За синей рекой Хаецкая Елена

5. Злоключения судебного исполнителя

Все повернулись к невысокому мужчине лет сорока, одетому в строгое платье из черного сукна очень высокого качества. Возможно, в молодости он и был хорош собой, но с возрастом начал полнеть, лысеть и приобрел «бульдожьи щеки».

Он обвел сидевших у костра насмешливым и немного жалостливым взглядом и заговорил:

– Все это время я слушал вас и задавался одним-единственным вопросом: ну неужели взрослый человек может быть настолько обделен разумом, чтобы в одночасье бросить и дом, и прежнее житье, пусть даже не очень счастливое, но налаженное, и отправиться в путь? Куда вы все идете? Скажите мне на милость, где она, вожделенная цель вашего путешествия? С чего вы взяли, что она вообще существует? Феи, разочарование в любви – это все прекрасно! А каков результат? Вот уже второй день сидим мы на берегу мертвой реки и ждем переправы…

– А почему это вы, господин хороший, называете реку «мертвой»? – перебил его Гловач. – А кубышки, а лягушки, а стрекозы?

– Я, милейший, назвал эту реку мертвой, потому что она мертвая, – отрезал Кандела. – Ни паромщика на ней нет, ни лодочника, ни рыбаков каких-нибудь. И мельницы на ней не поставишь.

– Следовательно, – с ледяной вежливостью произнес философ Штранден, – мертвы суть любые объекты, где визуально не наблюдается ни одного налогоплательщика…

Но господина Канделу не так-то просто было сбить с толку.

– Если угодно, да, – резко ответил он. – Вы отрицаете порядок? Замечательно! В таком случае, не поделитесь ли вы своими соображениями касательно того общественного устройства, которое бы вас удовлетворило? Насколько я понимаю, вы все тут предпочитаете брать деньги в долг без отдачи, выскакивать замуж за первого встречного хлыща, пьянствовать в сомнительном обществе, отлынивая от работы, и прикрывать свою полную несостоятельность высокими философскими идеями. Я в восторге от вашей жизненной позиции, господа! Сколько благородства! Только у кого вы станете занимать деньги и кто захочет вас кормить ради красивой болтовни? Вы называете себя мечтателями, а я вам скажу, кто вы на самом деле. Вы – паразиты. На ком вы будете паразитировать теперь, когда отринули общество добропорядочных граждан?

Пан Борживой краснел все сильнее и наконец заревел:

– Я его убью!

Господин Кандела слегка отстранился и неприятно прищурился:

– Что, милейший, правда глаза колет?

– Правда?! Правда?! – задыхался Борживой.

– Пусть лучше расскажет, как он очутился среди нас, – вмешалась Гиацинта.

– В самом деле, – поддержал ее философ. – Вы, кажется, выступали тут за порядок? Вот и подчиняйтесь порядку. Ваш жребий пятый. Рассказывайте.

– Ну что ж, раз вы так настаиваете, расскажу и я печальную историю, вследствие которой я имею сомнительное удовольствие находиться в вашем обществе. Но уж попрошу тех господ, которым эта история известна, не перебивать меня замечаниями. У вас, как говорится, своя правда, у меня – своя.

В муниципалитете города Кейзенбруннера я уже восемь лет занимаю ответственный пост судебного исполнителя. Добавлю также, что должность эта выборная и добрые жители нашего города уже второй раз отдали за меня свои голоса. Может быть, для кого-то это ничего не значит, но я этим горжусь. Да, горжусь.

Позвольте для начала кратко обрисовать сферу деятельности нашего муниципалитета.

Город Кейзенбруннер был воздвигнут вокруг сырного колодца. Сыр – основа нашего благосостояния. Поэтому и неудивительно, что учет и распределение сыра является основным направлением деятельности нашего муниципалитета. Мы также привлекаем ученых, работающих над улучшением качества сыра.

– Ближе к делу, пожалуйста, – вежливо попросил Освальд фон Штранден. – Все-таки мы – не ваши избиратели.

Вольфрам Какам Кандела, столь неожиданно сбитый с мысли, глуповато заморгал и совсем другим голосом произнес:

– Э-э… э-э… Как судебный исполнитель я не раз… неоднократно… иногда доводилось… кх-кх! Итак, как уже было сказано, находящийся здесь пан Борживой из Сливиц занял в казне магистрата сумму в триста золотых гульденов на какие-то свои неотложные нужды. Многие из членов совета выступали против этого займа. Деловые качества пана Борживоя оставляют желать лучшего, и это ни для кого не секрет.

Когда пан Борживой в полном смысле слова выбросил деньги на ветер, я ничуть не удивился. Дальнейшее вам известно от самого пана Борживоя. На справедливое требование магистрата о погашении долга он ответил категорическим отказом. Повторный запрос вызвал угрозы с его стороны. Прошло целых полгода, господа, прежде чем терпение города лопнуло! Целых полгода!

Наконец имущество пана Борживоя было описано. Вот только одна деталь, характеризующая полную незаконопослушность этого человека. Нашего уполномоченного, который должен был официально описать его скудный скарб, он впустил лишь для того, чтобы выбросить из окна. Нам пришлось прибегнуть к услугам тайного агента и заслать в дом муниципального чиновника под видом бродячего клопобоя. В этих старых рыцарских замках всегда, знаете ли, полно разных насекомых…

(Пан Борживой отчетливо заскрежетал зубами, но ничего не сказал.)

…Спустя несколько дней, – продолжал Кандела, – мы уже располагали достоверными сведениями о том, что стоимость имущества нашего должника не превышает четырехсот гульденов. Был направлен судебный исполнитель, то есть я, с соответствующими предписаниями и тремя гвардейцами из числа горожан. Мы должны были взыскать с пана Борживоя из Сливиц причитающуюся сумму, то есть практически все его имущество.

Мы, конечно, были готовы к некоторым неудобствам. Я неоднократно встречался с проявлениями неудовольствия со стороны господ, у которых выносили сундуки. Однако с подобным довелось столкнуться впервые.

Злостный неплательщик устроил настоящую кровавую баню. Первый гвардеец – между прочим, отец восьмерых детей, владелец бакалейной лавки, – был сражен арбалетной стрелой, выпущенной из башни. Двое других, обходя башню с флангов, прикрывали мое наступление на главные ворота.

Ужасный крик сотряс воздух! Второй мой соратник, также весьма достойный человек, чесальщик шерсти, попал в волчью яму и напоролся на острые колья. Он скончался после сорока семи минут нечеловеческих мучений.

Третий подобрался уже к самой стене, где чья-то жестокая рука внезапно опрокинула на него чан кипящих помоев. В тот же миг из ворот выскочил сам Борживой и приставил к моему горлу обнаженную саблю. Я сдался превосходящей силе противника…

Злобный варвар, не желая выплачивать долг, связал мне руки веревкой и уволок «в полон» – так он выразился. Я покинул Сливицы против своей воли, как пленник пана Борживоя, осыпаемый насмешками и так называемыми остроумными шутками его холуя Гловача.

Я почти закончил, господа. Буду краток. Все вы были свидетелями того, как мы появились в окрестностях Кейзенбруннера под высоким раскидистым дубом, где прозвучало выступление брата Дубравы. Выступление содержательное, хотя и во многом спорное. Я целиком и полностью поддерживаю муниципалитет, воспретивший брату Дубраве публичные речи в стенах города. Ведь если вдуматься, к чему он вас призывает? Сбросить так называемые оковы? Оковы, извините, чего? Приличий? Законности? Здравого смысла?

Впрочем, оглядываясь сейчас вокруг себя, я понимаю, что напрасно считал его затею изначально пропащей. Брат Дубрава все-таки нашел себе достойных последователей. Но кто они, эти люди? Велика ли их ценность для общества? На этот вопрос возможен лишь один исчерпывающий ответ: увы! Объявляю открыто, что нахожусь здесь вопреки своему желанию, как жертва кровожадных наклонностей пана Борживоя! Известно ли вам, что он похитил меня с целью подвергать пыткам, причем Гловачу вменяется в обязанность сочинять о моих страданиях баллады и отсылать их в муниципалитет?

– Я тебя пытал, насекомое? Я тебя мучил? – взревел пан Борживой, который за время долгого вынужденного молчания сделался густо-свекольного цвета. – Тебя нужно было повесить вниз головой на первом же суку!

Господин Кандела затряс своими бульдожьими щеками и приготовился «достойно ответить», но тут поднялся брат Дубрава.

Это был совсем молодой человек, склонный к полноте, но все еще по-юношески стройный, с немного сонным и ласковым взглядом. Казалось, он все время прислушивается – не то к самому себе, не то к чему-то таинственному вдали. Он был бос и облачен в длинную бесформенную хламиду из грубого полотна. За ухом он носил цветок.

– Тише, – молвил брат Дубрава, – мне кажется, сюда кто-то идет.

Спустя короткое время на берегу появились Мэгг Морриган, Зимородок и Марион с тряпичным Людвигом за поясом. При виде скопища незнакомых людей Людвиг мгновенно обвис, притворяясь обыкновенной игрушкой. Марион тоже оробела и постаралась спрятаться за спину Мэгг Морриган.

Зимородок остановился в десяти шагах от незнакомцев.

А тем временем на зеленом островке, незамеченные с берега, сидели двое водяных – Всемил и Немил. Ростом они были приблизительно с Людвига, с потешными сморщенными мордочками, перепончатыми лапками, крупными бородавками вдоль хребта и небольшими хвостиками, похожими на тритоньи. Морща пятачки, водяные наблюдали за людьми. Люди и забавляли их, и раздражали.

– Гляди ты, там еще трое, – проворчал Всемил. – И что им по домам не сидится? Что их всех в наш лес потянуло? То годами никто носа не казал, а теперь косяками пошли.

– Я так думаю, кум, – отвечал Немил, – это у них от сухости кожи. Я давно примечаю. Как начнет солнце припекать, так они совсем дурные делаются. Кто поумнее – тот в реку окунается, а эти – совсем шальные. Огонь развели. И сидят. Чего, спрашивается, сидят?

– Ты что же хочешь сказать, кум, что они жить здесь собрались?

– Неизвестно.

– Э, нет, – разволновался Всемил, – скажи, что ты так не думаешь! Совершенно не нужно, чтобы они тут жили!

– А они об этом знают? – едко осведомился Немил.

– Надо им сказать. Гляди! Эти трое тоже расселись. А если завтра еще придут? Надо срочно что-то делать!

Немил дернул пятачком:

– Что делать-то?

– Ну не знаю, не знаю, – вздохнул Всемил. – Гляди, пришлые уже и барахло свое разложили, едой с «этими» делятся… Может, они все съедят и уйдут, как ты думаешь?

Зимородка и брата Дубраву с его спутниками беспокоило приблизительно то же самое, что и маленьких водяных, – как бы им не остаться на этом берегу насовсем.

– По Черной реке проходила граница королевства Ольгерда, – говорил Зимородок.

Внимательно слушали его лишь Марион, Мэгг Морриган и Дубрава. Остальные больше были заняты вяленым мясом, которым поделилась с путниками лесная маркитантка.

– Должна быть здесь переправа. Паром или брод, – убежденно заключил Зимородок.

– Может, спросить у Людвига? – подала голос Марион. – Уж Людвиг-то наверняка знает.

– Оставь ты его в покое, – одернул ее Зимородок. Ему вовсе не хотелось рассказывать посторонним людям о сенешале. – Он и был-то здесь в последний раз, поди, лет двести тому назад. С тех пор все могло измениться…

Марион благоразумно замолчала.

– Да, переправа была, – поддержала Зимородка Мэгг Морриган. – Я что-то слышала о ней. Лесные маркитантки за реку не ходят, но кое-кто бывал на этом берегу.

– Хорошо, что вы здесь, – сказал, послушав их, брат Дубрава и поглядел ясно и доверчиво. – А то я совсем растерялся. Можете себе представить, никогда прежде в лесу не бывал. Как нам перебраться на тот берег, ума не приложу. А вы люди опытные, подскажете.

Зимородок переглянулся с Мэгг Морриган и сказал:

– Не знаю уж, куда вы идете, но пока что, получается, нам по пути. И нам, и вам, как я полагаю, позарез нужно за Черную реку. Так что вы пока здесь посидите, а я пойду и гляну, что там и как.

Некоторое время Зимородок расхаживал по берегу взад-вперед, насвистывал, бормотал себе под нос, отрывисто бросал: «Ага!..» или: «Вот как!..», пару раз запустил в воду камушком.

Мэгг Морриган растянулась на траве и заложила руки за голову. Марион уселась поближе к огню, обхватив колени руками. Брат Дубрава поглядывал на нее с доброжелательным интересом, но ничего не говорил.

Тем временем Зимородок уселся на берегу поодаль от остальных и раскурил трубочку. Как знать? Может, неожиданная встреча окажется кстати. Судя по всему, придется строить плот. Чем больше рабочих рук, тем лучше. Неизвестно еще, насколько глубокой окажется Черная река. Течение, конечно, медленное, путешественников далеко не унесет, но застрять на середине реки – тоже радости мало.

Осталось продумать кое-какие мелкие детали и возвращаться обратно к костру. Но в этот самым момент громкий плеск привлек внимание Зимородка. Справа и слева от него из воды высунулись две зеленые мордочки.

Та, что слева, произнесла:

– Уй ты, гой еси, добрый молодец!

А та, что справа, добавила:

– Исполать тебе, витязь-богатырь, исполать…

От удивления Зимородок едва не выронил трубку.

– Привет и вам, речные братцы! Что это вы так странно выражаетесь?

Шлепая мокрыми перепончатыми лапками, оба водяных выбрались на берег.

– А что, тебе не понравилось? – обиделся Немил.

– Да-да, чем это мы тебе не угодили? – поддержал его Всемил. – Между прочим, да будет тебе известно, люди всегда приветствуют друг друга такими словами.

– Век живи – век учись, – сказал Зимородок. – Не хотите ли табачку?

Оба водяных так и отпрянули.

– Еще чего! – воскликнул Всемил. – Эта штука сушит! А от сухости – одни только глупости.

– Помогли бы вы, братцы, мне, дураку, – вкрадчиво начал Зимородок. – Вижу я, что влаги у вас в голове хоть отбавляй, а у меня, признаться, при виде этой реки в уме совсем пересохло.

Оба водяных подшлепали поближе и уселись по-собачьи, опираясь на хвост.

– Видите вон тех? – Зимородок кивнул в сторону костра.

– И видим, и слышим, – отвечал Немил.

– Сижу вот и думаю: как бы их всех за реку переправить, – доверительно признался Зимородок.

Водяные закивали пятачками.

– Ты как предполагаешь, – деловито спросил Всемил, – заманить их подальше и утопить?

– Да ты, кум, никак рехнулся, – поспешно перебил его Немил. – В нашей реке только утопленников и не хватало! Нет уж, не слушай его, братец. Переправляйтесь-ка вы на тот берег и ступайте себе подальше.

– Вы же не собираетесь здесь жить? – добавил Всемил.

– Ни в коем случае, – заверил Зимородок.

Водяные переглянулись.

– Видишь островок? – начал Немил.

– Вижу.

– Ну так вот, не островок это вовсе никакой, а старый паром. Он тут уже давным-давно, ни троса нет, ни паромщика. Да и ездоки нечасто встречаются.

– По правде сказать, вообще не встречаются.

– Не перебивай, кум. Паром этот лет с лишком сто как корни пустил, на нем уж и кусты выросли. Но корни можно обрубить…

– Да где же я шест такой возьму, чтобы эдакую махину сдвинуть? – взмолился Зимородок. – Да и река, небось, глубокая… Тут целым деревом придется ворочать.

– А Борька на что? – живо возразил Немил.

– Кто это – Борька? – осведомился Зимородок. – Тень покойного паромщика?

– Ха-ха, – с кислым видом отозвался Всемил. – Огневые шутки витязя-богатыря. Борька – это наш сом.

– Сом? – переспросил Зимородок.

– Ну да, сом, сом, чего тут непонятного. С вот такими усами, вот таким хвостом и этакими плавниками.

– А, – сказал Зимородок, – сом…

Водяные подступились к нему с двух сторон.

– Твое дело – обрубить корни.

– Да, ты обруби корни, а мы уж позовем Борьку. А эти пусть вплавь добираются до парома, там у берега мелко.

– Как все соберутся, мы Борьку стронем.

– А не тяжел ли паром для вашего Борьки? – усомнился Зимородок.

Оба водяных рассмеялись. Потом Всемил шмыгнул пятачком и сказал:

– Ну, братец, насмешил. Иди, иди, обрубай корни. И смотри, чтоб завтра здесь никого из ваших не было. Куманек еще вчера рвался передушить половину спящими. Насилу и отговорили его…

– Ясно, – сказал Зимородок и направился обратно к костру. Водяные с плеском погрузились в воду.

Известие о том, что предстоит рубить проросшие сквозь паром корни, да еще стоя по пояс в воде, вызвало бурю самых разноречивых чувств. Ситуация осложнялась тем, что в отряде имелся всего один топор. Свою саблю пан Борживой считать топором наотрез отказался.

Пока Гловач, Зимородок и Кандела разбирались, у кого из них меньше оснований посвятить себя тяжелому физическому труду, брат Дубрава молча взял топор и погрузился в реку. Когда он добрался до старого парома, вода доходила ему до середины груди.

Брат Дубрава положил топор на паром, ухватился за старые бревна и забрался наверх. С противоположной стороны «острова» донеслось негодующее кряканье, и несколько уток шумно захлопало крыльями. На лице брата Дубравы показалась блаженная улыбка. Он обошел паром кругом, вернулся к топору и спрыгнул в воду.

Спустя некоторое время на помощь Дубраве пришел Зимородок. Он предложил немного посидеть, подождать, пока уляжется поднятая со дна муть. От брата Дубравы пахло тиной, как от водяного. Глаза у него покраснели.

За час Зимородок с братом Дубравой, работая по очереди, перерубили с десяток корней и растянулись на пароме, чтобы погреться и обсушиться на солнышке. На брата Дубраву тотчас опустились две стрекозы.

На солнцепеке одна мысль лениво цепляла другую, и Зимородок неожиданно спросил:

– Скажи-ка, брат Дубрава, из какого ты братства?

– Что? – не понял Дубрава.

– Ну, кто твои братья? – пояснил Зимородок.

– А все, – беспечно ответил Дубрава. – И ты, и вот они, и эти стрекозы, и утки…

– И водяные?

– Почему же нет?

– А водяные об этом знают?

– Главное, что я знаю.

Зимородок приподнялся на локтях. Брат Дубрава по-прежнему лежал неподвижно, подставив лицо солнцу.

– Понимаешь ли, – заговорил брат Дубрава, не открывая глаз, – мне это стало понятно приблизительно год назад. Я и раньше догадывался, а потом вдруг сразу все понял.

– Так уж и все? – с легкой ехидцей осведомился Зимородок.

– Да, – сказал брат Дубрава. – Одним вечером мне это особенно стало ясно. Я смотрел, как спит собака. Ей снились сны. Сперва она бежала куда-то, шевелила во сне лапами и лаяла. Собаки, когда спят, очень смешно булькают горлом… – И брат Дубрава издал несколько странных булькающих звуков. Стрекозы взлетели, но одна из них вскоре вернулась и села Дубраве на лоб. – Потом ей стала сниться еда. Я погладил ее, она проснулась, несколько раз ударила хвостом. Мы встретились глазами. И я вдруг понял, что все про эту собаку знаю. Ее интересы, ее дела. Вот тогда все окончательно выяснилось… – Он вздохнул.

– Что выяснилось?

– Что я брат им всем. Некоторые из них это тоже понимают. Например, собака.

– М-да, – произнес Зимородок.

– Эй, на пароме! – донесся с берега зычный голос пана Борживоя. – Долго вы там еще?

– Видал? – обратился Зимородок к брату Дубраве. – Понукало выискался.

– Это он не со зла, – сказал брат Дубрава и, приподнявшись, крикнул: – Мы закончили!

Зимородок подтолкнул Дубраву к краю парома:

– Иди-ка ты лучше на берег и растолкуй этой своре, что пора собирать пожитки. И пусть снимут обувь. А то у толстого пана она и без того каши просит.

Ни слова не говоря, брат Дубрава, рассекая грудью воду, направился к берегу.

– Шест! – крикнул ему в спину Зимородок. – Шест срубите!

По правде говоря, Зимородку нужно было избавиться от Дубравы, поскольку делать всеобщим достоянием свой сговор с водяными он не собирался. Брат Дубрава удалился очень вовремя. Неподвижная гладь воды уже слегка волновалась, и у самой поверхности угадывались два зеленых пятачка.

– А вот и брат Борька приближается, – пробормотал Зимородок, – и два брата Тритона в роли погонщиков.

И точно, это были они. Вот уже можно разглядеть в глубинах мощное темное тело сома… Зимородку начало казаться, что столкновение огромного сома с паромом неизбежно. Но речное чудище в последний момент нырнуло под паром. Слышно было, как рвутся под водой последние тонкие корешки.

Водяные вскарабкались на бревна, поглядывая на Зимородка с нескрываемым торжеством. По всей вероятности, вид Борьки, рассекающего черные воды реки, произвел настолько сильное впечатление, что Зимородку не удалось сохранить невозмутимый вид.

– Ну что, каков наш Борька? – спросил Всемил.

Зимородок отвечал искренне:

– Хорош!

Водяные зачастили наперебой:

– Как там твои, готовы переправляться?

– Ты уверен, что они не вернутся?

– А вдруг кто-нибудь захочет остаться?

– Увезу всех! – пообещал Зимородок. – Вы мне, братцы, верьте.

Он спрыгнул в воду и пошел на берег.

Брат Дубрава, хоть и понимал, о чем думают собаки, стрекозы и какие-нибудь рачки, слабо разбирался в том, как должен выглядеть шест, которым можно сдвинуть с места махину старого парома. Он предъявил Зимородку самолично вырубленный им предмет, коему более всего подошло бы наименование дрына. Но Зимородок не стал ничего говорить, поскольку крепко надеялся на помощь Борьки. Он объявил, что все готово к отплытию, и вся компания повалила к реке.

Девица Гиацинта, вдруг утратив мрачный вид, пискнула:

– Ой, холодная!

Зимородок присел перед Марион на корточки и велел ей забираться к нему на плечи.

Посреди парома вальяжно развалился пан Борживой. Возле него пристроился Гловач с лютней. Девица Гиацинта в мокром платье скрестила на груди руки и вперила взоры в водную пучину. Судебный исполнитель Кандела уселся, скрестив ноги, под кустом. Он нарочно повернулся спиной к Борживою. Рядом с ним устроился философ. Краем глаза Освальд фон Штранден поглядывал на Мэгг Морриган. Лесная маркитантка отжала подол юбки, удобно расположилась у своего короба и уже набивала трубку табаком. А на носу парома стоял брат Дубрава со щепками в волосах и смотрел вперед, совершенно счастливый.

Наступал решающий момент. Зимородок лихо вскрикнул:

– Э-эх, навались!

И опустил дрын в воду, делая вид, что отталкивается от дна.

Плот неожиданно легко стронулся с места. И пошло как по маслу: Зимородок тыкал в воду, плот плавно шел к противоположному берегу, путешественники наслаждались переправой, а Марион смотрела на Зимородка восхищенными глазами. Это был своего рода реванш Зимородка за проигранный спор.

Наконец паром мягко ткнулся в берег, что-то плеснуло в глубине, и наступила тишина.

– Все, – сказал Зимородок, забрасывая дрын в траву, – приехали.

Все зашевелились.

– Вот что значит – опытный человек! – произнес Гловач со значением. – Мы два дня на берегу куковали, не зная, как нам перебраться. И даже не подозревали о том, что это так просто!