Бертран из Лангедока Хаецкая Елена
– Правда.
Помолчав, Бертран спросил:
– Как пережила это домна Агнес?
Я ответил:
– Она этого не пережила.
Бертран помолчал еще немного, а потом разразился отвратительной бранью. Сидел, сниснув ладони между колен, и вполголоса сыпал проклятиями, будто молился. Мне было неловко – противно и стыдно. Наконец я решился и окликнул его по имени. Он вздрогнул и замолчал. Потом тихо встал и вышел.
Наутро как ни в чем не бывало Бертран опять пришел ко мне, и снова я дремал под чтение псалмов, которых Бертран, следуя бенедиктинскому уставу, знал великое множество, и все стало как обычно. Ни об Агнес, ни о ее сыне Гольфье он больше не заговаривал.
А о своем брате Константине так и не спросил.
Спустя несколько дней у нас был еще один разговор.
Закончив обычные утренние чтения, он вдруг начал говорить стихи. Именно говорить – просто и спокойно, как бы отрешенно. Неожиданный переход от латинской речи к лимузенской пробудил меня.
- Кто я таков? Куда иду? Дитя, заблудшее в саду,
- В конце концов отыщет мать, и
- В слезах падет в ее объятья.
- А я, заблудший на земле,
- Плутаю в горестях и мгле,
- В добре нестоек, в злобе тверд
- И, грешный, безнадежно мертв.
Поначалу я решил было, что он обратил эти стихи ко мне – какая самонадеянность! – и таял в благоговейном ужасе. Но вот Бертран замолчал и повернул ко мне лицо.
– А, не спишь!..
– Я… слушаю, – пробормотал я.
– Я получил письмо от Фалькона. Сегодня ночью написал ему ответ.
Фалькон. Марсельский купчик. Плоховатый стихоплетец, но красивый и обходительный малый. Никогда не знал, что Бертран ведет с ним какую-то переписку. Впрочем, что вообще я знал о Бертране?
В то утро Бертран был склонен к разговорам. Сказал, что пригласил сюда Фалькона. Его и трех своих сыновей. Хочет, чтобы они засвидетельствовали еще одно дарение аббатству.
У меня хватило наглости поинтересоваться, не слишком ли много он отдал уже Далону?
Но Бертран лишь засмеялся.
– У меня достаточно владений, чтобы не оставить обездоленными сыновей и еще уделить Господу. Знаешь собор святого Марциала в Лиможе?
– А то не знать! – брякнул я. – Там и отпевали вашего племянника Гольфье. И несчастную домну Агнес тоже. Обоих сразу, будто Тристана и Изольду.
Он только крестом себя осенил.
Потом сказал:
– На гробнице святого Марциала день и ночь горят семь свечей. Я хочу завещать, чтобы с доходов, которые принесут Далону подаренные мною земли, ежедневно покупалась восьмая свеча. Когда я умру, пусть ее зажгут.
Минула еще неделя. Я начал понемногу вставать с постели. Доктор объявил меня исцеленным и оставил в покое. Аббат Жеро наслал на меня мрачного долговязого цистерцианца, дабы тот меня исповедал. Половину из сотворенных мною грехов я благополучно перезабыл, но оставшегося вполне хватило, чтобы у цистерцианца надолго испортилось настроение. Выбранил он меня от души, истово, а после посадил на хлеб и воду.
Просидел я на хлебе и воде два дня. На третий прокрался в кухню, откуда был с позором изгнан.
Тогда я выбрался за стены монастыря и стащил кусок сырого мяса у одного из «бородатых братьев». Развел костерок в лесу у речки, кое-как поджарил. Монахи меня не видели и на следующий день со всей торжественностью допустили к Святым Дарам.
После этого я резко пошел на поправку, повеселел и сделался совершенно здоровым. Я уже подумывал было назваться калекой и попроситься в «бородатые братья», но тут, как на грех, надвинулась весна.
Припал я к стопам аббата, благодаря за приют и лечение. Аббат поцеловал меня в клейменый лоб. Поблагодарил я и мучителя-доктора, и мрачного верзилу, который сажал меня на хлеб и воду, и прочих.
Когда я уже совсем собрался уходить, ко мне подошел Бертран.
И я подумал, что теперь никогда уже не смогу забыть, как он приходил ко мне в серые предрассветные часы, чтобы я принял участие в заутрене.
– Прощай, лучник Эмерьо, – сказал Бертран. – Не умирай и дальше.
А я разинул рот, как дурак, и не знал, что ему ответить.
Он усмехнулся и добавил:
– Хоть ты и католик, а духовенство не любишь. Но постарайся любить Иисуса – ведь этого вполне достаточно…
И повернулся ко мне спиной.
Я всё стоял в воротах и смотрел ему вслед.
Единственный на свете, неповторимый Бертран. Идет, немного пригнув светловолосую голову, легким размашистым шагом – неспешно и все же быстро. Острые широкие плечи, черный капюшон между лопаток. Вероломный Бертран – рыцарь, шателен и монах.
Вот он приблизился к остальным… Мгновение – и слился с ними. Я перестал различать его в этой черно-белой толпе. И сколько ни вглядывался, так и не смог выхватить его взглядом. Один из многих. Капля в море.
Больше мы с ним не встречались.
Минуло лет десять, прежде чем я снова оказался в Лиможе. Дела мои шли из рук вон плохо, как и следовало ожидать. Ни семьей, ни собственным домом я не обзавелся, а в мои годы это было бы нелишне. К тому же я начал терять остроту зрения.
В унылых раздумьях шатался я по Лиможу. Стояла осень. Начинались дожди. Как всегда в дурную погоду, да еще на голодный желудок, меня одолевало раскаяние. Боюсь, я не последовал доброму совету Бертрана. Я так и не научился любить Иисуса. Я никого любить не научился. Да и вообще, ничего путного из моей жизни не получилось.
Насквозь мокрый, я зашел в кафедрал святого Марциала. Загнали меня туда вовсе не благочестивые мысли, а желание переждать дождь и немного согреться. Одежда моя совершенно распалась и едва прикрывала мой срам, не говоря уж о том, чтобы согревать в непогоду.
Сперва я ежился на холодной скамье поближе к выходу, но потом осмелел и начал бродить по собору, как по лесу, разглядывая капители и статуи. Дождь шумел не переставая.
В соборе немного пахло затхлым, и от этого как будто становилось теплее. На гробнице святого Марциала, будто дрова в печи, потрескивали толстые желтоватые свечи. Гробница была покрыта прекрасным тканым покрывалом с золотыми кистями. Я полюбовался искусной работой, а затем протянул руки к огню, пытаясь согреть закоченевшие пальцы. Пламя свечей расплывалось перед моими глазами.
И вот, сонно глядя на гробницу и веселые живые огоньки, я вдруг сообразил, что свечей не семь, как было прежде, а восемь.
И тогда я понял, что Бертран де Борн умер.
От автора
Впервые имя Бертрана де Борна встретилось мне очень давно – еще в школьные годы, в «Книге для чтения по истории средних веков» под редакцией академика С.Д. Сказкина. Вот как это было:
«…Двери трапезной шумно распахнулись. Раздались приветственные восклицания, самодовольный смех графа, хихикание служанок. Граф, его оруженосец, а затем и паж церемонно приникли к протянутой им руке графини, а паж при этом опустился на одно колено.
Когда все уселись, начались распросы о герцогском дворе, об исходе турнира, на котором графине не удалось побывать из-за болезни. Граф обстоятельно отвечал, поощряемый вниманием графини, и прерывал свой рассказ лишь для того, чтобы сделать глоток вина. Когда любопытство графини было удовлетворено, а в бронзовом кувшине уже не оставалось вина, служанка, наклонившись к госпоже, что-то шепнула ей на ухо. Кивнув головой, графиня, подавшись вперед, задорно спросила:
– А моя просьба исполнена?
– Разумеется, – отвечал граф. – Ваш паж разучил прелестную песенку знаменитого трубадура Бертрана де Борна, которая вам так нравится. Герцогский трубадур несколько раз исполнял ее вместе с ним под аккомпанемент арфы.
– Мари, – приказала графиня служанке, – подай нам лютню, я сама попробую аккомпанировать моему славному пажу.
При этих словах паж с готовностью вскочил со своего места, откашлялся, выставил вперед одну ногу, закинул назад голову и запел:
- Любо видеть мне народ
- Голодающим, раздетым,
- Страждущим, необогретым!
- Люблю я видеть, как народ,
- Отрядом воинов гоним,
- Бежит, спасая скарб и скот,
- А войско следует за ним.
- Нрав свиньи мужик имеет,
- Жить пристойно не умеет.
- Если же разбогатеет,
- То безумствовать начнет.
- Чтоб вилланы не жирели,
- Чтоб лишения терпели,
- Надобно из года в год
- Век держать их в черном теле.
– Браво, браво! – захлопала в ладоши графиня…»
Впоследствии мне неоднократно приходилось читать о Бертране как об оголтелом феодале и кровожадном певце феодализма. Думается, в очень большой степени так оно и было; если воспользоваться старой терминологией, то можно сказать, что Бертран де Борн был, несомненно, реакционным поэтом. Революционные веяния, еретическое свободомыслие – все это довольно далеко от нашего трубадура.
Данте помещает Бертрана в аду:
- Я видел, вижу словно и сейчас,
- Как тело безголовое шагало
- В толпе, кружащей неисчетный раз
- И срезанную голову держало
- За космы, как фонарь, и голова
- Взирала к нам и скорбно восклицала…
- «Знай: я Бертран де Борн, тот, кто в былом
- Учил дурному короля Иоанна.
- Я брань воздвиг меж сыном и отцом…
- Я связь родства расторг пред целым светом;
- За это мозг мой отсечен навек
- От корня своего в обрубке этом».
Более подробные пояснения дают «Жизнеописания трубадуров»:
«Бертран де Борн был владетель замка в епископате Перигорском – замка под названием Аутафорт. Беспрестанно воевал он со своими соседями – графом Перигорским и виконтом Лиможским, с братом своим Константином и с Ричардом, пока тот был графом Пуатье. Был он доблестный рыцарь и храбрый воин, куртуазный поклонник дам и трубадур отличный, сведущий в законах вежества и сладкоречивый, равно рассуждать умевший о добре и худе.
Когда бы ни пожелал, всегда умел он заставить Генриха короля и сыновей его поступать по его указке, а желал он всегда одного: чтобы все они – отец, сын и брат все время друг с другом воевали. Желал он также, чтобы всегда воевали между собой король французский и король английский. Когда же они мир заключали или перемирие, тотчас же старался он сирвентами своими этот мир разрушить, внушая каждому, что тот себя опозорил, заключив мир и пойдя на уступки. И от этого получал он великие блага, но и бед претерпевал немало.»
Еще одно художественное воссоздание образа Бертрана де Борна – роман Мориса Хьюлетта «Ричард – Львиное Сердце», переведенный на русский язык в 1902 году и переизданный в 1994-м. Здесь мы также встретим отнюдь не привлекательного героя:
«Бертран ненавидел Ричарда Анжуйца больше всего на свете не за то, что тот обидел его, а за то, что он слишком пренебрегал им. Задетый Бертраном, Ричард просто отодрал его за уши и послал к черту со всеми его шутками; очевидно, он не считал его достойным более важного наказания. Он считал его порочным негодяем, чудным поэтом, невыгодным вассалом, дармоедом в государстве своего отца. Ричард знал, что Бертран причинил ему безграничный вред, но не мог питать ненависти к такой поганой затычке. Бертран же доходил до белого каления от мысли, что его презирает такой великий человек…»
Можно упомянуть еще революционную пьесу Льва Лунца, созданную в 1925-м году, где Бертран де Борн произносит зажигательные речи в пользу вольности; и знаменитую «Розу и Крест» А.Блока, где использовано одно стихотворение Бертрана. О поэзии Бертрана замечательно выразился русский историк Н. Осокин (вторая половина XIX века): «Она энергическими звуками блистательно выражает военную бурю».
Конечно, основным источником при сочинении романа «Бертран из Лангедока» послужили знаменитые старопровансальские «Жизнеописания трубадуров», созданные в XIII-XIV вв. и изданные на русском языке в 1993-м году, – книга, великолепная во многих отношениях. Однако сведений, сообщаемых ею, оказалось явно недостаточно.
В частности, из примечаний было выловлено, что от двух жен Бертран де Борн имел четверых сыновей; больше же о его семье практически ничего не сообщалось. Согласно другому источнику, жена Бертрана, которую звали не то Эрменгарда, не то Раймонда, за два года родила четырех детей, после чего тут же скоропостижно умерла (если судить по приведенным там датам). Остальные данные обладают той же степенью достоверности.
О причинах вражды Бертрана с Константином сообщается и того меньше. Почему Аутафорт разделили между братьями? Какую роль играл в жизни Бертрана Ричард Львиное Сердце? Почему Бертран называл его «Да-и-Нет»? Кстати, довольно опасная шутка: трактат Абеляра под таким названием был сожжен всего за несколько лет до описываемых событий.
Да хотя бы дату рождения великого трубадура установить – и то было бы неплохо!
В феодальном Провансе XII века в ходу было всего пять-шесть имен (Бернар, Бертран, Раймон, Гильем, Арнаут). Одно и то же имя переходило от отца к сыну. А теперь представьте себе семейство де Борнов, прямо-таки кишащее Бертранами и лишь слегка разбавленное именем Итье.
Таким образом, автор, вслед за исследователями, оказался перед проблемой: кого из Бертранов де Борнов считать великим поэтом – того, кто родился приблизительно в 1145 году, или того, кто родился спустя 20 лет? Четыре поколения Бертранов подряд!
Усложнил ситуацию также старший сын трубадура, тоже Бертран и тоже трубадур.
Вся фактическая информация, которой пользуются исследователи, базируется на нескольких записях, хранящихся в Далонском аббатстве, – актах дарений и пожертвований. Эти отрывочные данные трактуются и так, и эдак, однако позволяют судить кое о чем однозначно: Бертран де Борн происходил из старой католической семьи и к сотрясавшим Лангедок ересям отношения не имел. Еще одна черта в пользу «реакционности».
Последние десять или пятнадцать лет он провел монахом в этом самом аббатстве цистерцианского ордена, основатель которого, святой Бернар Клервоский, настойчиво требовал строгого соблюдения бенедектинского устава. Подробнее об уставе бернардинского-бенедектинского монастыря можно прочитать в «Отверженных» Виктора Гюго.
Фалькон де Марсалья, известный также под именами Фальк, Фолькет, Фулья, Фульк, – в юности трубадур, впоследствии – епископ города Тулузы и соратник Симона де Монфора, друг святого Доминика, – заклейменный как мракобес, палач куртуазного Юга, предатель и вообще страшный человек, – один из задушевных друзей Бертрана. Не стал бы иначе Бертран де Борн обращать к Фалькону прозвище «Магнит», не обменивался бы с ним стихами на религиозные темы, не посвятил бы ему мрачноватое раздумье о смерти, написанное уже в последние годы жизни.
Бертран, несомненно, был драчлив, склонен к интриге, заносчив, коварен – и вместе с тем неотразимо талантлив. Эдакий обаятельный негодяй.
Ричард Львиное Сердце, в нашем сознании чрезвычайно привлекательная фигура, поскольку к российскому читателю проник преимущественно через сказания о Робин Гуде (Ричард – добрый король), – в исторической литературе выступает как личность еще более реакционная, феодальная, драчливая, неуемная и, в принципе, еще более бесполезная, чем сам Бертран. Ричард действительно домогался с известными притязаниями до всего, что двигалось, не делая различий между полами, а в Святой Земле вешал на свою лошадь ожерелья из отрубленных человеческих рук и голов. В определенной степени они с Бертраном, конечно, стоили друг друга, хотя Ричард время от времени высказывался как откровенный дьяволопоклонник, а Бертран никогда не покидал «католической платформы».
Основных источников у меня было два:
1. Albert Stimming. Bertran de Born, sein Leben und seine Werke, mit Aufmerkungen und Glossar. – Halle, 1879;
2. Gerard Gouiran. L'amor et la guerre. – L'oeuvre de Bertran de Born. – Publications Universite de Privence, Aix-en-Provence, 1985.
Немецкая книга изобилует романтическими подробностями сомнительной достоверности; французский труд, напротив, устрашающе академичен и неудержимо вязнет в оговорках и ссылках.
Замок Аутафорт стоит до сих пор, однако был перестроен в XVI веке и потому мало напоминает феодальное гнездо высокого средневековья.
Отрывок на старопровансальском языке в главе «Старый король Генрих» приводится по книге «L'amor et la guerre». Вот перевод, взятый из «Жизнеописаний трубадуров»:
«Бертран де Борн имел обыкновение похваляться, будто наделен таким разумом, что никогда ему не приходится использовать его полностью. Но случилось однажды, что король взял его в плен, а когда предстал он перед королем, тот сказал ему: «Бертран, теперь-то уж рассудок ваш полностью вам понадобится». И ответил ему Бертран, что после смерти Короля-юноши вовсе он лишился рассудка. И тогда король заплакал о сыне своем, и простил Бертрана и с почестями пожаловал ему платье и земли во владение. Долго прожил он в мире сем, а затем под конец дней своих поступил в цистерцианский монастырь».
В заключение хочу сказать, что и местность, и родственные связи, и даты – словом, почти все реалии описанных выше событий, базируются на домыслах и голой фантазии. В принципе, не вижу в этом ничего страшного. Трубадуры так долго создавали свой условный мир, что в конце концов сами сделались персонажами столь же условного мира.
Хронология событий
1145 – рождение Бертрана де Борна
1152 – рождение Константина де Борна. Смерть его матери Эмелины
1153 – рождение Гольфье де ла Тура, сына Оливье
1155 – рождение Генриха, сына королевы Альенор и английского короля Генриха Плантагенета
1156 – рождение Агнес де ла Тур, дочери Оливье
1157 – рождение Ричарда Львиное Сердце (графа Риго), сына Альенор Аквитанской и короля Генриха Английского
1158 – рождение Готфрида Плантагенета, младшего брата Ричарда Львиное Сердце
1164 – смерть Альмодис, жены Оливье де ла Тура, матери Агнес и Гольфье
1168 – помолвка Матильды, дочери Альенор Аквитанской, с Генрихом Львом, герцогом Саксонским
1168 – смерть Итье де Борна, отца Бертрана и Константина
1168 – рождение у Бертрана де Борна второго сына, названного в память деда Итье
1169 – рождение Саварика де Маллеона
1170 – рождение Эмелины, дочери Бертрана де Борна
1172 – женитьба Константина де Борна на Агнес де ла Тур
1173 – рождение Гольфье де ла Тура, сына Агнес и Константина де Борна
1179, осень – рождение Константина, третьего сына Бертрана де Борна
1179, конец года – вместе со многими баронами Оливье де ла Тур отправляется в Святую Землю
1180, 17 апреля – смерть Оливье де ла Тура в Святой Земле (похоронен в Иерусалиме)
1186, 19 августа – Готфрид, третий сын Генриха Плантагенета («Мессен Рыжик») был растоптан лошадьми на турнире. Известно, что его лечили, ему даже стало лучше, но затем он все же умер.
1186 – смерть дамы Эрменгарды (Айнермады), жены Бертрана де Борна
1189, 6 июня – смерть короля Генриха II
1189, 3 сентября – восшествие на английский трон Ричарда Львиное Сердце
1192, 9 октября – Ричард Львиное Сердце оставил Святую Землю
1193, 23 марта – Ричарда Львиное Сердце выкупают из плена
1197 – рождение Раймона VII, последнего графа Тулузского
1199, 26 марта – смерть Ричарда Львиное Сердце (от отравленной стрелы)
1199 – смерть виконта лиможского Адемара V (1138–1199)
1199, конец года – смерть Гольфье де ла Тура, сына Константина де Борна и Агнес, убитого на поединке Гюи Лиможским, сыном виконта Адемара V. О Гольфе хронист Вижуа (цит. по Штиммингу) сообщает лаконично: «Константин де Борн зачал с Агнес, дочерью Оливье де ла Тура, Гольфье, которого убил Гвидо, виконт Лиможский».
1200 – смерть Агнес де ла Тур
Читать бесплатно другие книги:
