настаивал.
– Понимаю, понимаю. Забавного в этом ничего, конечно, нет. Это, во-первых. Во-вторых, практика заложничества лично мне омерзительна, поэтому с вашим дедом ничего страшного не случится. Но не это главное. А вот, в третьих… Бредбери ошибся – по крайней мере в данном случае. Как вы думаете, где мы сейчас находимся? Я имею в виду не этот особняк, а время?
– То есть? – поразился Келюс. – В двадцатом году, бином!
– Ваше знаменитое «бином»! – хохотнул любитель «Ронхила». – Итак, двадцатый год, не особо далекое прошлое… Так, Николай Андреевич?
– Так, – осторожно ответил Николай, чуя какой-то подвох. Если это не прошлое, то что?
– Итак, потомки слегка корректируют неудачливых предков? – в голосе полковника слышалась ирония. – Только может быть и другой вариант. Это не ваше прошлое, Николай Андреевич, не ваш 20-й год с Перекопом и Каховкой. Я не физик – да и физики этого не понимают до конца. То, где мы сейчас с вами находимся, может быть действительно прошлым, но, может, быть и настоящим. Понимаете?
– Параллельные миры? – вырвалось у Келюса. – Но с отставанием или опережением?
– Вы умный человек, – удовлетворенно произнес полковник, вновь закуривая. – Однако знакомство с советской научной фантастикой, увы, не прошло даром! Параллельные миры, грань, которую пробивают чудаки-ученые… Нет, Николай Андреевич, все проще – и сложнее. Мир един. Один очень умный человек сравнил его с многогранным кристаллом. Каждая грань похожа, но не одинакова. Мы просто перебрались с одной грани на другую…
…Николаю почему-то вспомнился иной кристалл – неровный, горящий живым, переливающимся огнем. Скантр Тернема…
– Ну, а черные пессимисты могут вспомнить Платона с его пещерой. Мир един, но отбрасывает много теней…
Келюс стал вспоминать полузабытые диалоги великого грека, но тут же опомнился. Параллельные миры, кристалл, тени…
– Я вас понял. Парадокс Бредбери не опасен, потому что мы не в собственном прошлом. Это вроде того, что если Бога нет, то все, бином, дозволено? Загоним, значит, клячу истории?
– Логично, – человек в белом костюме кивнул бритой головой. – Но с чего вы взяли, Николай Андреевич, что эту клячу не загнали именно в вашем варианте? Может, именно тогда, в вашей собственной истории, некто применил насилие?
– Некто? – не выдержал Келюс.
– Назовем его так. И не подумайте, что этот Некто злодей. Он мог и ошибаться, увы! Опыт, как известно, сын ошибок трудных…
– Постойте-ка! – Лунин потер лоб. – Вы хотите сказать, что ваш добрый Некто решил снова вмешаться, но уже по-другому?
– Совершенно верно. Болезнь зашла слишком далеко, поэтому пришлось применить сильнодействующее лекарство. Танки, например.
Келюс кивнул, вспоминая, что уже где-то слышал об этом. Про танки, правда, ему не рассказывали…
– У меня есть предложение, – усмехнулся он. – «Некто» мне не нравится. Давайте назовем его… товарищ Вечный!
Он ждал всякого, но его собеседник даже бровью не повел.
– Не согласен, Николай Андреевич, ибо это анахронизм. В аналогичный отрезок вашего собственного прошлого его называли Агасфером. Не раскопали еще? Вижу, что не раскопали!
Любитель «Ронхила» негромко рассмеялся.
– А если серьезно… В начале XX века… в начале вашего XX века Агасфер действительно оказывал помощь господам большевикам. Эксперимент не удался, увы и увы! У вас, Николай Андреевич, эту ошибку исправили у Белого Дома. Здесь же удалось вмешаться раньше.
Лунин вновь кивнул. Итак, товарищ Вечный решил сделать ставку на Белую армию и рыночную экономику. Эксперимент Номер Два…
– Зачем вы все это мне говорите?
– Для вашего же блага, – пожал плечами полковник. – Я уполномочен сообщить, что вы можете спокойно возвращаться домой. Ваши конфликты с известными… и неизвестными вам личностями и структурами были, по сути, недоразумением. Вы боролись с большевизмом, не зная, что тот, о ком мы уже говорили, сам изменил свою позицию. Просто не все структуры вовремя, так сказать, перестроились. Очень жаль, что эта борьба стоила стольких жертв, Николай Андреевич!
Келюс не стал спорить. Кажется, здесь его считали убежденным врагом большевизма, согласным ради этого на участие в Эксперименте Номер Два.
– Кстати, если ваш запал еще не прошел… Вы, кажется, осведомлены о Крымском Филиале? Вот пример той самой старой и совершенно ненужной структуры. Между прочим, господин Плотников вызвался с этим Филиалом покончить. Не желаете присоединиться?
И вновь Лунин почему-то не удивился. Все верно, Ухтомский как-то обмолвился об их основном задании…
– Так что можете спокойно возвращаться домой – а там видно будет. Да, еще одно. Надеюсь, Ольга Константиновна Славина чувствует себя хорошо?
– Благодарю вас, – кивнул Келюс. – Ваше внимание чрезвычайно, бином, трогает!
– Господин Плотников совершил ошибку, – задумчиво проговорил полковник, не обращая внимания на иронию собеседника, – поддался эмоциям… Но с научной точки зрения это тоже интересный эксперимент. Ну, пусть все идет как идет… А этих юных большевиков с Тускулы в ближайшее время отправят обратно, нечего им в чужие дела соваться!
– Тускула – это что, Утопийская республика? – заинтересовался Лунин. Похоже, на этой тихой вилле знали действительно немало любопытного.
– Не совсем. Но мы друг друга поняли.
…Обратно Лунина вез другой автомобиль, куда меньший, но с такими же зашторенными окнами. Впрочем, по трамвайному шуму за окнами Лунин сообразил, что вилла, где он побывал, находится не так далеко от Окраинной. Возвращаться туда не хотелось, и Николай попросил шофера подбросить его на Университетскую горку.
В библиотеке оказалось неожиданно много посетителей. Лунин вспомнил, что на носу сентябрь, а значит и новый учебный год. В большом зале места оказались заняты, и сотрудник, хорошо помнивший Николая, посоветовал пройти в Зал Раритетов, где было посвободнее.
Зал Раритетов оказался просто большой комнатой, где стоял десяток столов, а в центре располагалась квадратная стеклянная витрина. Николай, никогда здесь не бывавший, с интересом стал рассматривать старинные, почерневшие от времени фолианты, лежавшие под толстым стеклом. Рядом с древними книгами находилось нечто уже совсем непонятное – черные потрескавшиеся свитки, листы желтой, надорванной по краям бумаги, исписанные легким неровным почерком, и что-то, напоминавшее разрезанные пополам огромные сухие листья дерева.
– Любуетесь? – услыхал он знакомый голос. – Добрый день, Николай Андреевич.
Келюс обернулся. Рядом с ним стоял профессор Кагаров.
– Здравствуйте, Евгений Георгиевич, – обрадовался Николай. – Действительно, любуюсь. А что это?
– Здешняя гордость. Пальмовые листья с древнеиндийскими священными текстами. Говорят, по ночам они светятся. Мои студенты пытались проверить, но безрезультатно. Тут много редчайших инкунабул… А эти желтые листочки – письмо генерала Бонапарта из Египта.
Николай поднес руку к стеклу. Внезапно знак на груди налился тяжестью, запульсировал, и Келюсу услышал совсем рядом резкий молодой голос, диктовавший по-французски: «Гражданин Талейран. Спешу известить вас…»
– Письмо… Талейрану?
Вспомнились странные слова Чаровой о голосах духов. Или ему снова чудится?
– Знали или угадали? – удивился Кагаров. – Да, Талейрану. Тогда они еще не были знакомы, только переписывались… Давно вас не видел, Николай Андреевич. В деревне были?
– В контрразведке…
Кагаров секунду помолчал, а потом самым равнодушным тоном предложил выйти на лестницу и перекурить.
– Не смею спрашивать, – тихо заговорил он, прикуривая от громоздкой самодельной зажигалки, – но… что-то серьезное?
– Серьезное, – согласился Лунин. – Но, кажется, обошлось.
– Дай-то Бог! Вы знаете, в девятнадцатом мы все так ждали Деникина! Думали, уйдут красные и все станет по-прежнему… Вы слыхали о концентрационных лагерях?
– Слыхал…
Об этом уже не первую неделю говорил весь Харьков.
– Вводится полная паспортизация, запрет на выезд из города. Но это мелочи по сравнению с тем, что будет… Николай Андреевич, чем я могу помочь? Может, поговорить с коллегами? Мы могли бы обратиться к командующему…
– Спасибо, – улыбнулся Келюс. Наивная российская интеллигенция, пишущая петиции начальству, оставалась верной самой себе.
– Но все-таки… – профессор вздохнул, – если наша общественность, как всегда, бессильна, то, может, вам смогу помочь я?
– Сможете, – неожиданно для самого себя ответил Николай. – Вы ведь специалист по демонологии? Пойдемте…
Они вернулись в Зал Раритетов, и Келюс набросал на листке бумаги знак, так поразивший Чарову.
– Ваш небесный покровитель? – улыбнулся Кагаров. – Но если серьезно… Это, конечно, Солнце. Знак очень древний, встречается в Индии, Турции и на Балканах, говорят, есть находки даже на Урале. А в каком значении он стал известен вам?
– Это дхарский знак. Знак Гхела Храброго.
– Дхары… – задумчиво проговорил профессор. – У кого-то из византийских авторов есть упоминание о народе «даров», которые жили в Греции еще до легендарных пеласгов. Люди-великаны… А в античное время этот знак, его называли Бегущее Солнце, широко использовался в магии. Причем, считался одним из самых могучих…
– Голоса духов, невидимая сила, путешествия в иной мир? – перебил Келюс.
– Именно так. Да вот, пожалуйста…
Он подошел к столу и открыл один из журналов.
– Это «Revue des etudes graecque». Как раз вчера обратил внимание…
На фотографии была изображена каменная плита. По ее поверхности змеились трещины, но Николай сразу же узнал Бегущее Солнце. Знак был расположен на самом верху, над плохо сохранившейся подписью.
– Типичная магическая таблица, – прокомментировал профессор. – Эллинистических времен, из Фессалии. Тут ниже было что-то о призвании духов. По-моему, неизвестный проситель молил о ясновидении. Само заклинание не сохранилось, но оно мне известно. Подобным также весьма увлекались фессалийские некроманты, но о таком и вспоминать не хочется…
– Вы можете переписать заклинание?
Келюс и сам не понимал, зачем ему это нужно. Чарова говорила о голосах духов, неизвестный фессалиец молил о ясновидении… Кажется, носитель Бегущего Солнца мог не только сбрасывать на пол мраморных слоников!
– Извольте, – профессор быстро набросал на листке несколько слов. – Вообще-то говоря, это не греческое заклинание. Мои французские коллеги уверяют, что оно пеласгийское, а я вот посматриваю в сторону Азии…
Николай поблагодарил несколько удивленного Евгения Георгиевича и, взяв последние выпуски газет, углубился в чтение. На первых страницах печатались репортажи из Мценска. Цензура постаралась – ничто в газетных сообщениях не указывало на то, чем и как воевали войска Тургула. Словно «танки» встречались, но на фотографии красовалась громоздкая широкогусеничная машина английского производства. Итак, войска Тургула наступали, на востоке Адмирал начал перегруппировку сил, готовясь ударить по 5-й армии Тухачевского, а в Красной Столице проходила очередная партийная неделя.
На второй странице «Харьковской газеты» Келюс обнаружил приказ военного коменданта. Отныне город можно было покинуть только по специальному пропуску. Там же была напечатана большая статья о борьбе с большевистскими шпионами, содержавшая призыв к сознательным гражданам сообщать обо всех подозрительных в только что созданное Российское Политическое Управление.
В это вечер Николай долго гулял по городу, пытаясь разобраться в том, что удалось узнать. Кажется, его простили. Простили, разрешили вернуться, дожить до старости. Некто, он же товарищ Вечный, он же Агасфер, оказался истинным гуманистом. Почему бы и нет? Строптивый Лунин ничем не мог помешать Эксперименту Номер Два. Где-то там, в неведомой дали, остались Валерий, Ольга, курносая Лида, молчаливый лаборант Семин. Да и могла ли их маленькая когорта остановить Силу, дотоле не знавшую преград? Имеет ли право он, Николай Лунин, вести друзей в безнадежный бой?
Здесь же, на чужбине, Николай был совсем один. Так стоит ли биться лбом о стену? Правда, Фрол – тоже в одиночку – сумел каким-то чудом уничтожить Скантр Тернема… Вот если бы удалось ликвидировать и этот, спрятанный в подвале Технологического! Канал будет отрезан, генерал Тургул не сможет получать марсианское оружие. Без запчастей и боеприпасов танки и вертолеты не провоюют и месяца…
…Келюс вернулся на Окраинную и обнаружил в дверях записку от Мика. Полковник Плотников извещал Николая Андреевича Лунина, чтобы тот был готов к 3 сентября…
Когда стемнело, Николай зажег керосиновую лампу и вышел во двор, устроившись за деревянным столом, на котором горкой лежали ароматно пахнущие яблоки. В саду было тихо, даже неугомонный Рябко куда-то исчез, и Келюс впервые пожалел, что придется покидать этот спокойный уголок. Он понимал, что в его Харькове ничего этого уже нет, на месте сада наверняка стоит серое конструктивистское чудовище, все вокруг залито асфальтом, да и улица, если она уцелела, стало совсем иной. Старый, спокойный мир, краешек которого удалось увидеть Лунину, уходил безвозвратно…
Николай принес из комнаты листок бумаги и при неровном свете горящего керосина принялся набрасывать план лаборатории Технологического института.
Глава 8. Черный футляр
Утренний кофе был сварен и даже начал остывать. Келюс принялся наливать в синюю фаянсовую чашку контрабандный напиток, когда с улицы послышался автомобильный гудок. Автомобили редко появлялись на Окраинной, поэтому Лунин поспешил во двор, догадываясь, что и на этот раз покой тихой улицы был нарушен из-за его скромной персоны.
В калитку входил молодой незнакомый прапорщик. Рябко робко подал голос из глубины сада и тут же затих – людей в форме он опасался особо. Офицер, увидев Николая, козырнул, поинтересовавшись, не господин ли Лунин перед ним. Келюс сие подтвердил, но прапорщик нахмурился и потребовал документы. У Николая в кармане пиджака оказалась выданная ему корреспондентская карточка. Ознакомившись с нею, прапорщик слегка подобрел.
– Господин Лунин, – произнес он торжественным тоном, – ваш родственник, Николай Андреевич Лунин, приказом командующего высылается по месту жительства. Вам разрешено свидание.
– Я… Я сейчас, – заторопился Келюс.
– Не спешите, мы привезли вашего родственника сюда. До поезда есть время, так что можете побеседовать.
Прапорщик повернулся к калитке, махнул рукой, и через несколько секунд конвоир ввел во двор деда. Комиссар Лунин с любопытством огляделся, и, заметив Келюса, быстро подмигнул.
– У вас есть полчаса, – офицер взглянул на массивную серебряную луковицу «Буре», – я подожду во дворе.
– Может быть, кофе? – предложил Келюс, решив задобрить сурового прапорщика.
– Спасибо, господин Лунин, – впервые улыбнулся тот, – я кофе вообще не пью. Лучше книжку почитаю.
Он поудобнее устроился за деревянным столом и извлек из кармана тоненький сборник рассказов про Ника Картера.
– Ну, пошли кофе пить, – предложил Келюс деду, кивая на дверь. – Соседи ушли, в доме пусто… Крыс нет.
Последние слова он попытался произнести как можно убедительней.
– Ага, – понял тот, – кофе, вообще-то, буржуйский напиток. Но делают его пролетарии Бразилии.
Келюс плотно закрыл дверь, предварительно убедившись, что во дворе кроме любителя Ника Картера и бессловесного Рябка никого нет.
– Ну, здорово, Николай Андреич! – дед крепко пожал ему руку. – Ну и путаница у нас, что имя, что фамилия!
– А ты называй меня Келюс, – предложил Николай-младший, – меня так в детстве звали.
– Ага. Ну пойдем, Келюс. Где тут твой буржуйский кофий?
К счастью, напиток – дар бразильского пролетариата, еще не успел остыть окончательно.
– Выпускают? – поинтересовался Келюс, усаживая деда за кухонный стол и пододвигая ему чашку.
– Точно, – кивнул тот, осторожно пробуя кофе. – Тут целая канитель вышла…
Глотнув, он снисходительно скривился, но затем отхлебнул вновь, уже с большим удовольствием.
– Вызывают меня вчера вечером к какому-то полковнику и начинают честить. Мол, такой-сякой, вошь ядрена, пошто в Красную армию записался? И бумажку в зубы: мол, красноармейца Лунина выслать по месту жительства в город Симферополь под гласный надзор. Смекаешь?
– Они забыли, что ты комиссар полка, – усмехнулся Келюс, – и родом из-под Костромы…
– Да какая там Кострома? Из Столицы я, понятное дело. Но ведь даже не проверили! И про веревку, что мне давно обещали напрочь забыли. Ты хоть понимаешь, в чем дело?
– Кажется, да. Я им нужен, Николай. Ты будешь в Симферополе заложником.
– Вот контра! Ну, чего делать будем, родич? А я ведь понял, кто ты, – добавил он не без гордости. – Ты дядьки Матвея сын, стало быть, брат двоюродный.
– У меня отчество – Андреевич, – вздохнул Келюс. – А делать… Слушай!
Он помолчал, собираясь с мыслями. Объяснить происходящее молодому комиссару было не так легко.
– Месяцев девять назад белые и красные начали получать новое оружие. Вместе с оружием стали прибывать добровольцы. У белых они считаются представители Антанты, у вас, наверное, друзьями из Коминтерна. В народе их зовут марсианами…
Взгляд деда стал внимательным, глаза прищурились, рука, державшая недопитую чашку, застыла.
– Месяца два назад помощь красным перестала поступать, и белые уже подходят к Туле…
– Ниче, мы готовы, – усмехнулся дед. – Получат раза!
– Это оружие поступает не обычным путем. Не морем и не по железной дороге…
– Знаю, – вновь перебил его Лунин-старший, – на съезде выступал товарищ Троцкий. Главная тайна пролетариата – Канал. Его уничтожили агенты мирового империализма.
– Остался один Канал – у белых. Если его перекрыть, война кончится.
– Не-а, – уверенно заявил комиссар, – не кончится. Мы – за Мировую, чтобы во всем мире, значит! Но насчет Канала ты прав. Только кто его перекроет?
– Я…
Келюс помолчал и добавил:
– И ты мне должен помочь.
– Слушаю тебя, товарищ Лунин, – чуть помедлив, кивнул дед.
– Ты заложник, белые хотят, чтоб я им помогал…
– Это ты брось! – дед нахмурился. – Это буржуазная мораль. Пусть со мной чего угодно делают!
Келюс вздохнул, развел руками.
– Так я ведь буржуй, сам же говорил! Пока ты будешь у них, я ничего не смогу придумать.
– Понял, – шепнул комиссар. – Приеду в Симферополь – и дам деру. Ищи ветра!
– Нет! – Николай быстро оглянулся, – ты должен бежать послезавтра утром – не раньше и не позже. Иначе они могут меня не отпустить.
– Так точно! – в глазах деда загорелись веселые огоньки. – Послезавтра утром. Эх, оружие бы!.. Слушай, – внезапно встрепенулся он, – а ты сам, родич, никак на смерть идешь?
– Не знаю, – честно ответил Келюс. – Подожди-ка…
Он прошел в комнату и, вытащив из-под кровати рюкзак, достал старый дедов браунинг. Потом, подумав секунду, нерешительно взял со стола листок с фессалийским заклинанием.
– Ух ты, именной! – только и вздохнул дед, увидев пистолет. – Твой? Да ты, родич, герой!
– Твой, – усмехнулся Келюс, передавая оружие. – Береги, потом внуку отдашь.
– Внуку он без надобности будет, – уверенно заявил комиссар, осторожно рассматривая браунинг. – По причине победы полного коммунизма во всем мире. Но беречь обещаю.
Келюс покачал головой, глядя на повеселевшего молодого комиссара, достал листок с фессалийским заклинанием и вновь осторожно посмотрел на деда. Тот, забыв обо всем, ловко разбирал пистолет. Николай закусил губу и, решившись, тихо, одними губами, прочел несколько непонятных фраз.
Дед замер, его лицо застыло, затем по лбу зазмеились морщины, кончики губ чуть приподнялись в грустной улыбке, а взгляд стал совсем другим – тихим и каким-то беззащитным.
– По-моему, это называется некромантия, – иным, до боли знакомым голосом произнес молодой комиссар и медленно положил пистолет на стол. – А ты ведь всегда был атеистом, Келюс!..
– Дед…
Николай, почувствовав, как на глаза навернулись слезы.
– Дед, – бессильно повторил он и замолчал.
– Здравствуй, – кивнул Лунин-старший. – Ну что, врангелевец, доволен? Вот тебе и белый рай!
– Ты видел красный рай. Он лучше?
– У всех были хорошие лозунги поначалу. Но мы не жгли города «Катюшами»…
– «Градами», – автоматически поправил Келюс. – Дед, я уничтожу Канал.
Лунин-старший замолчал и принялся постукивать костяшками пальцев по столу. Келюс вспомнил, что дед поступал так, когда приходилось о чем-то серьезно подумать.
– Дед! – повторил он. Молодой комиссар поднял на Лунина знакомые глаза и медленно покачал головой:
– Я бы не посылал тебя на такое задание, мальчик. Твои друзья уже погибли. Каждый должен умирать в своем времени, Келюс…
– Но ведь кто-то должен это остановить!.. А ты никогда не говорил, что был в плену…
– Я и не был в плену, – удивился старший Лунин, – и не жег под Орлом из гранатомета белые танки. Это чужое время, мальчик!.. И не верь Плотникову, он честен, но слаб. Мне пора, прощай…
– Постой! – заторопился Келюс. – Наше ли время, бином, чужое – это сейчас без разницы. Если я уничтожу Канал, они… они помирятся, война кончится?
Дед неожиданно засмеялся. Смех был таким же, как когда-то, – отрывистым, сухим:
– Ах вот ты о чем? Ты стал пацифистом, а это еще бессмысленнее, чем белогвардейцем… В Столицу белых не пустят, там у Троцкого сильный стратегический резерв. Если у белых кончатся боеприпасы, и фронт стабилизируется, умеренные в Столице могут попытаться договориться с либералами на Юге. Такие контакты уже были. Но…
Дед опустил глаза, рука чуть заметно дернулась, и Келюс, вздохнув, быстро спрятал бумагу с заклинанием.
– …Сомлел вроде, – неуверенно произнес комиссар Лунин, беря со стола пистолет и быстро загоняя на место обойму.
– Это от голода, – не думая, вздохнул Келюс и отвернулся.
– Не-а, кормили чуть ли не из ресторации. Видать, ты им вправду нужен! Ну, пойду!..
Лунин-старший встал и ловко спрятал браунинг под гимнастерку.
– Сделаю, как говоришь, – улыбнулся он, пожимая Келюсу руку. – Ты-то без оружия как?
– Там пистолет не поможет… Ты что, потом снова на фронт?
– Ну ясно! Если тебя наши схватят, сошлись на меня. Мол, брат двоюродный… Только отчество не подходит. Не Матвеевич!..
Он вновь усмехнулся и открыл дверь. К крыльцу подскочил Рябко и залился лаем. Прапорщик встал, с сожалением спрятав недочитанную книжку.
– До свидания…
Келюс старался не глядеть на деда, сразу же принявшего равнодушный и недовольный вид.
– Ну, бывай, – буркнул комиссар и вновь незаметно подмигнул.
Прапорщик козырнул, попрощался, автомобиль взревел мотором, а Николай все еще стоял на крыльце, не в силах сдвинуться с места. Он понимал, что уже никогда не увидит молодого комиссара Лунина. Дед уходил, и теперь уже навсегда…
Келюс допил холодный кофе, тщательно оделся, повязал старомодный, черный в горошинку, галстук и направился в центр. Побродив по оживленной Сумской, он свернул в Университетский сад и некоторое время сидел на скамейке, обдумывая предстоящее, а затем решительно встал и подозвал ближайшего извозчика. Услыхав адрес, бородатый татарин взглянул на седока с крайней почтительностью, ибо тот ехал в особняк командующего.
Проникнуть туда оказалось нетрудно. Здесь еще царили патриархальные нравы, и караул у дверей стоял исключительно для престижа. Вскоре Николай был уже в знакомой приемной, в этот день отчего-то совершенно пустой. Впрочем, толстый генерал с глазами-щелочками был ему не нужен. А вот кое-кто другой…
Келюс огляделся – Макаров, адъютант его превосходительства, сидел за столом, делая вид, что откровенно скучает.
– Господин Лунин! – радостно воскликнул он, заметив гостя. – Счастлив вас видеть! Только если вы к командующему, вам не повезло, у его превосходительства совещание. Что-то по тылу…
– Я к вам, – Николай постарался улыбнуться столь же радостно, – хотелось бы поговорить.
– Отчего же, – улыбка Макарова стала поистине ослепительной, – с удовольствием! Обожаю болтать о пустяках на службе. Садитесь, Николай Андреевич!..
Макаров заботливо усадил гостя в кресло, предложил дорогие французские папиросы и сам поудобнее откинулся на спинку стула. Вид у него стал совершенно беззаботный, но в глазах то и дело мелькали странные искорки.
Николай оглянулся – в огромной приемной кроме них никого не было.
– Господин Макаров, – начал он, стирая с лица бесполезную улыбку, – прежде всего, у меня к вам большая просьба.
– Конечно, конечно, Николай Андреевич, – заспешил тот. – Все, что только пожелаете!..
– Прошу не стрелять, пока мы не закончим разговор.
Адъютант командующего расхохотался:
– Обещаю! И на время разговора и впредь. Не знал, что вы такой шутник, господин Лунин…
– Господин Макаров, вы знаете, кто я и откуда. А я знаю, что вы агент ВЧК. Выдавать вас я не собираюсь, но мне нужна помощь. Я хочу уничтожить Канал. Надеюсь, объяснять, что это такое, мне не придется.
– О чем это вы, Николай Андреевич?
Макаров удивился настолько искренне, что Лунину на миг стало страшно.
– Я читал ваши мемуары. Там, у себя дома. Вы были направлены для подпольной работы в Крым, но по дороге вас перехватил отряд Дроздовского. Вы набавили себе один чин, назвались дворянином и стали шифровальщиком в штабе. Вам помог Тургул, тогда он был еще, кажется, штабс-капитаном… Дальше рассказывать?
Читать бесплатно другие книги:
